***
Лучи солнца с каждым днём всё меньше просачивались через узкую решётку окна. Зима полностью захватила Вестерос: землю, объятую гибелью и кровью. Днём четыре стены вокруг будто сужались в восприятии пленника, а ночью – приостанавливались, затягивая в тягостные размышления. Каждый камушек, любой изъян казался привычным до мозга костей. Мимолетные снежинки проскальзывали через щели, залетая в единичную камеру узника и принося ему капли жизни, с которой он прощался на протяжении нескольких недель. Джон Сноу — враг, изменник и убийца, — стал предателем для тех, с кем он сражался бок о бок против самой смерти. Люди, с которыми он видел разруху и страдания других, попросту отреклись от него, отвергая прошлое. Он помнит лишь кровь, крики и огонь. Много огня — пламени, которое молниеносно убивало граждан, невинных людей, стремившихся выжить в этом жестоком колесе правления. Крики женщин, детей, мужчин и младенцев молотом бились по разуму бастарда, и в те минуты он был бы счастлив родиться глухим или потерять слух в какой-либо из битв, чтобы никогда не встретиться с этим. А кровь, которая, казалось бы, была везде, вызывала жуткое чувство огорчения и страха. Ночами после, смотря на собственные руки, его мозг сам вырисовывал прошлые картины крови на запястьях. Тяжёлая бордовая жижа, которая осела немыслимо грузным пластом, не сможет исчезнуть из видений воина, который, должно быть, уже и привык к этому. Он примиряется со смертью, и на него нисходит покой. Внутренний крик страха давно покинул его, как только острое лезвие кинжала проткнуло бьющееся сердце Лорда-Командующего, который стремился открыть новые возможности миру. Умирая под падающим снегом, Джон смирился с бременем, которое упало на него с рождения и к которому привыкал столь долгое время. Сейчас он снова умирает, ловя морозные снежинки своим серым взглядом, в котором сквозило понимание. Его исцелили, не спрашивая; он продолжал жить, не сдаваясь. Из-за холода его рубцы начинали печь, а самый большой — у сердца, ныть, будто предощущая остаток жизни и готовясь к новой остановке. Остановке, уже конечной. Перебирая последние цельные мысли, Джон переставал думать о том, что случится дальше, да и будет ли то самое «дальше» для него. К нему никого не пускали, будто заставляя одиночество разрастаться в уже не здравых мыслях Бастарда. Он был рад этому, но тоска могла просачивалась в его сердце по ночам, когда мысли переходили в безоблачные воспоминания о родных. Большие добрые глаза Арьи, которые всегда заставляли Джона улыбаться, а руку — гладить её густые волосы истинной северянки; грация Сансы, которую Сноу всегда воспринимал с опаской, а её силу воли и духа — неизменно уважал; улыбка когда-то не сломленного Брандона, которого Белый Волк будет всегда воспроизводить в своей памяти, заменяя этим образом мрачного подростка в коляске; маленькая мордочка Рикона, его кудри, Кэйтелин и улыбку волчонка — Воин будет любить. Джон в последние, как ему казалось, дни своей жизни всегда старался вспоминать семью: Старков, Винтерфелл, Чёрный Замок. — Эти дети… Я слышал то, что не доносилось до тебя — крики, плач и животный страх, Дени, — Его взгляд мог лишь блуждать по фиалковым глазам Королевы, не наблюдая в них ни капли сожаления и здравого рассудка. Она, исказив в гримасе когда-то нежное и доброе лицо, прикусывала щеки, подходя ближе к своей любви, угрозе и обещанному принцу, смотря в его лицо с отличительными северными чертами. Дейнерис видела в выражении глаз Джона сокрытую злость, ужас и надежду на справедливость. Он помнил ее взгляд. Жуткий и озлобленный, исполненный отчаяния. Он помнил, как она искажала улыбку, когда вспоминала про последний полет на Дрогоне над Королевской Гаванью. До него до сих пор доносятся валирийские нотки её акцента при громкой речи перед сотнями воинов, когда Дейнерис Таргариен стояла на костях невинных. — Urnet luo buzdaro tolvio belma pryjātās! В тот момент наконечники копий звучно бились о влажную землю разрушенного Красного Замка. Безупречные, Дотракийцы гулко поддерживали свою Королеву, исполняя свои клятвы и долг, которому их обучали с рождения. Джон наблюдал, как оставшихся господ вели на казнь, а земля, пролитая кровью — впитывала её все больше и больше. Он видел горящие глаза Дейнерис, его Дени. Из мечтающей о справедливости и свободе девочки она обратилась в гневную Королеву возмездия, живущую лишь местью и безумием. — Жестокая справедливость, — не обременённые оковами былого долга, подданые говорили, что таково было слово лорда Тириона, обращённое к новой вере в надежде заговорить по праву наследника трона. И он сделал это. Посмотрев в последний раз в алчущие власти глаза, Джон пронзил жесткое сердце Таргариен, ломая её колесо правления, тем самым освобождая Вестерос от ещё одного безумца на троне. До сих пор он ощущал призрачный морок утекающей жизни, когда теплая кровь покидала тело Матери Драконов. Теперь его окружают Безупречные, которые за дверью эмоционально беседуют друг с другом о чём-то на Валирийском. Джон стал уже привычен к этому — смеху за спиной и осуждениям. В его чувствах ныне больше тлело безразличие, нежели бездействие. Дни и ночи протекали медленно и тягостно, тем самым отстраняя мысли от реальности. Он не мог сосчитать часы и дни, которые провёл в одиночной камере уцелевшего наполовину замка. Он был один, заточён глубоко в своих мыслях.***
— Давай, — ярко выраженный акцент одного из Безупречных пронзил разум Джона. Из узкой решётки просачивался маленький, будто неловкий луч солнца. Наступило утро. Звонкий скрип дряхлой двери окутал эхом всё прохладное помещение. Тяжело открыв сонные глаза, Джон поднял взгляд на двух полностью экипированных евнухов. Они провели в Вестеросе и подле Дейнерис приличное количество времени, поэтому знали несколько приказных слов на языке Джона. Не медлив, темноволосый узник встал на ноги, немного покачнувшись из-за резкого движения. Его тело ослабло, он становился уязвимым. Кудри, которые довольно сильно отрасли, теперь лезли в лицо. Поёжившись от белого зимнего света, Джон вышел за воинами. Всё это время они разговаривали на своём родном языке, изредка окидывая ссутулившегося узника едкими взглядами со скупыми ухмылками. — Пошевеливайся, Убийца, — сказал один из них, грубо толкая темноволосого мужчину в спину. Он повиновался, молча опуская голову. Джон не хотел даже смотреть на их лица, не хотел видеть в них эту злобу и презрение. Сейчас он лишь молча ступал за ними, подготавливая себя ко многому, что наверняка его ждёт. Второй воин, как понял Джон, не знал общего языка, поэтому всё, что ему оставалось — это кричать на языке Древней Валирии. Сноу из его яростной и презрительной речи разобрал лишь одно слово. Дейнерис незадолго до своего безумия начала практиковаться со своим любимым в языке её родных, поэтому этим навыком понимания древневалирийского Джон не полностью смог овладеть. Ступая босыми ногами по острому камню, Джон принялся размышлять, куда его могли вести. Холодный необработанный каменный пол слишком сильно впивался в загрубевшую кожу стоп: узник чувствовал, как волокна верхнего слоя кожи медленно раскрываются, начиная кровоточить. Сжав зубы, Бастард продолжал шагать. До определенного момента его никто не тревожил, не пытаясь даже общаться или устраивать допрос, лишь раз в день приносили какую-то похлёбку. Сейчас он понимал явно одно: его время пришло. Палач ждёт его, а оставшиеся соратники не коронованной Королевы желают лицезреть как голова бастарда Эддарда Старка полетит с плеч. Ноги пошатнулись, и Джона снова ударили тупым концом копья по спине. Он прогнулся от боли, поджимая губы. В горле пересохло, и мужчина хотел произнести тот самый вопрос, который последние недели или даже месяцы крутился у него в голове. Открыв рот, он пытался озвучить вслух всё, что хотел. Но что-то будто помешало ему, и Джон плотно закрыл рот, сглатывая ком разочарования. Все втроём вышли на свет. Ярко синий луч ударил в лицо северянина, и тот, сощурив глаза, ступил ногами на лёгкую изморозь снега, что едва покрывал землю. Поежившись, Джон продолжил идти, на этот раз ещё медленнее из-за холода и неимоверной боли, которая исходила от открытых царапин. Драконье Логово. Он отчётливо разглядел его издалека. Колоссальное сооружение на холме Рейнис, которое приказал построить Мейгор Таргариен. Оно давно разрушено, но Джон помнил рассказы мейстра об этом по-настоящему великом и красивом месте. Достопримечательность Таргариенов и их драконов. Сейчас же этот купол был наполовину развален, сохранились лишь колонны и ступени. Сейчас это место подходит больше для Арены приговора. — Что со мной будет? — Он и сам не понял, как быстро вопрос выскользнул из его уст. Затем он увидел два непонимающих взгляда Безупречных — его проигнорировали. Пытаясь не отставать, Джон смог разглядеть множество воинов, стульев и людей. Подходя ещё ближе, он рассмотрел несколько полотен с изображениями великих домов. Старки, Ланнистеры, Мартеллы, Тиреллы, Тарлли и другие вассалы. Он понимал одно. Его судьба сейчас решается перед всеми этими великими домами, и лорды, знающие и также не знающие Джона Сноу, начнут решать его судьбу. Как это было принято всегда. Медленно шагая за двумя безупречными, Джон понимал, что сидящая толпа даже не замечает его, ведь всё их внимание устремлено на человека, стоящего посреди круга. Тирион Ланнистер произносил какую-то пылкую речь, которая не доносилась до ошеломлённого Джона. Пара стоявших в колоне Безупречных заметила пленника — Сноу осмотрел каждого. Некоторых из них он узнал, ведь бился плечом к плечу с этими людьми, которые убивали ради своей королевы. Возле карлика стоял Серый Червь. Его чопорно прямая осанка чётко проглядывалась даже издалека. Джон не имел ни сил, ни желания вслушаться в речи Ланнистера. Его сознание не могло столь ясно мыслить, как хотелось бы. Внимание Джона было полностью приковано к его близким. Санса, Брандон и Арья сидели друг возле друга, будто отгородившись от всех домов. Они словно три волчонка вцепились в друг друга, давая отпор остальным. Джон неотрывно смотрел на каждого. Казалось, он знал их безупречно, но недели отречения от прошлого, настоящего и будущего в темнице заставили его позабыть столь родные черты своих близких. Арья заметила брата: её глаза будто блестели от тоски и печали, но лицо продолжало сохранять знакомое выражение обретённой силы воли и холодного ума. — …я всего лишь карлик, — с толикой самоиронии произнёс Тирион. Похоже, он уже истратил свои последние силы на самооправдания. Лорды, сидящие вокруг них, замолчали на мгновение. Из их выражений лиц нельзя было извлечь мыслей. Кто-то смотрел сначала на Тириона, потом на Серого Червя, который словно палач стоял и ждал, когда ему позволят привести приказ в исполнение. После, взгляды медленно и неуверенно переходили на Джона, который словно уставший и затравленный зверь хотел, чтобы всё это быстрее закончилось — результат этого “закончилось” его никак не волновал. Лорд Ройс. Джон хмыкнул, когда тот немного поёрзал в мягком кресле, в которое наверняка кое-как сел. К нему наклонился один из его знаменосцев и что-то прошептал на ухо, после чего тот будто нехотя краем глаза взглянул на Джона. Сам Джон не сводил взора со своих сестёр и брата. Он стоял, пытаясь держать голову ровно, чтобы ухватить каждую деталь их внешности и взглядов. Джон готов был сейчас пасть на колени от духовной и физической изнурённости, но последняя жажда проститься с родными держала его в узде. Бран как всегда отрешённо смотрел на него и выглядел так, будто ничто вокруг не могло поколебать его спокойствие. Санса и Арья о чём-то говорили, но узнать о чём — Джон не мог. — Джон Сноу, — вдруг подал голос Джон Ройс, — ты знаешь, почему ты сейчас здесь? Его тон звучал грубо и пронзительно. Он был воином, и голос его соответствовал сильному характеру и гордому нраву. Суровые черты лица дополняли серые пристальные глаза. Сноу отнял свой взгляд от Старков. Немного отрешённо он оглядел зал в поисках того самого человека, что окликнул его. Аррены сидели подле Старков, а Ройсы чудь дальше. Тёмные смиренные глаза Джона переместились на высокого мужчину с кустистыми бровями серого поседевшего цвета. — «Для приговора?..» — эта мысль уже стала Джону поперёк горла. Он изнурённо выдохнул и нахмурил брови.