***
Они встретились совершенно случайно. Словно сама судьба свела их. Сяо до сих пор помнит голос Венти во время выступления, что он застал. До сих пор помнит, как в белом освещении блестел золотой глиттер на его щеках. Всё ещё помнит звуки гитары в тот день, громко стоящие в ушах. Помнит, как просидел весь его концерт в душном зале, считая, что это – его единственная надежда на спасение от несчастья. Помнит, как упал без сознания под конец. Но воспоминания смешивались, потёртые, как виниловая киноплёнка. Они сгорали, искажались, как только он вспоминал это, как только выводил на яркий свет прожекторов. Они переплетались между собой. Давали картину, далеко отличную от реальности. Недостижимой реальности, что, ныне, в прошлом. Что такое прошлое? Можем ли мы запомнить его до конца? Можем ли мы ощутить вновь те же чувства, что ощутили в итоге? Запомним ли мы эмоции, что захлестнули однажды? Сможем ли описать их в точности? Чем больше размышления поглощали его, тем становилось ещё более тошно. Нет, не от запаха металла, или его привкуса на языке. От того, что это было предсмертным, несусветным бредом, который появлялся в его голове – фраза за фразой, строка за строкой, на потёртой, облитой водой странице какой-то важной книги, которая, кажется, называется его жизнью. Становилось всё паршивее. Запахи, вкусы, ощущения, звуки – расплывалось всё, создавая или самую отвратительную реальность, или блаженный, утешительный сон. Тепло. Отвратительное тепло. Это ощущение под его рукой было ничем иным как его собственными органами, его плотью, что он придерживал. Более не зажимал – просто не мог зажать, горячая, алая жидкость всё равно непозволительно быстро выходила, его руки слабели, немели, становились ещё более холодными. Сяо знал, что когда-нибудь этот день настанет – когда-нибудь он умрёт на очередной миссии, будучи на побегушках у важной личности. Только почему то, о чём он всегда грезил, теперь так противно липнет к его рукам? Вязко, липко. Мысли уже не были чем-то различным, не были чем-то отличным друг от друга, не звучали по-разному, не носили хоть какого-то смысла. Они были тягучими, как каша, вытекали и перетекали в бесформенное нечто, одновременно образуя нечто, что определённо занимало пространство в его голове. Они были ничем, и одновременно были всем – они были им. Было ли это искуплением и расплатой за все грехи? За всю пролитую, чужую кровь? Была ли алая жидкость на его руках платой за нечто важное? За его счастье? Он никак не может понять. Счастье. Гадкое слово, и прекрасное одновременно. Венти называл такое ощущение «кисло-сладким». И всё же, прекрасно осознавая, что он будет лишь страдать, что принесёт одни только муки другому, руки юноши судорожно тянутся к телефону, как к единственному свету в его жизни. Свет резал глаза, оставался лишь разноцветными бликами в поле зрения. Всё плыло, и даже так, он набрал его номер. Как на подбор, неуправляемо стуча ноготками по экрану до боли в пальцах, пачкая экран жидкостью, что прыгала на руках с каждым его быстрым движением, стекала и липла к телефону, он нажимал одну цифру за другой. Он не различал их, не видел, - лишь их чёрные силуэты, что так выделялись на фоне белого интерфейса. Не слышал, как звучит нажатая им цифра – казалось, что он покидает своё тело, падает в бездну, чувствует, слышит и видит лишь наполовину. И всё равно… Он набрал его. Гудок, другой. Хвала Архонтам. Экран потемнел, пред ним предстала тёмная тема, выделяющая кнопки – абсолютно не нужные сейчас. А может, и нет. Словно отдавая последние силы, он провёл пальцем по одной такой, что значилась как «громкая связь», а после – телефон упал на его бедро. Даже так, он замечает, как на экране осталось несколько следов его пальцев в виде небрежных, алых линий. Как же тошно. - Эм, алло? Сяо? – звучит чуть усталый голос музыканта. В нём слышатся, перемешиваются нотки беспокойства, и веет чем-то комфортным. Чем-то, что прекрасно дополняло бренную жизнь Сяо, заставляло его жить и двигаться дальше. Хоть самую малость, - Ты никогда не звонил мне вот так. Что произошло? - Н… Ничего, - с трудом, он шевелит губами. Вдыхает чуть больше, пытаясь не захлебнуться собственными сожалениями. Его голос звучит ломано, он откровенно хрипит. И всё же, он знает, что Венти не осудит его, не будет выпытывать ответа, вне зависимости от того, пьян он или нет. Они помогали друг другу, были отличной поддержкой и опорой, так почему всё кончается так? - Просто хотел услышать тебя. Как бы ни хотелось признавать, их старания на благо обоих стали для них самой страшной агонией, бесполезными стараниями, что неизбежно привели их к боли. На душе становится отвратно, словно тьма поглощала его, что некогда Венти развеял, стараясь пролить чуть больше смысла на существование агента. Именно существование. Жизнью подобное нельзя было назвать. Он дал ему всё, невзирая на то, что он стоял по горло в чужой крови. До сих пор Сяо помнит слова поддержки, что не гласили ему о том, что он не виноват. Они были ласковыми. Отличными от других. Они были… Странными. Ну почему, почему он не может вспомнить всё дословно? - Ты уверен? – он звучит немного неуверенно, прерываясь, словно вдруг осознал что-то. Нет, пожалуйста, - Где- нет, стой, нет… К их общему сожалению или счастью, Венти не был глуп. Он не жил в розовом мире. Он, как никто другой, понимал, что значит слово «смерть». И знал, что когда-то это вновь захлестнёт его с головой, медленно убивая. Сяо тоже медленно умирал. Быть может, было бы лучше, если бы он умер на месте, так и не попрощавшись. Так почему, с такими убеждениями, он чувствует угасающее счастье? А. Это вся жизнь проносится у него перед глазами. Оглядываясь назад, он не может себе врать: счастливых моментов он практически не помнит, словно их не было и вовсе. Словно они забылись, как забудется его жалкое существо. Ему уже не больно, ни в коем разе. Он ничего не чувствует. Лишь мнимое, тёплое ощущение в груди и на его ладони, так и напоминающее о последних минутах жизни. - …Мне сыграть тебе? «Мхм» ответ был не нужен, и всё равно, на последних мгновениях своей жизни, он пытался говорить. Пытался делать вид, что всё не так плохо, что он… Всё ещё здесь. Будет. Но даже так это звучало как откровенный бред. Из динамиков телефона лилась нежная мелодия, отдающая в уши эхом, словно похоронный марш. Словно… Последняя симфония, что он слушает в своей жизни. Что-ж, так и есть. Венти не пел, едва сдерживая слёзы и подавляя крики до боли в горле, тягучей, отвратительной. Кончики пальцев перебирали струны. Сяо знал эту мелодию. Это было единственным, что вспомнилось его. Каждое движение Венти по инструменту, каждое касание, то, как волновалось его дыхание, во время игры – он помнил всё это, и сейчас это было его единственным успокоением. Его единственной надеждой. Последней, возможно, неповторимой. - Ха-хах, ты звучишь так сонно, - даже так, прекрасно зная о произошедшем, прекрасно зная о его «работе», он делал вид, что всё в порядке. Делал это ради того, чтобы человек на другом конце провода почувствовал себя лучше хотя бы перед смертью, ощутил дотошно-холодное, хвалённое всеми, изуродованное счастье. Было ли это защитной реакцией? Был ли его смех сожалением, прикрытым маской? - Доброй ночи, Сяо. Они играли в игру, словно отыгрывали сценку в чёрно-белом, старом фильме. В том самом фильме, который в конце должен был закончиться медленно настигающим белым шумом на экране. - Да… - Сяо пытается, правда пытается. Он пытался и раньше. Нет, старался жить, но, быть может, сами звёзды решили, что ему не суждено быть. Быть в целом, или быть счастливым – не так важно, - Сбросишь..? Что такое счастье? То самое волшебное мгновение, встречающееся в каждой сказке под конец? Было и будет ли это тёплым лучиком, путеводным счастьем в жизни каждого? Будет ли это гипертрофированным, возвышенным всеми ощущением, к которому стремятся все, извратив лишь простую химическую реакцию? Ответа на этот вопрос не было, как и ответа от Венти. - Эй, Сяо, - так ласково, и, всё же, срываясь, звучал его голос. Как белый шум в конце фильма, окутывающий всё вокруг, - Я люблю тебя. Но ответа не было. Никто, в конце концов, не узнает, услышал ли Сяо фразу, что стала бы его единственным счастьем, и самым великим горем.***