Часть 1
27 марта 2023 г. в 19:35
Лань Хуань любил вечера в библиотеке, это была лучшая часть дня. Незадолго до сна все отправлялись в свои покои, и он оставался один. Заданное на день было выполнено, и можно было пройти вдоль полок, выбрать что-то для чтения.
Это походило на волнующее приключение: вытянуть книгу наугад. Порой на пожелтевших хрупких страницах скрывались настоящие сокровища.
Библиотека была огромна. Клан Гусу Лань славился своим собранием книг и немало зарабатывал, переписывая ученые трактаты, размышления мудрецов, мемуары — все, на что находился спрос. Уже больше года, с тех пор, как ему исполнилось тринадцать, Лань Хуань был допущен к этой работе: копировал книги вместе со старшими адептами. Дядя всегда лично выбирал их для него, и обычно это были труды полезные для ума и духовного совершенствования.
Но когда Лань Хуань оставался в библиотеке один — он мог почитать то, что нравится.
Ему нравились мемуары знаменитых военачальников, иногда попадались настолько интересные, что он приносил их Не Минцзюэ. Тайно, потому что большинство книг забирать из библиотеки было запрещено.
Ему нравились истории о путешествиях и о сражениях с нечистью, сказания о злодеяниях темных тварей в мире людей. Лань Хуань пересказывал их Не Минцзюэ, в основном опуская поэтические описания и философские размышления, иногда добавляя что-то от себя и приукрашая историю так, как ему казалось интересней.
Лань Хуаню нравились стихи о красоте и о любви, но этим он с Не Минцзюэ не делился. Трепет чувств, воспарение духа и изящество слога не вызывали в его друге никакого отклика.
С Не Минцзюэ они дружили всегда. Лань Хуань не помнил, когда именно случилось их знакомство, должно быть, в раннем детстве. Дядя и глава Не часто ездили друг к другу и брали наследников с собой, считая, что будущим главам великих кланов уже теперь следует учиться поддерживать хорошие отношения.
Лань Хуань помнил восторг и счастье, когда в Нечистой Юдоли Не Минцзюэ заглядывал в окно его комнаты и звал с собой на приключения. В Облачных Глубинах с Лань Хуанем никогда не случалось приключений. Были работа, учеба, тренировки и медитации, было время для отдыха, которое в основном тоже посвящалось учебе и тренировкам, и все происходило в положенное время по расписанию. Даже представить себе было невозможно, что кто-то проберется к твоей комнате после часа свиньи и куда-нибудь позовёт. И ты выберешься через окно в сладко и тревожно пахнущую ночь, чтобы незаметно прокрасться к лесу, понимая, что, если попадешься, будешь наказан. И хуже того — дядя посмотрит удивленно и слегка разочарованно, словно вопрошая сам себя: неужели Лань Хуань может вести себя столь неподобающе? Под этим взглядом Лань Хуаню всегда становилось стыдно.
Впрочем, в Нечистой Юдоли за шалостями их редко ловили, взрослые занимались своими делами и на них обращали мало внимания.
В Нечистой Юдоли дозволялось все. Здесь не было Правил, и поначалу Лань Хуань не понимал, как можно без них. Здесь шумели и бегали, кто-то вставал на рассвете, кто-то не ложился всю ночь и потом спал полдня. Здесь не было точного времени, отведенного для тренировок и даже для принятия пищи. Обеды порой затягивались на часы, особенно зимой в плохую погоду, а иногда поесть следовало за несколько минут, чтобы срочно заняться делами. Торговцы, подрядчики, просители могли явиться без всякого расписания. Жизнь вокруг казалось хаосом, прекрасным, безумным хаосом.
Однажды Лань Хуань спросил у дяди: разве такое подобает заклинательскому клану?
— Не бывает жизни без правил, — сказал дядя. — Если присмотришься, ты поймёшь, что и в Нечистой Юдоли они существуют, и все подчиняется определенному порядку. Правила должны быть в тебе, где бы ты ни был. Они твой внутренний закон и не стоят и цяня, если ты забываешь о них тотчас, как покидаешь Облачные Глубины. Но когда приезжаешь гостем в чужой дом, то должен уважать и его правила.
На вопрос, что делать, если внутренний закон противоречит правилам чужого дома, дядя посмотрел на него так, как всегда, когда спрашивают глупости:
— Подумай сам.
В некотором роде это было отпущением грехов.
В Нечистой Юдоли Лань Хуань жил по правилам Не Минцзюэ.
Приключения планировались днем. Для них в течение дня тайно собирались необходимые припасы. Если они намеревались пойти на охоту, следить за подозрительным местом, где точно прячется какая-то тварь, то одевались во что-нибудь темное, чтобы можно было долго лежать в засаде, и брали оружие. Если же они просто хотели посидеть у костра, будто бродячие заклинатели, то старались стащить побольше еды из кухни и где-нибудь в неприметном месте припрятать сухой хворост.
— Я приду за тобой, как только пробьет час Быка, — сурово говорил Не Минцзюэ. — Смотри не усни.
— Ты сам не усни, — отвечал Лань Хуань.
Не Минцзюэ возмущенно фыркал. И было очень смешно, когда он и в самом деле не приходил, заснув до положенного часа.
Однажды, пробираясь в темноте под окнами, они наткнулись на маленького Не Хуайсана — ему, наверное, было тогда лет пять, — который заявил, что все знает об их планах, и потребовал взять его с собой, иначе все про них расскажет.
Не Минцзюэ разозлился, назвал брата крысой и змеенышем и пригрозил побить, но того это нисколько не испугало, и пришлось взять его с собой.
Той ночью они сидели у костра втроём. И Лань Хуань рассказывал страшные истории, а Не Хуайсан смотрел на него огромными глазами, с ужасом и восторгом, забывая жевать лепешку.
Когда в костре вдруг треснула ветка, он взвизгнул и проворно забрался на колени к брату, вжимаясь носом ему в плечо.
Тот снисходительно усмехнулся:
— Чего ты боишься? Это же выдумка все.
Но Лань Хуань видел, что на дне его глаз тоже прячутся растерянность и беспокойство, что хочется оглядеться и покрепче сжать рукоять ножа. Одно дело, когда они сидели в лесу с Лань Хуанем вдвоем — взрослые и сильные заклинатели, и совсем другое, когда рядом маленький брат.
Ночь темна, и где-то там в самом непроглядном мраке может прятаться свирепое чудовище, в шелесте листьев слышится шорох крадущихся шагов, в лунных отблесках мерещатся жадные голодные глаза.
— Я не буду рассказывать дальше, — сказал Лань Хуань. — Не бойся.
— Нет, ты рассказывай, — задушено пробормотал Не Хуайсан. — Хочу знать, что дальше было.
Он приготовился слушать, но с колен брата так и не слез.
Лань Хуань поспешно придумал для истории хороший финал.
Ближе к рассвету Не Хуайсан уснул, и Не Минцзюэ пришлось нести его на спине и потом еще незаметно пробираться в его комнату и укладывать в постель. Потом он ворчал, что нужно придумать, как избавиться от маленького поганца, чтобы в следующий раз не привязался.
С тех пор ускользнуть от Не Хуайсана стало еще одним приключением.
А Не Хуайсан был занят тем, чтобы разгадать их замыслы и помешать.
Победа в этой борьбе доставалась им примерно поровну.
Не Хуайсан обижался, когда им удавалось сбежать от него. Ему тоже нравились приключения, и он старался быть полезным, собирал в припасы такое количество сладостей, что они едва могли утащить их с собой. Младшему Не не приходилось таскать еду тайком: кухарки сами давали ему все, что попросит, да ещё и выбирали кусочки повкусней.
Не Хуайсан каждый раз мужественно собирался тащить добытое сам, но очень скоро уставал и Не Минцзюэ приходилось нести его самого, а Лань Хуань брал поклажу.
— Я тоже хочу, чтобы Сичэнь-гэ был моим другом, — вися у брата за спиной, жалобно тянул Не Хуайсан.
— Я и твой друг, диди, — улыбался ему Лань Хуань.
— Ну уж нет, — дразнил брата Не Минцзюэ. — Сам ищи себе друзей. Нечего к нам цепляться, как репей.
— Не хочу других друзей, хочу с вами.
Не Хуайсан делал грустное лицо, и глаза его наполнялись слезами, обычно это действовало на всех. Но только не на Не Минцзюэ.
— Не смей ныть.
— Я скажу матушке, что ты меня с собой не берёшь.
— Посмеешь ее огорчать, я тебя точно убью.
— Это не я ее огорчаю, а ты. Она тебе велела присматривать за мной.
Лань Хуань, наблюдавший подобные сцены множество раз, знал, что Не Хуайсан не пойдет жаловаться на брата, а тот никогда его не ударит.
Когда они сделались старше, стали видеться чаще. Не Минцзюэ жил в Гусу Лань время от времени, обучаясь вместе с Лань Хуанем, но никогда не проходил курс полностью. Настроение главы Не менялось порой стремительно, как погода в горах. То он считал, что сын должен в совершенстве овладеть всеми необходимыми достойному молодому господину искусствами, то мог вдруг решить, что это никому не нужная блажь, и забирал его в Нечистую Юдоль, чтобы тот упражнялся с саблей и помогал ему с делами клана.
Дядя злился и однажды не удержался и сказал Лань Хуаню, что таким образом наследник Цинхэ Не, который и так успехами не блещет, не выучится никогда и ничему. К тому же ему не нравится, что Не как одержимые тренируются с саблей, тогда как знают, насколько это вредит правильному потоку ци. Саблю Не Минцзюэ торжественно вручили в каком-то совсем юном возрасте, ему было лет пять, а может и того меньше. Он не мог оторвать её от земли, двумя ладошками сжимал тяжелую рукоять и в этот момент наверное все, кроме главы Не, который глядел на сына с удовольствием и одобрением, думали об искажении ци. О неизбежной страшной смерти каждого из рода Не, кто берет в руки саблю.
Лань Хуань помнил из детства тревожное чувство при виде Бася, которую Не Минцзюэ почти всегда носил с собой. Потом оно как-то забылось. Бася и Не Минцзюэ сделались единым целым. При этом его друг становился все здоровее и крепче и все более сильным заклинателем. Единение с саблей нисколько ему не вредило и даже наоборот. Может быть, дядя был не совсем прав?
Скользя взглядом по корешкам аккуратно расставленных книг, Лань Хуань бродил по библиотеке, раздумывая, что выбрать. Устройство её он знал так хорошо, что мог найти что угодно и в темноте, и с закрытыми глазами. В самых больших и просторных комнатах, близко от входа, хранились книги необходимые для учебы, на полках пониже — труды, предназначенные для младших адептов и учеников, для тех, кто постарше — книги стояли на верхних полках.
Серьезные ученые трактаты располагались в соседних комнатах, там был отдельный читальный зал для взрослых, и младшие ученики туда не допускались.
Ещё дальше были комнаты с книгами сомнительной пользы, именно теми, что Лань Хуань любил читать.
Там, за стеллажами рукописей с глупыми выдумками, стародавними хрониками вымерших семей и произведениями никому не известных поэтов, находилась неприметная дверца, запертая заклятиями. За ней располагались тайные комнаты библиотеки, попасть в которые было невозможно человеку несведущему. Пару раз дядя брал с собой Лань Хуаня туда, когда ему нужно было помочь в поисках книг, и Лань Хуань знал, какими талисманами ее открыть. Этот секрет был доверен немногим. Кроме главы клана и членов его семьи, только нескольким старейшинам.
Лань Хуань достал со стеллажа книгу и поставил обратно — оказалось, что её он уже читал. Вытащил ещё одну и вспомнил, что она была слишком скучной. Взор его обратился к полкам повыше — там было много неизведанного, но слишком высоко, просто так не дотянуться.
Лань Хуань сходил за лесенкой, поднялся и с замиранием сердца вытащил книгу из середины. Она была толстой. Уголки ее обложки выглядели потертыми. Книгу много читали, а значит, она должна быть интересной.
Называлась она “О шалостях птичек и рыбок в тенях весеннего сада”. Наверное, речь там пойдет о любви. И может быть, даже история не закончится трагично, как это обычно бывает, раз уж название такое игривое.
В радостном предвкушении Лань Хуань уселся на верхнюю ступеньку лесенки и открыл обложку.
На первой же странице была картинка, и Лань Хуань некоторое время смотрел на неё, пытаясь понять, что там происходит. Поняв, крайне изумился. Потом рассмотрел картинку ещё раз, решив, что ошибся и такого не может быть, и чувствуя все большее смятение.
Там на скамье в увитой цветами беседке, подняв подол юбки и широко раздвинув ноги сидела женщина, рядом с ней стоял мужчина, склонившись и засунув пальцы ей в промежность. Неподалеку в кустах прятался еще один мужчина, наблюдавший за этим, приспустив штаны и лаская член. Лица у всех троих были бесконечно довольными.
Первым стремлением было поставить книгу на место, но отчего-то Лань Хуань этого не сделал и перевернул страницу.
Дальше шли рассказы. Короткие истории, — о тайной любви между юношей из знатной семьи и служанкой. О любопытном соседе, который подглядывал за супружеской парой, отчего-то вздумавшей играть в тучку и дождик в беседке. О ветреной женушке, которая в отсутствии мужа-чиновника приглашала к себе в дом самых разных мужчин, иногда нескольких разом. Тексты сопровождались картинками, искусно и подробно показывающими все происходящее, так что призывать воображение совсем не требовалось.
Лань Хуань читал упоенно, забыв о времени. Уши его горели и порой в местах особенно откровенно описанных любовных сцен перед глазами немного плыло. Было так стыдно, будто он сам подглядывал за тем, за чем не следует. Особенно неловко было смотреть на картинки: так и казалось, что нарисованные любовники с укором обратят на него взгляды. А меж тем оторваться было совершенно невозможно.
Лань Хуань успел прочитать несколько рассказов, когда где-то неподалеку скрипнула половица. От испуга он едва не выронил книгу. Быстро сунув её обратно на полку, Лань Хуань спустился с лесенки и вышел из комнаты, стараясь, чтобы это не выглядело поспешным. Он чувствовал себя ужасным преступником. В библиотеке никого не оказалось, но что, если бы в самом деле кто-то пришел и застал бы его за подобным чтением? Наверное, лучше было бы умереть на месте.
Лань Хуань дал себе слово больше не брать книги с той полки. Он найдет, что почитать, гораздо более интересное.
Уже совсем стемнело, хотя сейчас, поздней осенью, вообще смеркалось рано. Часть фонарей погасили, и на улице было пустынно. Значит, скоро колокол пробьет час свиньи и настанет пора ложиться спать. Лань Хуань отправился к ханьши, очень надеясь, что никого не встретит. Ему казалось, что все чувства отражаются у него на лице и то, что он делал нечто неподобающее, будет совершенно очевидно каждому, кто его увидит. Самое главное — нужно было избежать встречи с дядей. Тот всегда замечал, если с ним что-то не так. И начал бы расспрашивать.
У себя в покоях Лань Хуань умылся ледяной водой и улегся в постель, вытянувшись на спине и сложив руки так, как это более всего способствовало правильному течению ци и спокойному сну. И закрыл глаза.
Пред внутренним взором тотчас явилась сцена из книги. Та, что поразила его больше всего — где неверную жену чиновника ублажали сразу двое мужчин. В воображении все происходило еще живее и красочней, чем было на картинках: преступные любовники двигались, ласкали друг друга, обменивались нежностями.
По телу растекалась сладкая истома, не имеющая никакого отношения к спокойному сну, в паху становилось горячо, твердеющий член натянул ткань штанов, и прикоснуться к нему хотелось нестерпимо.
Лань Хуань горестно вздохнул и накрыл ладонями лицо. Его сжигало жаром, но руки почему-то были холодными и приятно остужали полыхающие щеки.
Как же так вышло, что он оказался столь порочен? Им восхищаются, его называют безупречным Нефритом клана Лань. Никто не знает, какой он на самом деле.
Нет, конечно, предательская плоть восставала и прежде, — такое случалось, как и сейчас, вечерами, стоило лечь в постель, а еще чаще по утрам, страшно мешая привычным ритуалам приведения себя в порядок. Иногда Лань Хуань не мог удержаться и поглаживал член через штаны. Это было настолько приятно, что стоило огромного труда вовремя убрать руку и не позволить себе излиться.
Ничего подобного не было написано на Стене Правил, и однако же — такое наверняка было строжайше запрещено. Соблюдение нравственной и телесной чистоты ведь в том числе и об этом. К тому же во всех трактатах о самосовершенствовании писалось о пагубности пролития семени. Это ослабляло заклинателя, лишая его драгоценной ян, мешало его развитию и практически сводило на нет все попытки чего-то достичь на пути к величию и бессмертию. Исключения допускались лишь для произведения потомства и расценивались как жертва во благо семьи или клана. Во всех иных случаях, достигнув крайней степени возбуждения, заклинатель должен был прекратить соитие с возлюбленной супругой или наложницей, лечь, успокоить дыхание и направить готовую его покинуть силу вспять. Что делать, если никакой возлюбленной нет, трактаты не поясняли. Наверное, это означало — ничего. Наверное, это было странно и ненормально испытывать возбуждение в столь юном возрасте и просто так, никого для соития не имея.
Лань Хуань очень старался семени не проливать, но предательская плоть и тут подводила. Ночами снились мутные волнующие сны, и семя изливалось само собой, не нужно было даже никаких прикосновений. Лань Хуань не знал, что с этим делать. Медитации и очищение разума нисколько не помогали, во сне тело жило какой-то своей жизнью. Меняя утром нижнюю одежду, Лань Хуань с отчаянием думал, что потерял еще несколько лет жизни и, хуже того — он никогда не станет сильным заклинателем. Должно быть, на нем какое-то проклятье.
Зачем же в библиотеке хранятся книги, которые это зло усугубляют? Да еще и находятся в общем доступе, а не в тайной комнате, где положено быть всем рукописям вредным и опасным, читать которые можно только избранным?
Или это… испытание? Урок, выводы из которого следует сделать самому? О том, что нужно думать, прежде чем потворствовать своему любопытству. О том, что не все написанное следует читать без особой необходимости, даже если оно на виду и само просится в руки.
Сочинения, возбуждающие плоть и смущающие разум, не зря стоят так высоко. И то, что выглядит книга так, будто ее часто читали, не значит ли, что многие проходили этот урок? Может быть, он обязателен? Может быть, на книге даже стоит заклятие, позволяющее узнать, кто брал ее?
Лань Хуань застыл от страха.
В таком случае — дядя все узнает. Завтра же утром. И тогда он будет ждать, что Лань Хуань сам покаянно расскажет ему о своем проступке.
Такое предположение было столь ужасно, что ни о каких чувственных усладах думать уже не хотелось. Лань Хуань долго лежал в постели, глядя в темноту, да и когда уснул, сны его были мрачны и тревожны, так что вся его сила на этот раз осталась при нем.
А утром все перестало казаться таким уж страшным.
Лань Хуань решил, что не станет ни о чем говорить дяде. А если тот спросит, скажет, что извлек нужное из урока.
Тем не менее несколько дней каждая встреча с дядей заставляла Лань Хуаня холодеть. Дядя однако же вел себя как обычно и никак не давал понять, что знает о нем что-то предосудительное. В конце концов Лань Хуань успокоился и решил, что книга это просто книга, одна из сотен таких, которые дядя называет бесполезными. Задвинутая на высокую полку и там забытая. И никому нет никакого дела до того, что Лань Хуань читает вечерами в библиотеке.
Осень неуклонно перетекала в зиму, вечерами становилось все холоднее. А в библиотеке почему-то всегда было еще холодней, чем на улице, и адепты, занятые переписыванием книг, стремились закончить работу пораньше и отправиться в свои покои. Гусу Лань придерживался правил аскетической жизни, и все же, когда становилось совсем холодно и падал снег, в комнатах младших учеников, древних старцев и прислуги — всех, у кого не было Золотого Ядра или не хватало духовных сил, — разрешалось ставить жаровни. Но в библиотеке, конечно, такое не допускалось. И в промозглые вечера Лань Хуань все чаще оставался там один. Он работал или читал книги, которые давал ему дядя. В душе его все более воцарялось умиротворение, и он решил, что отныне и впредь будет вести праведную жизнь. Так он не нарушит Правила клана и станет хорошим заклинателем. Все равно у него нет никого для парного совершенствования и не будет еще много лет, пока он не станет главой клана и не придет пора жениться. Мысли об этом вызывали отчего-то лишь тоску. Вспоминалась мама, умершая несколько лет назад, и отец, не выходивший из затвора потому, что искупал свою вину за неправедную любовь. Лучше вовсе не любить никого. И никогда не жениться. Это всегда заканчивается трагично — так же, как в поэмах о любви… Обычных поэмах о любви, красивых и нежных, а не в тех рассказах, которые он читал в порочной книге. Там-то у всех было все хорошо.
Лань Хуань не заметил сам, как кисточка застыла над листом бумаги, не закончив идеально правильный иероглиф.
В порочной книге мужчины и женщины не занимались парным совершенствованием и не думали о потомстве. Их соития были ради развлечения. Это, наверное, совершенно особенное ощущение, когда твоей обнаженной плоти касаются чужие руки и ты сам касаешься кого-то… А что чувствуешь, проникая в чье-то горячее лоно? В книге все описывалось так, будто удовольствие от этого огромно для обоих. Или даже для троих. Лань Хуань попытался представить, с кем из знакомых девушек он хотел бы такое пережить. Выходило, что ни с кем. Юные ученицы и адептки клана жили в той части Облачных Глубин, куда мужчинам заходить не разрешалось без особой необходимости. Они встречались на уроках и иногда на тренировках или на ночной охоте, но даже и тогда не общались толком.
Милая дочка хозяйки чайной в Цайи, куда они любили ходить с Не Минцзюэ, хоть и была хорошенькой, улыбчивой и пару раз даже подсаживалась к ним поболтать, пока мать не видит, тоже не вызывала у Лань Хуаня никаких чувств. Впрочем, она общалась с Не Минцзюэ, а не с ним. Если же он обращался к ней, она цепенела и так смущалась, как будто его боялась. Было обидно, хотя Лань Хуань и понимал, что дело, скорее всего, не в нем самом, а в том, что Гусу Лань здесь правящий клан, от которого все в Цайи зависят. К тому же клан со строгими правилами. Лань Хуань старался держаться с людьми дружелюбно, но все равно замечал, что они не могут вести себя с ним свободно. А с Не Минцзюэ могли. И даже девушка-служанка запросто с ним флиртовала. Это было, конечно, совсем не удивительно. Не Минцзюэ не был как безупречный нефрит, холодный и твердый, он был как огонь, ослепительное и жаркое пламя. Когда он сражался с нечистью или тренировался с саблей, когда завороженно слушал истории, которые рассказывал ему Лань Хуань, или когда смеялся вот так же, как тогда, шуткам девушки из Цайи, он был ошеломительно красивым. Не оставляло сомнений, в кого из них двоих можно было бы влюбиться.
Лань Хуань закусил губу и последним мазком закончил иероглиф. Чуть отстранился, взглянул на переписанную страницу и остался всем доволен. Дядя тоже должен быть им доволен: в искусстве каллиграфии Лань Хуань в последнее время очень преуспел.
Он убрал кисти и тушницу, надеясь, что к утру в библиотеке не будет слишком холодно и тушь не замёрзнет. Если это случится, придется нести чайничек с горячей водой и согревать её над паром.
На улице шёл снег, тяжелые хлопья укрывали дорожки, крыши и деревья. Красиво. И так тихо, что, кажется, в мире не осталось живых людей. Лань Хуаню хотелось застыть и остаться так, дожидаясь, когда снег засыплет его и превратит в ледяную скульптуру. Если он заставит замереть Золотое Ядро, то, наверное, к утру замерзнет. Из него могла бы получиться великолепная скульптура. Похож ли замерзший человек на нефрит?
Лань Хуань неспешно отправился к ханьши. Жаль, что утром слугам прикажут почистить снег с крыш, они натопчут и разрушат идеальную красоту. Но у него ещё есть немного времени полюбоваться ею, пока не пробил колокол, приказывающий ложиться спать?
Лань Хуань любил одиночество, но сейчас почему-то оно его тяготило. Очень хотелось, чтобы рядом шёл Не Минцзюэ. Он бы нарушал мертвую тишину разговорами или, пока никто не видит, кидал снежки в кроны деревьев, устраивая обвалы снежной пыли. Но Не Минцзюэ нет, и он не приедет, наверное, до следующей осени.
В начале лета умерла госпожа Не. Это было неизбежно, к этому готовились, и все равно для всех в Нечистой Юдоли её смерть стала страшным ударом. Лань Хуань и вообразить себе не мог, что пришлось пережить его другу — тот очень любил мать.
Искажение ци пришло к госпоже Не стремительно и рано. Никто не понимал, почему. У главы Не еще не было ни малейшего признака проклятья, а у его супруги, которая была моложе и саблю взяла позже, уже случались приступы безумия.
Дядя говорил, что, возможно, это потому, что она из очень дальней ветви Не, кровь ее изрядно разбавлена, и ей не следовало вообще брать саблю — для самосовершенствования было бы достаточно любого другого оружия. Дядя пытался найти лекарство, сам и с помощью Ланьских лекарей подбирал снадобья и ездил с ними в Нечистую Юдоль, пробовал разное. Но ничего не помогло.
Единственным лекарством для госпожи Не было бы отказаться от сабли — это могло бы продлить ей жизнь. Но она до последнего, пока еще находились силы, выходила на тренировочное поле, не слушая увещеваний. Она была очень сильной заклинательницей, и сабля сразу же приняла ее. Разорвать этот союз было невозможно. Никто не понимал, почему, кроме её мужа и сына, — они со скорбью принимали неизбежное. Для неё и для себя, когда придёт и их время.
Искажение ци началось у госпожи Не вскоре после появления на свет Не Минцзюэ. Больше она не смогла родить детей и потому выбрала супругу наложницу. Очень красивую, нежную, совсем еще юную девушку и главное — не заклинательницу. Такую, как она знала, понравится супругу и будет радостью ему и утешением до конца его дней. Которая никогда не возьмёт в руки саблю.
Госпожа Не была старше молодой наложницы всего на несколько лет, но относилась к ней как к дочери, и родившийся через некоторое время Не Хуайсан стал для нее все равно что внуком, обожаемым бесконечно, словно самое драгоценное из сокровищ.
Насколько строга она была с сыном, воспитывая в нем будущего главу клана, который должен быть сильным, бесстрашным и непреклонным, для которого главным и единственно важным должны быть долг и ответственность, настолько же она была добра к Не Хуайсану, которому позволялось все.
Вслед за госпожой Не такое положение вещей было принято всеми в Нечистой Юдоли.
Не Хуайсан не получил в подарок на пятилетие саблю. Госпожа Не сказала: он еще мал, и никто с нею не спорил.
Не Хуайсан вообще почти не тренировался с оружием и заклинательские техники осваивал плохо. Его духовные силы оставались непозволительно слабыми для сына главы клана, однако это отчего-то никого не беспокоило. Лань Хуань поначалу думал, что, наверное, младший Не чем-нибудь болен, потом решил, что у господ Не есть на него какие-то особенные планы, о которых никто не знает. Потом он понял, что ничего таинственного в жизни Не Хуайсана нет, просто так уж сложилось.
Глава Не ни в чем жене не перечил — может быть, потому что печалился о том, что вскоре им придется расстаться.
Как же в Нечистой Юдоли все теперь — когда её не стало?
Весь прошлый год Лань Хуань с Не Минцзюэ почти не расставались и очень сблизились, и теперь эта долгая вынужденная разлука была мучительна. Из-за траура даже письмо не отправить…
Рассвет был так чудесен, что после утренних занятий Лань Хуань попросил у дяди позволения заняться рисованием. День выдался холодным и ясным, и выпавший за ночь снег покрылся тонкой ледяной коркой. Солнечные лучи окрашивали ее в нежные оттенки золота и голубого там, где падали тени. Хотелось сохранить эту красоту на бумаге.
Лань Хуань отправился в дальнюю часть сада и расположился в беседке. Быстрыми штрихами он сделал набросок, а потом тушь замерзла. Лань Хуань попытался отогреть ее в ладонях, но получалось не очень, и он оставил попытки рисовать, просто любуясь красотой разгорающегося дня.
Он вдруг подумал, что беседка очень похожа на ту, что он видел на картинке в порочной книге. Только там было жаркое лето. Как-то неуловимо и точно художнику удалось показать и зной, и томную сонную негу, разморившую мир, и сладостное предвкушение удовольствия.
Интересно, кем он был, этот художник? Может быть, у него даже есть чему поучиться?
Лань Хуань решил, что стоит рассмотреть картинку ещё раз. Теперь уже он будет обращаться внимание только на технику рисования и ни на что иное.
К тому же он прочёл книгу едва ли на треть, а там может быть ещё много занятного. Даже наверняка — воображение автора становилось все изощреннее от рассказа к рассказу. Но теперь уже они вряд ли произведут на него сильное впечатление. В тот раз это было только от неожиданности.
Вечером Лань Хуань полез на полку с порочными книгами с ощущением, что не делает ничего непозволительного и им движет только стремление к знаниям.
Он не стал читать книгу на лестнице и отправился с нею за стол. Там устроился как обычно и откинул потрепанную обложку.
Лань Хуань предвкушал что-то захватывающе, но следующие несколько рассказов его разочаровали: они оказались об императорском гареме и были интересны лишь подробностями из жизни наложниц, полной интриг и козней. Лань Хуань честно прочитал все, хотя и было скучновато. От обычных сочинений, рассказывающих о жизни во дворце, эти отличались только пространно описанными любовными играми. Наложницы ублажали друг друга и своего господина разными прихотливыми способами, но как будто бы по обязанности — в них не чувствовалось ни страсти, ни огня. Некоторые их выдумки были странными, а другие скорее даже тошнотворными, чем возбуждающими, по крайней мере на взгляд Лань Хуаня. Он подумал, что, вероятно, все дело в том, что Император постоянно жаловался на пресыщенность наслаждениями, а девушки думали лишь о том, как бы развлечь его, из страха потерять высочайшую милость. В одном из рассказов особенно угодливая наложница даже выпила мочу своего господина, чтобы тому не пришлось утруждаться и вставать с кровати справлять нужду, а потом долго сосала его вялый член, чтобы возродить его к жизни. Восставшая в результате этих усилий плоть вызвала восторг и счастье у всего гарема.
После шло несколько рассказов о приключениях некоего молодого господина, искавшего услады в самых разных местах. Они показались Лань Хуаню увлекательней. Молодой господин был молод, весел и горяч, и от пресыщения далек. Он жадно стремился к тому, чтобы испробовать все удовольствия на свете.
Однажды молодой господин тоже оказался в покоях Императора, но это был другой Император, или тот же самый, но не в столь дряхлом возрасте. Этот Император от пресыщения не страдал, и его более привлекали красивые юноши, чем нежные наложницы, а молодой господин, как оказалось, был совсем не против и подобных развлечений. В рассказе подробно и со вкусом описывались страстные ласки и жаркие поцелуи, как будто не было ничего необычного в том, что любовным играм предаются двое мужчин. Лань Хуань и не думал, что такое вообще бывает.
Читал он с любопытством и, если поначалу не очень понимал, что может происходить между мужчинами помимо объятий и поцелуев, то благодаря подробным описаниям вскоре все стало совершенно ясно.
К тому же рассказы дополнялись картинками. На одной из них молодой господин склонился над раскинувшимся на постели Императором, захватив губами головку его члена.
На другой странице была картинка, где молодой господин стоял на четвереньках, а Император толкался членом ему в зад.
Казалось бы, нечто похожее было и на рисунках, изображающих соития мужчин и женщин, еоторые Лань Хуань видел во множестве и уже пропускал, не задерживая взгляда, но в этот раз происходящее непонятно волновало. Может быть, своей необычностью?
Рассказ закончился: молодой господин отправился в очередное путешествие по весенним домам Поднебесной. Это показалось Лань Хуаню не особенно занимательным, и он решил пролистать книгу до конца, чтобы узнать, не вернется ли молодой господин к Императору. Или, может быть, встретит другого мужчину — так было бы еще интересней.
Он так увлекся, что не заметил, как кто-то вошел в библиотеку.
Дядя всегда ходил очень тихо, и его присутствие Лань Хуань почувствовал только в последнее мгновение каким-то чудом или скорее — благодаря долгому опыту. Молниеносным движением он кинул книгу в цянькунь за миг до того как дядя вошёл в комнату.
Лань Хуань воззрился на дядю с ужасом. Тот смотрел на него с недоумением.
— Что ты делаешь?
Лань Хуань понимал, что выглядит странно. Он сидел за пустым столом, перед ним не было ни бумаги, ни книги.
— Я задумался, — сказал он.
— Куда же устремились твои мысли?
Отвечать нужно было без заминки.
— Я думал о том, что происходит между людьми.
— Кто-то огорчил тебя?
— Нет. Это не касается меня, скорее — прочитанного недавно.
Дядя молча смотрел на него, и Лань Хуаню казалось, что тот видит его насквозь. Он уже почти готов был признаться, что именно происходящее между людьми занимает его мысли, но дядя вдруг отвел взгляд и произнес:
— Хорошо. Раз уж ты здесь, пойдем, поможешь мне.
Он отправился вглубь библиотеки, жестом велев Лань Хуаню прихватить с собой лесенку, которая так и стояла у стеллажа с порочными книгами. Лань Хуань испуганно ахнул про себя. Дядя шел впереди размеренным шагом. Глядя на его идеально прямую спину, Лань Хуань думал: догадался он или нет? Но ведь на стеллаже стоят разные книги, а пустое место на верхней полке, кажется, не так уж и заметно…
Дядя подошел к стеллажу с лекарскими трактатами, какое-то время перед ним размышлял, потом попросил Лань Хуаня подняться и снять несколько книг. Открыл одну, нахмурился, велел поставить на место и снять другую, потом произнес:
— Отсутствие равновесия между жизненными силами может служить проникновению отравляющих потоков, тогда духовные каналы становятся путями перемещения болезнетворного начала.
Лань Хуань замер на лесенке, потом потянулся и достал крайнюю книгу слева.
— Достопочтенный Мин советует ледяной источник, побуждающий Золотое Ядро работать лучше для усиления потока ци, а также успокаивающий и очищающий кровь чай из лепестков красного пиона и шалфея.
Он обратил взгляд на дядю, глядящего на него снизу вверх с непонятным выражением лица, и добавил:
— Для не совершенствующихся — только чай. Особенно в холодное время года.
Дядя протянул руку, и Лань Хуань вложил в нее книгу. Он отогнал от себя мысль, что на самом деле дядя ждал от него другую книгу, и постарался улыбнуться светло и безмятежно.
— Спускайся, — сказал дядя. — Тебе пора отправляться к себе и готовиться ко сну.
Лань Хуань очень надеялся, что у порога библиотеки они расстанутся, но все не закончилось так просто — дядя решил проводить его до ханьши. Они шли неспешно, дядя ничего не говорил, но Лань Хуань чувствовал его недовольство: дядя всегда умел показать его без всяких слов.
Они прошли почти половину пути, когда тот спросил вдруг:
— Какое Правило было сегодня необходимо для твоего самосовершенствования?
Лань Хуань удивился. Когда-то давно у них был ежедневный обычай: каждый раз перед сном дядя задавал этот вопрос ему и Лань Чжаню, а они должны были вспомнить прошедший день и подобрать нужное Правило. Но с тех пор минуло несколько лет. Почему дядя вспомнил об этом сейчас?
Лань Хуань задумался. Он мог бы назвать любое Правило, но игра не была такой уж легкой: отвечать требовалось искренне и хорошо подумав, небрежность дядя всегда замечал.
— Достигая безмятежности в сердце, успокаивать ум.
— Что ж, хорошо, — дядя кивнул. Но Лань Хуаню показалось, что он не особенно им доволен.
— Как твой рисунок?
— Рисунок?
Лань Хуань вспомнил картинку, где молодой господин касался губами возбужденного члена Императора.
— Тот, над которым ты работал сегодня в беседке, — объяснил дядя. — Я хотел бы взглянуть на него.
Лань Хуань опустил взгляд.
— Я не закончил.
— Почему?
— Тушь замерзла, отогревать ее у меня не хватило терпения.
Дядя молчал, глядя куда-то перед собой. Но в этом случае Лань Хуань точно знал, что следует сказать.
— Завтра я напишу иероглиф “терпение” сколько учитель сочтет нужным.
Дядя по-прежнему ничего не говорил и он продолжил:
— После чего закончу рисунок.
Они расстались у ханьши. Дядя выглядел усталым и, поклонившись на прощание, Лань Хуань тоже задал ему вопрос, чего никогда еще не делал раньше:
— Какое Правило могло бы помочь сегодня вашему самосовершенствованию?
Он испугался, что дядя рассердится на такую вольность, но тот лишь посмотрел на него удивленно и чуть заметно улыбнулся. И он тоже задумался перед ответом.
— Не уклоняться от трудностей. Доброй ночи, А-Хуань.
Закрывая за собой дверь, Лань Хуань подумал, что, может быть, их старую игру следовало бы продолжить: иногда все так непросто, что нужны подсказки.
Он приготовился ко сну, дождался звона колокола и лёг в постель. Некоторое время смотрел в потолок, а потом накрылся одеялом с головой и зажёг светящийся талисман, надеясь, что свет не будет заметен из окна. Раз уж книга у него с собой, нужно долистать ее до конца и узнать все же, нет ли там того, что он хотел.
Ничего интересного в книге больше не нашлось: автор все чаще стал повторяться, а закончил истории о похождениях молодого господина просто на том, как тот покинул очередной весенний дом и отправился дальше.
Можно было закрыть книгу и устраиваться спать, исполняя то самое Правило сегодняшнего дня, но вместо этого Лань Хуань в волнующем предвкушении перевернул страницы к середине, и книга услужливо открылась именно там, где Император поцеловал молодого господина, а потом шептал ему на ухо нежности: как он красив и как прекрасно сложен, как приятно обнимать его и как хочется поскорее лечь с ним в постель. Слова, обращенные к выдуманному персонажу, кружили голову, словно если бы предназначались ему самому. Лань Хуань перевел взгляд к картинке на соседней странице, медленно провел пальцем вдоль нарисованного члена и будто почувствовал тепло и упругость живой плоти. Во рту стало сухо, и сильнее забилось сердце. Лань Хуань закрыл книгу и улегся на спину, стараясь выровнять дыхание. Почему ему нравится именно это? Почему то, что казалось увлекательным при первом прочтении книги, больше не вызывает даже любопытства? Почему именно теперь хочется представить себя на месте одного из персонажей? С мужчиной. Не с женщиной…
Пусть книга была дочитана и больше не расскажет ничего нового, Лань Хуаня это не печалило: воображение всегда помогало ему домысливать что угодно и сейчас тоже изменило все так, как ему было нужно.
Благородный юноша из первого рассказа влюбился не в служанку, а в слугу. И это они ласкали друг друга в беседке, разморенные зноем и страстью, а за ними подглядывал сосед, который через некоторое время не удержался и присоединился, и вовсе не оказался лишним.
Лань Хуань отважился пойти еще дальше и представил себя одним из любовников, и тут место другого как-то сам собой занял Не Минцзюэ. Лань Хуань замер от неожиданности, все внутри словно обожгло, и дыхание перехватило. Нужно было бы выкинуть непотребное из головы, но фантазия против воли летела дальше, и вместо этого Лань Хуань представил, как обнял бы Не Минцзюэ, как коснулся бы губами его губ и сказал бы ему, что он самый красивый и никого нет на свете лучше него. Воображать себе такое было упоительно и сладко, и настолько ужасно, что Лань Хуань решил в отчаянии, что все равно уже, и впервые не стал вести себя правильно. Он сжал в ладони член — хватило нескольких движений, чтобы излиться, и это было так необычно и так невозможно хорошо, что он не смог сдержать стон. На мгновение даже потемнело перед глазами и ему показалось, что он умирает.
Лань Хуань порывисто вздохнул — и все равно, и прекрасно даже, пусть бы сейчас вся сила покинула его, и он бы умер, все равно он не станет заклинателем, все равно умрет, если и не сейчас, так через несколько лет, слабым и жалким, все равно, пусть: он неправильный, он не такой как нужно, он не достоин быть главой клана и вообще никем. Он не внял предупреждению, жизненные потоки пришли к разладу, и болезнетворная сила уже внутри.
Все плохо, все просто кошмарно, он влюблен в своего друга. Только одно утешает: что никто не сможет заглянуть в его мысли и узнать об этом. Такое не под силу даже дяде.
Утром Лань Хуаня ждали ледяной источник, триста иероглифов “терпение”, дописанная картина и преобразившийся мир. Все теперь было не таким, как раньше: слишком много новых ощущений и мыслей, непонятной легкости одновременно с безнадежной и смиренной обреченностью. Лань Хуань думал, что так, наверное, должен чувствовать себя человек, приговоренный к смерти, которому уже нечего терять и нет нужды заботиться о будущем.
На уроке он так далеко унесся раздумьями, что не услышал вопроса, который задал дядя, и очнулся, только когда тот подошел к нему и, опустившись рядом, взял руку, чтобы проверить пульс. Дядя хмурился, другие ученики смотрели с удивлением и любопытством: такого еще не случалось, чтобы Лань Хуань отвлекся на уроке.
Лань Хуань поднял несчастный взгляд на дядю.
— Почему ты не сказал, что чувствуешь себя плохо? — сурово спросил тот. — Отправляйся к себе и займись медитацией.
Лань Хуань хоть и понимал, что дядя всего лишь пытается спасти его репутацию, но в самом деле ощутил себя больным. Голова горела, и дышать было трудно. Медитация помогла на время отбросить все ненужное и достичь умиротворения, но после тревожное ожидание чего-то плохого вернулось. Он знал, что дядя не оставит просто так случившееся сегодня.
Вечером дядя зашел к нему. Принес специально заваренный чай, и Лань Хуань скорбно замер, когда почувствовал горький запах полыни.
— Я умираю? — спросил он.
Дядя с досадой поморщился.
— Что за глупости? С чего ты взял? Ты ничем не болен, я не нашел никаких нарушений ни в твоем пульсе, ни в течении ци. Но ты до крайности рассеян. Что мешает тебе сосредоточиться?
Лань Хуань подавленно молчал все время, пока дядя наливал ему чай. Ещё не сделав и глотка, он чувствовал невыносимую вяжущую горечь во рту. Полынный чай способствует сосредоточенности. А еще он изгоняет злых духов. Может быть, все дело в злых духах?
— О чем ты думал на уроке? — спросил дядя, протягивая ему чашку.
Лань Хуань коснулся губами краешка чашки и едва сумел сохранить спокойствие на лице. Потом решился и сделал глоток. Невыносимо мерзко. Злые духи сразу же должны были издохнуть, а если и нет, то покинуть его тело с ужасом и воем.
Не следовало усугублять свои проступки ложью, и он сказал:
— О Минцзюэ.
Дядя явно не ожидал такого ответа и очень удивился.
— О Минцзюэ? А что с ним?
— Я скучаю по нему, — печально сказал Лань Хуань. — Мне его не хватает.
На лице дяди появилось знакомое выражение бесконечной усталости, но еще как будто бы и облегчение.
— Вот уж не думал, что тебе так нравится бестолково проводить время, шатаясь по горам и в Цайи, — проворчал он. — Если бы ваше общение способствовало какой-то пользе, так ведь нет — сплошь глупости и шалости. Как вижу, тебе заняться нечем. Следует увеличить время на тренировочном поле, пока вдвое — а там посмотрим. Также изучишь трактаты достопочтенного учителя Мин и составишь новые рецепты от желчной болезни и кроветворное. Подходят к концу запасы некоторых трав, нужно найти замену, а до весны еще далеко.
— Как прикажет учитель… — Лань Хуань поклонился.
— И я надеюсь, ты сможешь вернуть себе ясность мыслей самостоятельно, не вынуждая меня тратить время на совместную медитацию. Будешь пить полынный чай дважды в день, утром и вечером, пока я не сочту, что твое состояние улучшилось.
Дядя проследил, чтобы Лань Хуань допил чай. Тот очень старался не давиться. Чудодейственная ли сила целебных трав явилась тому причиной или радость, когда пытка закончилась, но он в самом деле почувствовал себя бодрее. О чем и сообщил дяде.
Дядя величественно поднялся. Перед тем как уйти он сказал:
— Если я буду тобой доволен, думаю, мы сможем поехать в Нечистую Юдоль в конце весны. Траур к тому времени закончится.
Лань Хуань снова поклонился. Он не знал, нужно ли это. Ему, наверное, не стоило бы видеть Не Минцзюэ. Но ему так сильно хотелось его увидеть! А что, если, как только они встретятся, наваждение пропадет? И все будет как раньше? Лань Хуань подумал, что ничего на свете ему не хотелось бы больше.
Он лег в постель и повторял про себя Правила, пока не уснул.
Он должен научиться делать вид, что с ним все хорошо: ужаснее ничего и быть не может, если дядя заставит его заняться совместной медитацией, — мысли его он не узнает, но невозможно будет скрыть смятение чувств. Дядя прочтет его так же легко, как открытую книгу.
Зима и весна прошли в учебе и работе. Времени думать о чем-то другом не оставалось. Лань Хуань так уставал, что, укладываясь в постель, засыпал сразу же, едва голова его касалась подушки, и сны видел редко. Он старался изо всех сил вести себя безупречно, но дядя все равно почти всегда был им недоволен. Наверное, он не слишком хотел ехать в Нечистую Юдоль. Говорили, что характер главы Не совсем испортился, общаться с ним и вести дела стало еще сложнее. Может быть, он не будет рад видеть учителя Ланя, который не смог помочь его жене. Может быть, он не будет рад дружбе Лань Хуаня и Не Минцзюэ. Что же тогда?
Делиться своими сомнениями с дядей Лань Хуань не решился. Как оказалось — правильно: дядя не тревожился в отношении Цинхэ Не, даже напротив — сказал однажды, что собирается убедить главу Не отправить Не Минцзюэ в Облачные Глубины на все лето, а лучше — на год, и больше не позволит ему отрывать того от учебы, когда вздумается.
— Его наследнику уже пятнадцать, а кроме как саблей махать — он ничего не умеет. Теперь, должно быть, забыл и то немногое, чему его удалось научить. Нужно бы забрать и младшего — этого вообще ничему не учат.
Дядя говорил так уверенно, будто вопрос уже решен. Может и так… Дядя умел быть убедительным, ему не особенно отваживались перечить не только его ученики.
Как же будет чудесно, если Не Минцзюэ приедет в Облачные Глубины на все лето! Думать о том, что его могут оставить здесь даже на год, Лань Хуань не стал, чтобы не слишком разочаровываться потом. Он постарался не показывать радости, но, наверное, не смог — дядя нахмурился и сокрушенно покачал головой. Он ничего не сказал, но Лань Хуань и так услышал его голос у себя в голове: когда уже ты научишься сохранять достоинство? Твой брат гораздо младше тебя, а умеет вести себя более сдержанно.
***
В Нечистой Юдоли как будто все было по-прежнему. Их встретили радушно и почтительно. Глава Не выглядел таким же, как и всегда — суровым и мрачным. Рядом с ним стоял Не Минцзюэ, старающийся во всем походить на отца. Недоставало только госпожи Не — та почти всегда выходила встречать гостей, и пустота на её месте между мужем и сыном показалась Лань Хуаню бездонной и страшной, словно темная пропасть между вершинам гор.
Не Минцзюэ изменился — он стал выше ростом, почти сравнявшись с отцом, еще больше раздался в плечах, лицо его сделалось жестче, и тверже стал взгляд. Он был таким же, как раньше, но будто и немного другим, за год как-то вдруг превратившись из мальчишки в мужчину. И без того много думавший и переживавший, какой будет их встреча, Лань Хуань смотрел на него затаив дыхание.
Раскланявшись, глава Не с дядей отправились в зал для почетных гостей, где все было приготовлено для отдыха и чаепития.
А Не Минцзюэ вдруг счастливо улыбнулся и тут же перестал выглядеть строгим и взрослым.
Он отправился Лань Хуаню навстречу, и в какой-то момент тому показалось, что он обнимет его. Но тот только хлопнул его по плечу, как если бы они виделись вчера.
— Хорошо, что вы наконец здесь. Знаешь, где я был вчера весь день и сегодня все утро? В библиотеке! — сказал он, уводя Лань Хуаня за собой. — Перед приездом учителя Ланя отец заставил меня читать. Представь: не глядя вытянул книгу с полки и велел прочитать целиком за один день. Чтобы ему перед учителем было не стыдно. Он будто решил, что я читать разучился. Ты знаешь, что это оказалась за книга?
Лань Хуань удивленно распахнул глаза.
— Боюсь предположить.
— Сборник рекомендаций, как принимать приплод у крупного рогатого скота в сложных случаях.
— И ты прочел?
— Конечно, — хмыкнул Не Минцзюэ. — Попробовал бы я перечить отцу. Теперь перед учителем точно не будет стыдно, если вдруг он спросит, что же такое полезное для самосовершенствования я прочел за последнее время.
Лань Хуань рассмеялся.
— Нет, знаешь, было даже интересно, — продолжал Не Минцзюэ. — Я узнал, что делать, к примеру, если теленок идет ногами вперед, или если у коровы не хватает сил его вытолкнуть. А еще там есть рисунки чудовищ, которые рождаются у коровы, если в ее тело вселяются злые духи. Теленок с двумя головами. Ты видел такое? Я — нет. Жутковато даже… Так вот, если это случается, нужно как можно быстрее провести очищающий обряд, чудище и мать убить и сжечь.
Лань Хуаню слушать его было забавно: какие же разные книги они читали. Даже мелькнула мысль, не поделиться ли с Не Минцзюэ своими открытиями.
— А что же достопочтенный Не Сянъин, — спросил он, — был освобожден от занятий с вами?
— Да как же. Весь год по утрам читал нам с Хуайсаном какие-то нудные трактаты о духовности. Хуайсану хоть бы что — он рисовал в это время или что-то свое читал, держа книгу на коленях. А мне приходилось слушать. И попробуй только не изобразить достаточно внимания — получишь тростью по голове. Отец весь год нашими успехами не интересовался, а вчера вдруг решил, что я ничего не делал и за меня будет стыдно. Велел пересказать последний трактат, а у меня из головы все вылетело. Наша библиотека не чета вашей. Ничего интересного нет. Как хорошо было, когда книги мне приносил ты. Помнишь мемуары военачальника Му, разбившего малыми силами огромную армию на перевалах Лушань? Вот это было потрясающе! Но я не стал отцу о них рассказывать — он разозлился бы еще больше.
Они посмотрели друг на друга. Взгляд Не Минцзюэ был открытым и ясным и искрился весельем, но почему-то смотреть ему в глаза крайне смущало. Так никогда еще не было раньше… Но раньше Лань Хуань и не скрывал от него ничего. Видимо, все дело в этом.
— Почему же? — пробормотал он, опуская взгляд. — Му Тун — великий военачальник. У него есть чему поучиться.
— Потому что это не относится к духовности, — строго сказал Не Минцзюэ.
— Дядя собирается убедить главу Не отправить тебя в Облачные Глубины. Если все получится, я снова буду приносить тебе книги. Я нашёл много интересного.
Лань Хуань вспыхнул и закусил губу. Он вовсе не то имел ввиду, о чем сам подумал. И Не Минцзюэ уж точно не догадается, о чем он подумал, если он сам себя не выдаст. А если выдаст — Не Минцзюэ примется его расспрашивать и не отстанет, пока не добьется ответа. Вот тут он узнает много нового о своём друге. Можно себе представить, как удивится.
Не Минцзюэ в это время на Лань Хуаня не смотрел и его метаний не заметил.
— Отпустит, — сказал он. — Иначе не стал бы заботиться, какое там мнение обо мне у учителя Ланя.
— Дядя хочет забрать и Хуайсана.
Не Минцзюэ удивленно поднял брови.
— А его-то зачем? Хотя, может быть, только Лань Цижэнь и сможет заставить этого лентяя учиться. Паршивец делает только то, что хочет.
Лань Хуань не мог понять, рад ли Не Минцзюэ отправиться в Облачные Глубины, но спросить не решился. Почему-то ему казалось, что не очень. Уж точно не так, как Лань Хуань. Что ему там… Здесь его дом, здесь свобода, ночные охоты, здесь все, что он любит. А в Облачных Глубинах только бесконечная учеба. И Правила.
Не Минцзюэ увлеченно рассказывал, какие заклинательские техники освоил, о поединках, о чудовищах и нечистых тварях, с которыми ему довелось сразиться прошедшей зимой, о том, как недавно ходил со старшими адептами в город на ярмарку, впервые после траура, пил наравне со всеми, а потом не помнил, как добрался домой и страшно переживал, что узнает отец. Все это только подтверждало печальные предположения Лань Хуаня.
— Ты очень устал с дороги? — спросил Не Минцзюэ. — Если нет — пойдем на тренировочное поле. Покажу кое-что новенькое.
Он хитро улыбнулся.
— Тебе это точно будет полезно. Всем известно, что Ланьские техники уступают нашим.
— Да неужели? — усмехнулся Лань Хуань, принимая игру.
— Что толку в пустой болтовне? Давай сразимся и проверим!
Лань Хуань шел с ним рядом, чувствуя все большую легкость. Напряжение и страх отступали. Все будет хорошо. Не Минцзюэ такой же, как раньше, родной и близкий, лучший друг. А все, чем Лань Хуань мучился прошедшую зиму — развеет ветром. Он тоже сумеет стать прежним.
На тренировочном поле занимались старшие адепты, но места там было и для них достаточно. Не Минцзюэ огляделся и вдруг воскликнул:
— Ого, там дева Фэн!
Лицо его осветилось нежной улыбкой, и Лань Хуань обратил взгляд в ту сторону, куда он смотрел.
Ошибиться было невозможно. На поле тренировалась только одна девушка. Рослая и крепкая, одетая в темно-зеленое с серым, она сосредоточенно рубила обтянутый воловьей шкурой манекен, очень ловко управляясь с саблей. Лань Хуань подумал, что она похожа на покойную госпожу Не, какой та могла быть лет пятнадцать назад.
Эта девушка одна из Не. Почему Лань Хуань никогда ее раньше не видел?
— Кто это? — спросил он.
— Приглашенная адептка. Она у нас с зимы. И не смотри, что совсем юная — она очень сильный боец. Осталась сиротой в шестнадцать лет, была странствующей заклинательницей, многое повидала. И многому меня научила. Если честно — это она научила меня тому, что я хотел показать тебе. Но я тоже кое-что придумал, чтобы ее обойти.
Дева Фэн, словно почувствовав их взгляд, обернулась и улыбнулась, помахала им рукой. Не Минцзюэ махнул ей в ответ.
— Ну что, молодой господин Не, сразимся? — послышался ее звонкий голос.
— Почту за честь! — крикнул Не Минцзюэ.
— Так даже лучше, если ты увидишь наш бой со стороны, — поспешно проговорил он, поворачиваясь к Лань Хуаню. — Смотри внимательно, а потом я тебе все покажу еще раз!
Лань Хуань промолчал, только кивнул — боялся, что стоит сказать хоть слово, и голос выдаст его.
Все изменилось чуть больше, чем он думал.
Не Минцзюэ и дева Фэн сошлись в поединке, и это было красиво, как танец. Они сражались почти на равных, так слаженно, будто хорошо изучили друг друга. Лань Хуань знал манеру Не Минцзюэ атаковать и защищаться — в их спаррингах было мало неожиданностей, хотя они всегда старались придумать и отработать что-нибудь новое. И сейчас Лань Хуань прекрасно видел, что Не Минцзюэ перенял у девы Фэн. Все, что касается навыков боя, его друг схватывал быстро и ловко использовал.Так же, как и всегда, Лань Хуань смотрел на него с восхищением, но было и что-то еще — зубастое и злое, грызущее сердце, мешающее дышать.
Бой не был долгим. В конце Не Минцзюэ с радостным воплем приставил кончик сабли к горлу девы Фэн. Та притворилась, будто сдаётся, а потом ловко сделала ему подсечку, и они оба с хохотом повалились в грязь и потом некоторое время лежали рядом пытаясь отдышаться.
Лань Хуань смотрел на них завороженно и очнулся, когда больно стало в груди, тогда только поняв, что не дышал. Он глубоко вздохнул, но стало лишь хуже. Зубастое и злое вонзилось еще сильнее.
Что с ним такое? Как жутко, невыносимо стыдно. Как недостойно. Он ведь не собирался ничего говорить Не Минцзюэ. Не хотел, чтобы тот знал. Он твердо намеревался как можно скорее уничтожить в себе все недозволенное. Так вот сейчас — самое время. Выжечь огнем, раздавить, как едва пробившийся из земли росток. И порадоваться за друга, который встретил девушку, которая ему нравится. Пусть она его старше — разве это имеет значение? Они подходят друг другу.
Они так смотрят друг на друга…
Еще какое-то время Не Минцзюэ и дева Фэн сидели рядом, что-то бурно обсуждая. Потом Не Минцзюэ неохотно поднялся, кивнул в сторону Лань Хуаня, словно извиняясь, что ему нужно уйти.
— Ты все видел? — спросил он, подбегая. — Как тебе?
Глаза его блестели, и раскраснелись щеки, он что-то продолжал рассказывать, возбужденно и радостно, и Лань Хуань пытался изобразить внимание, но получалось, вероятно, как-то не очень.
Не Минцзюэ умолк, глядя на него удивленно и растерянно, и Лань Хуань впервые по-настоящему пожалел о том, что не научился как должно скрывать чувства — дядя был прав, когда ругал его.
Он справится со всем, но не сейчас. Не сразу. Ему нужно немного времени. Совсем чуть-чуть.
— Ты чего? — спросил Не Минцзюэ.
Лань Хуань с усилием улыбнулся.
— Прости, должно быть, я все же устал с дороги.
Не Минцзюэ смотрел на него все более тревожно, и он поспешил добавить:
— Все хорошо, но я бы хотел отложить тренировку.
— Как скажешь, — кивнул Не Минцзюэ. — Приказать приготовить чай?
— Благодарю, не стоит. Мне будет достаточно уединения и недолгой медитации.
Не Минцзюэ смотрел на него так, словно видел впервые. Неудивительно: Лань Хуань сам понимал, что говорит и выглядит странно. Как чужой. Или как если бы из него вынули душу. Лань Хуань слышал, так бывает, когда злые духи вселяются в человека. У него не отрастает вторая голова, он почти такой же, как всегда, но не совсем — ведет себя подозрительно. В этом случае исправить ничего нельзя. Даже если изгнать духов, прежним человек не станет — часть души никогда не вернется. Нужно как можно скорее провести над ним очищающий обряд, убить и сжечь.
Не Минцзюэ понимал, что что-то не так, но не мог сообразить что. Некоторое время он молча шел рядом, потом сказал:
— Давай завтра полетим на Синлу? Подеремся с мертвецами?
— Хорошо.
Лань Хуань готов был обещать ему что угодно, лишь бы как можно скорее остаться одному. Убить себя и сжечь хотелось все больше.
В молчании они дошли до самых ворот крепости. Не Минцзюэ мрачнел и хмурился, похоже, уже всерьез обижался.
— Ладно, — проворчал он, — если так хочешь — оставайся один, а я вернусь на тренировочное поле.
Лань Хуань пытался придумать, что сказать. Он хотел, чтобы Не Минцзюэ ушел. И не хотел, чтобы он уходил. Тем более на тренировочное поле.
Не Минцзюэ не дождался его ответа, развернулся и отправился прочь.
Лань Хуань горестно вздохнул. Что же он за друг такой? Какой же он скверный человек!
Ничего, к утру он непременно придумает, как извиниться…
Лань Хуань неспешно и с достоинством пошел в сторону жилых покоев, сосредоточившись только на том, как выглядит со стороны. Спину прямее. Подбородок выше. Взгляд спокойный и слегка мечтательный, будто немного за пределы этого мира. Да, и еще — мягкая улыбка. Идеальный молодой господин, достойный восхищения.
Скрывшись в гостевых покоях, которые всегда принадлежали ему, когда он бывал в Нечистой Юдоли, Лань Хуань уселся в позу для медитации и некоторое время просто сидел так, чувствуя огромное облегчение от того, что наконец остался один и никто его не видит. Можно не притворяться и не держать лицо.
Всего лишь миг слабости, и горло сжалось от обиды и горечи, в глазах закипели слезы. Лань Хуань всхлипнул и закрыл рот ладонью.
Не смей жалеть себя!
Он крепко стиснул зубы, потом зажмурился и сделал глубокий вдох. Теперь — медленно выдохнуть. И снова вдох. Сосредоточиться только на этом. Вдох. И выдох. Отринуть суетное. Очистить разум.
Ци быстрее потекла от Золотого Ядра, вымывая все темное, все что горит и мучает, оставляя приятный холод и пустоту. Еще небольшое усилие, и можно посмотреть на себя со стороны, насквозь, будто через воду, направить ци туда, где она нужнее, выровнять потоки. Ну, хотя бы теперь понятно, что никаких злых духов внутри нет…
Оболочка мира треснула, как яичная скорлупа, и разлетелась на осколки. Там, где властвуют силы, нет жалкой плоти, нет низменных чувств — вообще никаких нет, там только чистота и ясность. Там все просто.
Когда Лань Хуань открыл глаза, было уже совсем темно. Но он не стал ложиться спать: после медитации он не нуждался в отдыхе.
Лань Хуань зажег курильницу, потом согрел чай и вышел на веранду, прихватив с собой циновку. Ночь была холодной и звездной, чашка с чаем приятно согревала ладони. Так хорошо, так спокойно… Час тигра — то недолгое время, когда в Нечистой Юдоли наступала тишина. Лань Хуань подумал, что еще никогда не встречал рассвет вот так в одиночестве в Цинхэ Не, и решил считать это символичным. Он наблюдал за тем, как рассеивается тьма и мир пробуждается сначала птичьим пеньем, потом мычанием коров и людскими голосами. Небо светлело и наливалось нежной голубизной. На миг все замерло в предвкушении и вдруг в едином порыве потянулось навстречу восходящему солнцу. Когда теплый луч коснулся его щеки, Лань Хуань улыбнулся и счастливо вздохнул. Дышалось легко и свободно. И впереди были только свет и радость.
Утро и в самом деле выдалось солнечным и теплым и обещало хороший день.
В приподнятом настроении Лань Хуань отправился к Не Минцзюэ сразу же, как только позволили приличия, и застал его за завтраком. Не Минцзюэ выглядел сонным и хмурым — солнечное утро, похоже, нисколько его не вдохновляло.
Лань Хуань уселся напротив и налил себе чай. Не Минцзюэ смотрел на него с недоверием, давая понять, что удивлен его сияющим видом.
Лань Хуань улыбнулся ему немного смущенно.
— Чудесное утро.
— Угу, похоже дождя не будет, — согласился Не Минцзюэ, откусывая от булочки.
— Как поживает господин Нао-Нао? Я не слышал его сегодня утром.
— Его съели.
— Какая жалость.
— Он стал слишком стар и перестал топтать кур. — Не Минцзюэ усмехнулся. — Но ты прав: из уважения к прошлым заслугам следовало позволить ему умереть своей смертью.
— Мясо оказалось слишком жестким? — посочувствовал Лань Хуань.
— Невероятно. И невкусным. Будто бумагу жуешь.
Они улыбнулись друг другу. К счастью, Не Минцзюэ никогда надолго не обижался.
— Полетим на Синлу? — спросил Лань Хуань. — Погода прекрасная, и до вечера можно много успеть.
— Давай. И надо поторопиться: там может быть много работы.
На хребте Синлу, почти у самой границы владений Цинхэ Не, располагался семейный некрополь глав Не. О нем мало кто знал даже из адептов клана, не говоря уж о посторонних, исключая разве что самых близких друзей. Не Минцзюэ однажды посвятил в эту тайну Лань Хуаня, взяв с него слово, что тот никому о ней не расскажет.
Для того, чтобы оградить его от любопытных, некрополь был окружен трудно проходимым лесом, зловещими слухами и ходячими мертвецами. Те не были настолько сильны и опасны, чтобы в самом деле причинить кому-то вред: убежать от них ничего не стоило бы даже ребенку, но страшные истории, которые распространяли по ближайшим деревням, живописали темных тварей и свирепых чудовищ, способных разорвать любого, кто сунется дальше подножия. На недоуменные вопросы, когда же Цинхэ Не справится с этой напастью, внятного ответа отчего-то никогда не находилось. Ждите и надейтесь. Заклинатели стараются, но твари постоянно появляются снова. Не иначе как на Синлу лежит какое-то проклятие, притягивающее зло.
Помимо этого некрополь охраняли адепты Не, обычно дежурившие по одному или по двое. В обязанности их входило также приглядывать за лютыми мертвецами и прочей нечистью. Темная сила Синлу порой притягивала опасных тварей, которых в самом деле следовало уничтожать. Если такое случалось и стражи не могли справиться сами, к ним прибывала подмога.
Иногда Не Минцзюэ и Лань Хуань тоже летали на Синлу проверить, насколько там спокойно, но больше — для развлечения. Почти всегда к ним навязывался и Не Хуайсан. Сражения с нежитью мало его привлекали — он брал с собой все для рисования и сачок для бабочек. Не Хуайсан любил путешествия, к тому же у подножия Синлу были красивейшие виды, а в конце лета еще и море ягод, полностью принадлежавшее только ему.
Не Минцзюэ собрался быстро, осталось зайти к Лань Хуаню, взять меч и флейту. У гостевых покоев обнаружился Не Хуайсан, сидящий на веранде на той самой циновке, на которой Лань Хуань встречал рассвет, и выглядящий крайне уныло.
— Я так и знал, что вы куда-нибудь соберетесь, — сказал он. — Я с вами.
И, прежде чем Не Минцзюэ начал бы возражать, добавил:
— Последние дни свободы — вы должны взять меня собой, иначе потом вас замучает совесть.
— Так ты едешь в Облачные Глубины? — спросил Лань Хуань.
Не Хуайсан сделался еще грустнее и тяжко вздохнул.
— Отец вчера сказал мне об этом. — Он жалобно посмотрел на Лань Хуаня. — Когда я пришел к нему, там был и учитель Лань. Он так смотрел на меня, что я понял: мне конец.
— Не бойся, — улыбнулся Лань Хуань. — Дядя выглядит суровым, но он добрый человек…
— Где-то очень глубоко в душе, — вставил Не Минцзюэ.
Лань Хуань бросил на него укоризненный взгляд.
— …И справедливый. Поначалу тебе будет трудно, но потом привыкнешь.
— Можно привыкнуть вставать в начале часа кролика? — спросил Не Хуайсан с недоумением.
— Можно, если не засиживаться до ночи. Когда ложишься рано, то и вставать на рассвете легко.
Не Хуайсан вопросительно посмотрел на брата. Тот скептически покачал головой.
— Не переживай. Вряд ли ты там долго задержишься. Учитель Лань быстро тебя выгонит за лень и разгильдяйство.
— Оно может и к лучшему, — буркнул Не Хуайсан.
— Ага, возвращайся поскорее домой, и пусть всем за тебя будет стыдно. Позорище.
Не Хуайсан еще сильнее надулся и, не желая больше с Не Минцзюэ говорить, пошел в комнату вслед за Лань Хуанем.
— Сичэнь-гэ, можно я полечу с тобой?
Не Хуайсану нравилось летать и он умел сам, но боялся подниматься высоко, да и угнаться за старшими ему было сложно.
— Конечно.
Лань Сичэнь закрепил за спиной ножны и сунул за пояс флейту.
— Ты же не бросишь меня там одного, правда? Будешь помогать? — жалобно спросил Не Хуайсан.
— В Облачных Глубинах? Обязательно. Все будут тебе помогать. И ты непременно найдешь друзей.
Не Хуайсан подавленно молчал.
Глядя на него, Лань Хуань вспомнил, как Не Хуайсан попытался подружиться с Лань Чжанем, которого однажды они с дядей взяли с собой в Нечистую Юдоль. Не Хуайсан радостно бегал вокруг гостя кругами и болтал без умолку, рассказывая сразу обо всем на свете. А Лань Чжань был настолько глубоко потрясен и Нечистой Юдолью и Не Хуайсаном, что совсем замкнулся в себе. Он тогда впервые покинул Облачные Глубины, и для него стали суровым испытанием и такая безудержная общительность, и необходимость жить в чужом доме. В итоге Не Хуайсан, кажется, стал его бояться. С тех пор прошло несколько лет. Вряд ли, конечно, они и теперь подружатся, но в Облачных Глубинах много учеников из разных кланов и с разными характерами — с кем-нибудь Не Хуайсан непременно сойдется.
Взлетев в небо, Не Хуайсан сразу же забыл о своих несчастьях. Он воображал себя птицей, пел и размахивал руками, словно крыльями. И на сабле с братом, и на мече с Лань Хуанем он привык летать с раннего детства и нисколько не боялся. А Лань Хуаню пришлось постараться удерживать равновесие и следить, чтобы Не Хуайсан не свалился. Младший Не, казалось, не особенно изменился за прошедший год: в росте прибавил совсем немного, но как-то заметно потяжелел, или так показалось с непривычки. При этом еще нужно было не отставать от Не Минцзюэ и не смеяться — Не Хуайсан не попадал в ноты, но пел старательно и громко. В общем, такой полет вполне мог сойти за хорошую тренировку в условиях приближенных к боевым.
Не Хуайсан остался у подножия Синлу на своей любимой поляне, вместе с холстами, тушью, кисточками, сачком и корзинкой со сладостями. Говорить ему, чтобы был осторожен не требовалось — Не Хуайсан прекрасно знал это и сам. Однажды он заблудился, когда увлекся погоней за бабочками, и так испугался, что больше не уходил от знакомого места ни на шаг. А еще был случай, когда к нему вышел мертвец, настолько медлительный и вялый, что Не Хуайсан долгое время только следил за ним краем глаза, не отрываясь от рисования и надеясь, что чудище само уйдет. Чудище однако не уходило, тепло живой плоти слишком уж манило, и Не Хуайсан, разозлившись, проткнул его саблей, но вынуть ее не смог. Мертвец с ревом ломанулся прочь, и потом пришлось его разыскивать, что, впрочем, оказалось нетрудно: с саблей в животе он далеко не ушел и быстро лишился силы. Отмывая брата в реке от зловонных кишок, Не Минцзюэ ругал его за то, что полез сражаться: лютый мертвец может только показаться слабым, но запросто нападет и поранит, а раны от его ногтей и зубов заживают плохо даже у заклинателей. А Лань Хуань тогда подумал, что Не Хуайсан не так уж слаб и труслив, как пытается казаться, и при случае вполне может за себя постоять.
На Синлу было тихо, не особо беспокоила даже привычная тревожность из-за темной силы, все более сгущающейся к вершине. На мертвецах Не Минцзюэ наконец показал Лань Хуаню новые техники боя, но никого из них убивать не было необходимости. Даже напротив, Не Минцзюэ сказал, что мертвецов как-то маловато и нужно их беречь, иначе скоро придется искать пополнение.
Неподалеку от некрополя был выстроен шалаш, рядом с ним стражи играли в кости. Увидев молодого господина Не, они повскакивали, наперебой твердя, что не теряют бдительности и никаких свирепых нечистых тварей в округе нет.
Это и без них уже было известно.
Не Минцзюэ сурово отчитал их и велел погасить костер, горевший слишком уж ярко. Дым столбом уходил в небо и мог быть заметен от подножия. Если кто-то увидит его, может и призадуматься, так ли уж на Синлу опасно, если там на вершине кто-то спокойно жжет костры. Потом Не Минцзюэ ненадолго ушел в некрополь, чтобы поставить палочки благовоний у поминальной таблички матери.
Солнце уже клонилось к закату, и пора было возвращаться, но не хотелось, и Лань Хуаню казалось, что друг его тоже не особо торопится домой. Где-то на полпути они устроили привал. Не Минцзюэ сказал, что его брат прав и следует насладиться последними днями свободы и съесть побольше конфет и пирожков — всем этим Не Хуайсан щедро с ними поделился.
И это было несказанно хорошо — сидеть с Не Минцзюэ рядом, прислонясь к дереву, и болтать ни о чем. Слушать его, смотреть на него, смеяться, прижиматься плечом к плечу. Прикасаться к нему всегда было волнующе приятно, теперь Лань Хуань понимал, почему. И очень хотел, чтобы день не кончался. Наверное, Не Минцзюэ хотелось того же. Он делил пополам все, что доставал из цянькуня: фрукты в карамели, пирожки и медовые шарики, каждый раз восклицая: “О, а вот это ты никогда не ел!”, “А вот это, помнишь, Хуайсан стащил для нас на празднике фонарей, когда нас за что-то наказали!”, “А это просто безумно вкусно и надо съесть, чтобы запомнить на все лето!” Лань Хуань все послушно съедал, хотя такое огромное количество сладостей было ему непривычно и уже делалось дурно.
Перед тем как уходить, Лань Хуань не удержался и вытер платком уголок рта Не Минцзюэ, испачканный карамелью. Это было немного неподобающей вольностью, но — не слишком. Голова кружилась от мысли, как было бы невероятно сладко, если бы карамель слизнуть… Конечно, не стоило думать о таком. Но на сей раз Лань Хуань хотя бы был уверен, что ничего ненужного не отражается у него на лице. Ну, почти был уверен. Потому что Не Минцзюэ его заботливость отчего-то смутила: он забыл, о чем говорил, и, вставая, поскользнулся, едва не упал, а потом долго ругался на новые сапоги, которые то ли малы, то ли велики — Лань Хуань не очень понял.
Когда они спустились к подножию Синлу, Не Хуасана на поляне не оказалось.
Подставка для рисования, кисти и тушница были на месте. Полупустая корзинка со снедью тоже никуда не пропала, не хватало только его самого и сачка для бабочек.
— Я его убью, — вздохнул Не Минцзюэ, оглядываясь по сторонам.
— Хуайсан! — крикнул он. Но ответом была тишина.
— Пойдем к реке, — предложил Лань Хуань. — Он может быть там: следит за стрекозами и забыл о времени.
Ходить к реке Не Хуайсану не возбранялось, до нее от поляны было около сотни шагов, и заблудиться было сложно.
У реки Не Хуайсана тоже не оказалось, и даже трава не была примята.
Не Минцзюэ пошёл вдоль берега и вдруг остановился, махнул Лань Хуаню рукой. Подойдя, тот увидел лодки, спрятанные в камышах так, чтобы их не было видно с реки.
Осторожно они подошли посмотреть — лодок оказалось три, все они были пусты. И возле них траву истоптали так, что становилось ясно, на берег вышли никак не меньше десятка человек. Трава уже начала подниматься, значит, с тех пор прошло немало времени.
Кто это мог быть? И что им могло быть нужно?
Лань Хуань вопросительно посмотрел на Не Минцзюэ, тот только покачал головой.
— Пойдем за ними, — сказал он тихо.
— Ты думаешь, они забрали Хуайсана? — спросил Лань Хуань, холодея.
Не Минцзюэ помолчал.
— Не знаю. Может, он спрятался где-то — очень на это надеюсь. Но надо выяснить, что происходит.
Следы поднимались по склону ровной цепочкой, так будто незваные гости точно знали, зачем они здесь, и у них был план.
Куда они направлялись, говоря по правде, было понятно — они шли к некрополю. Но как они узнали о нем? Кто мог выдать тайну? И зачем? Так или иначе, этих людей необходимо было остановить: если тайна раскроется, у клана Не будет много неприятностей. И нужно поскорее найти Не Хуайсана.
Стараясь не шуметь и в то же время двигаться быстро, Лань Хуань и Не Минцзюэ пошли по следу. Где-то на полпути к вершине, чуть в стороне от тропы они увидели прислоненный к дереву сачок. Значит, Не Хуайсан отправился следить за чужаками. Это внушало надежду, что с ним все хорошо и они встретят его где-нибудь по дороге.
Говорить об этом Лань Хуань не стал. Не Минцзюэ выглядел все более напряженным, наверняка уже успел представить себе много разного, что может ждать их в конце пути, и не предполагал счастливого конца.
Так и вышло. Они еще не добрались до вершины, а уже было ясно, что там произошло что-то страшное. В небо поднимался черный дым, воняло горелым мясом.
Когда они выглянули из-за деревьев, стало понятно почему: один из стражей лежал животом в костре, другой — с ним рядом, в луже крови: похоже, ему перерезали горло.
Двери в некрополь были распахнуты настежь, оттуда доносились грохот, вопли и ругань.
И вдруг — раздался пронзительный детский крик.
Уже больше ни о чем не раздумывая и не осторожничая, Не Минцзюэ кинулся туда, на ходу выхватывая саблю. Лань Хуань последовал за ним.
Если чужаки были обычными людьми, скорее всего, они с ними справятся.
Но сражаться не пришлось. По крайней мере — не с людьми.
В погребальном зале творился невероятный хаос: пол был усеян частями тел, люди, мертвые и живые, свирепо рвали друг друга, все были в крови, и разобрать, кто есть кто, было не сразу возможно. А по воздуху летали сабли, разящие, кажется, всех без разбору.
Лань Хуань бывал в некрополе раньше и знал, как он устроен. В ближнем ко входу зале в запечатанных гробах покоились сабли умерших глав Не. Скрытая ярость не позволяла им спать спокойно — сабли жаждали крови нечистых тварей, и для того, чтобы удерживать их, поверх гробов были уложены мертвецы, которые вот-вот должны были переродиться в лютых. Янская сила сабель не позволяла мертвецам закончить превращение и восстать, иньская сила мертвецов удерживала сабли в гробах. Путем проб и ошибок было подобрано идеальное сочетание для поддержания этого хрупкого равновесия.
Сейчас часть гробов была открыта. Разбойники, должно быть, явились в некрополь ограбить покойных глав великого клана. Увидев на гробах мертвецов, они, наверное, немного удивились, но не настолько, чтобы задуматься, и сбросили их на пол. И тут началось безумие: освободившись, мертвецы начали преображаться, сабли вылетели из гробов и устремились их убивать. Грабители, не понимая, что происходит, отбивались и от тех, и от других.
Не Хуайсан болтался в руках одного из разбойников. Когда Лань Хуань и Не Минцзюэ вбежали в зал, тот как раз собирался избавиться от мешавшего ему мальчишки и замахнулся на него ножом.
Не Хуайсан вцепился в его руку, пытаясь помешать, и что было сил заорал: "Помогите!"
Не Минцзюэ бросился к брату, уворачиваясь от разбойников и лютых мертвецов.
И тут двери в соседний погребальный зал, где покоились мертвые главы Не, выбило ударом невероятной силы.
На пороге стояла госпожа Не. Почему-то Лань Хуань нисколько не усомнился, что это она, хотя и не видел, в чем ее хоронили, а узнать ее было невозможно. За год в гробу плоть ее потемнела и иссохла, кожа обтянула череп, губы растрескались и обнажали оскаленные зубы.
Через распахнутые двери за спиной госпожи Не Лань Хуань видел, как открываются другие гробы и из них пытаются выбраться предки Не, умершие уже так давно, что многие из них, вываливаясь наружу и распадались на части. Но тем не менее — ковыляли или ползли туда, где их сабли бились с нечистью.
Госпожа Не оглядела зал пустыми глазницами и быстро нашла то, что искала, — мужчину и мальчика в его руках.
Одним прыжком она настигла разбойника, тот в ужасе отшвырнул Не Хуайсана прочь, но это не спасло ему жизнь. Нечеловечески быстрым движением госпожа Не схватила его за волосы, довольно рыча сжала его голову между ладоней и медленно раздавила, словно гнилой орех.
Лань Хуаня потом еще долго преследовали в кошмарах истошный вопль, а потом треск ломающихся костей.
Отшвырнув мертвеца, госпожа Не обернулась в сторону Не Хуайсана, который так и остался сидеть там, куда упал, прижимаясь спиной к стенке гроба.
— Мама! — в отчаянии заорал Не Минцзюэ, кидаясь к ним.
И этот крик заставил Лань Хуаня очнуться. Он выхватил флейту и начал играть “Упокоение”, против всех правил с первых же нот вкладывая в мелодию всю свою духовную силу. И вместо того, чтобы постепенно окутывать мертвых, связывая, замедляя и умиротворяя, музыка ударила, оглушая.
Лань Хуаню казалось, что никогда еще он так не играл. Настолько хорошо и правильно, так вдохновенно! Даже стало жаль, что его не видит дядя — наверняка он был бы им доволен, может быть, даже гордился бы! Лань Хуаня все более охватывало воодушевление, он чувствовал, что вот-вот взлетит, опираясь на музыку, как на духовное оружие. Лебин окутало серебряным сиянием, лепестки света срывались с нее и кружились вихрями, уносились прочь, туда где властвовала темная сила, и это было потрясающе красиво!
Мертвецы, те, что послабее, падали на пол и вяло шевелились, подобно перевернутым на спину черепахам, более сильные перестали чувствовать живых и бестолково бродили по залу. Те из разбойников, кто еще мог, воспользовались этим и поскорее рванули из некрополя прочь.
Госпожа Не застыла над едва живым от страха Не Хуайсаном.
Не Минцзюэ подхватил брата на руки и медленно отступал, не отрывая от матери взгляда. Госпожа Не следила за ними неподвижно, завороженная музыкой. Ярость как будто покинула ее, и сквозь сияние Лебин Лань Хуаню казалось, что ее ужасное лицо разглаживается и светлеет, пустые глазницы наполняются слезами и в них появляются живые человеческие глаза, полные сожаления и нежности.
Лань Хуань успел удивиться: неужели он оживил госпожу Не? Но тут голову его наполнил хрустальный звон и он все-таки взлетел. А может, и нет — было не совсем понятно. Перед глазами потемнело, звуки доносились словно издалека, он вдруг услышал голоса и испугался, что разбойники вернулись, но не мог ничего сделать: на него навалилась слабость. Странно, что он не упал.
Когда перед глазами прояснилось, Лань Хуань увидел главу Не и еще множество людей, одетых в серое с зеленым, и облегченно вздохнул. Все кончилось, и они живы, это чудо…
Времени прошло, должно быть, совсем немного. Лютые мертвецы еще бродили по залу, но сабли адептам Не удалось усмирить, их положили в рядок и накрыли талисманами.
На полу погребального зала грудами лежали человеческие останки, предки Не вперемешку с частями тел лютых мертвецов и разбойников. Разобраться кто есть кто, наверное, будет непросто.
Госпожа Не стояла там же, где ее настигло “Упокоение”, неподвижная, словно музыка еще звучала в ее голове, и столь же жуткая, какой поднялась из гроба.
Глава Не смотрел на нее, и лицо его было так страшно, что можно было подумать, что прямо сейчас у него случится искажение ци.
Он вдруг с яростью обернулся к Не Минцзюэ.
— Как ты мог поступить так со своей матерью?!
Не Минцзюэ вздрогнул как от удара и потрясенно посмотрел на отца.
— Вон отсюда все трое! — заорал глава Не.
Не Минцзюэ послушно отправился к выходу, уводя цепляющегося за него Не Хуайсана. Лань Хуань справедливо счел, что “все трое” относится к нему тоже и пошел следом. Голова кружилась, и к горлу подступала тошнота, но на воздухе стало полегче.
Несколько адептов Не вышли вслед за ними, решив, что нужно поскорее увести их прочь с глаз главы клана, и предложили отнести в Нечистую Юдоль на своих мечах.
Не Хуайсан сопротивлялся изо всех сил, когда его пытались оторвать от брата, и его оставили в покое. Не Минцзюэ сказал, что сможет долететь вместе с ним. А Лань Хуань счел за благо принять помощь, хотя и было стыдно. Но это все же лучше, чем упасть с меча.
Как вскоре выяснилось — нет, лучше бы он упал.
Его полет на чужом мече видел дядя. Тот отчего-то встречал их у ворот Нечистой Юдоли. Лань Хуань думал, что ничего кошмарнее того, что уже было, сегодня произойти не может, но теперь решил, что ошибался. Дядя смотрел на него холодно и с таким выражением лица, что не было сомнений в том, сколь жестоко он разочарован и что наказания не избежать.
— Иди за мной, — сказал он.
Дядя отправился прочь, Лань Хуань обернулся и увидел, как Не Минцзюэ передал брата матери и пошел куда-то, наверное, в свои покои. Хотелось догнать его, нужно было пойти с ним… Но пришлось следовать за дядей.
Дядя молчал, пока они не дошли до его комнат, и только когда закрылась дверь, произнес:
— Сигнальные талисманы дали знать, что покой некрополя нарушен. Что произошло?
Лань Хуань удивился: выходит дяде тоже известна тайна Цинхэ Не. Глава Не посвятил его?
Лань Хуань все рассказал, стараясь избегать подробностей. Он бы вовсе не стал упоминать, что играл “Упокоение”, но без этого общая картина совсем не складывалась и невозможно было бы объяснить, куда пропали его духовные силы.
Дядя велел ему сесть и устроился рядом, поднял его голову за подбородок и заглянул в глаза, потом взял руку и прощупал пульс. Лань Хуань тоскливо ожидал его вердикт.
— Скверно, — сказал дядя. — Ты не смог сыграть правильно одну из самых простых мелодий. Любой младший ученик справился бы лучше. Создается впечатление, что тебя никогда ничему не учили.
Возражать и оправдываться было бесполезно, Лань Хуань промолчал.
— Скажи мне, что было бы, если бы адепты Не не подоспели вовремя, когда ты лишился духовных сил?!
Дядя резко поднялся. И в этом случае ответ был ему не нужен.
— Передачей ци дело не решить, готовься к совместной медитации.
— Я мог бы справиться сам, не затрудняя учителя, — упавшим голосом проговорил Лань Хуань.
Дядя обернулся, и глаза его метали молнии.
— Это уж позволь мне решать! Иди приведи себя в порядок и немедленно возвращайся!
Лань Хуань поднялся и поклонился.
— Благодарю учителя.
Он отправился в свои покои и, только раздеваясь, заметил, что весь перепачкан кровью и гнилью.
Торопиться совсем не хотелось, хотя и не было никакого смысла оттягивать неизбежное, к тому же дядя разозлится, если он слишком задержится.
В бочке с теплой водой было так хорошо, что сразу потянуло в сон, но стоило только Лань Хуаню закрыть глаза, перед ним явилась мертвая госпожа Не. Он задохнулся от запаха гари, крови и разложения и едва сдержал приступ тошноты.
Он выбрался из бочки, оделся в чистое и отправился к дяде. Когда тот отпустит его, нужно скорее идти к Не Минцзюэ. Каково ему приходится сейчас — представить невозможно.
В совместной медитации главное не сопротивляться. Тогда все закончится быстрее, и дядя будет меньше злиться. Лань Хуань давно научился вести себя правильно. Но каждый раз вторжение в сознание было неприятно, пусть даже это происходило с самыми благими намерениями. Вроде бы, хорошо: ничего не нужно делать, кто-то многократно более сильный и умелый восстанавливает твои силы, исправляет потоки ци, делает сильнее Золотое Ядро. Но каждый раз Лань Хуаню казалось, будто его выпотрошили и вывернули наизнанку.
В этот раз, хотя бы дядя не стал говорить о его душевном разладе и необходимости учиться лучше управлять собой, он вообще ничего не говорил, кроме того, что велел отправляться к себе и готовиться ко сну.
Как будто бы он мог сейчас уснуть…
Уже смеркалось, и Лань Хуань рассчитывал дойти до покоев Не Минцзюэ незамеченным, но его привлек шум на храмовой площади.
Стараясь держаться в тени, он подошел поближе. На площади горели фонари. Там собрались адепты Не. Там был Не Минцзюэ. Там был и его отец.
Не Минцзюэ с застывшим взглядом и намертво стиснутыми зубами стоял перед главой Не. Тот говорил что-то гневное, но большую часть его речи Лань Хуань пропустил.
И он не поверил ушам своим, когда глава Не велел сыну опуститься на колени лицом ко входу в храм.
Вперед вышел кто-то из адептов с палкой для наказаний. Глава Не обернулся к нему и что-то сказал.
И тут, расталкивая людей, на площадь выбежал Не Хуайсан.
— Не надо! Пожалуйста, не надо! — закричал он. — Это я виноват! Я пошел следить за чужаками, хотел предупредить стражей, но не успел!
— Если ты виноват, стой и смотри, как твой брат получает наказание вместо тебя! — разозлился глава Не.
Давясь слезами, Не Хуайсан намеревался кинуться к Не Минцзюэ, но кто-то из адептов поймал его за плечо и заставил остановиться.
Его спины палка не касалась, но Не Хуайсан вздрагивал каждый раз, когда она опускалась на спину брата.
Лань Хуань насчитал пятьдесят ударов. И облегченно вздохнул, когда на этом все закончилось. Могло быть хуже. Глава Не никогда не скупился, когда дело касалось наказаний. Должно быть, считал, что этот урок проще всего усвоить.
— Проведешь ночь в храме, вымаливая прощение у матери, — сказал он.
Не Минцзюэ поднялся с колен чуть более тяжело, чем хотел бы, и поклонился.
Лань Хуань дождался, пока все разойдутся, вошел в храм и опустился на колени с ним рядом.
Он взял Не Минцзюэ за руку и думал, что тот воспротивится, но Не Минцзюэ только крепче сжал его пальцы.
В молчании и неподвижности они простояли до самого утра.
У поминальной таблички курились благовония, и Лань Хуаню казалось, что дух госпожи Не сейчас здесь и смотрит на них. Он думал, что в отличие от главы Не, она не сердится за то, что ее покой был нарушен, и уж точно не винит в этом сына. Сейчас, закрыв глаза, Лань Хуань видел перед собой не страшный лик свирепого лютого мертвеца, а ее истинный облик, тот, что показала ему Лебин. И Лань Хуань тоже просил у нее прощения. За все, что так горько и мучительно несправедливо. За то, что не смог оживить ее. За то, что она умерла так рано. За гнев главы Не и за разрушенный некрополь. За то, что он не слишком хороший друг для её сына и от него никакого толку.
Перед самым рассветом в храм вошел глава Не. Услышав приближающиеся шаги, Лань Хуань с Не Минцзюэ одновременно отдернули руки и сделали спины прямее.
Они не оборачивались, Лань Хуань смотрел прямо перед собой на курящийся над палочками дымок, но чувствовал спиной, что глава Не удивлен и рассержен, увидев его здесь. Но тот ничего не сказал и ушел. Зачем приходил — так и осталось загадкой.
Когда колокол пробил час дракона, в храм явился слуга сообщить, что наказание закончено, он же сопроводил Не Минцзюэ в его покои.
А Лань Хуань отправился к дяде. Было уже позднее утро, и он надеялся, что дядя занят какими-нибудь делами и ушел.
В специальном сундучке дядя всегда возил с собой большой набор лекарств и снадобий, казалось, на все случаи жизни. Сейчас этот сундучок стоял на столе в одной из отведенных для него комнат.
Лань Хуань вошел осторожно и прислушался — везде было тихо.
Он открывал ящички один за другим и пытался выбрать что-то подходящее. Почти ничего из снадобий не было подписано, дядя и так знал, что у него есть, а Лань Хуаню разобраться было сложно. Он подносил к носу настойки и мази. Тысячелистник и крапива… Алоэ… Толченая кора ивы… Ох, боги, полынь… Нет, это точно не надо.
Увлекшись, он не заметил, как кто-то подошел сзади, и едва не выронил все, что было в руках, услышав тяжкий вздох над плечом.
Дядя забрал из его рук часть кувшинчиков и взамен дал другие, и еще — коробочку с мазью и какое-то снадобье, растолченное в порошок и завернутое в бумагу.
— Это разведешь в теплой воде, намочишь ткань и приложишь к ранам. Но не более, чем на полпалочки. Потом — нанесешь эту мазь.
Лань Хуань сложил все в цянькунь и низко поклонился.
— Благодарю учителя.
Он не хотел, чтобы кто-то его видел, поэтому тайком пробрался через сад и впервые в жизни залез в комнату к Не Минцзюэ через окно.
Тот лежал ничком на кровати, точно так же как пришел, — одетый, разве что скинул сапоги.
Лань Хуань зажег курильницу, засыпав в нее травы, укрепляющие тело и дух, потом подогрел чайничек и развел в тазу для умывания порошок, что дал ему дядя.
— Встань, пожалуйста, — сказал он Не Минцзюэ. — Мне нужно посмотреть на твою спину.
— Не нужно, — буркнул Не Минцзюэ. — Все заживет само и очень быстро. И мне нисколько не больно. А если и больно — так и надо. Я заслужил.
— Нет.
Не Минцзюэ приподнялся на локте. Он, наверное, хотел быть суровым и злым, но лицо помялось о подушку и выглядело несчастным, глаза опухли и покраснели.
— Нет? Вот как! Это ты так решил?!
Лань Хуань стоял над ним с тазиком в руках.
— Если вода остынет, пользы в снадобье не останется. Будет обидно, что я зря это все тащил.
Не Минцзюэ резко сел и развернулся к нему спиной.
— Да делай что хочешь.
Лань Хуань откинул его волосы, стянул с плеч клановую накидку, потом осторожно снял успевшую присохнуть к ранам рубашку.
Все было не так уж плохо: похоже, Не Минцзюэ не били в полную силу, но спина уже становилась зловеще багровой, и кое-где кожа лопнула. Не больно ему, ну конечно…
— Было несправедливо наказывать тебя, — сказал он, садясь с ним рядом и прикладывая к воспаленной коже пропитанную снадобьем ткань. Шалфей и мята должны быстро унять боль.
Не Минцзюэ вздохнул — прикосновение прохладной ткани было приятно.
— Нет. Отец прав: я вел себя глупо. И помощь не призвал, и сам не смог остановить разбойников.
— Всего важнее было спасти Хуайсана.
Не Минцзюэ помолчал.
— Нет. Всего важнее то, что тайна некрополя могла быть раскрыта. Сбежавших разбойников удалось отловить с большим трудом. А что, если бы они смогли покинуть Синлу? Я должен был подумать об этом. Я не подумал. Да и Хуайсана я не смог защитить. Я ничего не смог. И если бы не ты…
Лань Хуань фыркнул.
— Дядя страшно мной недоволен.
— Почему это?
— Я все делал неправильно и лишился духовных сил. Не появись вовремя адепты Не, мертвецы бы меня разорвали.
Не Минцзюэ усмехнулся.
— Вот это точно несправедливо.
— Нет, все правильно.
— Мертвецы стали медлительными, как осенние мухи. Я понимаю, почему ты не берешь меня в расчет, но даже такой никчемный заклинатель, как я, мог бы с ними справиться. Ну, разве что…
Он не договорил, но Лань Хуань понял, о чем он думает.
— Госпожа Не не причинила бы нам вреда, — сказал он.
Не Минцзюэ замер, и Лань Хуань почувствовал, как напряглись его плечи.
— Что ты можешь знать…
— Я знаю, что ее дух настолько силен, что она вернулась, чтобы защитить вас. Она не стала лютым мертвецом, она… Она была… — Лань Хуань запнулся, не зная, как лучше сказать, — собой. Пришла по своей воле.
— Я думал, она убьет Хуайсана, — мрачно сказал Не Минцзюэ.
— Нет, нет, она не сделала бы этого! — горячо возразил Лань Хуань. — Ты же видел все сам, она его защищала. Никто не поверит, но мы-то видели!
— Я видел, что твоя музыка остановила ее.
— Нет, не ее. Всех других, но — не ее. В ней не было темной силы. Поверь…
Лань Хуань говорил так убежденно, что почти уже начал верить себе сам. Все, что происходило в некрополе, было настолько безумно, что невозможно так уж просто понять и разобраться. Слишком много силы и темной и светлой, и все перемешалось. Когда-нибудь он подумает об этом еще раз. Ему не хватает знаний, он поищет их в книгах. Может быть даже поговорит с дядей.
— Твоя мама спасла нас, — сказал он. — Без нее мы бы не справились.
Не Минцзюэ повернулся и обнял его.
— Может, ты и прав, — прошептал он. — Да, ты прав. Мама не могла стать лютым мертвецом. Она была заклинательницей, лучшей из всех, кого я знал. Но я испугался, как никогда еще в жизни. Я не знал, что делать.
Лань Хуань прижал его к себе.
— Я тоже.
Не Минцзюэ глубоко вздохнул, будто всхлипнул, его щека была мокрой и горячей. Лань Хуань осторожно погладил его по волосам, стараясь не задеть спину, и хотел еще что-то сказать, но губы Не Минцзюэ вдруг скользнули по его щеке и прижались к губам. Лань Хуань ужаснулся: что он творит?! — и не сразу осознал, что это не он, это Не Минцзюэ сам целует его!
Лань Хуань был потрясен и растерян, и не знал, что ему делать, только сердце колотилось все сильнее.
Не Минцзюэ отстранился, глядя на него испуганно и виновато.
— Прости, я не должен был…
Лань Хуань вцепился в его плечо, не позволяя отодвинуться.
— Нет, пожалуйста, хочу еще. Я так часто представлял себе это, что не могу поверить, но все равно…
— Ты представлял?
— Почему это тебя удивляет?
Лань Хуань потянулся к нему, закрыв глаза и затаив дыхание, коснулся губами губ, чуть раздвинул их языком, скользнул им по кромке зубов.
Не Минцзюэ прижал его к себе сильнее. Поцелуй из нежного становился все более жадным, не хватало воздуха, все внутри плавилось от жара. И даже не думалось уже, что все это немыслимо и невозможно. Не думалось вообще ни о чем. Только бы не отрываться, пусть бы прошла целая вечность.
— Ох! — вдруг воскликнул Лань Хуань и отпрянул. — Повернись.
Сколько же прошло времени? Наверное значительно больше, чем полпалочки, но, может, и нет. Лань Хуань не мог сосредоточиться, перед глазами плыло, и дрожали руки. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и снял со спины Не Минцзюэ примочки — раны выглядели по-прежнему распухшими, но, может быть, все же чуть меньше, — потом кончиками пальцев, едва касаясь, нанес мазь.
— Стало лучше?
— Значительно, — хмыкнул Не Минцзюэ.
Лань Хуань улыбнулся и прижался щекой к его плечу, там где не было следов от палки.
— Я думал, тебе нравится дева Фэн, — пробормотал он.
Не Минцзюэ удивленно обернулся.
— Ты что, она мне все равно как сестра.
Он притянул Лань Хуаня к себе, снова заключая в объятия и утыкаясь носом куда-то ему в висок.
— И она, наверное, вообще ничего такого от мужчин не хочет… Фэн Цю не особо рассказывала, но я и так понял: ей очень непросто пришлось, когда она после смерти родителей одна осталась. Не было никого, чтобы ее защитить. А сама она — не сразу научилась… Знаешь, как она попала в клан? Я в городе был по делам, услышал шум на площади, пошел посмотреть. Она сидела раненая и избитая до полусмерти, сжавшись у трактирной стены. Горожане ее сначала из лука расстреляли, а потом добивали камнями, тоже с расстояния, потому что подойти боялись.
— За что? — в ужасе выдохнул Лань Хуань
— К ней сын трактирщика полез, она не рассчитала немного и убила его ненароком. Наши же — они слов не понимают: если видят, что девка одна, значит все можно. А то, что она заклинательница, дурак этот не сообразил. Сам виноват, конечно… Я Фэн Цю забрал и принес в Нечистую Юдоль. Лекари очень старались, чтобы ее с того света вытащить. Может быть, когда-нибудь она оттает, сможет полюбить кого-то. Но… Не знаю, если честно, тут у нас нет никого, кто был бы ее достоин.
— Так ты не с ней научился целоваться.
— Ох, нет, — простонал Не Минцзюэ. — Это я тебе не все рассказал про свой поход на ярмарку. Парни затащили меня в цветочный дом. Не нужно было столько пить — так бы я не пошел. Противно ложиться с кем-то, к кому не чувствуешь ничего. И кто к тебе ничего не чувствует — притворяется только, да и то не особо старается.
Не Минцзюэ чуть отодвинулся и посмотрел на Лань Хуаня.
— Если бы только я мог подумать, что ты со мной хотел бы… Но я это подумал только вчера. У тебя такой взгляд был, когда мы конфеты ели, что мне уже тогда захотелось тебя поцеловать.
— Ты мог бы, — улыбнулся Лань Хуань.
— Ну, я решил, что мне показалось. Как-то трудно было поверить.
— Почему?
Не Минцзюэ помолчал немного, глядя на него задумчиво.
— Ты помнишь Линь Ми, дочку трактирщицы из Цайи? Она к нам липла, но в то же время при взгляде на тебя каждый раз теряла дар речи. Однажды, когда ты вышел, я спросил ее, уж не влюблена ли она в тебя. Думал, она смутится. А она посмотрела на меня как на умалишенного и сказала, что ты как божество, как недоступный лунный свет, о тебе и помыслить невозможно что-то низменное. Я тогда подумал, что она права, так и есть…
Лань Хуань не дал ему договорить.
— Я не хочу быть лунным светом! — проговорил он расстроенно. — Или пусть — для кого-то буду, но не для тебя! Как ты можешь так думать, ты же знаешь меня всю жизнь!
— Я знаю тебя всю жизнь, — согласился Не Минцзюэ, беря в ладони его лицо. — Ты лучше всех и лунный свет, стыдно думать о тебе что-то непристойное, с этим ничего не поделать, просто знай.
Он снова поцеловал его, и Лань Хуань, счастливо вздохнув, прильнул к нему, отвечая уже смелее и более умело — оказывается, этому очень быстро можно научиться. Было уже не так волнующе и страшно, горячая сладость патокой растекалась по телу, пусть и не верилось по-прежнему, что это все не сон и не фантазия и можно делать то, о чем мечталось и что он считал невозможным: целовать, обнимать, гладить, где хочется, и смотреть, не думая о том, как бы себя не выдать.
Лань Хуань провел рукой Не Минцзюэ по бедру и вспыхнул, случайно коснувшись его крепко стоящего члена. Он поспешно руку убрал, но тут же вернул обратно, прижал чуть сильнее и услышал, как Не Минцзюэ довольно вздохнул.
Лань Хуань коварно улыбнулся и сполз с кровати на колени.
— Ты что? — прошептал Не Минцзюэ.
Лань Хуань развязал тесемки на его штанах.
— Я ведь говорил тебе, что читал кое-что интересное. Сейчас узнаешь, о чем это было, — проговорил он, надеясь, что голос не дрогнет от волнения.
— Ничего себе, — удивился Не Минцзюэ. — И такое есть в вашей библиотеке…
Лань Хуань вытащил его член и осторожно провел по нему ладонью. Не Минцзюэ затаил дыхание и невольно подался вперед, чуть раздвигая ноги. Лань Хуань наклонился и коснулся губами головки. Перед глазами плыло от смущения, лицо горело и смотреть сейчас Не Минцзюэ в глаза Лань Хуань бы ни за что не решился, но, к счастью, этого не требовалось и можно было изображать самоуверенность. Лань Хуань обхватил головку губами, попытался вспомнить, как это было у молодого господина с Императором, но не смог. И он просто делал, что хочется, облизывая, посасывая, забирая в рот так глубоко, как возможно, пытаясь по наитию понять, что лучше, и было невероятно приятно слышать, как Не Минцзюэ стонет, как закусывает губы, стараясь быть тихим, и нетерпеливо толкается ему в горло, как учащается его дыхание, — это убеждало, что он все делает правильно, и придавало смелости.
Поняв, что Не Минцзюэ вот-вот готов излиться, Лань Хуань выпустил его член изо рта.
Тот недовольно застонал.
— Еще немного, не останавливайся.
— Но ведь нельзя.
— Что?
— Проливать семя. Так написано в трактатах о самосовершенствовании.
Не Минцзюэ был так потрясен, что сел ровнее и посмотрел на него. Лань Хуань тоже поднял на него взгляд, подумав, что наверное должен выглядеть сейчас крайне непристойно, сидя между его ног и с возбужденным членом у рта. Может быть, странно в такой момент говорить о самосовершенствовании. Но в трактатах заклинатели всегда заботились прежде всего об этом.
— Ерунда, — сказал Не Минцзюэ. — Со мной это случалось много раз. С тобой разве нет?
— Не всегда получалось, но я старался останавливаться вовремя.
— О боги, Лань Хуань, — вздохнул Не Минцзюэ, откидываясь назад и опираясь на локти. — Ты правда лунный свет, ты что-то невозможное. Никто от этого не слабеет. Если бы так — у нас бы не было ни одного хорошего заклинателя. Я расскажу тебе потом, какую жизнь ведут все, кто не Лань.
Лань Хуань подумал, что у него в качестве примера только дядя, воплощение целомудрия, и отец, который навещал маму очень изредка и только для того, чтобы обзавестись потомством. И этого, конечно, недостаточно. А уж о тех, кто не Лань, он и правда не знает ничего.
— А сейчас — продолжай! — взмолился Не Минцзюэ. — Давай же!
Лань Хуань не стал возражать. Он сжал его член в руке, Не Минцзюэ ахнул и семя брызнуло Лань Хуаню на руки и на лицо. Это было потрясающе и очень волнующе. Лань Хуань облизнулся. Потом с слизнул семя с пальцев.
Не Минцзюэ наблюдал за ним, стараясь выглядеть серьезным.
— Ты теперь точно станешь сильнее, — сказал он. — Верный способ.
Он поднял его с колен, поцеловал и затянул на кровать.
— Но не думай, что я готов быть слабее тебя. Сейчас я верну себе потерянное.
И он стянул с Лань Хуаня штаны.
***
Через несколько дней они отправились в Облачные Глубины. Уехали бы и раньше, но после приключений в некрополе Не Хуайсан заболел и несмотря на усилия лекарей несколько дней провалялся в постели, горя в лихорадке.
Однако как только ему стало лучше, он заявил, что хотел бы покинуть Нечистую Юдоль поскорее.
Глава Не не возражал, он был занят: адепты Не занимались восстановлением некрополя, к тому же там планировалось многое изменить и переделать, чтобы усилить защиту.
Большую часть времени глава Не проводил на Синлу и лишь накануне отъезда вечером призвал сыновей к себе, чтобы дать напутствие и выразить надежду, что они будут достойными учениками и не опозорят клан.
Не Хуайсан все время выглядел печальным и мрачным и оживился только, когда собирал в дорогу все необходимое: любимые книги, принадлежности для рисования, коллекцию вееров и новую красивую одежду, тщательно подобранную по сочетанию цветов.
Однако большую часть из этого пришлось оставить.
Бросив холодный взгляд на сборники легкомысленной поэзии, учитель Лань сказал, что книг в Гусу Лань достаточно и младшим ученикам составлен список для чтения — на что-то другое времени не останется. Веера достаточно одного. А из одежды следует взять только нижние рубашки и штаны, потому что ученикам в Гусу Лань полагается форма белого цвета, отличающаяся только клановыми вышивками.
Выслушивая это, Не Хуайсан выглядел так скорбно, что Лань Хуань потом потихоньку сказал ему, что все не так страшно, по крайней мере, что касается чтения, и его любимые поэты в библиотеке Гусу Лань есть, а также хранится еще множество сокровищ, которые его непременно приведут в восторг.
Отправляясь в путь, Не Хуайсан собирался пристроиться на саблю к брату, но учитель Лань сурово пресек это, заявив, что он полетит сам.
Не Хуайсан так побледнел, что казалось вот-вот лишится чувств.
— Но я еще не вполне здоров… — пролепетал он жалобно. — Я не смогу лететь быстро и буду всех задерживать.
Лицо учителя Ланя нисколько не смягчилось.
— Ничего страшного.
Не Хуайсан подчинился и даже честно старался не отставать. Но в какой-то момент силы его иссякли и он начал падать, паря, как осенний лист, сорвавшийся с ветки.
Не Минцзюэ подхватил его и поставил к себе на саблю. Лань Хуань поймал его саблю и оставил себе: младший Не выглядел так, будто того и гляди с ним случится обморок, и вряд ли был способен ее держать.
Поднявшись высоко в небо, они быстро догнали остальных. Лань Хуань подумал, что по всему выходит, что Не Минцзюэ был прав и пролитие семени, даже очень многократное, нисколько не вредит самосовершенствованию, и даже напротив — в последнее время он замечал, что его духовные силы заметно возросли. Как-то он неправильно читал трактаты мудрецов? Или обмен янской силой с мужчиной идет на пользу? В трактатах почему-то ничего об этом не писали.
Просто так лететь было скучно, хотелось подняться выше облаков или поиграть в догонялки, но приходилось соблюдать приличия, как подобает достойным господам — дядя, хоть и делал вид, что в их сторону не смотрит, наверняка замечал все.
Лань Хуань с Не Минцзюэ выровняли полет так, чтобы держаться рядом, и улыбнулись друг другу.
Лань Хуань глубоко вздохнул, сердце забилось сильнее, когда он представил себе, что будет сегодня на каком-нибудь постоялом дворе, когда все разойдутся спать. В груди теплом разливалось счастье. И казалось, что жизнь впереди будет теперь совершенно прекрасна и полна только радости.