Бессонные ночи

      Уже почти три часа прошло с момента объявления Лютером отбоя. Как правило, сразу после этого послушный Ньон незамедлительно направлялся в их с Ньеном комнату, тушил свет и ложился спать, без пререканий и даже мыслей об иных действиях. Но так было не всегда. В такие дни, как сегодня, этот робкий малыш осмеливался ослушаться приказа главы дома Айвори и часами сидел в тусклом подрагивающем свете свечки, перечитывая любимые романы и временами беспокойно поглядывая на пустующую кровать по соседству. За окном уже давно стемнело, затихли все звуки, не было слышно даже недовольных криков Рэндала, не желавшего так рано ложиться спать. Весь дом будто бы приостановил свою странноватую, загадочную жизнь и позволил своим жителям немного отдохнуть перед событиями, что готовит им завтрашний день. Не спал в этом доме один лишь Ньон. Чем дальше продвигалась стрелка часов, тем чаще он отвлекался от книги на неподвижную дверь. Он обязательно придёт, совсем скоро, ещё немножко подождать. Главное, чтобы Лютер не заметил такого вопиющего непослушания.       Во втором часу ночи хлипкая дверь распахнулась с оглушительным скрипом. От неожиданности пугливый Ньон, который уже начал засыпать под чарами нудных описаний всего и вся в романе, вздрогнул и с надеждой поднял взгляд. В комнату вошёл пошатывающийся Ньен. Разжав слабую хватку дрожащей ладони на дверной ручке, он тут же рухнул на пол и прошипел что ругательное.       Оба поняли друг друга без слов. Ньон молча вытащил из-под кровати маленькую аптечку и бутылку с водой и уселся на пол в позе лотоса рядом со снимающим толстовку Ньеном. Его вид был просто ужасен: на лбу и мягких розовых волосах запеклась кровь, ребра были усыпаны синяками и ссадинами, костяшки пальцев страшно покраснели. Когда Ньон впервые увидел его вот таким, он перепугался настолько, что расплакался от волнения, но лишних вопросов никогда не задавал. Со временем он почти привык к тому, что хотя бы пару раз в неделю едва живой Ньен придет домой только глубокой ночью; Ньона уже совершенно не волновали причины и мотивы, он лишь из раза в раз оказывал медицинскую помощь, ничего не спрашивая. Сегодняшний день был именно таким, ничего не изменилось. И порядок действий тот же самый. И снова нет ни вопросов, ни ответов.       Ньон с искренним сожалением осмотрел друга, заметив, что в этот раз увечий стало только больше. Ньен был неплохо сложен, несмотря на худобу, он был весьма силен, отчего и выглядел он намного более здоровым, чем его тощий бледный друг. Всё его тело сейчас было испещрено старыми, уже зажившими шрамами и совсем свежими ранами. На светлой коже они напоминали прекрасные алые цветы, распустившиеся прямо на живом человеке и пустившие глубоко в него свои корни. Парень одернул себя: аптечка уже ждёт, как и его пациент, который успел закурить сигарету подрагивающими, испачканными в крови пальцами. И Ньон приступил к работе. Проспиртрванной ваткой он нежно проводил по всем ссадинам, регулярно поглядывая на реакцию Ньена. Тот был совершенно равнодушен, задумчиво вдыхал едкий сигаретный дым и временами прикусывал губу. Синяки Ньон ничем не обрабатывал, только касался их кончиками пальцев, и горько улыбался. Пришлось перебинтовать лодыжку: рваная рана хоть и была неглубокой, был риск попадания инфекции, так что ее необходимо было промыть перекисью и наложить повязку. Судя по скривившемуся выражению лица, Ньену эта процедура мягко говоря была не по душе. Он отвернулся и слегка прищурился.       Наконец, с ранами на теле было покончено. На этот раз Ньон насчитал двадцать две штуки. Осталось только отмыть кровь на лице.       На самом деле, вид крови и увечий приносил Ньону нестерпимую, почти физическую боль. Ему было очень страшно прикасаться к багровым, запекшимся ссадинам, к желтоватым синякам и гематомам, но он из раза в раз превозмогал эти чувства и вновь доставал из-под кровати затасканную аптечку. Эмпатичному Ньону невыносимо было видеть чудовищные последствия страданий на чужих телах. Тем более на теле Ньена.       Смочив кусочек ваты прохладной водой из бутылки, Ньон робко подвинулся ближе к усталому приятелю. Его рука внезапно остановилась: он не знал, что делать дальше. Слишком близко. Лицо Ньена на расстоянии вытянутой руки было спокойно сонным, наверное, даже умиротворённым. Прямо под испачканной челкой видна была кровь, на правой щеке красовалась ещё одна (уже двадцать третья) ссадина; извечные же синяки под глазами лишь дополняли его и без того потрёпанный вид. Заметив, что его напарник слишком уж долго бездействует, он приоткрыл один глаз и, увидев растерявшегося Ньона, сжимающего в ладошке мокрую вату, усмехнулся.       — Смелее, — хрипло сказал он.       Чуть склонив голову, Ньен быстро схватил запястье напуганного парнишки и подтянул его ближе к своему лбу.       — Действуй.       Совсем опешивший от такого Ньон тут же покраснел, но принялся оттирать засохшую кровь на лице расслабленно закрывшего глаза Ньена. Он просто не мог ослушаться его просьб.       — Готово, — прошептал через пару минут он, с облегчением отодвигаясь подальше, и стал собирать аптечку обратно. — Пойдешь отмывать волосы?       — Не, в пизду, — отмахнулся Ньен, натягивая толстовку, — завтра успею.       — Как скажешь, — кивнул Ньон заталкивая аптечку обратно под кровать.       — Спасибо, кстати.       Ньон замер. Через несколько секунд он медленно встал и сел на кровать спиной к другу.       — Не за что...       Услышав эти тихие слова, Ньен умиленно улыбнулся. Он с трудом поднялся на ноги, и, подумав пару секунд, присел рядом с маленьким сгорбленным комочком смущения. Заклеенной тремя пластырями рукой он взял Ньона за подбородок и, притянув к себе, быстро поцеловал в уголок губ.       — Есть за что, я б давно ласты склеил, если бы не ты. А теперь давай спать, не очень хочется, чтобы завтра Лютер вставил нам пиздюлей за несоблюдение режима.       С этими словами он слабо похлопал приятеля по спине и улёгся на свою кровать, даже не расправляя одеяло. Через пару минут он уже тихонько сопел и лишь временами сжимал губы, очевидно от боли, которую доставляли ему все эти раны. Заснуть никак не мог только Ньон; он судорожно перебирал в пальцах ткань простыни, едва сдерживая подступившие к глазам слезы.       Ньон уже привык ждать возвращения Ньена часами и лечить его бесчисленные увечья. Только к поцелуям и теплым словам он не мог привыкнуть до сих пор.