a life of smoke and silvered glass

      Примечания автора: меня как-то спросили:       А что, если бы Снейп не назвал Лили грязнокровкой в тот день, что, если бы их дружба оставалась такой же крепкой и нерушимой? Стал бы он тогда лучшим человеком? Полюбила бы Лили тогда его, а не Джеймса? А может Гарри обзавёлся бы ещё одним крестным? Выжили бы в таком случае Лили и Джеймс?       И я, вроде как, это представила       _______________       Когда Северусу было семь, он влюбился в девочку, живущую ниже по улице. Он запомнил её длинные рыжие волосы и побитые коленки, а одним дождливым днём, стоя в ожидании родителей у школы, она предложила ему половину своего шоколадного батончика.       Его родители не придут — папа работал допоздна, а мама в пабе рассказывала старые истории о славе Хогвартса, о годах, когда её жизнь была волшебной, — но он не сказал об этом Лили. Он просто ждал, когда взрослым хулиганам, которые притаились на пустой стоянке по пути к его дому, надоест караулить его, и они уйдут.       Он медленно, маленькими и аккуратными кусочками доел сладость, пока девочка, ухмыляясь, рассказывала ему о вражде своей старшей сестры с учителем естествознания, словно Туни была героиней драмы о политическом шпионаже. Она говорила руками, которые были маленькими, узкими и при этом были усыпаны множеством веснушек. Он смотрел, как она машет рукой из заднего окна машины её матери, а затем отправился в долгий путь домой.       Когда Северусу было пятнадцать, Джеймс Поттер подвесил его вниз головой во дворе Хогвартса и рассмеялся. Северус приземлился на локти и колени. Синяки будут сходить неделю. Это надолго останется в его памяти: дерзкая ухмылка Джеймса, смех в весеннем воздухе, длинная копна рыжих волос Лили.       Он чувствовал себя маленьким, похожим на букашку, его колени вжимались в траву. Его мать иногда приходила домой по вечерам, пинала потёртый ковер, гремела старыми сковородками в буфете, проклинала Министерство, которое ненавидело чистокровных, которое подлизывалось к полукровкам и грязнокровкам, которое оставляло истинных волшебников гнить в грязи. Он сворачивался калачиком, делался маленьким, похожим на жука, представлял себе хитиновый щит, растущий у него на плечах, позвоночнике, скрывающий мягкость его внутренностей. В какие-то дни его отец спал в это время. Иногда он кричал в ответ.       После того, как Северус встретил Лили, он сворачивался калачиком под одеялом, маленький, вновь становясь похожим на жука, и читал комиксы, которые она ему одалживала, зажав уши руками. Он хотел, чтобы профессор Икс приехал и забрал его отсюда. Он хотел быть кем-то особенным, спасённым кем-то. Он хотел, чтобы великан ворвался в его дверь, напугал его мать и предложил ему раздавленный праздничный торт и возможность уйти.       Когда Северусу было пятнадцать, он упал на колени на зелёном дворе Хогвартса. Смех отдавался в его ушах, как проклятия, как в те ночи, когда его отец кричал на него, и когда Лили шагнула к нему, он рявкнул:       — Мне не нужна помощь грязнокровки.

      _________________

      Тем летом, когда Северус, сутулясь, подошёл к её двери, Лили не пригласила его внутрь. Она прислонилась к открытому косяку, скрестив руки на груди. Он так редко видел Лили не улыбающейся и не пылающей гневом при этом, но она всё ещё смотрела на него со змеиным взглядом и плотно сжатыми губами.       — Мне жаль, — сказал он. — Я не…       Она перебросила прядь волос через плечо, раздражение было самой близкой эмоцией к тому, что он мог различить в ней. Он наблюдал за ней в отчаянии — но это была Лили, по ней всё было видно. Она говорила руками. С ней он никогда не чувствовал себя потерянным.       — Но почему? — спросила Лили. — Почему ты извиняешься? Потому что я расстроена или потому что то, что ты сделал, было неправильно?       — Я не хотел делать тебе больно.       — Ты это сделал, и не это является проблемой. Мне всё равно, волнует ли это тебя, Сев, это не имеет значения. Говорить это — ужасно, кому бы то ни было. Ты был жесток, потому что был напуган и смущен, и не это меня волнует. Но ты был жесток.       — Мне жаль, — снова повторил он.       — Извинений недостаточно, Сев. Будь, чёрт возьми, лучше.       Он отпрянул назад и попытался изобразить что-то вроде смеха.       — Выражайся поосторожнее, твоя мама может услышать.       Она пожала плечами, шагнула обратно в открытую дверь и захлопнула её у него перед носом.       Он провёл лето, читая комиксы, посещая местную библиотеку, затем местный парк уже после его закрытия, а после тайком пробирался домой, когда надеялся, что его родители уже спят. Он пытался думать о храбрости, но иногда просто думал о волосах Лили, о том, как летом они приобретали более золотистый цвет. Он пытался думать о благородстве, этике и изяществе, но облака гнались друг за другом по небу, толстые и белые, и он не был уверен, какое отношение всё это имеет к нему.       Отец взял его с собой на рыбалку к унылому коричневому ручью, и они долго сидели в тишине. Северус слышал каждый скрип прутьев, каждый всплеск воды, каждый вдох и движение, которые делал его отец. Он подумал, что, может быть, если бы он просто ничего не говорил, вообще ничего, он больше никогда бы не сказал ничего такого, из-за чего лицо Лили стало бы таким безжизненным и отстранённым. Если бы он ничего не сказал, может быть, ничего и не разрушило бы их дружбу.       Его отец быстрым движением потянулся за банкой пива, и Северус застыл, даже не дрогнув. Потом он сидел в этой тишине, замедляя сердцебиение, расправляя внезапно оцепеневшие плечи. Его отец что-то промычал, открывая банку со звуком выстрела.       В тот год он сидел один в Хогвартс-экспрессе, запихнутый в купе с горсткой второкурсников, которые уступили ему половину мест, пока они хихикали между собой по поводу прически некоей Гертруды. В течение пяти лет в конце каждого лета они с Лили вместе садились в поезд, прижимались носами к оконному стеклу и смотрели, как мимо проносится земля.       В первый месяц учебы Северус практиковался делать паузы прежде чем заговорить, на секунды, минуты, если они были ему так нужны. Иногда он отвечал уже после того, как разговор переходил на другую тему, склонившись над картофельным пюре, взвешивая слова так же тщательно, как взвешивал глаза саламандры и корень мандрагоры.       (Если вы раздавите семена огнедышащего дракона плоской стороной лезвия, вместо того чтобы резать их, то зелье будет более эффективным. В учебниках говорилось, что для приготовления снотворного напитка нужно перемешать шесть раз против часовой стрелки, но он знал — потому что думал, пробовал и ещё раз пробовал, — что если перемешать пять раз против часовой стрелки и два по часовой, то напиток приобретает идеальный бирюзовый цвет, а сон будет без сновидений, сладким и глубоким. Он делал пометки на полях своего учебника, потому что это помогало ему лучше запомнить всё.)       На второй месяц он пытался прислушиваться. Люди начинали задумываться о жизни после школы, о большой зияющей пропасти, которую они должны были заполнить сами. Люди начинали влюбляться, по-щенячьи и мелочно. Люди начинали верить в войну, шептались, мечтали, боялись.       В общей комнате кто-то из детей сказал что-то о грязнокровках, и Северус вскинул голову. Он попытался представить себе панцирь, врастающий в его плечи, в позвоночник, покрывающий все мягкие части его тела. Он хотел спрятаться, он хотел уменьшиться в размерах, он хотел получить полные коробки комиксов от Лили, но вместо этого он поднялся на ноги и огрызнулся в ответ. Иногда молчание тоже причиняет людям боль. Маленькая магглорожденная в зелёном с серебром наряде нырнула в своё общежитие, тихонько цепляясь за рукава.       Третий месяц он пытался наблюдать: не за предупреждающими или дерзкими ухмылками, сжатыми кулаками и широкими плечами, за всем тем, за чем он и так наблюдал с тех пор, как дал им названия, — а за тем, как плечи могут напрягаться, как кулаки могут сжиматься, но прятаться, желая, чтобы появилось что-то, что сможет защитить каждую мягкую часть их тел.       Северус был костлявым и прыщавым шестнадцатилетним подростком, и хоть в нём не было грации, но он мог быть помехой. Он мог издеваться вместе с лучшими из них, хмуря брови, кривя нос и задавая колкие вопросы. Он мог говорить, остроумно и ехидно, пока внимание не переключалось на него, и тогда он мог пережить всё, что выпадало на его долю. Он мог отдавать столько, сколько получал. В эти дни паузы перед тем, как он говорил, были короче, но они всегда были там, отголоски крика, лавина, обрушившаяся с опозданием и ужасающая.       Когда дети плакали в ванных комнатах, пустых классах или библиотеке, он не двигался, чтобы утешить их, хотя и слышал их. Он не знал, как это сделать. Он написал свои собственные проклятия в лесу, где в качестве эксперимента мог оставить шрамы на деревьях, и все они получались кровавыми. Он ничего не любил, даже Лили, так же сильно, как вкладывать всего себя в свою работу, пока из неё не получалось что-то новое и принадлежащее лишь ему. Он не был уверен, что когда-либо изобретал что-то безобидное.       Он не пытался найти Лили, но однажды, возвращаясь из Леса, он чуть не споткнулся о неё, когда она дремала на тыквенной грядке Хагрида. Он наткнулся спиной на гигантскую тыкву, в то время как она откинула волосы с лица и посмотрела на него снизу вверх.       — Мне жаль, — сказал он после паузы, от которой у него заурчало в животе, и он вцепился в него обеими руками, глубоко дыша позволяя своим плечам обмякнуть. — Мне жаль, что я сказал это. Мне жаль, что я заставил тебя почувствовать себя ничтожно, потому что я сам чувствовал себя… ничтожеством.       Лили, устроившаяся в маленьком полукруге из книг, свитков, жевательных резинок и закусок, немного приподнялась. Когда они были детьми, она строила такие волшебные круги из цветов, которые он трансфигурировал для неё.       — Мне жаль, что кому-то когда-либо приходится так себя чувствовать, — сказал он. — Они не должны через это проходить. Меня злит, что кто-то чувствует себя таким образом.       — Меня тоже, — ответила девушка и, покопавшись в окружавшем её мусоре, протянула ему половину шоколадного батончика. — Бери, хочешь чаю? Хагрид сказал, что поставит мне чайник, когда я закончу задание по Нумерологии.

___________________

      Когда Северус учился на шестом курсе, Римус Люпин чуть не убил его в ночь полнолуния.       Северус хотел получить ответы, хотел доставить им неприятности, хотел чего-то похожего на месть, и Сириус рассказал ему о Гремучей иве. Сириус ухмыльнулся, когда сделал это, слабо и горько, и Северус подумал, не поссорился ли тот снова с Джеймсом, гадая, зачем ещё он мог предать своих друзей.       — Я не думал… — попытался объясниться Сириус на следующее утро, наблюдая, как Римус поглощает сухие тосты, какао и большие сочные тарелки с дыней.       — Ты никогда этого не делаешь, — огрызнулся Римус (Всего несколько лет спустя, стоя среди тлеющих руин дома Джеймса и Лили, Римус вспоминал рассеянный взгляд Сириуса, резкость его голоса, его фамилию и задавался вопросом, должен ли он был это предвидеть. Что из этого было запланировано? Что было шалостью? Сириус ведь однажды чуть не обагрил руки Римуса алой кровью.)       Но сейчас Римусу было шестнадцать, и он был зол; ему было шестнадцать, и это он был виноват в том, что могло произойти. Он не разговаривал с Сириусом целый месяц.       Джеймс тоже отказался разговаривать с Сириусом, но он продержался всего неделю. Лунатик дулся, Питер был занят изучением своего маленького сердечка, а Джеймс становился всё более нервным без надлежащего и регулярного общения с друзьями.       — Я ему врежу, — произнесла Лили, когда Северус рассказал ей об этом. Она поёрзала на библиотечном столе, скрестив ноги, как будто могла в ту же секунду отправиться на охоту за ним.       — Блэк не заслуживает такого внимания, — ответил Северус.       — Получить пинок под зад от девчонки? Такого рода внимание?       — Получить пинок под зад от Лили Эванс, — усмехнулся Северус. — Для меня это было бы честью, и ты это знаешь.

____________________

      Сообщения о нападениях за пределами Хогвартса становились всё хуже. Люди исчезали. Люди перешептывались, они боялись. Газеты игнорировали все важные моменты и подпитывали панику, по крайней мере, так высказалась Лили в библиотеке, пока Северус пытался заниматься.       Алиса и Лили провели годы, обмениваясь шипящими тирадами в душных теплицах. Над волнистой грядкой из люминесцентного смертоносного паслена Алиса наклонила голову к Лили и спросила её:       — Ты слышала об Ордене Феникса?       Потребовалась серия приветствий, споров и паролей, но несколько недель спустя Лили поплелась в «Кабанью голову», чтобы встретиться с группой заинтересованных студентов и выпускников. Северус последовал за ней, наступая ботинками на следы поменьше, на те следы, которые она оставляла на снегу.       — Законно ли директору набирать учеников в свою партизанскую армию? — вслух высказался Северус, засовывая замёрзшие руки под мышки.       — Тише, — шикнула на него Лили.        Когда они вошли в паб, Северус попытался притвориться, что на него никто не смотрит. Единственным другим слизеринцем был Кингсли Шеклболт, ныне стажер-аврор в Министерстве. Северус потащил Лили к паре кресел, где он мог сидеть, не открывая никому свою спину.       В группе было лишь несколько взрослых — профессор Макгонагалл, которая чопорно восседала на табурете, слегка вонючий мужчина, который, казалось, прятал пустую кружку в свою сумку, и маленькая женщина с растрёпанными волосами, колени которой были покрыты кошачьей перхотью.       Альбус Дамблдор поднялся на ноги, улыбаясь им своей обычной улыбкой, как будто он знал что-то, чего не знаете вы, и гордился вами за это.       — Друзья, — начал он.       Дверь с глухим стуком распахнулась, и в комнату ворвались мародеры, опоздавшие и порозовевшие от холода. Директор улыбнулся им, а Сириус весело отсалютовал ему в ответ.       Северус ещё глубже вжался в спинку стула, испепеляюще глядя на них поверх своего сливочного пива.       — Ты и Поттеру об этом рассказала?       — С куда большим успехом он может использовать всю эту энергию с пользой, — ответила Лили. — И, чтобы быть предельно точной, я сказала Римусу.       — Но, Поттер, серьёзно? — возмутился Северус.       — Они с Блэком создали проклятие, от которого у тебя закипает кровь каждый раз, когда ты оскорбляешь магглорожденного, — сказала Лили. — Нужно было либо пригласить их в военный клуб Алисы, либо испечь им печенье, а я знаю, насколько плохи мои навыки готовки.       Северус фыркнул.       — Не приходи ко мне плакаться, если он будет дёргать тебя за косички.       — Приходи ко мне плакаться, если он будет дёргать твои, и я его поколочу, — ответила Лили.

___________________

      На их третьей тайной встрече Дамблдор отвёл Северуса в сторону. Во всяком случае, парень и так держался в стороне на этих встречах, так что Лили даже не заметила, как он ушёл.       Выйдя в холодный переулок, директор засунул руки в карманы мантии и стал внимательно наблюдать за Северусом. Темноволосый почувствовал тяжесть в груди. После долгой паузы он поднял подбородок и оглянулся.       — Северус, — начал мужчина. — Я собираюсь попросить тебя о кое-чем сложном. Для этого тебе придётся перестать приходить на собрания. Для этого тебе придётся сделать… много чего.       За те десятилетия, что они вместе будут вести эту долгую, тихую войну, Северус узнает Альбуса Дамблдора лучше, чем кто-либо другой. Он увидит его усталым, увидит, как его идеи растворяются в измученном отчаянии. Он поймёт, что эта нерешительность была чем-то таким, из чего директор должен был вырасти — однажды, когда он будет просить детей отдать свои жизни за правое дело, в голосе этого человека не будет ни единой запинки.       — Я действительно хочу быть здесь, — тихо сказал Северус, изо всех сил стараясь не разозлиться. — Я не… — Он сделал вдох, паузу, он вцепился в неё двумя руками, стараясь быть терпеливым. — Я знаю, на чьей я стороне.       — Конечно, — согласился с ним Дамблдор. — Вот почему я прошу тебя об этом. — через открытую дверь он увидел, как Лили внимательно слушала Алису.       Слова застряли у Северуса в горле, но он их не произнес. Не только ради неё.       — Это будет трудно, — продолжил директор. — Это может быть душераздирающе. Но нахождение там нашего человека может спасти жизни.       Северус резко перевел взгляд обратно на Дамблдора.       — Вам нужен шпион. Вы хотите, чтобы я им стал?       — В грядущей войне? Я думаю, он нам понадобится. Мы идём вслепую, а путь становится лишь темнее.       — Я хочу сражаться, — возразил Северус, и вокруг по-прежнему было тихо. — Я хочу хоть раз постоять за себя.       — Это тоже битва, — остановил его Дамблдор. — Я знаю, о чем прошу, Северус. Я знаю, о каких жертвах прошу. Но ты нужен нам.       В тепле паба Лили разговаривала, размахивая руками. Это оказалось проблематично из-за кружки сливочного пива, которую она держала в руках, и которое пролилось ей на туфли.       — Кто-то должен это сделать, — признал Северус, чувствуя, как слова застревают у него на языке. — И я не буду выглядеть там неуместно.       Он больше не приходил в «Кабанью голову». Директор велел ему никому не говорить, но он рассказал Лили.       Теперь, если они с Лили и встречались, то это происходило у Хагрида после наступления темноты или когда они пробирались на кухню, чтобы навестить домашних эльфов в нерабочее время. Когда персик из витражного стекла хихикал, Лили нравилось хихикать в ответ, даже в такое время. Они угощали друг друга горячим шоколадом, который никогда не остывал, и никогда не говорили о войне.       За приёмами пищи Северус сидел рядом с Эйвери и Мальсибером. Он вслушивался в их разговоры, ковыряя картошку, отвечая на их слова с опозданием на секунды, а то и минуты.       — Я-то думал, что Эванс обвела тебя вокруг своего маленького грязнокровного пальчика, — протянул Эйвери.       Северус поскреб зубцами вилки по тарелке.       — Видел, как она в последнее время увивалась за Поттером? — всё же ответил он. К тому времени, как он это сказал, Эйвери уже продолжил обсуждение планов на отпуск, но они уже привыкли к запаздываниям своего соседа. — Нашла довольно богатого парня и оставила меня за бортом.       На занятиях он сидел с Нарциссой. Он мог бы притвориться, что ненавидит Лили. Он мог вызвать в воображении горькую речь своей матери, вертевшуюся у него на языке. Но он предпочел бы не портить учёбу, а Нарцисса, по крайней мере, восприняла бы его точные записи не как добродетель, а как честолюбие.       Когда Мальсибер говорил отвратительные вещи в гостиной Слизерина, Эйвери хихикал, Регулус вертелся, широко раскрывая глаза от удовольствия, Северус не вставал. Он ничего не выкрикивал. Он даже не смеялся. Он улыбался — лёгкая холодная улыбка, которую он снова и снова отрабатывал перед зеркалом, а затем просто поджимал губы и приподнимал бровь.

_________________

      — А вот и выпускник! — воскликнула его мать, когда Северус с сумкой на плече прошёл через парадные ворота.       — Можно подумать, он возвращается домой с войны, Эйлин.       Но его отец спустился с крыльца, хлопнул Северуса по плечу и попытался забрать его сумку. Рука Северуса крепче сжала ремешок.       — Вообще-то, мне это понадобится, — отрезал он. — Я ненадолго.       Лоб его отца нахмурился. Северус посмотрел ему в глаза, как это было с Дамблдором, как он делал, когда ухмылялся шуткам Эйвери.       — Я нашёл работу, — сказал он. — Стажировка, отец.       — Где?       — Что-то вроде массового политического движения, — сказал Северус, и ни одно слово не застряло у него в горле. — Буду раздавать листовки. Ходить от двери к двери.       — И это окупается?       Северус улыбнулся. Это было почти непроизвольно, то, как холодно и медленно изогнулся уголок его рта.       — Опытом.       Он чуть повернул голову и увидел, что его мать наблюдает за ним со ступеньки.       — Это та группа, о которой ты упоминал в своих письмах? С которой сотрудничают родители Эйвери и Мальсибера?       Её глаза были яркими и полными гордости. Он слышал, как у него в затылке гремят кастрюли на кухне, хлопает дверь, отбиваемые её ногами проклятия и горькое бормотание.       — Хорошо, — произнесла она. — Я думаю, у тебя всё получится, — и улыбка Северуса не сошла с его лица.       Он позволил своему отцу дать ему несколько советов. Он позволил матери поцеловать себя в щёку и солгал, когда сказал, что напишет. Он смотрел ей в глаза, когда говорил это. Затем он поправил сумку на плече и направился к дому Лили.       Он мог бы аппарировать. Кто-нибудь мог увидеть, как он идёт этим путём, и понять, кто был в конце этого пути. Но ему нужно было пройти здесь ещё раз — мимо этого старого вяза, качелей на детской площадке, маленькой тявкающей собаки во дворе перед жёлтым домом и большой во дворе на углу, которая всегда спала под жасмином. Он знал все трещины в этом бетоне. Он знал, как именно солнце грело его плечи.       Он знал, что Лили была этому причиной, как и все эти годы — яркие волосы и ясные глаза, она обманом заставляла его помогать по хозяйству, они лежали на животе в её комнате и что-то писали на полях его учебников, потому что ему нравились заметки, нравились записи, нравилось иметь то, что он мог перелистать, чтобы просмотреть, когда он что-то забудет. Однажды она холодно стояла в дверях своего дома, ничего ему не позволяя, и он чуть было не ушёл тогда безвозвратно.       Магнолия перед домом Лили роняла увядающие лепестки на дорожку. Он перешагнул через коричневую шелуху. Лили пнула бы их и разогнала в разные стороны, хотя бы ради звука. Северус поднял голову и увидел, что она торопливо спускается по ступенькам и втаскивает его внутрь.       — Осторожно, тебя здесь быть не должно, — прошептала Лили, закрывая за собой дверь и задёргивая кухонные занавески — воздушные, вышитые жёлтым и белым кружевом.       — Сначала я хотел попрощаться, — сказал он. — На всякий случай.       — О, Сев, — выдохнула Лили. — Я понимаю.       — А ты отправляешься…       — На следующей неделе, — закончила за него девушка. — Дамблдор говорит, что Грозный Глаз собирается научить нас, новичков, некоторым трюкам, но я думаю, что в основном это задумано просто для того, чтобы посмотреть на что мы способны.       Они не знали, во что ввязываются. Им было восемнадцать, и они думали, что уже выросли. Они подписались на бой и не знали, чем всё закончится. Петуния закатывала глаза с другого конца комнаты, и они подумали, что это было худшее, что она когда-либо могла сделать.       Северус съел бутерброд, который миссис Эванс сунула ему, когда увидела его тощую фигуру у неё на кухне. Лили подарила ему переносное радио.        — Маггловская волна, — пояснила девушка, — так что не думаю, что они будут прослушивать её. В любом случае, я наложила на него кое-какие дополнительные защитные чары, но нам всё равно придётся быть предельно осторожными. — Она заставила его обхватить пальцами чёрный пластиковый футляр. — Потому что это не прощание, понял? — Она сжала свои пальцы поверх его. — С тобой всё будет в порядке, так ведь?       Он сказал ей, что всё будет хорошо. Говоря это, он смотрел ей в глаза.       Северус аппарировал в Косой переулок, чтобы встретиться с Эйвери в «Дырявом котле». Внутри паба было так же душно, как в тот летний день, который он оставил снаружи. Облака начали набегать на синеву и заволакивать небо тучами. Это никак не помогало справиться с унылой жарой. Эйвери поднял голову от своей пинты и ухмыльнулся, увидев Северуса.       — Привет, Снейп, — сказал он. — Ты готов спасти мир?       Всё началось с одолжений. Северус получил маленькую грязную квартирку и работал на задних полках магазина мороженого Фортескью. Когда его просили, он переносил посылки без опознавательных знаков из одного места в другое. Он заходил в маленькие тёмные подсобные помещения ресторанов или приёмные залы особняков и слушал риторику, которую мог произнести не хуже любого из них.       Он познакомился с Томом Риддлом по прозвищу Волдеморт только спустя два месяца. Том тогда ещё был красив, с его тёмными волосами, длинными пальцами и улыбкой. Едва он вошёл в комнату, как Северус почувствовал мягкое давление на стены своего разума и протянутые в поисках руки, и поэтому он раскрыл тёмные уголки своих мыслей. Северус подумал о том, что чувствует себя ничтожеством. Он подумал: «Я знаю, почему я здесь», и на долгое, холодное мгновение он притворился, что в основе всего этого лежит ненависть.       Он не позвонил своей матери, но встретил Дамблдора в огромном морозильнике магазина мороженого и передал ему флаконы с тонкими нитями воспоминаний. Он окружил свою спальню заглушающими чарами глубиной в восемь дюймов и связался по радио с Лили, когда лето медленно сменилось осенью.       Всё чаще в историях Лили упоминался Джеймс. Северус вспомнил, как сидел на ступеньках школы и слушал её рассказы о том, как Петуния спорила с учителями, в четыре раза превосходящими её девятилетнее «я», о домашних заданиях и нарушениях прав человека. Он уже много лет не слышал историй о Туни, только ловил её косой взгляд и женственное фырканье, когда приезжал на летние каникулы.       Он уже вечность не слышал её историй, но не был уверен, что Лили когда-либо от кого-то отворачивалась. Может быть, ей и следовало бы это сделать, но всё равно он был благодарен ей за то, что она этого не сделала. Он был благодарен, но в то же время ежедневно слушал рассказы о её приключениях с Джеймсом Поттером и старался не ожесточаться. Будь лучше, не будь жестоким, Сев. Она счастлива. Она жива.       Лили увидела своё первое сражение через неделю после того, как это сделал Северус. Всё ещё под действием адреналина, она шептала ему почти до рассвета следующей ночи — о свете и огне, о том, как страх подкатил к её горлу, о том, как она уронила свою палочку, но ударила Пожирателя Смерти в челюсть. Римус залечил ей костяшки пальцев, Алиса после этого поцеловала Фрэнка, а Грюм назвал их всех сопляками.       — Они охотились за внуками редактора «Пророка», — сонно сообщила Лили. Северус сидел, скрестив ноги, на подоткнутом покрывале, вокруг него лежали раскрытые книги, остывший заваренный чай левитировал рядом с его левым плечом. — Сьюзи-Линн и Энтони. Сейчас они в… в каком-то безопасном месте.       — Хорошо, — ответил он. А затем продолжил. — Поттер наверняка говорил тебе, что ты никогда не выглядела красивее, чем в тот момент, покрытая кровью, грязью и яростью?       — О, заткнись, — остановила она парня, и он мог поклясться, что слышит как она краснеет. Он почти улыбался, и он знал, что она тоже слышала это. — На самом деле, он это сказал, — добавила Лили, — Не смей — не говори ничего или я… я расскажу маме о том лете третьего курса, даже о слизняках, можешь не сомневаться!       Северус не рассказал ей о своей первой битве.       Неделю назад он вернулся домой весь покрытый сажей и пепельно-бледный, включил радио и вместо этого рассказал ей о вечеринке по случаю дня рождения восьмидесяти шестилетнего старика, которую он мельком увидел тем утром из-за прилавка магазина мороженого. Они крали зубные протезы друг у друга с помощью обычного Акцио, посмеиваясь над старыми обидами и презирая выбор мороженого друг друга.       — Так и есть, — согласилась Лили. — Фисташки и жвачка — отвратительное сочетание.       — А как насчет кусочков печенья сверху? — спросил Северус, пытаясь притвориться, что он не лежит лицом вниз на кровати, не двигаясь с того места, куда рухнул, как только вошёл. — Разве они не объединяют все вкусы?       Может быть, если бы он был храбрее, то рассказал бы ей о зелёных огнях. Может быть, если бы он любил её меньше, он рассказал бы ей о заколдованном пламени, пустом доме детства упрямого магглорожденного, о том, как он стоял там, в жутком мерцающем свете, пытаясь понять, что бы он делал, если бы там не было пусто. Если бы кто-нибудь был дома. Если бы они сбежали недостаточно быстро.       Когда они сжигали древесину и постельные принадлежности, столы, ковры и обои с рисунком, он думал: «Если бы я мог отделить Крэбба от группы, оглушить его». Он подумал: «Если бы я мог отвлечь их, если бы у меня был с собой портключ, если бы я научился произносить маскирующие чары без слов». Затем он собрал все эти мысли, отбросил их в сторону и сказал себе: Нет.       Если бы ничего из этого не сработало. Если бы они были дома, а мы были здесь, с огнём в руках, и не было бы никакого способа спасти их, не сорвав миссию — что бы я сделал?       Что я буду делать?       Но вместо этого он рассказал Лили о том, как редкие седые пряди были уложены на костлявые старые плечи, как компания тайком положила все свои лишние вишни в маленький бумажный стаканчик друга, который, как они знали, любил их больше всего. И она говорила о том, как она была взволнована и нервничала из-за того, что впервые вышла на поле уже через неделю.       Они разговаривали по ночам — не каждую ночь, но часто. Иногда Северусу казалось, что он тонет, а Лили хоть и не была его спасательной шлюпкой, но она была напоминанием о том, что нужно продолжать плыть. Три месяца спустя в разгар холодного дня раздался сигнал радиоприёмника. Он оторвал взгляд от книги по созданию портключа и нахмурился, глядя на него.       Он включил радио, но ничего не сказал, на случай, если это ловушка. Отклонение от стандартного протокола. Кое-чего следует опасаться.       — Сев? — тихо позвала Лили, и он нахмурился ещё больше. — Мама умерла. Инсульт. Это было так неожиданно… похороны во вторник. Сев.       — Я не могу пойти, — лишь это он мог сказать.       — Я знаю, — ответила она беззлобно. — Но мне нужно было, чтобы ты знал, мне нужно было…       — Я понимаю, — остановил он её. — Я… извини. Мне так жаль, Лили, — продолжил Северус. — Она была чудесной женщиной, — сказал он и услышал плач девушки.       Лили смотрела, как хоронят её мать рядом с отцом под серым весенним небом. Лили ещё не была настолько хорошо известна, чтобы ей приходилось переодеваться, но Северус представил её в чёрном, бледную, неподвижную и молчаливую, со сложенными на коленях руками, и это показалось ему достаточным для маскировки.       Мистер Эванс умер летом, после четвертого курса Лили в Хогвартсе, и тогда Северус мог обнять её, держать за руку на похоронах, а после купить ей шоколадных батончиков. Он провёл этот день, развозя секретные посылки по всей Шотландии, останавливаясь на своём пути только для того, чтобы вскрыть их защитные заклинания, отметить их содержимое и собрать их защиту воедино.       Он передал Дамблдору информацию о пузырьках — дюжину фрагментов открытых посылок, местонахождение и лица отправителей и получателей.       — Ты хорошо справляешься, Северус, — произнёс старик. В его длинной бороде скапливался лёд.       Северус не ответил, не вынул перо из блокнота, просто продолжал записывать количество шоколадного мороженого и радужного сорбета на полках. Работа должна была быть выполнена, почему бы и не сейчас?       Тёплой летней ночью Северуса и Мальсибера послали за информатором Ордена по имени Элвин Монро, который жил на дальнем краю маленькой волшебной деревни на севере. У него был огород с цветущими кабачками. Задание им дали с опозданием, и у Северуса не было времени сообщить Ордену, чтобы те забрали Монро. Они с Мальсибером купили немного карри в деревенской лавке, а затем отправились дальше пешком по мощеным улицам.       — Ты совсем не разбираешься в пряностях, Снейп?       — Предпочитаю сладкое, — ответил Северус, и Мальсибер смеялся всю дорогу до парадного входа.       Они были одни. В маленьком домике было тихо. Во дворе цвели кабачковые лозы. Они пробрались в прихожую, и Северус достал свою палочку. Дверь со щелчком закрылась за ними. Мальсибер накинул капюшон и двинулся вперёд, начиная вышибать двери.       — Эй, мистер Монро, к вам гости.       — Авада кедавра, — прошептал Северус за спиной Мальсибера, но его палочка лишь слабо вспыхнула зелёным. Его внутренности холодно сжались. Его рот дёрнулся. Он был здесь, потому что в семь лет влюбился в девушку, жившую ниже по улице. В нём было недостаточно ненависти.       Он покрепче сжал свою палочку. Он прошептал: «Петрификус Тоталус».       — Тебе пора убираться отсюда, — сказал он старику, который вышел в коридор, моргая и хватаясь за рукава рубашки над застывшим телом Мальсибера. — Доберись до Альбуса или Минервы. Ты меня не видел, — сказал он и понял, что это и так было бы правдой, поскольку капюшон скрывал его лицо. Монро исчез, а Северус поднял окоченевшее тело Мальсибера и аппарировал, чтобы сбросить его в Атлантику. Морские брызги пропитали его одежду. Он наложил на себя очищающие чары, когда снова приземлился, а затем захромал к Эйвери.       — Орден, — выдохнул он, стоя на пороге дома Эйвери. — Они добрались туда первыми. У них Мальсибер, — он подумал о Лили, оставшейся в одиночестве на похоронах, представил, как кухня миссис Эванс загорается волшебным зелёным пламенем, попытался изобразить скорбь и ярость на своём лице.       Эйвери схватил его за локоть.       — Эти ублюдки, — сказал он, и его голос дрогнул от этого.       Северус встретился с ним взглядом.       — Мы их достанем.       Но он не мог убивать каждого напарника, с которым его отправляли на задание. Он хранил в карманах портключи, которые невозможно было отследить. Он передавал Дамблдору тонкие пузырьки с информацией и идеями диверсий с помощью морозильной камеры магазина мороженого. Он научился использовать маскирующие чары без слов. Но иногда всё это просто не имело значения.       Иногда он наблюдал. Иногда он помогал. Иногда, когда он просыпался от ночных кошмаров, он не мог упрекать ту высшую сущность, ниспосылающую их, не мог проклинать их за то, как потели и дрожали его конечности, за то, как он, прихрамывая, добирался до туалета и его рвало от образов, скручивавшихся у него в желудке. Он просто опускался на колени на свой грубый ковёр и позволял дрожи охватить его, позволял желчи пропитать его язык.       А для Ордена жизнь продолжалась. Алиса вышла замуж за Фрэнка Долгопупса на десятиминутной гражданской церемонии, которая заставила бы мать Фрэнка отречься от него, если бы не военное время и если бы у неё было больше наследников. Лили была там в качестве свидетельницы, но не подружки невесты — Алиса ненавидела всю эту суету.       — Я хочу с тобой встретиться, — сказала Лили по радио в холодную пятницу. Снова почти наступило лето, но погода, казалось, этого не замечала. — Я знаю, что тебе трудно уйти, и трудно уйти целым и невредимым, но я не видела тебя больше года.       — Это опасно, — ответил Северус. — Почему сейчас, Лилс?       — Я хочу тебе кое-что сообщить, — сказала она, и он понял, что она грызет ногти, несмотря на то, что она говорила, что переросла это.       — Тогда скажи мне сейчас.       — Нет, я хочу тебя видеть. Я хочу знать, что с тобой всё в порядке… в общем, в порядке и что ты не будешь против того, о чем я тебе скажу. Твоё выражение лица покажет мне твою настоящую реакцию.       Северус не был уверен, что за последние годы с его лицом что-то изменилось. Он приподнял брови и один уголок рта, как для одной из шуток Эйвери, как бы вопросительно. Плесень на потолке, похоже, его не впечатлила.       — Всё равно расскажи мне, — настаивал он.       — Это мои новости, Сев.       — Ты собираешься сделать татуировку с портретом Поттера на своём плече?       — Сев.       — Ты записала меня на занятия по гончарному делу с Петунией. Макгонагалл официально удочерила тебя. Блэка превратили в гигантскую канарейку, и тебе нужно, чтобы я сварил зелье, чтобы вернуть его обратно — это шутка, я не буду этого делать. О, нет, постой, он был бы ужасен, как гигантская канарейка. Я приготовлю тебе уменьшающее зелье, но это всё, что я могу для тебя сделать.       — Я выхожу замуж, — сказала Лили.       Северус сделал паузу, удерживая её обеими руками, сделал несколько глубоких вдохов.       — За Римуса? — спросил он.       — За Джеймса, ты, придурок, — девушка вздохнула, голос из динамика прозвучал хрипло. — Ты мой лучший друг, — сказала она. — Я бы хотела, чтобы ты был рядом, — Северус наблюдал, как по потолку ползут узоры из плесени. — Я скучаю по тебе, Сев.       — Хорошо, — наконец согласился он.       — Приходи. Будь настолько осторожным параноиком, насколько захочешь, но приходи.       Северус выбрал маршрут, который пролегал через шесть европейских стран и одну североафриканскую, использовал две метлы, портключ, пару прыжков аппарирования и четыре маскирующих заклинания. Наконец он, спотыкаясь, остановился под уличным фонарём в северном Лондоне, утопая в потрёпанном свитере и мешковатых маггловских джинсах, его волосы были завязаны сзади под уродливой вязаной шапочкой.       Он долго шевелил пальцами ног в ботинках, прежде чем, перепрыгивая через две ступеньки за раз, постучал. Когда дверь открылась, там стояла Лили.       — Значит, ты ещё не закончила расти, — заметил он, потому что она действительно стала выше, пусть и всего на дюйм, а она протянула руку, затащила его в дом и заключила в объятия.       Он надеялся, что у кого-нибудь из них хватило ума закрыть за собой дверь, может быть даже наложить несколько защитных чар, но в этот момент ему было всё равно, и он не стал это проверять. Он просто зарылся лицом в солнечную шевелюру Лили и зажмурился.       — Ты! — воскликнула она. — Ты и правда здесь.       — Ты ведь просила меня прийти, — сказал он, и она, отстранившись, улыбнулась ему. Её волосы отросли и были заплетены в косу, перекинутую через одно плечо. Девушка выглядела усталой, со впалыми щеками, тёмными кругами под радостно блестящими глазами.       — Я скучала по тебе, — сказала она.       При личной встрече её голос звучал по-другому, а он почти забыл об этом.       — Ты уже говорила это.       — Ты тоже скучал по мне, придурок. А теперь пошли.       Лили крепко держала его за руку, пока тащила на чердак, и он смотрел на то место, где его желтоватая кожа соприкасалась с её веснушчатыми пальцами. Она ещё раз сжала его ладонь, втаскивая его на последнюю ступеньку в захламлённую комнату, защищённую такими мощными маскирующими чарами, что даже Северус немного расслабился. Молодой человек встал из-за пустого ящика, одной рукой приглаживая волосы, а другой неуклюже помахивая им.       — Джеймс, — сказала Лили, улыбаясь от уха до уха. — Это Северус. Сев, это Джеймс.       — Мы знаем друг друга, — хмыкнул Северус.       — Это не так, — возразила Лили. Она села, затем вскочила, чтобы мягко подтолкнуть Северуса к другому стулу. Северус для пробы поёрзал на старом стуле, прислушиваясь к скрипу дерева и шурупов. Помолчав мгновение, он поднял глаза и увидел, что Лили смотрит на него с напряжённой болью.       — Ты похож на скелет, Сев, это ужасно, — выпалила Лили. Она снова вскочила.       — Я ем, — сказал он. — У меня всё хорошо, Лили.       — Я иду за чаем, и за хлебом, и за джемом, — проигнорировала его Лили. Она бросилась к двери на чердак.       В тот момент, когда Лили выскользнула с чердака, Джеймс повернулся к нему с таким серьёзным взглядом, что Северус вцепился в край стула и сердито посмотрел на него в ответ.       — Я отвратительно вёл себя по отношению к тебе в Хогвартсе, — произнёс Джеймс.       — Хм, — пожал плечами Северус и затем нахмурился, оглядывая самого себя. Он терпеть не мог пустые слова. Но, возможно, это был особый случай.       — Мне жаль, — сказал Джеймс. — У тебя есть полное право ненавидеть меня, но я бы хотел, чтобы мы могли стать друзьями.       Северус крепче вцепился в спинку стула. Он пытался обдумать это. Джеймс — неужели небо стало пурпурным? или все заклинания по летанию свиней по всей Англии потерпели неудачу в один прекрасный момент? неужели подвал его матери промёрз? — ждал, пока он подберёт слова.       — Это упростило бы некоторые моменты, — выдавил Северус.       Джеймс ухмыльнулся, на щеках появились складки, а Северус и забыл, что он красив. Это было неприятно.       — Лили предельно ясно дала понять, что независимо от того, что я думаю о тебе или ты думаешь обо мне, ты никуда не пойдёшь без неё.       — В последнее время я много где бываю без неё.       — Это не то, что я… — выдохнул Поттер, проводя рукой по лицу. — Ты важен для неё, а я так сильно её люблю. Ты был рядом с ней, в основном, когда я был разъярённым придурком — и я был разъярённым придурком по отношению к тебе. И ты тоже был бешеным идиотом, но…       — Перестань пресмыкаться, — остановил его Северус. Он хотел бы прерваться раньше, но потребовалось некоторое время, чтобы привести свои мысли в порядок. — У тебя плохо получается.        Джеймс остановился и уставился на него своими глупыми красивыми глазами. Что это за цвет вообще? Какое право он имел выглядеть таким тёплым?       — Я слушаю истории о тебе уже много лет, — сказал Северус. — И, в любом случае, я доверяю суждениям Лили. Тебе не нужно ничего доказывать. Тебе не нужно извиняться.       — Но я хочу, — сказал Джеймс, и, о боже, от его серьёзности у Северуса зачесались волосы. — Мне не нравится, кем я был. Мне не нравится, кем бы я стал, когда бы вырос. — Он заколебался. — И я думаю, ты понимаешь это лучше, чем большинство.       Щёки Северуса слегка приподнялись, и он удивился, почему ему хочется плакать, прежде чем понял — нет, это была просто улыбка, спрятанная на этом тёмном чердаке. Секунду он поскрипывал стулом взад-вперед, а потом сказал:       — Трудно провести с Лили долгое время и не стать от этого лучше.       Джеймс рассмеялся, и Северус удивлённо поднял на него взгляд.       — Да, — согласился он. — Держу пари, кто-то мог бы устоять перед этим, но, Боже, я рад, что я не такой.        Лили протопала по последним ступенькам, чай ненадежно балансировал на старой разделочной доске. У неё было три баночки с джемом, и она поставила их перед Северусом, словно бросая ему вызов.       — Привет, мальчики, — сказала она. — О чём беседуете?       — У твоего жениха дурацкая прическа, — ответил ей Северус.       Они бы провели там взаперти весь остаток дня и ночи, но Джеймсу и Лили нужно было бегать по патрулям и отмечать свадьбы, а у Северуса была назначена какая-то отвратительная встреча с Игорем Каркаровым и поездка в хранилище уродливых семейных проклятий в Гринготтсе. У него также был заготовлен список заклинаний длиной в двенадцать дюймов, которые могли бы просто придать их взломщику грушевидную форму (или список, который был бы длиной в двенадцать дюймов, если бы его жизнь была настолько благословенна, что он мог когда-либо записывать подобные вещи).       — Я рад за тебя, — сказал он перед уходом. Северус не смотрел Лили в глаза, когда говорил это, просто сжал её руки в своих, потому что он действительно так думал. Она сжала его ладони в ответ. Он заключил её в объятия, и она уткнулась носом ему в плечо. — Я так рад за тебя, — выдохнул Северус.       — Я тоже, — прошептала девушка и отстранилась, скользнув ладонями вниз по его рукам, чтобы снова сжать их. — Береги себя, Сев, — она поцеловала его в щёку, и он постарался не покраснеть из-за этого. — И это всё ещё не прощание.       Лили Эванс вышла замуж за Джеймса Поттера под заколдованным голубым небом. Петуния не присутствовала на церемонии, и Северус тоже. Отец Лили не вёл её по дорожке, но Хагрид принёс для её букета гигантские красивые цветы тыквы из своего сада. Алиса (теперь Долгопупс) красила её ресницы, в то время как Римус терпеливо работал над её ногтями. Сириус, Питер и Джеймс пустили по кругу фляжку виски, которую Сириус украл из лучших запасов своего отца.       Пока Северус отвлекал Каркарова разговорами о перспективах квиддича и подтягивал, подправлял, усиливал и маскировал охранные чары на хранилище Гринготтса, девушка дальше по улице превратилась в Лили Эванс-Поттер. Она поцеловала Джеймса под одобрительные возгласы и свист улюлюканья. Почти все, кого она любила, смотрели, как она смеётся, как Джеймс поднимает её, кружит и сжимает в объятиях, которые сопровождались только счастливыми рыданиями.       Джеймс спросил Макгонагалл, как ей удаётся выглядеть неодобрительно даже в день его свадьбы, ухмыляясь от уха до уха. Альбус вытер слёзы своей длинной белой бородой. Алиса носилась по танцполу с Лили, они обе неистово улыбались, почти летали, их невозможно было поймать. Грозный Глаз произнёс речь, всего дважды останавливаясь во время неё, чтобы бросить дружеские проклятия в любого из своих кадетов, которые, по его мнению, были недостаточно бдительны. Он назвал Лили «безрассудной озорницей», а Джеймса — «чертовым везунчиком».       Северус рухнул в постель в четыре утра следующего дня, кончики его волос были опалены драконьим пламенем, а горло болело от невысказанных заклинаний. Если Лили и связывалась с ним по радио, чтобы поздравить, поздороваться или попрощаться, его не было рядом, чтобы услышать это.       Было не так много вещей, которые Северус не отдал Волдеморту. Он дал ему бессонные ночи и отвратительные утра, силу, стоящую за его палочкой, его руками и разумом. Когда он чувствовал это нежное невидимое давление на виски, он чувствовал себя маленьким и похожим на букашку под одеялом своего детства, слышал стук кастрюль, топот ботинок и крик отца на мать. Он отдавался этому в импровизированных лабораториях в лесу, глубоко врезаясь в кору деревьев, испытывая горячую радость от чего-то нового, вырванного из его груди и ставшего реальностью.       Он передал ему в руки преображённые в семь лет цветы, половину плитки шоколада на ступенях школьного здания, то, как отвратительные слова закипали у него в горле, когда он стоял на коленях весь в синяках на зелёном дворе Хогвартса — но не сидел с Джеймсом в мирной темноте, рассказывая о том, как пережить катастрофу под именем Лили Эванс.       Чем больше Северус отдаст, тем меньше Волдеморт будет искать. Северус однажды сказал Альбусу Дамблдору, что он не будет выглядеть здесь неуместно, так и оказалось. Он понимал, как кто-то мог верить в эту чушь, мог чувствовать себя здесь как дома, но у него были вещи поважнее, вещи, за которые можно было держаться.       Когда он подслушал разговор Дамблдора в «Трех метлах» с Сивиллой Трелони, он передал Волдеморту и это тоже. Он не дал ему пузырьки с хрупкими воспоминаниями в карманах, которые предназначались для Дамблдора, но он дал ему всё остальное — как он заметил Альбуса на улицах, заваленных осенними листьями, последовал за ним тихо, как тень, заскочил в ближайшую кабинку, чтобы спрятаться за кружкой, бесшумно поднялся по лестнице прятаться. Он не осознавал.       Северус привык к тому, что Лили была одним из столпов его мира, сердцем его орбиты, голосом в его ушах. Может быть, ему следовало знать, что её история изменит весь мир, а не только его собственный. Но он услышал пророчество через запертую дверь — не будет знать всей его силы… рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, — и он не думал, о боже, это Лили и Джеймс, пока не стало слишком поздно.       Альбус понял это во время второго прослушивания пророчества, держа пустой пузырек в морозильной камере магазина мороженого Фортескью, но он не сказал об этом Северусу. В этом мире ему не нужно было ни во что втягивать Северуса, пока что. Это только усложнило бы ситуацию, а Альбус пресекал всякую необходимость в колебаниях в этом деле.       Лили вышла на связь тёплым вечером в четверг и сообщила Северусу, что они с Джеймсом ждут ребёнка. У Северуса было несколько мгновений достаточно сложной радости, прежде чем его сердце налилось свинцом и упало вниз, собираясь в пальцах ног.       — Когда? — спросил Северус, всё ещё улыбаясь, потому что это была хорошая новость.       — В конце июля, — ответила Лили, и всё в теле Северуса превратилось в статичное жужжание.        — Я, — пробормотал он. Рождённый на исходе седьмого месяца. — Лили… — теми, кто трижды бросал ему вызов. — Лили, он собирается прийти за тобой, он собирается… Я не знал, я не знал, — о боже, подумал он, о боже, это Джеймс и Лили. — Я не думал… — сказал Северус и чуть не подавился словами. Он не подумал — да, и куда делись его паузы?       — Я знаю, — остановила его Лили. — Мы знаем. Мы заляжем на дно. Альбус нашёл пророчество. В нашем ребёнке есть что-то особенное, или могло бы быть. Он или мальчик Алисы.       — У Алисы есть ребёнок? — тупо переспросил Северус, оцепенев. — Оставляешь меня в стороне от всех сплетен, Лилс.       Она издала негромкий влажный смешок.       — Невилл, его будут звать Невилл, и его ещё нет. Мы делаем ставки на то, что Фрэнк упадёт в обморок в больнице, а Римус свяжет ему детское одеяльце.       — Вы будете скрываться, — сказал Северус, всё ещё унылый, всё ещё оцепеневший, всё ещё разрывающийся на части. — Невилл. Это красивое имя.       — Я не могу сказать тебе, где именно. У нас будет Хранитель Тайны, — послышался шорох, как будто Лили переворачивалась. — Я хотела, чтобы это был ты, но Альбус говорит, что на тебя и так слишком сильно давят и за тобой пристально наблюдают, поэтому мы попросим Сириуса.       — Лили, я тот, кто сказал ему, Лили, я отдал ему пророчество, — у Северуса перехватило дыхание в неподвижной груди. Его легкие были похожи на мокрые бумажные пакеты, а руки дрожали.       — Я знаю, — до него донесся её голос, далекий и вибрирующий, проходящий словно сквозь воду или ил. — Сейчас это твоя работа, Сев. Всё в порядке. Это то, что ты должен делать. Ты не можешь попасться, понимаешь, ты не можешь.       — Это ты не можешь, — возразил он. — Ты не можешь, понимаешь, ты не можешь. Лили, — мерцающее зелёное пламя освещало кухню семьи Эванс в его воображении, жёлтые и белые занавески горели и чернели, хотя Северус знал, что Лили не была там уже несколько месяцев. Они заколотили дом досками и выставили его на продажу.       — Привет, эм, это Джеймс? Лили плачет — ой, Лили, я имею в виду, она на эмоциях, но она справляется по-мужски — ой, хорошо, очень по-женски? И, Снейп, чувак, я думаю, у тебя приступ паники, так что я подумал, что могу помочь с этим разговором. Всё, дышишь?       — Заткнись, черт возьми, Поттер, — прохрипел Северус. — Из тебя хреновый помощник, ты, павлин, проклятый человеческой речью.       — Всё будет в порядке, — продолжал Джеймс. — Сириус будет вечно хвастаться, что мы любим его больше всех, но не волнуйтесь, мы любим вас всех одинаково.       — Иди и врежься в дерево.       — Я никогда в жизни не врезался в дерево, — возмутился Джеймс. — И если Лили говорила тебе обратное, что ж, она грязная лгунья, пытающаяся настроить тебя против меня.       — Это нетрудно сделать, — Северус прижался лбом к массивному корпусу радиоприёмника, пытаясь втянуть воздух в грудную клетку и выпустить его из неё.       — Врёшь, — сказал Джеймс, когда Северус опустил руку на толстую ткань его покрывала, желая, чтобы узор отпечатался на коже его ладони. — Ты прислал мне шапку. На ней не было записки, но я знаю, что это был ты. Она сочетается с глазами Лили.       — Это потому, что у тебя дурацкие волосы, ты, неисправимый ублюдок, и их следует прятать от ни в чем не повинных глаз окружающих, — Северус заставил себя подняться на дрожащие ноги и пошёл за стаканом воды. Он упёрся тыльной стороной ладони в шаткую стойку и положил радио рядом с ней. Он чувствовал, как под кончиками пальцев бьётся его сердце.       — Всё будет хорошо, — сказал Джеймс.       — Но что, если это не так? — Северус сделал большой глоток воды, и лишь несколько капель пролилось ему на рубашку.       — Мы собираемся бороться всем, что у нас есть, и ты это знаешь, — сказала Лили, слегка придравшись к этому. Джеймсу лучше бы в этот самый момент принести ей стакан воды. Вероятно, так он и сделает, этот внимательный осел. — Сев, я не хочу говорить об этом. Я хочу поговорить о радостных вещах. Сев, у меня будет ребёнок.       — Да, — согласился Северус. Он потёр щёку и нахмурился, обнаружив, что она влажная. — Так и есть, Лили. Он прошлёпал обратно и сел на свою кровать. У него не было другого места, где можно было бы посидеть. — Я надеюсь, что он будет похож на тебя, а не на твоего уродливого мужа.       — Я тоже, — присоединился Джеймс. — Вот, Лили, тебе стоит попить.       Три недели спустя Северус пришёл домой к своему домовладельцу, отбивавшемуся от самой большой неясыти, которую он когда-либо видел в своей жизни. Было много улюлюканья и воплей от каждого из соответствующих лиц, и Северус почувствовал что-то такое, что он изо всех сил пытался притвориться, что это не мигрень.       — Извините? — начал он, и хозяин отшатнулся от птицы.       — Мистер Снейп. — Он водрузил очки обратно на потный нос. — Я просто пытался перенести это в свой офис на хранение, но этот монстр напал на меня.       Сова снова опустилась вниз, чтобы усесться на большой пакет, завёрнутый в коричневую бумагу, где теперь с бесцеремонным высокомерием прихорашивалась. Посылка была перевязана бечевкой. Северус прищурился, разглядывая жирные каракули в центре, которые гласили: «Скользкому мерзавцу».       — Да, — подтвердил он. — Я полагаю, что это моё. Спасибо, сэр, вы меня извините?       Как только хозяин ушёл, он осторожно приблизился к свёртку, но сова мирно спрыгнула с него, а затем последовала за Северусом в квартиру. Он порылся в своих шкафчиках в поисках каких-то старых сухих хлопьев, которые сова с сомнением приняла, а затем сел, чтобы открыть упаковку. Он чувствовал, как защитные заклинания узнают его, мягко отодвигаясь, чтобы впустить внутрь.       «Это старьё валялось у нас дома, — гласила записка, лежавшая поверх мягких серебристых складок чего-то, похожего на плащ. — Подумал, что нам с женой это какое-то время будет не очень-то нужно, но тебе, возможно, пригодится».       Северус просунул пальцы под шелковистую ткань и наблюдал, как они исчезают.       — Конечно, у Джеймса в школе была мантия-невидимка, — обратился он к рыжей сове. Она безмятежно жевала хлопья. — Конечно же она была у него.       Плащ не выдержал заклинания иллюзии, когда он попробовал одно из них, магия мягко стекала, что было довольно подозрительно с точки зрения того, насколько, должно быть, испорченным мерзавцем был Поттер.       — Старый хлам, как чёртов рваный свитер, — сказал он и затем отдернул руку, когда кто-то внезапно дёрнул его за рукав рубашки.       Преступник фыркнул на него с мягким неодобрением и вернулся к покусыванию оторвавшейся нитки на манжете. Северус опустил палочку.       Он положил Плащ на дно своей сумки, под портключи и повседневные зелья (некоторые для лжи, некоторые для сокрытия, некоторые для трансформации, некоторые для исцеления, некоторые для правды, некоторые для милосердия). Сова околачивалась поблизости, поэтому он начал подбирать мышей в торговом центре и фрукты в бакалейной лавке и оставлять своё окно открытым для неё на ночь.       Это был конец лета. Северус потел в самые худшие ночи и дрожал в другие.       — Знаешь что? — голос Лили прозвучал по радио в среду, показавшейся ему слишком долгой за три недели — Северус мог сжечь мантию, в которую был одет, мог лечь в постель и больше никогда не вставать. Но голос Лили был наполовину криком, наполовину шёпотом, и он поднял голову, чтобы лучше расслышать его. — У меня теперь есть ребёнок. Он весит восемь фунтов и кричит, как исчадие ада, и я никогда больше не буду рожать, я знаю наверняка, это было ужасно.        — Лили, — сказал Северус, и это всё, что он мог сделать. В горле у него пересохло, а грудь была так набита, что он едва мог втиснуть в себя воздух. Если бы она была тут, он бы обнял её настолько крепко, насколько это возможно. Если бы она была тут, он, возможно, заплакал бы, а она бы посмеялась над ним.       — Но он само совершенство, Сев, мой сын. Мы назвали его Гарри.       — Расскажи мне всё, — попросил Северус, и Лили постаралась на славу.       — Ты же его крёстный, знаешь ли, с моей стороны, — прошептала Лили по радио ближе к концу разговора. Она сказала, что Гарри спал у неё на груди, и Северус откинулся на покрывало и попытался представить это — её длинные рыжие волосы, фиолетовые мешки под глазами и крошечную тёмную головку, спрятанную под её тонкой ладонью, и её веснушчатую спинку. — Сириус — его крёстный со стороны Джеймса. О, тише, не говори ни слова — тебе придётся поделиться. Или соревнуйтесь и испортьте Гарри до чертиков, я не возражаю. Я буду держать его в смирении.       — Как будто ты могла бы научить смирению мышь, — поддел Северус.       — Ты очаровашка, — сказала Лили. — О, чёрт, я думаю, он голоден. Я поговорю с тобой позже.       Северусу казалось, что он просто ждал этого все те недели, прежде чем это, наконец, произошло. Пытался убедить рыжую сову не отрывать пальцы Беллатрисы, когда та потянулась за одним из его писем, а он просто ждал известия о том, что они нашли Поттеров. Шептался с Лили по радио, стараясь не разбудить ребёнка, и ему было интересно, не в последний ли раз он с ней разговаривает. Возвращаясь от Эйвери, он просматривал заголовки всех газет в поисках новости — СЕМЬЯ ИЗ ТРЕХ ЧЕЛОВЕК НАЙДЕНА МЕРТВОЙ. БЫВШИЕ СТАРОСТЫ ГРИФФИНДОРА УБИТЫ ТЕМНЫМ ЛОРДОМ.       — Ты слышал? — спросила Беллатриса, откидываясь на плюшевую спинку кресла в третьей по величине гостиной Люциуса. — Вчера была большая ночь. (— Ты слышал? — спросила Лили по радио тем вечером, и Северус чуть не упал в обморок от облегчения, услышав её искажённый голос, хотя к тому времени он уже знал, что это была не она. — Это ужасные новости.)       Волосы Беллатрисы были безумным облаком, но, в отличие от большинства других Пожирателей Смерти, Снейп знал, сколько времени ей потребовалось, чтобы привести их в идеальный беспорядок. Она потянулась, её спина изогнулась, улыбка стала ещё шире.        — Мы с Рудольфусом и маленьким Краучем, капризным младшим, навестили Долгопупсов. Проклятые святоши — ты помнишь их со времен школы, Снейп?       (Мы добрались туда, но было уже поздно, — прошептала Лили. — Это было ужасно. Крови не было, потому что Круциатус не оставляет её, ты знаешь, — но мы слышали их крики — я слышала, как кричала Алиса…)       — У них было милое маленькое заклинание для укрытия, но ты же знаешь, как малыш Барти относится к ним.       (— Они ещё не проснулись, — сказала Лили. — Невилл со своей бабушкой, они скрываются, слава богу. Они в больнице Святого Мунго, они говорят, что родители могут не проснуться, а если и проснутся, то, возможно, никогда, никогда…)       — Фрэнки, конечно, попытался встать между нами и ней, и, — хихикнула Беллатрикс. — Я сказала ему, чтобы он подождал своей очереди.       (— Это Алиса, — продолжала Лили. — И Фрэнк. Я даже не знаю, как… — Она плакала. Джеймс был с ней, его голос был неразборчив. Северус лёг на покрывало и уставился на плесень на потолке. В конце концов, он уснёт сегодня ночью, но не очень надолго.)       — Надо было видеть её маленькое личико, как у ласки, когда Родольфус схватил её за волосы, — Беллатриса встряхнула волосами, улыбаясь потолку. — Боже, я выйду замуж за этого мужчину.       — Я уверен, ты будешь очень счастлива, — сказал Северус. — Извини, Белла, но у меня действительно есть работа.       — Неженка, — крикнула она ему вслед.       Северус выполнял все приказы — Волдеморта, Эйвери, Люциуса, с его тупым аристократическим голосом. Он купил мышь для рыжевато-коричневой совы. Он встретился с Дамблдором в морозильной камере и передал ему звенящие пригоршни флаконов.       — Я отметил несколько дел синим цветом, которые, по моему мнению, являются срочными, — сказал он. Затем он поднялся по ступенькам в свою комнату, бросил мышь на кухонный стол и рухнул в постель.       Его радиоприёмник издал короткий, резкий звук, и после долгой паузы он протянул руку, чтобы включить его.       — Ты слышал? — спросила Лили. — Это ужасные новости, — он закрыл глаза.

__________________

      Северус ждал, и вот это случилось.       — Угадай, что, — протянула Беллатриса, облокачиваясь на прилавок, напоминая висячий мох со слишком большой склонностью к макияжу.       — Вы с Крэббом сбежите навстречу своей любви, — сказал Северус. Он не отрывал взгляда от снотворного, которое варил на кухне Эйвери. Сегодня вечером была назначена встреча, и он пообещал Гойлу сварить несколько зелий для его ребёнка, у которого были проблемы со сном.       Белла захихикала, замахиваясь на него ногой, но промахнулась.       — Рудольфус мог бы убить тебя за это.       — Я могу взять на себя Лестрейнджа, — прикрыл глаза Северус. — Передай мне глаза тритона, ладно?       Она подвинула ингредиент к нему по стойке, чуть не сбив с края несколько его бумаг. Когда он пристально взглянул на неё, Белла лишь торжествующе хихикнула, и он вытащил глаз тритона из склянки. Она сказала:       — Хранитель Тайны Поттеров сдался.       Нет, подумал он. О боже, пронеслось в его голове. О боже, это Лили и Джеймс.       Глаз тритона с громким хлопком исчез в густой жидкости. Белла потянулась, чтобы порыться в шкафчиках Эйвери в поисках чего-нибудь съедобного, поиграть с чем-нибудь или украсть, продолжая хихикать. Зелье представляло собой серую жижу. Всё тело Северуса оставалось неподвижным.       — Ты знаешь, что он сказал?       Она пожала плечами, заедая одну щеку зефиром.       — Тёмный Лорд отправился туда сам.       — Ты не знаешь, куда именно.       — Ты же не можешь просто спросить Тёмного Лорда…       — Извини меня, Белла, — остановил он её. Эйвери задавал разные вопросы. Эйвери не мог держать рот на замке, и хотя Волдеморт половину времени распинал его за это, другую половину он отвечал на его вопросы, потому что Эйвери был гораздо полезнее, когда что-то знал, несмотря ни на что.       Северус протопал вверх по лестнице туда, где в лучах солнца сидел Эйвери.       — Куда отправился Тёмный Лорд? Он тебе сказал? — тут же потребовал ответа Северус.       Эйвери быстро засунул свой дрянной любовный роман себе под бедро. Обложка, на которой была изображена падающая в обморок ведьма в полуоткрытом одеянии, помялась, и Эйвери издал тихий печальный звук.       — Эйвери, — настоял Северус. — Это срочно. Я не могу объяснить, насколько всё будет плохо, если ты прямо сейчас не скажешь мне, куда он делся.       Эйвери пристально посмотрел на него.       — Не думаю, что я когда-либо слышал, чтобы ты произносил так много слов за раз.       — Эйвери.       — Годрикова Впадина, — ответил волшебник и последнее слово было остановлено хлопком аппарации Северуса.       Дым поднимался от дома. Если бы он приехал сюда неделей раньше, то даже не смог бы этого заметить — этот маленький домик из кирпича и дерева, массивную живую изгородь, возвышающуюся над забором, голые ветви дерева перед домом. Но кто-то предал Поттеров. Кто-то разрушил их безопасность, нарушил обещание, обрёк друзей на гибель. Когда-нибудь Северус убьёт Сириуса Блэка за это.       Северус с разбегу бросился к входной двери — она была распахнута настежь, внутрь врывался ночной воздух. У него не было времени присмотреться внимательнее, но он не был уверен, что вся крыша дома осталась на месте. С лестницы донёсся вопль, оглушительный даже для ушей Северуса, которые наполнились отчаянием, скрежетом и яростью.       Он никогда не был здесь раньше и никогда не вернётся. На отвратительном ковре в гостиной лежал тряпичный кукольный кролик. Лили рассказала Северусу по радио обо всех свадебных подарках, и этот коврик был получен ими от Сириуса, уродливая вещь, которую он преподнёс как шутку и которую Джеймс и Лили сохранили просто назло ему.       На отвратительном ковре лежало тело. Северус видел много тел на разных этажах. У этого были растрепанные тёмные волосы, выглядывающие из-под зелёной вязаной шапки. Северус поднялся по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки за раз.       Он вытащил свою волшебную палочку. Он надеялся, что она ему понадобится — что произойдёт перестрелка, что здесь есть что-то ещё с чем он может сразиться, что он ещё может что-то сделать, перед чем можно выступить, — но этого не произошло.       Северус остановился в дверях детской и вцепился в косяк, чтобы удержаться на ногах. Тома Риддла нигде не было видно. Не было никаких призрачных пальцев, скользящих по его вискам, просто ревущая буря, сотрясавшая весь его череп.       Лили лежала на полу, под развороченной крышей, обдуваемая ночным ветром.       Гарри плакал, обхватив маленькими пухлыми кулачками деревянную стенку своей кроватки, и он был здесь единственным живым существом. Северус видел его впервые. Он был похож на Джеймса, даже такой крошечный, краснолицый и ревущий. У него была всё та же дурацкая копна волос.       Северус шагнул в комнату, на бледно-фиолетовый ковер, гораздо более красивый, чем тот, что был внизу, — мимо расписной полки с книжечками и игрушками, мимо скомканного стеганого одеяла на полу, мимо Лили.       Его грудь с глухим стуком вздымалась и опускалась. Он задавался вопросом, повредит ли это что-нибудь — лёгкие, мышцы или его изогнутые ребра, — судя по тому, как он трясся, его сердце билось слишком сильно, а руки ослабли.       — Привет, — прошептал он. — Эй, малыш, всё в порядке, — Гарри это не очень убедило, но, честно говоря, Северуса тоже. Лили лежала на полу. Он медленно протянул руки вниз, чтобы обхватить крошечные мягкие рёбра Гарри и приподнять его. Он попытался вспомнить, как положено держать младенцев. Гарри был слишком большим, чтобы нуждаться в поддержке головы, верно? Казалось, он это упустил.       Ночнушку Лили трепал ветер, её прозрачные рукава свисали с запястий. Гарри не переставал плакать, но он вцепился в мантию Северуса своими крошечными пухлыми ручонками и задрожал в осторожных, трясущихся руках волшебника.       — Я держу тебя, — сказал Северус, и его голос был ужасен — ровный, тихий и надтреснутый только по краям. — Лили, я держу его. Мне жаль, но мы не можем здесь оставаться.       Он обхватил рукой с длинными пальцами затылок всё ещё мягкого Гарри, и с треском дом в Годриковой Впадине опустел.       Когда Северус вернулся в свою квартиру (он воспользовался двумя дополнительными аппарациями, чтобы сбить с толку любых преследователей), он повесил на дверь все замки, какие у него только были, и наложил на стены все защитные заклинания, которые он когда-либо применял. Он положил Гарри в центр кровати — Гарри нашёл первую аппарацию ужасной и взвизгнул по этому поводу, но следующие две показались ему довольно увлекательными, если не больше, и он успокоился — и с тревогой наблюдал за ним, пока он привязывал записку к лапке рыжевато-коричневой совы и отправлял её к Дамблдору.       Сова взмахнула крыльями, рассекая холодный ночной воздух, и взлетела. Северус вернулся к кровати, достаточно близко, чтобы подхватить Гарри, если покажется, что он вот-вот скатится. Гарри попытался засунуть в рот один из своих собственных пальцев. Северус уставился на него — крошечного, дышащего, живого.       Щёки мальчика были влажными, поэтому Северус порылся в поисках чистого носового платка и вытер их.       — Ох, — выдохнул Северус. Он тяжело опустился на кровать. — У тебя мамины глаза.       — Бе, — фыркнул Гарри, приглушенный чьими-то восхитительными пальчиками.       — Бе, — согласился Северус и предложил ему погрызть палец. Раздался резкий стук в дверь — Северус наложил на свою комнату антиаппарационные заклинания, защищающие их от всех, кроме него самого. Северус подхватил Гарри одной рукой, а другой достал волшебную палочку, чтобы заколдовать дверь, а затем защититься от всего, что войдет через неё.       — Ребёнок у тебя, — первым делом заметил Дамблдор. Он протиснулся мимо Северуса в комнату, захлопнул и запер за собой дверь — один, два, три засова встали на место. — Слава Мерлину.       — Это действительно вы? — спросил Северус. Гарри что-то пробормотал в рукав его мантии. — Альбус. Лили и Джеймс. Они мертвы.       Дамблдор мягко схватил Северуса за плечо.       — Это я, — его глаза блеснули за очками в форме полумесяца. — Торт с конфетами остаётся моим любимым вкусом мороженого, — он наклонился вперёд, вглядываясь в Гарри, который потянулся за блестящими очками. — Что это? — Дамблдор придвинулся, чтобы провести большим пальцем по неровному шраму на лбу Гарри. Северус уставился на него.       — Это шрам, а не рана, — ответил Северус, отступая на шаг. — У него нет кровотечения, рана зажила. Должно быть, он когда-то упал.       — Нет, — возразил Дамблдор. — Он получил его этим вечером.       — Куда вы собираетесь его отвезти?       — К его семье. У него есть тётя, дядя и кузен. Они магглы.       Северус кивнул, уставившись на свой испачканный ковёр.       — Хорошо. Петуния может хоть раз в жизни сделать что-то полезное, — протянул он. Гарри грелся у него на груди, сладко пах и, казалось, был тяжелее, чем должен был быть.       — Северус? — мягко спросил Дамблдор.       — Они мертвы, — продолжил он, и его голос всё ещё звучал не так как надо. Он не должен был произносить эти слова, не подавившись ими. Он вернулся к кровати, наклонился, чтобы осторожно положить Гарри в центр. — Я не могу… я не знаю, как…       — Северус, — мягко произнёс директор. — Я понимаю, что Лили больше нет, но ты всё ещё нужен этой войне.       Северус поднял голову и посмотрел на волшебника, всё ещё склонившегося над покрывалом. Слова клокотали у него в горле, горячие и тягучие, но он цеплялся за безмолвную паузу двумя руками с побелевшими костяшками пальцев. Он глубоко вздохнул, выпрямляясь.       — Ты будешь нужен этому ребёнку, — отметил Дамблдор, и Северус решил, что, вероятно, на данный момент он сделал достаточную паузу.       — Вы думаете, что должны убедить меня, — прервал его Северус. Он произносил одно слово за другим, как будто прокладывал путь куда-то, словно тяжёлые камни падали на землю. Гарри издал тихий звук на кровати и снова попытался засунуть в рот пальцы ног. — После всего этого. После всего. Вы думаете, что из-за того, что они убили самого важного человека во всём моём мире, я собираюсь сбежать с корабля прямо сейчас?       — Северус.       — Вы понимаете что я сделал для этой войны? — спросил Северус. — Для них? Для вас? Вы понимаете, сколько я пролил крови и от чего мне пришлось отказаться — я бы умер за них. Я и так умирал за них.       — Это ещё не конец, — произнёс Дамблдор так, словно он был старым мудрецом, а не стариком, который любил носки, ненавидел прямые ответы и никому не доверял — вот что было характерно для Альбуса Дамблдора, и это Северусу только предстояло узнать. Он знал это даже сейчас, но ему ещё учиться и учиться — Альбус никому не доверял, и меньше всего он доверял себе. — И их ребёнок — он должен быть защищён. Он будет нуждаться в защите. Северус, ты должен выслушать меня, прежде чем сделаешь что-нибудь опрометчивое.       — Вы думаете, что Вам надо извратить произошедшее, чтобы заставить меня остаться? — Северус покачал головой, делая неуверенный шаг назад, на его лице отразилось презрение, которое он оттачивал годами. — Альбус, я польщён, что так много значу для вас, но положите этому конец. Я и сам достаточно запутался в этом деле. Ваши красивые слова никогда не были причиной, по которой я оставался здесь.       — Но Лили была такой. — Альбус выглядел поражённым, даже когда говорил это. — А теперь… извини, сейчас неподходящее время для этого разговора.       — Теперь никогда не будет подходящего времени для этого разговора. Пожалуйста, заберите ребёнка. Пожалуйста, уходите. Я свяжусь с вами, когда у меня будет новая информация.       — Его зовут Гарри.       — Я знаю его имя, — отрезал Северус. — Убирайтесь.       После ухода Дамблдора он проверил замки на двери. Он открыл окно для совы. Он лёг на свою кровать и посмотрел на плесень, ползущую по потолку.       «Это всё ещё не прощание», — сказала тогда Лили.       Северус потянулся, включил радио и пролежал в темноте до рассвета, слушая треск пустых радиоволн.

      _______________________

      Утром ему сказали, что война закончилась. Он этого не осознавал. Оглядываясь назад, это имело смысл, но он не видел тела Риддла.       Он наблюдал, как люди спотыкаются на улицах, счастливые и страдающие от похмелья, и думал, что они были правы — самое важное, что произошло прошлой ночью, было окончанием войны. Но он сидел в тишине своей комнаты — магазин мороженого был закрыт, как будто это был праздник, и, может быть, он им и станет, — и он не мог заставить себя поверить в это.       Однако он не видел тела Риддла, поэтому, когда Эйвери постучался к нему в дверь на следующий день, он впустил его как друга.       — Ты знал, — с ходу сказал Эйвери.       Северус налил горячей воды в щербатую кружку. Он поставил чайник и выудил пакетик чая, а затем заговорил. Эйвери даже глазом не моргнул, услышав тишину, потому что это был Снейп, и они все некоторое время назад согласились, что он немного странный парень.       — Я только сейчас понял это, — произнёс Северус. — Я всё ещё не совсем понимаю, что они сделали.       — Ты пытался предупредить его. Какое бы оружие ни было у этих трусов…       — Они не были трусами, — огрызнулся Северус, а затем попытался запихнуть злость обратно в горло. Он помешал свой чай и протянул другую кружку Эйвери. — Как ты смеешь называть трусами тех, у кого хватает смелости встретиться лицом к лицу с нашим Лордом? Дураки, вот это может быть.       Эйвери фыркнул.       — Они говорят, что это был ребёнок, но очевидно, что это чепуха.       — Мм, — промолчал волшебник.       — Что мы теперь будем делать?       — Пресмыкаться, — ответил Северус. — Извиняться. Лгать. — В конце концов, они так и не нашли тело Риддла. Они не нашли никакой изуродованной оболочки Волдеморта.       Северусу было трудно назвать это победой, и одна из причин заключалась в том, что он не был уверен, что они победили. Он не стал рассказывать Эйвери эту часть, просто отослал его и вернулся в постель. Его нетронутый чай остывал на кухонном столе в течение нескольких дней, прежде чем он, наконец, вылил его в раковину.

____________________

      Пятнадцатиминутный терпеливый стук в дверь разбудил его в три часа дня отвратительно светлого вторника.       — Меня не раскрыли, — пробурчал Северус в подушку, после того как выудил из-под неё свою палочку и одним взмахом открыл замки на двери. — Мой грёбаный лидер злого культа только что превратился в пепел. Я в трауре. Оставьте меня в покое, Альбус.       — Я поручился за тебя в министерстве, — сообщил Дамблдор. — Ты был помилован.       Он раздвинул шторы, впустив внутрь луч сердитого дневного света.       Северус сел, смирившись, но мятежно натянул одеяло на плечи.       — Значит, вы лишаете меня маскировки.       — Когда он вернётся, ты передашь ему информацию обо мне и об Ордене, и ты будешь более ценен, чем когда-либо. И тем временем ты не будешь гнить в Азкабане.       — Ура, — протянул Северус. А потом до него дошло услышанное — Когда? Не «если», а «когда», вы действительно так думаете?       — Боюсь, что так, — кивнул Альбус. — Я кое-что знаю о том, с какой тёмной магией играл Том. Я не думаю, что он может быть мёртв, пока нет.       — Прелестно, — скривился Северус.       Дамблдор сел на край кровати, поэтому Северус скатился с неё и заковылял к раковине, чтобы плеснуть немного воды в лицо.       — Наш учитель зельеваренья подал в отставку, — продолжал Альбус.       — Скатертью дорога, — произнёс Северус. — Он не смог бы научить своих подопечных игре в детские шашки.       — Я бы хотел нанять тебя на эту должность, — сказал Альбус.       — Не могу этого сделать. Я бы соскучился по мороженому, — отказался Снейп. — Эти радужные брызги — единственное светлое пятно в моей жизни.       — Когда, — сказал Альбус, — а не если он вернётся — он придёт в Хогвартс, и ты это знаешь.       — Одержимый ностальгией ящер, — неохотно согласился Северус.       — Он придёт за Гарри, — продолжал Альбус. — Я хочу, чтобы ты был там. Мне нужна твоя помощь, Северус.       — Боже, хорошо, — махнул рукой Северус. — Мне ведь не обязательно начинать завтра, не так ли?       — Нет, — согласился директор. — Но, пожалуйста, подумай об этом. Я думаю, это пойдёт тебе на пользу.

_____________________

      Они возвели памятник в Годриковой Впадине. Северус не пошёл смотреть на это. Вместо этого он аппарировал на широкий, обнесённый забором зелёный холм близ Суссекса и тихо бродил среди надгробий, пока не нашёл те, которые искал. Он не был здесь с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать лет, когда он держал Лили за руку, потея в одном из старых, плохо сидящих на нём костюмов отца.       — Могила Лили — практически достопримечательность для туристов, — сообщил он участку зеленеющей земли у своих ног. — Меня бы увидели, а я не смогу ответить на все эти вопросы. Здравствуйте, мистер Эванс. Здравствуйте, миссис Эванс. Простите меня.       Небо было голубым и хрупким, и это было абсурдно, потому что Лили была мертва. Лили была мертва, и солнечного света не должно было остаться. В кустах красиво запела птичка, и белка промчалась вдоль ряда могил, высоко подняв пушистый хвост. Абсурд. Он бы разозлился, если бы не был таким уставшим.

_________________

      Беллатриса и её муж были сосланы в Азкабан. Барти Крауч-младший куда-то исчез, и Северус не обратил на это внимания. Газеты публиковали списки арестов, помилований и домыслов, но Северус уже несколько месяцев с тревогой просматривал заголовки газет, и ему это немного надоело. Каркаров бросил отчаянные признания и информацию к ногам Министерства, а затем покинул страну с их неохотного благословения.       Люциус Малфой пригласил Северуса на чай, и когда он вошёл во вторую по величине гостиную Люциуса, на чайном столике лежал объёмистый пакет без маркировки.       — Нет, — произнёс Северус и чуть не рассмеялся от того, как легко ему было это сказать. Он опустился на стул и взял булочку. — Я не твой мул, Люциус.       Лицо Малфоя исказилось. Северус подавил желание положить ботинки на бледно-персиковую подушку кресла напротив него и измазать их чёрной грязью.       — Ты принадлежал Тёмному Лорду, — сказал Люциус. — Подпрыгивал при каждом щелчке его пальцев.       — Ты не Волдеморт, — отметил Северус, и Люциус даже сейчас вздрогнул при упоминании этого имени. — И я слышал, что ты даже не был Пожирателем Смерти.       — Я слышал, ты теперь шпион Ордена.       Северус фыркнул.       — Если бы ты в это верил, меня бы здесь не было. Я шпион в такой же степени, в какой ты невинный, облечённый властью человек. Просто пытаюсь пережить поражение, вот и всё. Ты понимаешь, — он стряхнул крошки со своего халата и схватил ещё одну булочку. — Они довольно хороши, — сказал он. — Передай привет Нарциссе от меня и провези свои чёртовы посылки контрабандой самостоятельно.

___________________

      — Разве тебе не нужно окно? — удивился Альбус, после того как Северус отказался от нескольких симпатичных комнат в башне и на первом этаже и направился прямиком в подземелья. Он нашёл лабораторию зелий, а затем сделал несколько поворотов, чтобы найти несколько вложенных друг в друга пустых кладовых.       — Это подойдет, — сказал он и начал их очищать. — Хотя не совсем, — заметил Северус, осматривая комнату в поисках подходящего места для верстака. Ему пришлось бы установить несколько вентиляционных заклинаний, чтобы удалить наиболее токсичные газы, но у него на уме была дюжина таких.       — У Минервы целый этаж в одной из башен, — сказал Альбус. — Профессор Стебль построила себе наполовину засыпанный землей коттедж на этом участке. Все студенты просто думают, что это красивый куст. У нас здесь нет недостатка в пространстве. Северус, это волшебный замок.       — Знаете, вообще-то, я бывал здесь раньше, — напомнил ему Северус. — Я выбираю эти две комнаты, спасибо. Вы сказали, что хотите, чтобы я начал занятия завтра? — Он наколдовал крепкий верстак, набор ножей и котёл из школьных запасов дальше по коридору и поставил их в лучшем углу.       — Вы можете варить в классах или лабораториях, — настаивал Альбус. — Северус, здесь полно свободных помещений.       — У меня вроде как привычка находиться взаперти, — ответил Северус.       Первую комнату он превратил в кабинет, а вторую, единственный вход в которую был через первую, — в спальню. Он думал, что отсутствие окон отпугнет её, но рыжевато-коричневая сова терпеливо стучала в его дверь, пока он не впустил её внутрь на ночлег.       — Там есть совятня, — сообщил он ей. — Мне сказали, что там очень удобно.       Она неодобрительно ухнула на него и разорвала уголок стопки старых заданий по зельеварению, которые он просматривал. Предыдущий профессор, как он увидел, всё ещё преподавал метод варки Гейнгера, несмотря на то, что Ральф и другие опровергли его в 1940-х годах. Северус отодвинул стопку подальше от неё.       — Наверное, мне следует дать тебе имя, — сказал он. Она распушила перья на шее и сунула голову под крыло, чтобы выгрызть оттуда немного грязи. — Ты похожа на Агату, — решил он, и она, казалось, не обиделась, так что он назвал её именно так.       Не все учителя знали его раньше, но Минерва Макгонагалл знала. Она ясно дала понять, что терпит его присутствие только из уважения к пожеланиям Дамблдора. Его сова сердито шипела всякий раз, когда Макгонагалл бросала злобный взгляд в его сторону за столом для завтрака, что, по его мнению, на самом деле не было оправданно, но он всё равно неохотно оценил это — хотя ему было интересно, шипят ли совы вообще. Агата чопорно прихорашивалась, утаскивала треугольник тоста и взлетала, мощно взмахнув крыльями.       Он попросил детей сначала сварить зелье, соответствующее их курсу, просто чтобы посмотреть, на что они способны. Их знания были ужасны. Остаток года он провёл, пытаясь довести их до необходимого уровня.       — Вы действительно хотите, чтобы я учил детей, Альбус? — спросил он однажды поздно вечером. Из широких окон кабинета директора ему был виден весь путь до Запретного леса.       — Я знаю не так много людей, которые разбираются в зельеварении так же хорошо, как вы, профессор, — директор просиял, когда Северус сморщил нос при упоминании нового звания.       Северус фыркнул.       — Знание предмета — это ещё не преподавание. Я не терпелив. Я не добр.       — Как и Минерва, — Дамблдор колебался. — И ты не можешь быть добрым, — сказал он. — Тебе действительно нужно поддерживать репутацию.       — Не беспокойтесь об этом, — уверил его Северус. — Я использую вас как оправдание. Когда кучка чистокровных родителей прибежит к вам, требуя вашу голову на блюде за вмешательство, пожалуйста, знайте, кто их отправил.       Когда маленькие слизеринцы, чье ужасное отношение Северус знал слишком хорошо, пришли к нему и пожаловались, что он благоволит Пуффендуйцам (это было не так, он просто был благосклонен к людям, которые делали свою чёртову домашнюю работу), он выглядел обиженным, полным сожаления и горечи, и жаловался на Альбуса Дамблдора и его любопытную администрацию.       — Посмотрите, у кого есть власть, дети, — сказал он. — Посмотрите, кто этим пользуется, и тогда вы выживите в любом мире, в котором окажетесь.       Первые два года он преподавал по учебнику. Это было адекватно, даже если адекватность обычно заставляла Северуса скривить губы в отвращении. Как только он прилично, до побеления пальцев, освоил базовую учебную программу — управление классом было ничем по сравнению с проведением собрания Пожирателей Смерти, за исключением того, что это было примерно в миллиард раз сложнее, — он начал использовать свои собственные методы и рецепты.       Он обучал любого студента, который просил об этом, но мало кто это делал, поэтому он обращался к тем, кто, по его мнению, извлёк бы из этого максимальную пользу — к самым талантливым, но также и к тем, кому, казалось, это нравилось больше всего, и к тем, кто сильно отставал, до кого он просто не мог дотянуться на занятиях.       Он позаботился о том, чтобы всё это время оставаться нахмуренным. Он пожаловался своим студентам-слизеринцам на то, что директор запретил ему отдавать предпочтение только одному факультету при выборе частного репетиторства.       — Если бы у меня только была возможность, — заверил он сыновей, дочерей, племянниц и племянничков Пожирателей Смерти, и все они глубокомысленно кивнули. В первый раз, когда Нимфадора Тонкс приготовила идеальное снотворное, ему пришлось симулировать приступ кашля, чтобы скрыть улыбку.       — Приемлемо, мисс Тонкс, — сказал он ей, и она, закатив глаза, схватила свою сумку и ушла обедать со своими друзьями.       (Три года спустя Северус нашёл на своём столе незапечатанный конверт, на лицевой стороне которого плавным почерком Альбуса было написано его имя. Внутри были результаты экзамена на аврора Тонкс, Нимфадоры, которая провалила скрытность, но отлично справилась как с маскировкой, так и с зельями).       Когда Нимфадора впервые вошла в класс Северуса, её волосы были ярко-голубыми, но нос был таким, с каким она родилась, как и подбородок с ухмылкой. Северус почти вскочил на ноги. Он почти схватил свою палочку, но вместо этого просто сидел там и цеплялся за неподвижность. Беллатриса провела в Азкабане много лет. Когда он запнулся о свой язык и сказал Нимфадоре, что она похожа на свою тётю, та бросила на него полный отвращения взгляд и сказала, что похожа на саму себя.       Хэллоуин наступал каждый год, и Северус сидел весь праздник, попивая тыквенный сок и кормя Агату. Когда Агата навещала его во время еды, другие профессора заботились о том, чтобы дать ему достаточно места для локтей, чтобы вместить весь размах её крыльев, и она всегда прилетала к нему на Хэллоуин. Он счёл это вполне приемлемым.       Его день рождения был в январе, и у Лили тоже. Всё покрывалось инеем на многие мили вокруг, и зимними утрами Северус просыпался с холодными пальцами на ногах. Северусу исполнилось двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, а Лили всё ещё оставалась в двадцатиоднолетнем возрасте, и она была мертва.       В январе солнце заходило рано, но по его неосвещённым комнатам этого не скажешь, разве что по тому, как болели его пальцы на руках и ногах, если он не разжигал огонь или не произносил согревающее заклинание. Чаще он предпочитал этого не делать.       Она мертва, подумал он. Она мертва, а ты жив. Продолжай жить.       Он поднялся на кухню и взял у домашних эльфов немного горячего какао. Оно никогда не остывало. Он так и не согрелся. Он лёг спать.

____________________

      Во второй раз, когда Северус увидел Гарри, мальчик входил в двери Большого зала с толпой крошечных первокурсников. (Северус мог поклясться, что с каждым годом их становилось всё меньше). Гарри ничего не отвечал первокурсникам, разговаривавшим рядом с ним, запрокинув голову, чтобы посмотреть на потолок-небо.       Он был ещё больше похож на Джеймса, чем в последний раз, когда Северус видел его, что имело смысл, потому что теперь он мог ходить и, предположительно, говорить и, вероятно, не так часто грыз пальцы на ногах.       Северус не был уверен, как к этому относиться, поэтому решил, что это не так уж важно. Вместо этого он наблюдал за ребёнком в длинном проходе, которому было неуютно в новых мантиях (он вспомнил, как Лили морщила нос при виде них), стоящего рядом с ребёнком, который выглядел так, словно он, вероятно, был младшим Уизли. Ну конечно.       Весь зал затаил дыхание, когда Гарри сел на стул для распределения, что, по мнению Северуса, было довольно грубо. Это же внушит ребёнку какой-нибудь комплекс, не так ли? И как остальные дети должны были отнестись к этому?       — ГРИФФИНДОР!        За столом шумных хулиганов раздались радостные возгласы. Северус удрученно повертел в руках вилку. Кто бы сомневался.       — Что ж, это будет интересный год, — весело произнёс Флитвик, стоявший рядом с ним.       — Похоже на то, — кивнул Северус. Он смотрел через плечо Квиррелла на Гарри, когда тот направлялся к золотому с красным столу для знакомства с ребятами. Когда мальчик повернулся, чтобы посмотреть на него снизу вверх — одиннадцать, ему было одиннадцать, но были ли они с Лили когда-нибудь настолько маленькими? — Северус увидел, как тот вздрогнул. Он нахмурился и вернулся к своей тарелке.       Северус внимательно наблюдал за ним в течение следующих нескольких недель, потому что он внимательно наблюдал за ними всеми. Он взвесил все варианты и решил, что игнорировать Гарри в классе, вероятно, было лучшим решением. Он снял десять баллов с Гриффиндора из-за пропавшего галстука Поттера и услышал, как мальчик Уизли рядом с ним прошипел:       — У него на мантии пятно от супа осталось ещё с прошлой недели, по какому праву…       — Ещё десять, я полагаю, мистер Уизли, — сказал он, и девочка Грейнджер, стоявшая рядом с ними, пнула Уизли под столом. Это могло бы стать ещё одним из спорных моментов, но он подумал, что это действие было вполне оправдано.       От нового преподавателя защиты от тёмных искусств разило тёмной магией. Профессора ЗОТИ, конечно, часто так поступали — само собой разумеется, что защита от тёмной магии частично отражается на вас самих, а также большое значение имел вопрос о проклятии этой должности. Но в Квиррелле было что-то почти знакомое, и Северус провёл начало года, убеждаясь, что его щиты подняты, а выражение лица в порядке, пытаясь точно выяснить, какую трагедию проклятие ЗОТИ принесло в школу в новом году.       Дамблдор также сказал ему, что он хранит магический предмет, дарующий бессмертие, в коридоре третьего этажа, так что Северус дополнительно провёл из-за этого несколько бессонных ночей.       — Вы держите эту штуку в школе, рядом с детьми? — возмущался Северус, расхаживая по кабинету Дамблдора. — Вы точно знаете, кому больше всего понадобится этот камень. Вы точно знаете, кто… Альбус, если вы подбрасываете приманку посреди этой школы, я заставлю ваши голосовые связки сжаться так, что вы будете говорить на октаву выше в течение недели.       — Это могло бы стать занятным экспериментом.       — Иногда я Вас ненавижу, — ответил он. — Альбус, что Вы делаете?       — Это вовсе не приманка, Северус. Просто это самое безопасное место, которое у меня есть для Камня, а Николас попросил меня об одолжении. Я хотел бы попросить вашей помощи в его защите.       Северус вздохнул.       — Я что-нибудь придумаю.       Северус думал о Петунии Эванс-Дурсль как о «Туни», потому что именно так Лили называла её в своих рассказах. Стоя на кухне с Лили целую жизнь назад, он и представить себе не мог, что Туни может годами ненавидеть ребёнка только потому, что тот был напоминанием обо всём том, чего у неё не могло быть. Но той старой кухни теперь не было, дом Эвансов заколочен и продан, а Гарри для своих одиннадцати лет был слишком худым, с узловатыми коленями и чрезмерно недоверчивым.       Когда Северус посмотрел на Гарри, он не увидел Джеймса. Он не увидел Лили. Он увидел мальчика-полукровку из уродливой семьи, и его сердце замерло в груди.       «Ты могла быть лучше этого, — думал он, когда видел непоколебимого Гарри, когда видел его напряжённые плечи в коридорах Хогвартса. — Ты должна была справиться с этим лучше. Туни, она ведь думала, что ты будешь спасительницей этого мира».       Дамблдор рассказывал ему о защите в крови Гарри, о правилах и жертвах, по которым они действовали, но он не был уверен, что это того стоило.       Северус не видел Джеймса, когда смотрел на Гарри, или старался не видеть, но он видел Джеймса, когда смотрел на Фреда и Джорджа Уизли. Он видел Джеймса, и он видел Сириуса, и он наказывал их за каждую шалость, которую они совершали, находясь в его поле зрения.       За несколько недель до Хэллоуина все листья опали. В детстве это было одно из любимых времён года Северуса — осень, именно осень, — потому что Лили носила шарфы и шапки большого размера, держала его за руку в объёмистых варежках и пинала сухие листья. Ей нравился шум, который они создавали, проносясь по бетонным дорожкам перед её домом.       Лили называла весну расцветающей, а осень увядающей, и Северусу нравились такие определения. Он думал об этом в те долгие осенние месяцы.       Каждый год на Хэллоуин Северус выпивал свой тыквенный сок и кормил Агату, которая пряталась на спинке его стула. Макгонагалл каждый год становилась слишком чопорной на Хэллоуин, огрызалась на Северуса на собраниях и игнорировала его в коридорах. Он был почти уверен, что знает, по кому, по её мнению, он скорбит в дождливые октябрьские дни.       Её резкое молчание означало, что он поступает правильно, он был уверен в этом. Это была победа. Он попытался напустить на себя самодовольный вид. Он скормил Агате кусочек печенья.       — Тролль! — Квиррелл ворвался в двери зала, и Северус вскинул голову, чувствуя, как мышцы его шеи борются с патокой, а не просто с воздухом и гравитацией. — Тролль в подземельях.       Старосты собрали первокурсников и загнали их обратно в общежития, как встревоженных мелких овчарок. Северус подумал, что с Гарри разобрались, поэтому он умчался, чтобы защитить вторую по важности вещь в замке. Но, конечно, это был сын Джеймса, это был сын Лили — так что, пока Северус охранял Камень и его ногу кромсал трёхголовый питомец-монстр Хагрида, Гарри столкнулся лицом к лицу с горным троллем в женском туалете.       Как только тролль был уничтожен, а все одиннадцатилетние дети были отправлены спать, Северус поднялся в комнаты Дамблдора и провёл несколько часов с бокалом огневиски в руках, причитая о том, что безрассудство передаётся по наследству.       Но в течение следующих нескольких недель Северус наблюдал, как Гарри пробирался сквозь толпу под руку с Гермионой или Роном, видел, как они наклонялись друг к другу, стояли рядом и закатывали глаза, глядя друг на друга. Были некоторые вещи, ради которых даже стоило смотреть сверху вниз на двенадцатифутового горного тролля, и эта дружба была одной из них.       — Сын Долгопупсов, — начал разговор Северус в учительской, когда вокруг не было никого, кроме него и профессора Стебль. — Как у него дела на ваших занятиях?       — У мальчика отличные способности к ботанике.       — Я подумал, может быть, — сказал мужчина. — Он не справляется с моим предметом, но я думаю, что дело в подходе, а не в способностях. Наверное, мне следует что-то с этим сделать.       Стебль намазала маслом свой тост в знак мирного согласия.       — Хотя, если я позову его на дополнительные занятия, я думаю, он умрёт от страха.       — Я скажу ему, что попросила тебя об этом в качестве одолжения, — предложила Помона. — И что ты боишься моего гнева и поэтому будешь вести себя наилучшим образом.       — Я в ужасе от тебя, — покачал головой Северус.       — Спасибо, дорогой.       Рождество тревожно маячило на горизонте. Он слышал, как Гарри рассказывал младшему Уизли, что в прошлом году ему подарили одну только вешалку для одежды и чёрствое печенье.       Северус купил Агате самую толстую мышь, какую только смог найти, а Альбусу носки, и затем вытащил мантию-невидимку Джеймса со дна своего шкафа. В последний раз он использовал её, чтобы добавить немного белладонны в вечерний чай Пожирателя Смерти, что, по его мнению, было самой благородной целью, какую только могло иметь какое-либо действие. Он сложил шелковистую серебристую ткань на своём столе, а затем наколдовал немного обёрточной бумаги.       Он не знал, для чего Джеймс использовал Мантию в детстве, но Северус помнил, как в семь лет он сворачивался калачиком под одеялом, был голоден и слишком напуган, чтобы прокрасться на кухню, потому что его отец храпел на диване.       «Незадолго до своей смерти твой отец оставил эту вещь мне», — написал он. «Используй её с умом».

_________________

      Северус подумал, что, возможно, если бы он был другим человеком, он мог бы мысленно поговорить с Лили. Эй, Лили, сегодня я съел грейпфрут, и ты права, они действительно отвратительны. Эй, Лили, дождь идёт уже несколько недель, но сегодня я видел, как несколько ребятишек в Совятне пытались наколдовать каждой сове зонтик. Эй, Лили, я скучаю по тебе.       Но он никогда так не разговаривал с Лили, потому что ему было что сказать. Он дарил ей цветы из листьев. Он рассказывал ей о вечеринках по случаю дня рождения 86-летних стариков, потому что не хотел говорить о других вещах.       Он хотел услышать о том, как прошёл её день, как у неё дела, и что за идиотский поступок недавно совершил Джеймс, для кого Римус вязал свитер, не надоело ли Алисе очаровывать тост на завтрак танцем? Он хотел поговорить с Лили, потому что хотел услышать Лили, чем она хотела поделиться и что она хотела сказать.       Поэтому, когда весной снова зацвели ирисы, он ничего ей не сказал. Когда он загнал Квиррелла в угол в Запретном лесу, он ничего ей не сказал, он просто прошипел угрозы в тени леса и пропустил мимо Гарри, подслушивающего их из-за ветвей. Когда Невиллу удалось приготовить своё первое зелье без ожогов, вскипания или каких-либо выбросов ядовитых газов, он сказал мальчику:       — Приемлемо, Долгопупс, — и ничего не сказал Лили.       Её сын поднялся в небо над полем для квиддича, и Северус никогда не видел, чтобы ребёнок выглядел таким умиротворенным. Он не подумал: «Лили, взгляни».

________________

      Он думал, что Квиррелл был жалким приспешником, каким-нибудь искателем славы или жертвой шантажа, пытающимся разыскать Камень. Справедливости ради, Альбус предполагал то же самое, но Северус всё равно был в ярости, когда в конце года обнаружил, что Тома Риддла подвозили автостопом в кабинеты Хогвартса.       Он весь год сохранял лицо, возвышаясь и шипя на заикающегося мужчину. Он предостерегал Квиррелла от хождения рядом с третьим этажом угрозами и сверкающими чёрными глазами, как будто хотел этого для себя, как будто был какой-то хозяин, которому он мечтал это преподнести. Если бы он когда-нибудь снова увидел Тома лично, он мог бы упасть на колени в шоке и сожалении:       — Я думал, что защищаю ваши интересы, милорд. Я не осознавал этого. Если бы вы только сказали мне…       Конечно, Гарри тоже заметил его разорванную ногу после того, как он помешал Квирреллу пройти мимо Пушка, слышал, как он шипел желчью и угрозами в адрес Квиррелла в лесу — но, в конце концов, именно так всё и должно было быть. Гарри злобно наблюдал за ним в коридорах, и Северус назвал это победой, это была победа, так и должно было быть, это было то, чем он обладал.       Северус спал в своих комнатах, когда Гарри, Рон и Гермиона заставили Невилла окаменеть, пробились сквозь защиту полудюжины профессоров Хогвартса и, наконец, встретились лицом к лицу с осколком души Волдеморта, который жил на затылке Квиррелла.       Дамблдор рассказал ему об этом позже, и Северус опустился на пол, закрыв лицо усталыми-преусталыми руками.       — Ну что ж, — сказал он. — Он определённо их сын, не так ли? О боже, он точно умрёт.

__________________

      На следующий год сын Нарциссы купил себе место в команде по квиддичу. Он был мало похож на свою мать, за исключением волос и строения костей, а также превосходной способности задирать нос. Но Нарцисса прошла через Хогвартс с позвоночником из изысканной стали. Она знала, кто она и чего она хочет, и она бы измотала себя до мозга костей, чтобы добиться этого.       Драко чего-то хотел, но он не знал, что делает. Он повторял слова своего отца, а не матери, и Северус задавался вопросом, когда же этот ребёнок сам поймёт, в чем заключается власть его семьи.       В тот год Северус учил Гарри Экспеллиармусу со сцены Дуэльного клуба. Он принёс в класс Оборотное зелье, и Гермиона украла часть его запасов. Повсюду студенты падали замёрзшими и окоченевшими, выстраиваясь вдоль больничных коек. Стебль зависла над своими мандрагорами, и Северус провёл большую часть того года в своих подземельях, готовя неэффективные пробные зелья с заменителями мандрагоры.       Дамблдор, уже после, сказал ему, что это был Волдеморт. Он спрятал уничтоженный дневник в тайнике за своим столом и рассказал Северусу о шестнадцатилетнем Томе Риддле, который уже тогда был детоубийцей.       — Сколько их ещё? — спросил Северус, глядя на картину над столом Дамблдора и думая о крестражах, лежащих мёртвыми за ней.       — Нет никакого способа узнать наверняка, — ответил директор. — Но он… консервативен. Я полагаю, их будет семь.       — Прелестно, — прошипел Северус. — Просто прелестно.       Дамблдор кивнул, сидя за своим столом со сгорбленными плечами, словно он был слишком старым, словно он уже видел всё это раньше.       — Не хочешь спуститься в оранжереи на чашечку чая? — Профессор Стебль спросила его в тот день, когда студенты сели на поезда, отправляющиеся домой, обнаружив Северуса дремлющим в учительской. Он покосился на свою чашку с остывшим чаем, но она продолжала терпеливо улыбаться ему, так что он схватил кружку и последовал за ней вниз, к большим стеклянным крышам.       — Ты, конечно, умеешь пользоваться Агуаменти, — сказала она после того, как приготовила им обоим большие дымящиеся кружки и оставила их парить рядом. — Этому кусту нужно около трех галлонов, а этому малышу здесь нужно около одного…       Северус послушно поднял палочку. Иногда он поливал живую изгородь за домом Эвансов, но только из шланга. Стебль промурлыкала какую-то мелодию и начала пробираться сквозь листву, цокая по коричневым листьям.       — Младшая Уизли, — начал он.       — Да? — отозвалась Стебль. — О, милая, нет, ты не можешь так расти. Уважай своих соседей.       — Не могла бы ты присмотреть за ней в следующем году. Помочь, если ей это понадобится.       — Почему бы тебе самому этого не сделать? — поинтересовалась Помона.       — Ты знаешь, что с ней произошло? — уточнил он вместо ответа.       Стебль уже наполовину скрылась за кустом.       — Я видела надпись на стене. И знаю, что её брат и мальчишка Поттер вытащили её оттуда. Златопуст, я полагаю, тоже, хотя сомневаюсь, что он сильно помог, бедняга. Должно быть, она была в ужасе.       Одиннадцать, подумал Северус. Боже, с каждым годом они становятся всё меньше.       — То, что открыло Комнату, — сказал Северус. — Наследник. Это… беспокоило её весь год, — продолжил он. — У неё в голове. В… каком-то особо навязчивом виде.       Сквозь покорёженное стекло теплицы небо казалось свирепо-синим. Том Риддл снова весь год крался по школе Северуса, а он и не подозревал.       — Я кое-что знаю о том, на что это похоже, — сказал он. — Когда этот мужчина крутится у тебя в голове. Прикасается к самому дорогому. Шепчет. Просто ей может кто-нибудь понадобиться, когда она вернётся.       — Ну, я всегда рядом, — кивнула женщина. — Теплицы хороши для того, чтобы избегать шепота.       Северус не мог сообразить, как сказать «спасибо», поэтому он просто побродил вокруг в тёплой тишине этого места и помог ей полить грядки в саду.

_______________

      Даже профессора не могли аппарировать на территории Хогвартса. В начале следующего учебного года Северус ссутулил плечи и прошёл мимо дрейфующих дементоров у ворот. Это было похоже на самые дождливые дни октября, на самые сильные морозы января — холод пронизывал его до мозга костей и тянул вниз, поэтому он стиснул зубы и пошёл по гравийной дорожке.       В любом случае, это было не так уж и важно. Люди говорили, что иногда они могли что-то слышать, когда дементоры подходили слишком близко, — что они возвращались в худшие моменты в своей жизни и тонули там. Северус плотнее запахнул плащ на плечах. Всё, что он мог слышать, — это радио, включенное на пустые радиоволны. Всё, что он мог слышать, — это шум ветра.       Он протиснулся мимо первого ряда живой изгороди на территории, и позади него исчезли дементоры. Холод остался.       На третий год у девочки Грейнджер появился домашний кот-монстр, и он играл в пятнашки с Агатой в Большом зале, с визгом носясь по проходам между столами и наводя ужас на первокурсников. Однако Агата, казалось, наслаждалась собой, так что он оставил всё как есть.       Римус Люпин присоединился к преподавательскому составу Хогвартса, и это было необычно. Иногда Северус чувствовал себя ненамного старше шестнадцати, неуверенным и необузданным (иногда он чувствовал себя старше Дамблдора, видя, как сутулятся эти худые плечи) — но когда Люпин стоял там, в тех же самых старых священных залах, было легко понять, где они находятся. Облик Люпина был таким же изношенным, как и его одежда. Всегда можно было увидеть его костлявые локти, даже когда он маячил разумной тенью за плечом Поттера и Блэка, балластом против их худших идей, за исключением тех случаев, когда он сам становился худшей идеей Блэка.       Северус возмущался в кабинете Дамблдора, когда услышал эту новость.       — А что насчёт полнолуний?       — Ты будешь готовить ему зелье из волчьего аконита, — непринужденно ответил директор, и Северус опустился в кресло и нахмурился ещё больше.       — Я должен получить прибавку к жалованью.       (— Холодное ещё хуже, — предупредил Северус, ставя дымящуюся кружку на стол в первое полнолуние. — На случай, если ты хочешь подождать пока оно остынет.       — Спасибо, — ответил Люпин, когда Северус уже вышел из комнаты.)       Северус околачивался возле мадам Помфри после первого приема пищи, во время которого Драко громко разыгрывал предполагаемый обморок Гарри в поезде.       — Что вы прописываете студентам с плохой реакцией на дементоров? — поинтересовался он. — Какое-то зелье? Я никогда не сталкивался с ними в своих исследованиях.       — О, ничего подобного, — отмахнулась женщина. — Немного шоколада и тёплое местечко, где можно посидеть, часто являются лучшим лекарством. — Она расправила постели и рассказала ему, как милый новый профессор раздавал шоколад в купе третьекурсникам. — Поттер едва ли выглядел потрясённым для человека, который так сильно пострадал, — сказала она. — Но, полагаю, я привыкла видеть парня в более ужасном положении — срастающиеся кости и тому подобное.       — Хм, — промычал Северус и стащил леденец из банки на её столе.

______________

      Был Хэллоуин, и дети радовались обилию десертов за ужином, пока Люпин рисовал бессмысленные узоры в своём соусе медленными движениями вилки.       — Разве она не была твоей подругой когда-то? — спросил Люпин. Он спросил это так, словно ему было любопытно, словно он был добр.       — Разве Блэк не был твоим другом? — отрезал Северус. — Мы все принимаем трудные решения. Передай, пожалуйста, картошку. — Он вернулся к потягиванию тыквенного сока, и Люпин перестал задавать ему вопросы, на которые Северус не мог ответить.

_______________

      Близнецы Уизли всё ещё напоминали Северусу о Поттере и Блэке, вплоть до того, как они исчезали и появлялись вновь без предупреждения, подобно тому, как вы никогда не могли избавиться от блесток или того пятна в книгах «Кот в шляпе». Но Северус был совершенно уверен, что Гарри не одалживал им старую мантию-невидимку Джеймса, потому что, в конце концов, они были такими надоедливыми и до того, как он отдал Мантию Гарри.       Похоже, у них было что-то ещё в запасе, и, что бы это ни было, они научили этому Гарри — потому что мальчик начал исчезать, а затем всплывать на поверхность, как тухлое яйцо, в местах, где ему нельзя было находится.       Гарри не разрешали ходить в Хогсмид, пока Блэк был на свободе, но Северус был почти уверен, что мальчик всё равно тайком туда пробирался. Он нашёл его в замке с карманами, полными игрушек и фокусов из Зонко, и когда Гарри стоял перед ним, упрямый и непреклонный, Северус вспомнил Джеймса, смелого и высокомерного в школе, вспомнил маленькую мягкую тяжесть Гарри на его груди, когда он выносил его из дома, сохранность которого предал Сириус Блэк. Среди пожитков Гарри он нашёл старый аккуратно сложенный кусок пергамента. Северус предположил, что это ещё одна игрушка из Зонко, пока не ткнул в неё палочкой и не увидел, как по её поверхности растеклись чернила.       Он не знал прозвищ, потому что они были их тайной, но он знал этот тяжёлый почерк. М-р Сохатый присоединяется к м-ру Лунатику и хотел бы только прибавить, что профессор Снейп урод и кретин.       — Это явно из Зонко, — сказал Люпин, когда появился и встал между напряжёнными плечами Гарри и Северуса. Он улыбался, его лицо было покрыто шрамами, а руки сомкнулись на пергаменте, и Северус позволил ему это сделать. Что бы это ни было, этот след, оставленный рукой Джеймса, вероятно, принадлежал Римусу.

_________________

      Год шёл своим чередом. Морозным февральским утром Северус поставил пятьдесят баллов Слизерину за то, что Крэбб поправил галстук, и услышал знакомый голос у себя за спиной.       — Я вижу, ты всё ещё отдаешь предпочтение Слизерину, — отметил Люпин.       — Я не думаю, что «Слизерин» — это то слово, которое ты имел в виду, — сказал Северус. — Старые привязанности умирают с трудом, как, я уверен, ты и сам знаешь.       И во время своей следующей прогулки в кабинет он снял пятьдесят пять баллов с гриффиндорца за то, как фальшиво тот насвистывал.       В дни полнолуния Альбус попросил Северуса взять на себя уроки Люпина. Северус прошествовал в класс, набросал на доске номера страниц и уселся, задрав ноги на стол преподавателя.       — Но, сэр, — не сдержалась Грейнджер. — Мы ещё не дошли до этого места в книге.       — Неужели вам кажется, что мне не всё равно? — оборвал её Северус.       — Это… — она пролистала книгу. — Эм, это начинается с раздела о ядах крови, а затем переходит в главу о магии иллюзий? Вы… специально выбрали эту тему?       — Именно, — отмахнулся Северус. — Десять дюймов о том, как они влияют друг на друга.       — Но они этого не делают, — выступила Грейнджер.       — Десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер, — сказал Северус и, запрокинув голову, задумался о том, как лучше приготовить экстракт драконьей кости для остального класса.

________________

      Наступило последнее полнолуние учебного года, но когда Северус пошёл принести Люпину его зелье, его уже не было. Пергамент, оставленный развёрнутым на его столе, больше не был пустым, чернила двигались по странице.       В любой другой день Северус вспомнил бы о зелье Люпина, дымящемся на заваленном бумагами столе, но он увидел имя Блэка на карте, и всё, о чем он мог думать, была Лили. Всё, о чем он мог думать, это ты обещал, что будешь оберегать её.       Он знал дорогу к Гремучей иве и сучок на её стволе, который на время останавливал её яростные метания. Он чувствовал себя застывшим, жестокость простиралась перед ним и позади него. Он знал эти узкие тёмные повороты. Он вспомнил, как в шестнадцать лет, ревнивый и мелочный, искал тайну в конце этого погребённого коридора, а вместо неё нашёл рычащего, страдающего монстра.       Джеймс пришёл за ним, и Северус тогда не знал, что с этим делать, кроме как рискнуть взять его за руку и убежать. Они убежали, и Люпин позже извинился, взвинченный и разъярённый, а Северус с сожалением не воспользовался предложением Лили врезать Сириусу Блэку по его красивому носу. Они убежали, и теперь Северус двигался сквозь ту самую затхлую темноту.       Волосы Джеймса были растрёпаны, губы плотно сжаты и неулыбчивы, рука протянута — они оба так редко не улыбались, Лили и Джеймс, всегда либо смеялись, либо пылали, разъярённые, ослепляющие — и, возможно, это изменилось в долгие холодные дни войны, но его окопы были такими вдали от их тёплых окопов. Неужели Лили всё ещё не пришла в себя? Неужели Джеймс затих, превратился в камень преткновения и иней?       Северус был на расстоянии многих жизней от них, притворяясь тем, кого он ненавидел. Его не было там, чтобы увидеть, как они расстаются, в те последние дни, в те дни, когда они не знали, что это конец. На расстоянии многих жизней, слушая потрескивание голосов поздно ночью — казалось, что Лили была мертва уже вечность.       Джеймс однажды рисковал своей жизнью ради Северуса, потому что человек в конце этого коридора подумал, что это будет забавно. Джеймс был мёртв, потому что этот человек предал его. Лили была мертва. В чём же здесь было озорство? Что такое холодная злоба? Что такое трусость?       Когда Северус ворвался в дверь Визжащей хижины, у него на языке была наготове Авада Кедавра. Мало в чем в своей жизни он был уверен больше, чем в том, что в нём достаточно ненависти, чтобы выплеснуть её.       Но, очевидно, три одновременных Экспеллиармуса, даже наложенные лишь несколькими волшебниками-третьекурсниками, могут лишить человека сознания.       Северус не слышал, что было дальше, но он бы понял.       — Я бы скорее умер, чем предал Лили и Джеймса, — кричал Блэк Петтигрю в той Хижине. — Я бы скорее умер, чем предал своих друзей.       Но Северус этого не слышал. Он был без сознания во время рассказа Блэка, во время визга Петтигрю, во время того, как Гарри стоял испуганный, с уверенно сжатыми кулаками и говорил:       — Мой папа бы этого не хотел, — как будто он вообще что-то знал о том, чего хотел бы Джеймс.       Северус ничего из этого не слышал, но он бы понял. Он бы понял, что Блэк кричит в лицо Петтигрю, этот мучавшийся тринадцать лет человек со впалыми щеками. Он бы понял, почему упрямое выражение лица Гарри заставило их замереть на месте.       Северус шёл по длинному тёмному коридору, в животе у него бурлило смертельное проклятие, и он не знал, но Блэк тоже понял бы это.       Северус проснулся от холода и сырости, его нос уткнулся в покрытую мхом гальку. Люпин исчез. Грейнджер, Уизли, Блэк и Гарри были разбросаны вокруг него в тумане, наползающем с поверхности воды.       — Черт возьми, — пробормотал Северус, а затем наколдовал носилки для детей и вызвал Министерство за Блэком. Ему было холодно, и у него болело всё внутри, и он подумал, что, возможно, Блэк заслужил долгую медленную пытку в Азкабане больше, чем чистую смерть.       Северус не был уверен, о чём думали дети — он не мог себе представить, что Блэк мог им сказать. Что там сказал Люпин? О чём он только думал? Где он был — проклятье, зелье.       Он левитировал каждого из них на наколдованные носилки — их болтающиеся конечности, гипс Рона, копну волос Грейнджер, то, как волосы Гарри скользнули по его покрытому шрамами лбу. Северус никогда не видел Гарри без шрама. Кричащий в детской, с тяжестью на груди, с худым и усталым Альбусом у входной двери — в Гарри всегда была записана гроза, зажившая заново и оставшаяся в виде шрама. Она никогда не была раной.       Северус отвёз их в лазарет, а затем слонялся рядом с собравшимися аврорами и чиновниками Министерства, так что он был там, когда начался переполох — Блэка уже не было.       Блэк исчез — и гиппогриф Хагрида тоже, хотя Северус не стал указывать на это аврорам. Гарри выглядел самодовольным, как Джеймс в худшем своём проявлении, а затем Северус ворвался в кабинет Дамблдора, пока дети садились в поезда, идущие домой.       — Ты не можешь позволить им сделать это, — тут же высказался Северус.       — Мм? — отозвался директор. — Лимонную дольку?       — Довериться Блэку, — настаивал Северус. — Альбус, из-за него погибли Джеймс и Лили.       — Понимаю, ты не упоминаешь Петтигрю и дюжину магглов, — сказал Дамблдор.       — Не смейте указывать мне, о чем беспокоиться, — огрызнулся Северус. — Я забочусь о Гарри, и я знаю Вас. Почему Вы допустили это? Я знаю, что они помогли ему сбежать на гигантской злой птице Хагрида.       — Ты один говоришь о злой птице.       — Альбус.       Дамблдор вздохнул.       — Это был не Сириус.       В ушах Северуса звенело, и он попытался заглушить шум.       — Это был он, — возразил Северус. — Он был их Хранителем Тайны, потому что вы не позволили им выбрать меня.       — Они поменялись местами в последний момент, никому не сказав. Они подумали, что Сириус будет слишком очевидным выбором, поэтому спросили Питера.       — Петтигрю, — пробормотал Северус. — Это подобие человека в мокром пакете, они…       — Они думали, что так будет безопаснее. Сириус, конечно, знал, и он выследил Петтигрю после того, как они умерли. Питер был тем, кто убил всех этих людей и отрубил себе палец…       Северус поднял руку, качая головой.       — Петтигрю, — произнёс он. — Вы уверены?       — Да.       — Вы не знаете, жив он или нет? — спросил Северус.       — Жив, и, я боюсь, что он пытается воссоединиться с Волдемортом, пока мы разговариваем.       — Тогда его будет легко найти.       — Северус, — строго сказал Дамблдор. — Не делай ничего опрометчивого. Ты нам нужен.       — Когда это я был опрометчивым? — качнул головой Северус.       Тем летом он не выследил Питера и не сжег его на раскалённых углях. Он обдумывал это, долго и с большим количеством воображаемых деталей, но вместо этого отправился в долгое пешее путешествие по Альпам в поисках ингредиентов для зелий, которые цвели бы только при определённом лунном свете.       Альбус был прав — Гарри был в приоритете, и это означало, что Северус сохранит своё прикрытие. Но у Северуса был список, и Питер был в нём. Он отложил это в памяти — его жизнь изменилась не настолько, чтобы он мог позволить себе роскошь записывать подобные вещи.

________________

      На четвертом курсе Гарри Кубок огня выбрал его в качестве откровенно незаконного второго чемпиона Хогвартса.       — Но что насчёт спортивного мастерства? — сухо спросил Северус Дамблдора. — А как насчет того, что ребенок не должен умереть до того, как поймёт, как правильно расчесывать волосы?       — Я должен выяснить, кто поместил его имя в Кубок, — ответил Альбус, разрывая обёртку от лимонных конфет. Солнечный свет лился в окна, и Северус положил ноги на стол директора. — Для этого не могло быть никакой причины, кроме как подвергнуть мальчика опасности.       — Держу пари, он думает, что это был я, — сказал Северус.       Первым заданием были драконы, поэтому Северус притаился рядом с укротителями драконов, расспрашивая о некоторых более редких ингредиентах для зелий, полученных из драконов. Во время самого задания он неподвижно сидел на трибунах и старался не думать об одиннадцатилетнем Гарри — боже, неужели он действительно когда-то был таким маленьким? — свисающем со своей метлы, в то время как Северус шипел себе под нос Антисглаз.       Северус встречался с Невиллом раз в неделю с первого года его обучения. Он хмуро посматривал на него и иногда дремал за своим столом на наиболее простых этапах заваривания, когда знал, что Невилл что-то понял. Тем не менее, парень приближался к стандартам школьного уровня и, по крайней мере, в одном случае поправил Грейнджер по поводу рассматриваемой темы.       — Что это? — спросил Невилл, когда Северус поставил коробку с жаброслями на его стол, роясь в ингредиентах в поисках эссенции огненного цветка. Он хмурился, сопел и ругался, но Северус пытался подбодрить его на вопросы, как бы кисло он на них ни отвечал.       — Жабросли, — сказал Северус. — Попадая внутрь, они позволяют волшебнику дышать под водой. Но тебе нужно приготовить Просветляющее зелье, приступай к нему, Долгопупс.       А потом он положил ботинки на стол и притворился, что храпит, пока Невилл осторожно грабил его незапертые запасы жаброслей.       Аластор Грюм загнал его в угол на территории замка — теперь от него несло Тёмными искусствами, но Северус полагал, что в его практике было достаточно ужасных лет, чтобы погрязть в этом. Как и блёстки, он никогда по-настоящему не исчезал. Однако Северус был рад, что это так, потому что, когда какой бы то ни было приспешник Волдеморта ни прятался, он мог быть уверен, что старина Грозный Глаз убьёт его насмерть, не дрогнув. Небольшие удобства.       — Конечно, Дамблдор доверяет тебе, — сказал Грюм. — Он доверчивый человек, не так ли? Верит во второй шанс, — произнёс он, и Северус чуть не рассмеялся, потому что люди продолжали говорить ему эти лживые вещи о Дамблдоре. Вместо этого он приподнял обе брови и один уголок рта и стал ждать. — Но я, — продолжил Грюм. — Я считаю, что есть пятна, которые не смываются, Снейп. Пятна, которые никогда не сходят, ты понимаешь, что я имею в виду?       — Я тоже всегда рад тебя видеть, Аластор, — сказал Северус. — Но я бы хотел вернуться к своей прогулке.       Каркаров тоже загнал его в угол в подземельях, крепко обхватив внутреннюю сторону левого предплечья.       — Каркаров, давно не виделись, — поприветствовал его Северус. — Итак, я вижу, они поручили тебе присматривать за детьми? Как странно.       — Ты из тех, кто умеет болтать, Снейп, — рука Каркарова, обхватившая его предплечье, так сильно, что побелели костяшки пальцев, вдавилась в отмеченную плоть. Северусу было знакомо это чувство. Его Тёмная метка покалывала и чернела весь год, но он видел, как Квиррелл бродил по его классам, видел, как Дамблдор запирал уничтоженный дневник, ждал этого.       — Держи себя в руках, Каркаров, — бросил он и унёсся проверять какие-то бумаги.       Предполагалось, что Кубок подаст какой-то сигнал, когда чемпион доберётся до него, но ничего не произошло. Обзор для зрителей на третье задание был плохо продуман, но пока толпа удивлялась и вглядывалась в высокие изгороди, Северус почувствовал, как Метка на его предплечье вспыхнула ослепительной жизнью. Она врезалась в его кожу, как будто он переживал всё это заново: вытянутая рука, холодные пальцы Волдеморта на его запястье, кончик палочки, скользящий по его коже.       К тому времени, когда Северус добрался до Альбуса в толпе зрителей, Гарри уже вернулся. Он стоял на коленях в траве, вцепившись обеими руками в одежду мёртвого мальчика. Седрик был ужасен в аккуратном нарезании кубиками на уроках Северуса, но прекрасно умел одалживать свои припасы тем, кто забывал взять с собой то, что им было нужно.       Всё вокруг было наполнено шумом. Боль в предплечье привлекла его внимание. Амос Диггори стоял на коленях в траве.       Грюм — нет, Крауч-младший, как называла его Белла, Барти-младший, Крауч Капризный — забрал Гарри, и Альбус вовремя осознал свою ошибку. Северус и Минерва стояли по бокам от него, и Северус откопал Сыворотку Правды из своих запасов, когда его попросили. Его предплечье болело — кожа, да, но казалось, что боль проникает сквозь ткани и сухожилия до кости.       — Он вернулся, — повторял Гарри. — Он вернулся.       Волосы лезли ему в глаза, руки дрожали, и он был не похож ни на кого, кроме испуганного пятнадцатилетнего мальчика с пятнами травы на коленях. Когда Северус и Лили были детьми, они возвращались домой летними вечерами в зеленых пятнах от травы, и миссис Эванс, прежде чем отправить его домой, отправляла вещи Северуса в стирку.       — Не хочу, чтобы твоя мама волновалась, — говорила она, нерешительно кладя руки на костлявые плечи мальчика, но не прикасаясь к нему.       Альбус медленно и тихо отвёл Северуса в сторону.       — Иди, — сказал он. — Ты знаешь, что тебе нужно сделать.       Северус обхватил рукой левое предплечье, сжимая так крепко, что побелели костяшки пальцев. Он знал, где ему суждено быть, и чувствовал, как нетерпение Волдеморта пробегает по позвоночнику.       Северус ничего не ответил, просто вышел из комнаты, из замка и с территории, мимо главных ворот и антиаппарационных чар. Он исчез с громким хлопком и появился в плохо освещённой комнате где-то под Лондоном.       Они покинули кладбище, но здесь был высокий бледный призрак разгневанного молодого человека. Это было ощущение нежных пальцев, нашептывающих что-то внутри черепа Северуса. Люди, окружившие Волдеморта, были в масках и капюшонах, за исключением Петтигрю, съёжившегося в углу, но Северус стоял с непокрытой головой в своей профессорской мантии. Он вдохнул затхлый воздух комнаты.       — Милорд, — прошептал Северус и опустился на колени.

___________________

      Северус прокрался обратно в школу на следующий день. Он сказал Волдеморту, что должен сохранить своё прикрытие. «Да, вот», — сказал он. — «Смотрите на измученные за пятнадцать плечи Альбуса, это всё Ваше, это было для Вас, всё для Вас, мой Лорд». Головная боль тянулась по его вискам, как холодные пальцы, к кончику волшебной палочки.       Хогвартс казался почти пустым, его коридоры отдавались эхом, классы были закрыты. Северус шёл по камню, мимо доспехов и раскрашенных холстов, пока не нашёл их — всех студентов, профессоров — в Большом зале. Альбус стоял во главе подиума, и Северус мог видеть тяжесть на его плечах.       — Придёт время, — говорил Альбус. — когда вам придётся сделать выбор между тем, что правильно, и тем, что легко, — Северус развернулся и пошёл прочь, обратно по пустому коридору.       Голос Дамблдора последовал за ним.       — Помните Седрика Диггори.       Северус спустился в свою комнату и сел на покрывало за закрытой дверью. Он приставил кончик палочки к виску и вытащил тонкие белые нити, наполненные затхлым воздухом и тихими голосами, вытащил их из себя и упрятал воспоминания в старые усталые руки Альбуса.       Северус мог бы добежать до границы в тот момент, когда почувствовал, что Метка ожила в полную силу. Он мог бы убежать достаточно далеко, чтобы аппарировать на кладбище, и, возможно, Седрик всё ещё был бы жив. Может быть, он мог бы что-то сделать, разрушить своё прикрытие, но спасти ребенка.       Он подумал о доме, охваченном пламенем, обоях, жёлто-белых кружевных занавесках. Гарри никогда не рассказывал полной истории о кладбище, а Северус так и не узнал, что Седрик был давно мёртв, ещё до того, как Метка активировалась. Он лежал на своей кровати, осматривал потолок в поисках плесени и размышлял о том, что цена была слишком высока, чтобы её заплатить.

      ____________________

      — Ты проверил, не так ли, Альбус? — спросил Северус. Грозный Глаз Грюм впился в него взглядом прямо из-за дверей дома на Гриммо, и Северус сказал: «Косые взгляды в стиле малыша Барти тебе не на пользу.»       Дамблдор вздохнул.       — Я уверен, Северус.       — Мм, — Северус проскользнул внутрь мимо Грюма. Он шёл на шаг позади Дамблдора, так что любые обеспокоенные, вопрошающие, обвиняющие взгляды могли сначала натолкнуться на понимающую улыбку старика, и их протесты застревали у них в горле.       Вырисовывался передний холл, а большой стол перед кухней всё ещё был наполовину погружен в темноту, несмотря даже на все попытки Молли Уизли осветить его. Голоса приглушались в углах, отделанных толстым деревом. Хлеб, лампы и наскоро вымытые полы делали всё, что в их силах, но что-то в комнате сопротивлялось.       Северус расставил еду Молли по широкому кругу и сел в самом дальнем углу стола, игнорируя свирепый взгляд Блэка и оценивающий взгляд Люпина. Он не желал ни того, ни другого. Женский голос пронёсся вниз по лестнице, ударяясь о ругательства, визжа на глаголах.       Шеклболт выглядел обеспокоенным этим звуком. Блэк сказал со стоном:       — Портрет моей матери был закреплён какими-то чертовски мощными прилипающими чарами. Она не исчезнет, пока дом не сгорит дотла.       Вопль достиг крещендо.       — Может быть, стоит сжечь его дотла, — высказался Северус, и Блэк повернулся, чтобы посмотреть на него.       — Нюниус действительно должен быть здесь?       — Я доверяю ему, — сказал Дамблдор, и Северус приподнял брови и уголок рта, пока Блэк не скривил лицо и не отвернулся.       Тонкс вошла в комнату через поваленную вешалку для одежды и опрокинутый стул, и затем началось первое собрание второго ордена Феникса. Северус не спросил Тонкс, продолжает ли она заниматься зельями, и она не посмотрела в его сторону.       Они не рассказали Гарри о шагах, которые они совершали, или о мерах, которые они предпринимали. Гарри не писал своему нелюбимому профессору зелий, но Северус слышал от Дамблдора, как мальчик тянулся к нему и спрашивал, отчаявшийся и разозлившийся. Для начала, он был рожден в войну. Люди годами притворялись, что всё кончено, но Северус знал лучше, Альбус знал лучше, и теперь Гарри тоже знал.       Северус отправился назначать встречи на Гриммо, в месте, надёжно охраняемое Дамблдором. (Безопасно) Он вернулся в третью по величине гостиную Люциуса (новый ковер, старые стулья), в тесную кухоньку Эйвери, чередующуюся с подвалами и подсобными помещениями. Он закупорил белые обрывки воспоминаний для Дамблдора и позволил Волдеморту разгуливать по его разуму. Лето прошло. Северус лишь мельком увидел Гарри на площади Гриммо, нервного и хмурого, но ему понравилось, как Грейнджер и Уизли смотрели на него с застывшим в горле от беспокойства сердцем.

_________________

      Северус никогда не видел Макгонагалл такой разгневанной из-за чего-либо, как из-за Долорес Амбридж, — а за свои тридцать жизни он не раз становился объектом её пристальных взглядов. Его смущало, что она могла быть так же зла на эту женщину-жабу, как и на возможного Пожирателя Смерти рядом с ней — но он предположил, что она была в состоянии бороться с Волдемортом, когда дело дошло бы до этого, но она мало что могла поделать с Амбридж. Минерва разбила кружку в учительской, и как только она ушла — надолго ушла, не оставив свидетелей, — Северус всё прибрал.       День, когда Амбридж присутствовала на уроке зельеварения Северуса, был тем самым днём, когда Гарри и его друзья выглядели наиболее самодовольными, какими он когда-либо видел их, и Северус напряжённо стоял в передней части класса, пытаясь думать только о глазах тритонов и оловянной посуде — не о Джеймсе с его проклятиями и ухмылками, не о Джеймсе в зелёной вязаной шапочке, не о тринадцати годах заточения Блэка, не о Петтигрю, съеживающегося, но дышащего ему в спину на собраниях Волдеморта.       Он не позволял Амбридж присутствовать при обучении Невилла или Гойла, который старался и который мог следовать инструкциям, если сидеть спокойно и достаточно терпеливо объяснять их, и позволять ему возиться с ножами.       Сью Ли была когтевранкой, которая выследила его в двенадцать лет, чтобы потребовать внеклассные занятия по зельеварению. Он позволил Амбридж присутствовать на их занятиях, пока расспрашивал Ли о предельных особенностях краснопятнистых поганок. Ли засыпала его уточняющими вопросами и предположениями, которые привели их к философскому гештальту, присущему зельеварению, и Амбридж выскользнула из подземелий с откровенно ошеломлённым видом.

      _________________

      Альбус сказал, что Том Риддл прокрадывался в сознание Гарри. По словам Альбуса у них была связь, и Северус уставился в окно через плечо директора. По словам директора Гарри нужен был кто-то, кто обучил бы его окклюменции, и Северус попытался.       Он хмурился всё это время, потому что именно так всё и происходило, и Гарри хмурился в ответ. Разум мальчика был хрупким и широко открытым, цепким и отчаянно нуждающимся в ответах, которых ему никто не давал. Северус попытался притвориться, что на его плечах лежит слишком много неприятных ответов, чтобы испытывать к нему хоть какое-то сочувствие.       — Я не могу этого сделать, — сказал Северус всего через несколько недель после начала занятий. — Он любопытный, безответственный маленький сопляк, и я не могу этого сделать. Я не могу быть там. Я не могу затягивать с этим дерьмом. Вы думаете, я недостаточно вру, Альбус?       Дамблдор нахмурился, глядя на него поверх сложенных домиком пальцев, весь в тёплой заботе, и Северус нахмурился в ответ. Альбус сказал:       — Я думал, тебе понравится возможность пообщаться с ним.       — Он не должен связываться с проклятым Пожирателем Смерти, которым я и являюсь.       — Ты лучший окклюмент, которого я когда-либо знал, включая меня самого, — сказал Альбус.       — Это очень плохо. Найдите кого-нибудь другого.       Гарри порылся в Омуте памяти Северуса и обнаружил солнечный день, который наполнил жалостью даже проклятого Гарри Поттера — колени Северуса в траве, желчь в горле, Джеймс смеётся, а Лили нет. Северус чувствовал себя маленьким, похожим на жука, с хитиновым панцирем, покрывающим все его самые мягкие части. Он не мог припомнить, чтобы в эти дни жил без этого экзоскелета на своей коже, и больше не возражал так сильно.       Он спустился обратно в свой кабинет и привёл в порядок свой внутренний Омут памяти, рассортировал катушки с воспоминаниями самым мягким захватом, на который был способен.       То, что нашёл Гарри, было не самым худшим воспоминанием Северуса. Это был не тот раз, когда он потерял её.

________________

      Амбридж объявляла вне закона всё, что попадалось ей под руку, а Северус наблюдал. Грейнджер основала группу сопротивления в скрытых комнатах школьного здания, и Северус наблюдал за этим. Альбуса выгнали из его собственного кабинета, и Северус наблюдал за этим. Он дал Амбридж поддельную Сыворотку Правды, и спал так хорошо, как никогда прежде.       Северус видел их в залах, сгруппировавшихся вокруг их самых маленьких участников; во время задержаний они твёрдыми уверенными росчерками перьев выписывали ложь. Фред Уизли напомнил ему Джеймса — сидящего рядом с испуганным первокурсником и ждущего, пока тот подберёт нужные слова.       Плечи Гарри напряглись, словно он вырастил панцирь поверх всех мягких частей своего тела — что-то устойчивое и блестящее, как доспехи, которыми были украшены коридоры. Он вставал в классах, коридорах и общих комнатах и снова и снова говорил свою правду.       Северус вроде как завидовал. Он вроде даже гордился. Он не разговаривал с Лили, даже оставшись в одиночестве в своих комнатах поздно ночью, даже когда Гарри стоял на линии огня Амбридж, отказываясь кланяться. И он не думал, Лили, взгляни.

___________________

      Поздней весной Гарри приснился кошмар. Его разум был хрупким и отчаявшимся, он хватался за что угодно, ничего не получая взамен — и поэтому старый Том проник страхом и знанием в его спящий разум. Северус узнал обо всём этом позже, когда заговорил с Альбусом, погрязшем в своём кабинете среди всякого сломанного хлама.       Гарри стоял в кабинете Амбридж, на острие волшебной палочки. Даже в худшую из первых войн Северуса Хогвартс, по крайней мере, никогда не был полем боя. Северус, возможно, чуть не погиб в туннеле под ивой, но это была мелочность, дети и их неспособность предвидеть последствия — но вот стояла женщина, трясущаяся и указывающая пальцем, вот Драко Малфой со значком на груди и ухмылкой, которая, как он думал, что-то значила.       — Бродяга, — сказал Гарри. — Его держат там, где оно спрятано.       Северус мог видеть, как Грейнджер обдумывает варианты действий, словно женщина в тылу врага. Он мог видеть отчаяние, которое таилось в змеиных глазах Гарри. У самой маленькой Уизли была ушиблена щека на упрямом лице, и Северусу стало интересно, водила ли её когда-нибудь Стебль в свои теплицы. Он сказал Амбридж, что у него закончилась Сыворотка Правды и что Поттер несёт чушь, а затем пошёл призывать остальных членов Ордена к оружию.       Они встретились на площади Гриммо, все, кого он смог найти — Кингсли и Грюм, Тонкс и Люпин. Они пришли, и он постарался не удивиться. Молли суетилась и раздражалась, а Артур всё ещё был слишком бледен, но они пришли, выслушали его и ушли.       Это было почти ностальгией — слышать грохот и хлопки от людей, отправляющихся сражаться без него. Метка на его руке превратилась в болезненный ожог, но он знал, что ни одна из сторон не ожидала его появления.       В Отделе тайн шестеро студентов Хогвартса столкнулись со взрослыми бойцами в капюшонах. В комнате, окружённой завуалированной аркой, за ними прибыло подкрепление. Сириус Блэк умер от нетерпеливой руки Беллы. Волдеморт заполонил все пустые места в груди Гарри, заставляя его корчиться на полу атриума, а Северус в это время сидел в темноте на площади Гриммо и слушал вопли матери Блэка.

______________________

      Северус аппарировал обратно к внешним воротам Хогвартса, когда ему сказали, что всё кончено, и зашагал обратно в замок, его плащ развевался за спиной. В Хогвартсе ты всегда был на шаг позади. В Хогвартсе приходилось спешить к его границам, прежде чем появлялась возможность исчезнуть в любом полезном месте.       Он поднялся в кабинет Альбуса, где его безделушки, игрушки и сокровища были разбросаны тут и там из-за горя пятнадцатилетнего Гарри. Пятнадцать — был ли Северус когда-нибудь таким маленьким? В этом возрасте он держал Лили за руку, сидел в духоте на похоронах её отца, а после покупал ей шоколадный батончик.       Альбус был восстановлен в должности, а Амбридж пропала без вести. Северус читал урок о безоарах и наблюдал, как Гарри хмурится и сжимает кулаки на заднем ряду.       Северус не был уверен, как, по мнению Гарри, Орден узнал бы эту новость, если бы не Северус. Он не загнал мальчика в угол и не огрызнулся, что не бросал его в кабинете Амбридж — он передал сообщение, когда его попросили, чего он хотел? Иногда нужно было сказать одно, а сделать другое.       Но, возможно, Гарри действительно знал — ведь если бы Северус не предупредил Орден, Блэк не пошел бы в министерство и Блэк не был бы мёртв. Тогда Гарри мог бы умереть, но Блэк — нет. Северус наблюдал, как пятнадцатилетний мальчик крадётся по коридорам, втянув плечи до ушей, и он мог это понять. Он был таким маленьким раньше.

__________________

      Тем летом Дамблдор нашёл кольцо Мракса и убил частичку души, живущую внутри него. Во время летних каникул Хогвартс был пуст, если не считать Хагрида, который то и дело пропалывал территорию. Северус встретился с Альбусом в его высоком кабинете и повертел его почерневшую руку в своих желтоватых пальцах.       — Это ужасное проклятие, — сказал он, как будто комментировал тёплую погоду, сжигающую траву на улице.       — А ты ожидал от Тома чего-то меньшего? — усмехнулся Альбус.       — Очевидно, что Вы этого не сделали, — отрезал Северус, мягко кладя руку директора обратно на стол.       — Есть некоторые вещи, от которых ты не можешь защититься, — философски высказался Дамблдор. — Я попытал удачу.       Северус поднялся и принялся расхаживать по комнате, с трудом сдерживая шипение сквозь зубы.       — Грядут тёмные времена, — сказал Альбус.       — Это и так понятно, — вскинулся Северус. — Вы слышали новости, которые я передал? Он вербует великанов. Он отправил Фенрира охотиться на оборотней… — директор не смотрел на него. — Альбус, что Вы знаете? Что Вы слышали такого, чего я не знаю?       — Нарцисса Малфой скоро может попросить тебя об одолжении, — вместо ответа сказал мужчина, глядя на свою руку.       — Альбус, скажите мне.       — У меня есть другие источники помимо тебя, Северус. Это просто — она может попросить тебя об одолжении. Пожалуйста, скажи «да».

_________________

      Родители Северуса умерли, и он похоронил их, так что дом в Спиннерс-Энд теперь принадлежал ему. Нарцисса никогда не была здесь раньше, и он пытался решить, нравится ли ему то, что она смотрит на него, а не на пятна от воды, разбитые кастрюли или потёртый ковер. Беллатриса вошла следом за ней и опустилась на продавленный диван, мягкие подушки обвились вокруг её бедер.       — Он попросил Драко… — начала Нарцисса срывающимся голосом, и Белла не преминула вставить: «Да, это такая честь», а Северус пошёл налить себе стакан воды. Он не предложил ничего ни одной из них.       Нарцисса просила его не ради Темного Лорда — она просила его ради себя самой. Северус подумал, а не потому ли это, что она что-то знала. Она взяла его руки и сжала их, как будто они всё ещё были подростками, как будто он был влюблён в Лили Эванс, а Цисса трезво рассматривала изгиб подросткового подбородка Люциуса.       — Мой сын, — теперь уже твёрдо сказала Нарцисса. — Что бы ему ни понадобилось сделать, ты должен пообещать помочь ему.       Белла потребовала Непреложный Обет, потому что она ничего не знала ничего о нём — что сухих рук Нарциссы, сжимающих его ладони, было достаточно для того, чтобы удержать его здесь, что Северус нарушит любые обещания, которые ему понадобятся, независимо от того, закипит ли кровь в его жилах от лжи.

__________________

      — Как бы ты отнёсся к тому, чтобы занять должность учителя ЗОТИ в этом году, Северус?       Северус поражённо уставился на Альбуса.       — Значит, вы думаете, что хватит года? — спросил Северус. — Вы думаете, что всё разрушится в течение года — раз уж Вы передаёте это проклятье на меня именно сейчас.       Иссохшая, пепельная рука Дамблдора лежала на столе между ними. Он носил на пальце кольцо Мракса, эту мрачную душу.       — Я не думаю, что переживу этот год, и когда ты убьёшь меня, тебе больше не будут рады в Хогвартсе.       — Что, если я не хочу убивать Вас, Альбус? Я обещал помочь Драко, а не…       — Когда для тебя это было связано с твоими желаниями? — Дамблдор покачал головой — неужели он всегда был таким старым? Северус задумался. Всегда ли он был таким маленьким — узкоплечим под поколениями портретов умерших волшебников и ведьм?       Альбус продолжил:       — Я расскажу Гарри о крестражах в этом году. Драко попытается убить меня, и мы не можем ему этого позволить, Северус. Убийство оставляет шрамы на душе — он слишком молод, чтобы вынести это, мы не можем ему позволить пройти через это.       Слишком молод — были ли они когда-нибудь настолько молоды?       — А как насчет моей души? — возмутился Северус. — Или моё состояние не значилось в ваших расчётах, директор?       — Это не будет убийством, не от твоих рук, — ответил Альбус, и Северус усмехнулся, направившись к окнам. — Ты знаешь больше, чем он. С твоей стороны это будет милосердием.       — Не для меня, — выдохнул Северус.       — Но для меня это так, — настаивал директор. — Пожалуйста, Северус.       — Вы хоть знаете, что я сделал для этой войны? — Северус однажды выкрикнул это в сторону мужчины, но сейчас он этого не сделал. — Для них? Для Вас? Вы хоть понимаете чего я лишился, от чего мне пришлось отказаться…       — Хорошо, — теперь сказал Северус. — Когда придёт время. Не забудьте со всеми попрощаться в этом году, Альбус.       — С кем? — спросил он, на что Северус опустил голову и рассмеялся.

__________________

      В тот год Драко слонялся по тёмным коридорам, выглядя бледным, с отяжелевшим взглядом. Он выглядел хуже, чем Гарри, и это о чем-то да говорило. Гарри крался за ним, всё ещё отчаявшийся, всё ещё цепляющийся, и Северус вдруг вспомнил, как отчаянно пытался выведать секреты Люпина в свои шестнадцать лет.       Он загонял Драко в угол, когда мог — предлагал помощь, притворялся, что знает секреты, которых у него не было, угрожал, делал всё что мог, чтобы снять с плеч мальчика хоть малую часть тяжкого груза. Но Драко стоял, дрожал и отказывался.       Северус и Лили писали на страницах его учебников, лёжа на животах в её спальне, склонившись над ними за столами библиотеки Хогвартса. Он заполнил свой учебник по зельеварению раздражёнными исправлениями к несовершенным рецептам, а она нарисовала маленькие комиксы об их однокурсниках: Джеймс так взъерошил свои волосы, что они все выпали; Люциус оставляет за собой грязный след; Алиса стоит на столе Пуффендуя в Большом зале и кричит о нарушениях прав магических существ.       Северус что-то изобретал в Лесу, выплёскивал магию из своей груди и обдумывал то, что он там нашёл. Лишь немногое из этого было добрым.       Северус услышал шум из туалета, спустя годы после того, как он записал всё это, спустя многие жизни, и там он нашёл сына Нарциссы, истекающего кровью на грязном кафеле от заклинания, которое он изобрёл в шестнадцать.       — Я этого не делал, — дрожал Гарри. — Я не хотел… Я не понимал…       Все всегда говорили, что Гарри похож на своего отца, и Северус знал Джеймса мелочным, молодым, уродливым и обидчивым; он знал, как тот тихо сидел на пыльном чердаке, ожидая, пока Северус подберёт нужные слова. Кровь Драко растекалась по кафелю в ванной, и Северус уберёт её позже, когда закончит обрабатывать раны ребёнка и назначит Гарри субботние отработки до конца года.       Все всегда говорили, что Гарри похож на Джеймса, но вот он стоял над истекающим кровью одноклассником, и всем, что Северус видел в тот момент, был Том.

____________________

      Альбус позже сказал ему, что Гарри был зол, что он был напуган, что он думал, что Драко что-то замышляет, что он не знал, какое действие у заклинания Сектумсемпра.       Северус не был уверен, что от этого ему стало хоть на сколько-то лучше. Он пошёл в лес и окрасил стволы деревьев кровью, словно ему снова было шестнадцать и ему снова было любопытно. Он подумал о Левикорпусе, срывающемся с языка Джеймса, обо всех вещах, которые Северус вытащил из себя, а затем обнаружил в неосторожных руках других людей.

___________________

      В тот год на территории Хогвартса было много Пожирателей Смерти — больше, чем просто затылок Квиррелла, или дневник Риддла, или же крыса, свернувшаяся калачиком высоко в Гриффиндорской башне, больше, чем Люциус Малфой, пришедший сделать подарок своему сыну, или Барти Крауч-младший, прячущийся в шкуре других людей. Драко открыл для них проход, и они вошли парами, в мантиях, с палочками в руках, улыбаясь из-под капюшонов.       — Пожалуйста, — произнёс Альбус, стоя на Астрономической башне среди врагов, Драко и Северуса — и как Северус дошёл до того момента в своей жизни, когда Альбус Дамблдор стал единственным живым человеком, который вообще хоть что-то знал о том, кто он самом деле такой? — Прошу тебя, Северус, — повторил он, и насколько же было реально то, что Альбус Дамблдор собирался умереть, умоляя?       Драко дрожал, его рука с палочкой больше даже не поднималась, и Северусу захотелось накричать на него — выкрикнуть слова о сухих руках Нарциссы, о том, как в школе Северус был так уверен, что она куда-нибудь пойдёт и всё покорит, засияет, — о том, как ему было всего лишь восемнадцать в горящем обескровленном доме, как он тут же решил, что сделает в тот день, когда кто-то живой окажется на другом конце его волшебной палочки. Северусу хотелось закричать на него: «Если бы ты был сильнее, мне не пришлось бы этого делать», но Драко был ребёнком, а Северус уже давно им не был.       Драко не мог этого сделать — ни ради своей матери, ни ради себя. Он не мог даже поднять свою палочку, и Северус даже немного завидовал. Он был даже в какой-то степени горд.       — Прошу тебя… — прошептал Альбус, и Северус нашёл в своей душе достаточно ненависти, чтобы убить его.       Возможно, это было милосердием по отношению к Альбусу. Возможно, это было спасением для Драко и благом для Нарциссы, но Северус увидел, как свет погас в глазах Альбуса. Он услышал крик Гарри из-под половиц, и он слышал этот крик из лёгких поменьше. Ветер ворвался в высокое окно Астрономической башни, и Альбус Дамблдор ударился о землю где-то далеко внизу.       — Тебе лучше бежать, — обратился он к Драко. Его голос даже не дрогнул, потому что он заставил его не делать этого.       Хогвартс восстал против захватчиков, и Северус блокировал их проклятия и думал «хорошо». Джинни Уизли швырнула в Эйвери Летучемышиным Сглазом, Сьюзан Боунс нырнула под Аваду Беллы, а Невилл Долгопупс бросился на Рудольфуса с палочкой в толстом кулаке, и Северус подумал: «Были ли мы когда-нибудь такими молодыми?»       Тело Дамблдора остывало на каменных плитах. Северус так устал бегать по окраинам Хогвартса. Он так устал от того, что не был там, где ему нужно было быть. Он так устал от того, что люди кричат на него. Он так устал.       А вот и сын Джеймса, вот и сын Лили, бегущий за ним по траве. Гарри кричал о трусости, потому что не знал, как кричать о том, что за последнее время он потерял слишком много отцов. У него были глаза Лили. У него были дурацкие грёбаные волосы Джеймса, а Северус просто устал.       Пожиратели Смерти исчезали вокруг него с треском и хлопками. Позади Гарри и его разъярённых Ступефаев горел замок. Альбус умер от руки Северуса. В конце концов, он умолял об этом ради спасения души испуганного мальчика, но Северус не мог назвать это милосердием.       — Не смей называть меня трусом, — выкрикнул Северус. Он сделал шаг назад, переступив границу Хогвартса, и исчез.

___________________

      Ему бы понравился этот день. Ему бы хотелось попросить Стебль покормить Агату. Ему бы хотелось найти уголок, где его никто не побеспокоил бы, и просидеть там, пока он не заснёт, но вместо этого Северусв с треском появился в прихожей Малфой-Мэнора. Волдеморт поднялся, улыбаясь и шелестя своей мантией, и Нагайна обвилась вокруг его лодыжек. Мягкие пальцы прижались к черепу Северуса, и он наполнил свой разум ненавистью.       Лето шло своим чередом, душное и густое. Они похоронили Дамблдора, и Северус прочитал об этом в газетах, а Рудольфус, ухмыляясь, похлопал его по плечу. Агата нашла его, и он прогнал её сердитыми взмахами рук — она была слишком крупной даже для совы, но Нагайна была слишком крупной для змеи, и Северус не мог, он не мог…       — Как бы ты отнёсся к тому, чтобы стать директором Хогвартса? — спросил его Волдеморт, продолжая улыбаться. — Мне нужен там кто-то, кому я мог бы доверять, Северус, и ты знаешь это место лучше, чем кто-либо из нас.       — Всё, что вам будет нужно, милорд.       Гарри и его друзья не вернулись в Хогвартс. Алекто Кэрроу заняла пост преподавателя магловедения, а старый профессор корчилась над обеденным столом Волдеморта. Первые удары пришлись на коридоры Хогвартса — Невилл Долгопупс, из всех людей (конечно же, Невилл, из всех присутствующих), встал между Амикусом и каким-то второкурсником, а Северус наблюдал.       На уроке Защиты ученики отрабатывали проклятия друг на друге на глазах у Амикуса, а кулаки Парварти были маленькими и были крепко сжаты под её мантией. Они с Лавандой объединились в пару с Крэббом и Гойлом, чтобы больше никому не пришлось этого делать. Энтони Голдстейн спрятался в библиотеке и пытался изобрести неотслеживаемые защитные чары, чтобы передать их самым младшим ученикам, а Северус наблюдал.       Младшая Уизли, девочка Лавгуд и Невилл попытались украсть меч Гриффиндора из кабинета директора. Алекто выпрямилась во весь рост, шипя угрозы, а Северус вмешался и устроил детям задержание в лесу с Хагридом, словно это было наказанием. Гарри, Грейнджер и Уизли украли крестраж из медальона, а Северус заснул, забравшись ногами на старый стол Альбуса, и проснулся только тогда, когда его стул потерял равновесие и сбросил его на пол.       Макгонагалл злобно наблюдала за ним через стол в Большом зале, и Флитвик перестал с ним разговаривать, но вот Стебль протопала в его кабинет, оставляя грязь по всему ковру.       — Я знаю, ты его боишься, — тут же сказала Стебль, и он видел, что она пытается отнестись к нему с состраданием. — Но как ты можешь позволять им это делать?       — Пожалуйста, профессор, — протянул Северус, потому что это были единственные моменты в его жизни, которые он мог скрыть от глаз Волдеморта, потому что, в конце концов, какое значение имело мнение одной пожилой женщины? — Как будто вы сами могли бы избежать этого.       — Я ожидала от тебя лучшего, — сказала она.       — И я приношу свои извинения за это, — ответил на это Северус.       Он знал, что она прятала их в своих теплицах — первогодок, которые, по её мнению, были слишком хрупкими, или детей, у которых словно была мишень на спине. Стебль забирала их с собой, чтобы провести там тихие спокойные дни, отдышаться от постоянного погружения, а некоторых она просто так и не отпускала обратно. Она знала каждый холмик и дерево на территории Хогвартса. Некоторые она создала сама и спрятала там детей, которые, по её мнению, нуждались в этом.       Первогодки исчезли в живой изгороди Стебль. Сьюзен Боунс и Ханна Аббот исчезли в стенах Хогвартса, разделив тёплые окопы с Невиллом, Уизли и Лавгуд, которые уже ушли. Невилл перед уходом встал на гриффиндорский стол и потряс Большой зал голосом, таким же громким, как у Алисы, а Северус сидел один в кабинете директора и разговаривал с портретами мёртвых ведьм и волшебников, словно они что-то знали о том, что он должен был делать.       Сью Ли сварила оборотное зелье в туалете для девочек из ингредиентов, украденных из старых запасов Северуса. Астория Гринграсс хихикала над шутками Амикуса, жалобно плакала и крала волоски и обрезки ногтей, чтобы тайком вернуться к Ли. Энтони прятался в лесу, царапая деревья и пытаясь изобрести не поддающиеся отслеживанию контрпроклятия, щиты, которые срабатывали, а Северус положил несколько своих старых заметок в сумку Энтони с книгами.       По общежитиям, коридорам и внутренним коридорам замка разносился шёпот радио Ли Джордана. Симус Финнеган больше не спал ночами, изучая карты в Выручай-комнате, а Северус послал своего Патронуса, чтобы тот привел Гарри к истинному мечу Гриффиндора, утонувшему в замёрзшем пруду.       Они называли Уизли, Лавгуд и Долгопупса генералами. Они называли Амикуса и Алекто Тупым и ещё тупее, а Северус не слушал, как они называли его, потому что он это заслужил. Это была победа. Это было то, чем он обладал.

__________________

      Они нашли чашу, медальон. Они уже уничтожили дневник и кольцо. Диадема ждала в Хогвартсе, змея обвилась вокруг ног Волдеморта, и Гарри даже сейчас не знал, что он носит в своей груди.       Северус думал, что Грейнджер сможет догадаться о восьмом крестраже, но она не смогла. Он не был уверен, что бы она сделала с этим знанием — составила бы планы на случай непредвиденных обстоятельств, сбежала бы, отрицала бы этот факт, воткнула бы нож в спину спящего мальчика?       Или, может быть, она догадалась и просто решила ничего не предпринимать. Может быть, она ждала.       Замок восстал против захватчиков. Макгонагалл выгнала Северуса из Большого зала, как она мечтала сделать каждый Хэллоуин в течение шестнадцати лет.       Хогвартс восстал, и Северус, выбегая из широких окон Большого зала, подумал, что это хорошо.       Люди поворачивались к Невиллу, слушали, когда он говорил, кивали и пожимали ему руку — Северус весь год наблюдал, как мальчик становился магнитом. Фред Уизли умер, смеясь, а Северус, волоча мантию по грязи по пути к Иве, ничего не знал. Нимфадора Тонкс опустилась на влажный камень, её волосы снова стали мышино-каштановыми, и Северус никогда об этом не узнает.       Минерва изгнала его, а Волдеморт призвал его, и поэтому Северус собирался уходить. Он был тёмной фигурой, пробиравшейся сквозь бледные сорняки, и все думали, что знают его. Флитвик подумал, скатертью дорога, Гарри подумал об Альбусе, умоляющем его на Башне, а Стебль думала, что он просто боялся. Волдеморт думал, что имеет право на силу Старшей палочки, но у Северуса не было ничего.       — Мне жаль, Северус, — сказал Волдеморт в Хижине. Гарри слушал из тени, Гарри бежал, Гарри пытался сообразить, что делать дальше, и Волдеморт не знал, но вот Северус знал. — Ты был предан мне, но только один из нас может жить вечно.       И Северус хотел сказать ему — тебе нужен тот, кто победил Дамблдора? Ищи ребёнка в своей дрожащей тени, потому что я убил его с пустыми руками. Я был для него милосердием.       Северусу хотелось крикнуть ему: «Что ты знаешь о верности? Что ты знаешь о жизни? У него её глаза. Он собирается покончить с собой от твоих рук, потому что я собираюсь сказать ему, что он должен, потому что это спасет всех, кого он любит. Кем ты когда-либо был, Том, чтобы это могло сравниться с этим?       Ты знаешь, что я сделал для них? Ты знаешь, кем я был?       Я бы умер за них. Я умирал за них.»       И он это сделал.

___________________

      Это было эгоистично, но когда Северус поднял обрывки воспоминаний в воздух, он рассказал Гарри больше, чем просто последний план Дамблдора.       Гарри нужно было знать, что в нём живет частичка Тома Риддла, и что она должна умереть — но ему также нужно было знать, что в нём жива частичка Лили и Джеймса, что они жили и здравствовали. Грудь Северуса сдавило от тяжести всего этого.       — Иди, — прохрипел он. Он задыхался на полу Хижины, и Гарри уставился на него — кровь, сальные волосы, падающие ему на глаза, трясущиеся руки. Видел ли Гарри когда-нибудь раньше, как кто-то умирает? Конечно, конечно, у него был… — Прошу, — сказал Северус, и он уже не знал, были ли это вообще слова. — Пожалуйста, послушай.       Гарри ушёл, и комната опустела, если не считать темноты, пыли и его самого.       Он жив, — сказал себе Северус. В его ушах раздавались помехи, а его глаза…       Однако ненадолго, что-то прошептало.       Он жив, сказал он себе. А это означает делать выбор. А иногда это означает смерть.       Ему было больно, боль спиралью распространялась из раны наружу. Ему было холодно.       Он жив. У него её глаза. У него её сердце, и да, это значит, что долго он не проживет, но он жив. Мы добрались сюда, прошли весь путь до конца.       В комнате становилось всё темнее. Северус откинул голову назад, его дыхание с шумом вырывалось из груди. Ему даже не удалось пережить тебя. Мне жаль, Лили.       Я бы спас его, если бы мог. Я бы сделал так, чтобы все обернулось по-другому, если бы мог, но у меня не было никакого выхода. И вот мы здесь. Но я думаю, что ты чертовски гордилась бы им.       Яд проник в его вены. Холод не уходил. Северус умер в одиночестве, в муках, и в тот момент никто не оплакивал его, даже он сам.

_____________________

      Но его воспоминания не умерли вместе с ним.

______________________

      Гарри шёл обратно по туннелю, по которому однажды в отчаянии мчался вслед за Роном и знамением смерти; по которому Северус когда-то ходил в тихой ярости.       Северус годами вытаскивал частички себя из своего черепа и передавал их другим — в темноте своей комнаты, в холодном, сладковатом как сахар воздухе морозильной камеры, стоя перед столом Альбуса при свете, льющемся из окон.       Гарри поднялся в помещение, которое когда-то было кабинетом Дамблдора, крепко сжимая в кулаке пузырек с белым дымом. Это было единственное, что Северус оставил после себя, не считая набора учебников с аннотациями и одной сердитой рыжевато-коричневой совы. Гарри вылил его в серебряную чашу Омута памяти и наклонился вперед, пока не почувствовал, что падает.       Всё было статично, а потом он ударился о землю.

________________

      Гарри бывал здесь раньше.       Он стоял на коленях в зелёной траве, а его отец смеялся, и синяки распускались на его теле. Он выплюнул желчь, которая была у него на языке, и он никогда не смог бы проглотить её обратно.       Это причина его ненависти к нему, — подумал Гарри, вспомнив его сжатые кулаки, чернильные пятна на них и то, что на них не было его шрамов. Это не причина ненавидеть меня.       Трава была зелёной, а небо голубым, и Лили бежала по двору с развевающимися длинными волосами, и Гарри начал подниматься…

____________________

      Жёлто-белые кружевные занавески развевались на окне кухни, которую Гарри никогда не знал. Женщина с седеющими светлыми волосами что-то бормотала, смотря в список дел, нарисованный чернилами у неё на ладони, пока не заметила его, зависшего там.       — О, милый, ты меня напугал. Лили должна вернуться с занятия по игре на флейте через секунду.       Она навалилась всем весом на стойку. Её ногти были накрашены в пурпурный цвет нетвёрдой рукой, но она улыбнулась ему, и Гарри узнал свой собственный нос на её лице.       — Хочешь сэндвич, малыш? Клянусь, ты просто кожа, да кости.       — Я ищу ответ, — сказал Гарри, пока бабушка готовила ему бутерброд с ветчиной и срезала корки, потому что Северус всегда ненавидел корки. — Мне нужно знать, что делать дальше. Ты обещал, что расскажешь мне…

_______________________

      Зелёное пламя с рёвом пронеслось по маленькому домику — почерневшие брёвна, увядающие занавески, сминающиеся обои. Гарри слышал это, но не чувствовал жара, только его рука крепче сжимала волшебную палочку.       — Что это? — вслух спросил Гарри. — Это последняя война?       Он обернулся, и вокруг него были капюшоны, как на кладбище, в Астрономической башне, а дом горел.       Что бы ты сделал? — послышался шепот. Что ты будешь делать?       Тебе не обязательно знать, тебе не обязательно знать, ты просто должен умереть--

____________________

      Северус кричал в кабинете Альбуса о том, что тот растит ребёнка, как свинью на убой, но громче всех там звучал голос директора. Это сотрясало землю, наполняло воздух и придавливало Гарри к земле вместе с солнечным светом, проникавшим сквозь окна.       — Ты должен понять, — сказал Альбус, и часть Гарри закричала от этого звука. Она, как свинец, осела в его пальцах ног. От этого затряслись стропила. — Когда он убил Лили и Джеймса, он создал ещё один крестраж.

____________________

      — Получить пинок под зад от Лили Эванс, — сказал Северус, и Гарри стоял там, в библиотеке, которая снова и снова спасала ему жизнь, и смотрел в лицо своей матери. Ему было одиннадцать, и он все ночи напролет не мог уснуть, уставившись в заколдованное зеркало. Ему было тринадцать, и он листал фотоальбом Хагрида. Люди говорили ему снова и снова: «У тебя глаза твоей матери»       Лили хмуро посмотрела на него, скрестив ноги, сидя на столе и упершись неуклюжими локтями в колени. Северус продолжал: «Это было бы честью для меня, и ты это знаешь».

____________________

      Дверь в дом Годриковой Впадины была открыта настежь. Поднимался дым. Половины крыши не хватало, и Гарри стоял в её тени, глядя вверх.       — Ты был здесь? — поражённо выдохнул он, но Северус уже ушёл внутрь, исчезая.       Гарри протиснулся в открытую дверь. Ноги Северуса застучали вверх по лестнице, потому что ребёнок всё ещё кричал, потому что где же Лили, потому что, может быть, может быть, они не опоздали — но Гарри остановился на краю уродливого кричащего ковра.       Северус опоздал, но Гарри помнил.       Лили! Он здесь. Бери Гарри и уходи.       На полу валялась тряпичная кукла-кролик. Джеймс лежал на полу, его спутанные волосы выбивались из-под зелёной вязаной шапочки. Гарри стоял там, считая годы, считая петли, стараясь не заплакать, и думал, Он же ровесник Фреда.       Он поднимался по лестнице, перепрыгивая через одну ступеньку. Они с Гермионой приходили сюда, но тогда на стенах уже отпечатались следы прошедших семнадцати лет. Он прикоснулся к обоям, и кончики его пальцев скользнули по ним, оставляя за собой вьющиеся белые разводы.       Он добрался до верха лестницы, и ветер унёс его прочь.

_______________________

      Шорох листьев, падающих на твёрдую мостовую. Шуршание обёртки от конфеты--       Лили поднялась из волшебного круга, созданного из учебников и мусора, скрестив ноги среди тыкв размером с булыжник. Извинения застряли у него в горле.       Лили потащила его по снегу в голое тепло паба, а Гарри стоял в «Кабаньей голове» и наблюдал, как Дамблдор уводит Северуса в боковой переулок. Он задавался вопросом, понял ли Северус когда-нибудь, что Дамблдор дождался, пока Лили отвлечётся, чтобы отвести его в сторону. Зимний воздух ворвался в открытую дверь и холод пробрал его до костей.       Лили потащила его вверх по лестнице, и Северус уставился на то место, где её веснушки пересекались с желтоватой кожей его запястья. «Она звучит по-другому, когда её нет на другом конце провода», — подумал тогда Северус.       «Она звучит по-другому, когда не стоит между своим ребёнком и убийцей», — подумал Гарри, и тут ветер снова унёс его прочь — с чердака, мимо трёх открытых банок из-под джема и Джеймса, наклонившегося вперед, чтобы лучше слышать их обоих.

_____________________

      Руки Гарри никогда ещё так плавно не касались ножей. Длинные зелёные стебли рассыпались в идеальные щепки. Наэлектризованные голубые грибы превратились в идеальные кубики, нарезанные кубиками и отложенные в сторону. Луковицы он раздавил плашмя серебряным лезвием, и перед его глазами заплясали их названия на дюжине языков.       Он откинул со лба сальные волосы, и всего на секунду стало тихо, тихо, тихо, прежде чем помехи начали усиливаться.

___________________

      — Я знаю, о каких жертвах прошу, — говорил Альбус, а Северусу было шестнадцать, и он стоял на грязном снегу. Он не кричал на старика, но ты не знаешь, ты не знаешь, ты не знаешь. Я сделаю это, но ты не знаешь--       — О, милый, съешь ещё один сэндвич, хорошо? — сказала миссис Эванс, и загорелись жёлто-белые занавески — они никогда не горели, но они горели — дом заколотили досками, и Лили похоронила свою мать без него--       — Ты прислал мне шляпу. На ней не было пометки, но я знаю, что это был ты, — и тут Джеймс рассмеялся. — Она сочетается с глазами Лили. — И вот Джеймс лежит на ужасном коврике, который купил им Сириус и который Джеймс и Лили сохранили просто ему назло.       Хитиновый панцирь рос у него на плечах, на всех самых мягких частях тела, и он умрёт вместе с ним — умрёт за это--       Одеяло было туго натянуто ему на голову — плащ скрывал его, и он крал секреты, подсыпал яды в напитки, глотал яды и выплевывал яды--       Надень свою броню, малыш, давай — наращивай её и создавай из себя. Это будет некрасиво, малыш, но ты можешь быть сильнее, ты можешь быть--       — Потому что это не прощание, ясно? — сказала Лили.       Не только ради неё. Не только — не её, не её, нет, я бы умер за неё, я бы умер--       Ты не можешь. Ты не можешь, понимаешь, ты не можешь. Лили.

____________________

      Шорох листьев, падающих на твёрдую мостовую. Шуршание обёртки от конфеты. Шипение пустых радиоволн.       Девочка сидела на ступеньках школьного здания под серо-голубым небом и предлагала ему половинку шоколадного батончика. Ей было семь, и Гарри чувствовал себя слишком маленьким в своем безразмерном свитере, чувствовал себя как дома в небрежной штопке на коленях. На клене пронзительно закричала птица.       У него в ботинке был камешек, но Лили улыбалась ему, размазывая шоколад по веснушкам на большом пальце. Он сидел и медленно, осторожно кусал сладость, пока она рассказывала ему, как однажды Туни вырастет и спасёт мир.

___________________

      Там был мальчик, лежащий на кровати, уставившийся в заплесневелый потолок и прислушивающийся к помехам пустых радиоволн. Он умер не там. Он пошёл дальше. Он вытряхнул воспоминания из своей головы, костный мозг из своих костей и дрожь из своих рук.       Жил-был мальчик-полукровка в уродливом доме, голодный, слушающий, как его отец храпит на диване. Был мальчик-полукровка, который невидимым сидел на кухонном столе своей тети летними вечерами второго, третьего, четвертого и пятого курсов школы и ел «Нутеллу» прямо из банки.       Там был мальчик-полукровка в одежде, которая была ему слишком велика. Один мальчик прогуливался по коридорам Хогвартса, и кто-то зашипел на него из толпы. Жил-был мальчик, влюблённый в девочку, которая разговаривала руками. Там был мальчик, взвешивающий слова у себя на языке.       Северус держал Джеймса за руку в подземном туннеле. Северус нёсся по тому же туннелю, сдавленный яростью, уверенный в ней, готовый. Ты обещал. Ты должен был оберегать её. Северус подслушал пророчество и не понял, он не осознал--       Лили мыла посуду и брызгала в него мыльной пеной. Лили слишком быстро бежала по зелёному полю. Пальцы Тома Риддла крепко обхватили запястье Северуса, его палочка скользнула вниз по предплечью. Джеймс сидел на чердаке, ожидая, когда Северус подберёт нужные слова. Лили держала листья в своих маленьких веснушчатых ладонях, пытаясь превратить их в цветы. Северус прижимал Гарри к груди в полуразрушенной спальне, и ветер срывал слова с его губ.       — Привет. Эй, малыш, всё в порядке. Я держу тебя. Лили, я держу его.       Гарри предавался воспоминаниям о человеке, который, как он думал, ненавидел его, а Лили была на другом конце провода, смеялась, перешептывалась, о том, как её живот и лодыжки распухли.       — Я хочу, чтобы ты стал его крёстным с моей стороны.

___________________

      — Придёт время, — сказал Альбус, и от этого затряслись стены, задребезжали окна, рухнули стропила. — Придёт время, — сказал Альбус, — когда вам придётся сделать выбор между тем, что правильно, и тем, что легко, — и Гарри повернулся на каблуках и пошёл по длинному пустому коридору.       Голос Дамблдора последовал за ним.       — Помните.

________________________

      — Пожалуйста, — прохрипел Северус. — Послушай.

________________________

      Гарри открыл глаза в старом кабинете Альбуса в разгар войны. Ковёр под его коленями был шершавым. День подходил к концу, и в высоких окнах не было видно ничего, кроме сумерек.       Ему было семнадцать лет. Он не хотел умирать, но какое значение в этой ситуации имело желание?       Всё — желание имело к этому самое непосредственное отношение. Для этого у него были все основания.       Гарри хотел никогда не видеть, как Молли плачет из-за чего-либо так, как она плакала над телом Фреда. Он хотел, чтобы у Гермионы были долгие послеобеденные часы, когда она могла бы свернуться калачиком в кресле, на солнышке, со стопкой её «легкого чтения», а Живоглот мурлыкал бы у неё на коленях так громко, словно мог разрушить этим весь дом. Он хотел убрать мешки у Луны под глазами, вывести её на улицу в её самом забрызганном краской комбинезоне и найти ей поле цветов и лучшие кисти, какие только можно купить за деньги.       Он хотел всегда быть рядом, чтобы Рон мог вернуться, весь такой гордый, умный и слишком быстрый, чтобы начать переживать; он хотел проиграть в шахматы за большим кухонным столом Молли, и он хотел увидеть, как Рон бездумно, тепло касается плеча Гермионы в их крошечной ужасной квартирке, и он хотел смотреть, как Гермиона убивает каждое несчастное растение, которое они пытались сохранить в горшках на подоконнике.       Он хотел засыпать ночью, когда Джинни дышит в темноте рядом с ним, и он хотел приходить ночью домой к случайно опустевшей кладовой и есть на скорую руку еду навынос, пока она размахивает палочками для еды и рассказывает ему обо всех глупостях, которые она видела в тот день, и обо всех замечательных вещах тоже. Он хотел подразнить её, когда она три года носила рождественские свитера зимой и у неё все ещё были ледяные руки, и он хотел, чтобы она была жива. Он хотел, чтобы все они были живы.       Гарри думал, направляясь в лес: «Есть разница между тем, чтобы тебя притащили на стадион умирать, и тем, чтобы идти умирать с высоко поднятой головой. Дамблдор знал это, и мои родители знали это, и я тоже теперь это знаю.».       Северус высказал бы это иначе, но Гарри этого не знал и никогда не узнает. Есть разница между смертью и смертью ради чего-то.       Деревья в лесу были старыми, но живыми под порывами ветра. В их тени Северусу всю свою жизнь не удавалось изобрести ничего доброго, но он умер за это.       Гарри будет жить, но он этого не знал. Он ушёл в Лес, не имея с собой ничего, кроме камня и деревянной палки, а рядом с ним были все призраки, которые любили его. Ему было семнадцать.       Гарри умер, лежа в лесном перегное, а воскрес во дворе Хогвартса и убил Тома Риддла. В нём было недостаточно ненависти, но он в ней и не нуждался.       Он нашёл в толпе Рона, долговязого и веснушчатого, с грязным пятном на носу… Он нашёл Гермиону с растрёпанными волосами, заплаканную и пылающую… Он нашёл Джинни, и она схватила его за руки, рассмеялась и стиснула в объятиях, и последние помехи исчезли из его ушей.       Война закончилась. Война была выиграна.

___________________

      Когда Гарри стоял в ослепительно белом помещении, которое выглядело как вокзал Кингс-Кросс, его голова была полна вопросов.       В последующие годы, долгие годы, тёплые годы, он думал о Джинни на поле боя с её рыжими волосами, похожими на боевое знамя; думал о Гермионе, которая никогда не уходила, и Роне, который всегда возвращался; и он задавался вопросом, стоял ли Северус в подобном месте, в его последние мгновения. Он задавался вопросом, был ли у него выбор.       Гарри задавался вопросом, взял ли кто-нибудь Северуса за руку и сказал ли ему, что он может идти — что он мог сесть в поезд и просто уехать, и что в конце путешествия его будут ждать люди, которые любят его.

__________________

__________________

__________________

       Эпилог: семь лет спустя       Джеймс Сириус спал на груди Джинни, её веснушчатая рука обхватывала его маленькую тёмную головку.       — Если это девочка, мы назовём её в честь Луны, — сказала Джинни.       — Крестная мать, тёзка и образец для подражания? — усмехнулся Гарри. — Это большое давление, а Луна такая крошечная.       — Крошечная и ужасающая, — сказала Джинни, прикрыв глаза. — Покорительница миров, мечтательница из мечтателей, разрушительница застоя. Она моя любимица. Я не уверена, что ты вообще можешь конкурировать, Поттер.       — А как же моя впечатляющая внешность?       — Вот уж нет, — рассмеялась она.       — Мои шикарные чары, — предложил он.       — Какие чары? Откуда у тебя такое впечатление, что ты шикарен? Ты носишь мамины свитера, как бы это ни было иронично…       — Они хорошо смотрятся на мне…       — Тише, тише, — шикнула на него Джинни. — Если ты его разбудишь, я попрошу Чарли нарисовать дракона на твоём хорошеньком личике, и не думай, что я этого не сделаю.       — Если я его разбужу, — прошипел Гарри, и Джинни захихикала, её грудь затряслась под головой спящего Джеймса.       В углу лежала стопка потрёпанных старых учебников, поля которых были заполнены и отяжелели от двух исписанных чернилами рук. Гарри притащил их с собой из свободной комнаты Андромеды Тонкс в их с Роном первую квартиру, где Гермиона постоянно ночевала во время учёбы в университете, в их с Джинни квартирку над магазином мороженого, прямо сюда.       Побеги гороха взбирались по садовой стене снаружи. Через несколько минут прилетала Агата с почтой и возилась вокруг них, пока Гарри не встал, чтобы приготовить ей тосты.       Джинни откинула голову назад, улыбаясь, но повернулась к Гарри, когда он издал какой-то звук.       — Если это мальчик, — сказал Гарри.