Сияние.

Чондэ тянет ноту, вены синими очерченными линиями показались на коже. Ре отскакивает от стен студии и попадает точно в нутро Минсока, вывернутое неприглядным оборотом наружу. Мин качается в такт песни, что-то мыча под нос и сложив ногу на ногу. Ноты сливаются в единую музыкальную нить, опутывая тело самого старшего участника группы, невесомыми нитями шелкопряда. Слова немедленно становятся эхом и повторяются в голове по множеству раз, наслаиваются друг друга, создавая неповторимое звучание. Звучание голоса Чондэ. Звучание Чондэ. Чондэ допел, лёгкая отдышка шелестит покрывалом по полу, с Мина спадают волшебные оковы, державшие в приятном царстве наслаждения. - Прекрасно, - старший встал со стула и начал ловить в воздухе практически исчезнувшие искры голоса главного вокалиста,- как всегда прекрасно поёшь. Чондэ ничего не понимает: он ошибся в трёх местах, высокие ноты дрожат, как одинокие осенние листья, покрытые инеем и песком, который принёс северный ветер. И вообще, чувств нет, только очередная бесполезная попытка спеть правильно, верно падая по многочисленным соединённым двумя палочками чёрным кружкам, которые болезненной сыпью рассыпались по белоснежному листу, увеличивая или уменьшая громкость голоса и контролируя дыхание. Песня пуста, как прозрачная пластмассовая банка для мятных леденцов, стоящая на полу около дивана. Его песня - пустой пакет, фантик от конфеты, уносимый кем-то в неизвестное никуда. Интересно, что становится с песнями, когда их поют без чувств? Может, они умирают, тогда Чондэ совершил самое скверное преступление, на его взгляд. Его песня – это ноль от бублика. И почему прекрасно? - Неправда, - младший шуршит листами, и стыд наполняет мысли Чондэ, как холодный дождь ведро, стоящее под водостоком. Лучший, главный вокалист? Неправда. Чондэ сжимает в руках листки, уголки мнутся, ноты катятся по наклонной. Для Чондэ песня теряет волшебство, ноты падают партиями в ад и сгорают. Мин незаметно подходит и отбирает покомканные листы, сглаживая смятые углы. - Понимаешь, - старший пытается подобрать нужные слова, которые поддержат, но и не помогут чужой гордости взять вверх. – Понимаешь… Когда поёшь, ты светишься. Становится по-летнему тепло. Знаешь, словно я на корабле, лежу на палубе, и будто мне поёт само солнце. Вот так. - Но ты даже не смотришь. Откуда тебе знать сияю или нет, - Чондэ грубо отвечает, пряча за показушной грубостью свою надежду, которая словно зелёные ростки тянется к солнцу, а младшего тянет к Мину. - Я чувствую, что меня касаются тёплые лучи, даже закрыв глаза, мне светло, как днём. Как белая ночь. Словно твой нимб освещает всё вокруг. Твой голос волшебный, как и ты сам. Особенный. Чондэ смущённо закрывает глаза, кончики ушей, прикрытые немного отросшими волосами, немного алеют. Они вместе собирают ноты, Мин в шутку бьёт по пальцам, когда младший случайно мнёт уголки, неаккуратно складывая бумагу по файлам. Чондэ смеётся и Мин тоже. - Спасибо, - главный вокалист неуклюже обнимает, как маленький ребёнок, благодарный за заботу и сразу отрывается и застенчиво смотрит в пол. - Это тебе спасибо, за то, что даёшь мне слышать твой голос. Он и правда, греет, - старший негромко смеётся. - Хорошо иметь собственное сияние, не потеряй его, Чондэ-я. - Хён, у тебя оно тоже есть, - главный вокалист недоумённо смотрит, хмурит лицо, между бровей залегает почти незаметная морщинка. - Может быть, - Минсок уходит от разговора, накидывая толстовку, напоследок больно улыбается и прощается. Неправда. Мин светится, иногда так ослепительно, что Чондэ хочется надеть солнцезащитные очки. Его сияние не зависит от деятельности. Старший танцует, поёт свои единственные строчки в песне, моёт посуду в общежитии, помогает макнэ с корейским, учит китайский – и всё время светится, как огненная звезда. Мин, по мнению вокалиста, самое настоящее солнце, а не он. Идя в общежитие, Чондэ думает о том, что хочет провести операцию по трансплантации своих глаз в глазницы Минсока. Пусть не они подходят по размерам, будут иногда выпадать, главное, Мин перестанет быть слепым и, сможет, наконец-то увидеть своё сияние. Такое необъятно тёплое. *** Утром Минсок получил SMS-ку от младшего, и теперь стоит около двери в студию и нетерпеливо ждёт, подскакивая на месте. - Чондэээээя, ну, можно входить? - Нет, подожди минуту, - голосов вокалиста заглушённый, будто его накрыли сотней одеял. - Раз, два, три, четыре, шестнадцать, тридцать два, шестьдесят четыре, - старший снова стучит, и каждый удар похож на раскаты грома в грозу. - Впусти, - клянчит Мин. - Ну, входи. Старший привычно садится посередине, аккуратно положив в угол свою сумку. Чондэ пытается что-то высмотреть в чужих глазах, выловить с их неровного дна, чтобы понять, думает ли старший об их вчерашнем разговоре или нет. - Ну, пой, - Минсок улыбается, глаза зажмуривает, и на шее младший замечает не до конца смытый след от зубной пасты. - Минсок-хён, ты правда-правда сияешь, поверь мне. Чондэ нажимает на выключатель – свет гаснет, ищет на ощупь кнопку на проигрывателе и быстро шепчет в темноту. Почувствуй. Remember those walls I built Well baby they're tumbling down And they didn't even put up a fight They didn't even make a sound I found a way to let you in But I never really had a doubt Standing in the light of your halo I got my angel now Everywhere I'm looking now I'm surrounded by your embrace Baby I can see your halo You know you're my saving grace You're everything I need and more It's written all over your face Baby I can feel your halo Pray it won't fade away I can feel your halo (halo) halo I can see your halo (halo) halo I can feel your halo (halo) halo I can see your halo (halo) halo - Хватит. Чондэ, я правда сияю? – не уверенные слова Мина, тают в темноте, но Чондэ слышит, сохраняя музыку своего сердца. - Правда. Из-за тебя становится очень тепло и светло. Не потеряй своё сияние, Минсок-хён.