Проверка на безопасность (Steampunk)

Проверка на безопасность Добро пожаловать в мир паровой энергии, где в небесах парят дирижабли, трубы огромных заводов уходят ввысь, а люди все больше зависят от технологий. Мир, разделенный на два континета — Вект на юго-западе, испещрённый пустынями и каменистыми равнинами, и Иссимор на северо-востоке, густо покрытый лесами и горами, где зима длится полгода. В центре этого мира, в Срединном море, высится легендарный Остров Машины, где в исполинской Цитадели запрятана главная реликвия планеты — Великая Машина. Этот вечный двигатель уже три тысячелетия питает города неиссякаемой энергией, а души миллионов людей — неистовой верой. Народ верит, что Машина была дарована им от Древних, и что она держит на себе весь миропорядок и приводит в движение каждое добродетельное сердце. Континенты давно поросли огромными империями, веками сменялись поколения и идеологии, но значение Машины до сих пор остается величайшей тайной человечества… 3101 год Эры Машины. Вект, Корпорация, город-курорт Эннингтон. Паровой перколятор тихо загудел, процеживая кипяток через концентрат цикория. Зазвенел сервиз; прозрачная чаша с красным ободком скользнула меж хрустальных ваз и легла на блюдце тонкой работы. Финики посыпались из бумажного пакета в эмалированную миску. Аромат еды и лакового дерева влился в общий ритм утра, растворяясь в неуловимом букете марьенских пряностей, спрятанных в сундучок. Аккуратная рука наклонила носик перколятора: насыщенный напиток наполнил чашу. Пар скользил над столом. Завтрак не был нужен — лишь этот изысканный перекус. Доктор Плейнвью вытер ладони и пронес поднос через свою столовую на лоджию. Кружевные занавески коснулись его, развеваясь на легком курортном ветерке. Стояла поздняя весна: солнце еще только начинало свой ход, а первые цветники уже вовсю благоухали в городских парках. Запах цветов дошел и до Альберта, пока он ставил поднос на столик и возвращался на кухню за полотенцем: вытирать руки от фиников. Наконец он сел. Перед ним, с открытой лоджии, простирался чудный вид города Эннингтон: от резиденции Амори на холме в северной части города, до кантонских садов, расположенных в низине слева. Древние мраморные монументы и современные дворцы были увиты плющом, и окружены виноградниками. Где-то вдали, в безоблачной лазурной дали висела группа дирижаблей — прогулочные корабли для богачей, с кафе и сигарными комнатами внутри. А прямо под ними серебрилась гладь озера Чалаппе, широкого, как целое море. Как следует насладившись открывшейся панорамой, доктор потянулся за книгой, лежащей на полке по правую руку. Это была классическая «Повесть о Шару» XXVI века, революционная драма, богатая на язык. В частности, Плейнвью нравились описания полевой медицины, изобилующие старомодными терминами. Книга раскрылась, сверкая закладкой (пропуском в Общество Натуралистов за 3085 год), а левая рука поднесла к губам горячий цикорий, остывший до приемлемой температуры. Проза захватывала и удивляла каждый раз по-новому, учитывая скрытые смыслы, спрятанные меж строк. Это был тот случай, когда тяжелые времена рождали великие таланты. Книгу пронизывал дух эпохи, и лишения эпохи Тирранона чувствовались словно на себе. Всё было иначе теперь, в сытые времена. Удивительно, но на зеленеющих холмах Эннингтона почти не водились насекомые, хотя климат здесь всегда был комфортным. Поговаривали, что местное муниципальное управление обрабатывало леса специальными пестицидами, чтобы избавить влиятельных граждан от снующих паразитов. Доктор был склонен полагать, что потоки горного воздуха порождали круговую циркуляцию на равнинах, что вынуждало вредителей эмигрировать на север. Первый финик растаял во рту, за ним провалился и второй. Полкружки напитка ушло. Плейнвью проверил оглавление: четыре страницы до следующей главы. Стоило ли остановиться там, или двинуться дальше? С одной стороны, 400 страниц еще было впереди, много материала, а с другой… Что это было, стук? Доктор отложил книгу и прислушался. Тишина. Шум мог раздаться из котельной, где вечно дребезжали трубы. Выждав несколько секунд, он снова взялся за книгу, но тут же раздался повторный стук, не этот раз настойчивей, громче. Как будто кулаком. Да, это определенно был человек. Доктор нехотя поднялся, инстинктивно отряхивая жилетку, и двинулся из лоджии в помещение, проходя просторные комнаты своего дома. Он прошагал через гостиную, где слева сверкнуло его отражение в декоративном зеркале над камином. Башмаки аккуратно обошли дорогой ковер, вышитый вручную, а затем остановились возле двери в котельную. За ней раздавался лишь мерный гул и тихое поскрипывание. Всё работало в штатном режиме. Врач пожал плечами и подошел к выходной двери. Она была обита стальными листами и оснащена многоступенчатым механическим замком. Возле нее — медный окуляр перископа, позволяющий разглядеть непрошеных гостей. Кто мог его посещать? Это была закрытая территория, доступ к которой осуществлялся через Управление частных дворов. Никто не смел его беспокоить в дни отпуска. Врач давал строгие инструкции на этот счет. Это мог быть управляющий, но обычно о таких визитах сообщалось заранее. Альберт прильнул к окуляру, настраивая фокус регулятором. Перед ним предстал незнакомый человек странной наружности. Лицо его было словно высечено из бетона, серое и жесткое. Одет он был в приталенный суконный френч с алыми петлицами, с ремнем, перекинутым через плечо. На локтях и коленях виднелись защитные накладки, характерные для военных форм. Высокий воротник закрывал его подбородок. Взгляд гостя скользнул в сторону объектива, а затем обтянутая перчаткой рука выхватила из внутреннего кармана удостоверение и приблизила к перископу. Доктор пригляделся и узнал значки Управления Корпоративной Безопасности. Перед ним был оперативник одного из силовых ведомств Корпорации. — Доктор, — произнес он бесцветно, но вежливо, — Приветствую вас. Я знаю, что вы там. Будьте добры открыть дверь. — Вы кто? — произнес Плейнвью, подозрительно оглядывая гостя. Тот не отрывал взгляда от окуляра. — Меня зовут Дорсет. Я из Десятого отдела УКБ. Знаете о таком? Доктор сглотнул, делая шаг назад от двери. Брови его поползли вверх. Он помнил, что отделов больше десяти, и любой из них мог привлечь гражданское население к ответственности. — Что я сделал? Что вам нужно? Как вы меня нашли? — вопросы выливались из него неудержимым потоком. Каждый следующий звучал всё более и более блекло. Собеседник лишь отрезал: — Спокойно. Нам нужно поговорить. Откройте дверь, я всё вам объясню. Директива Корпорации. Спина доктора похолодела. В глубине души он опасался гостей из спецслужб, в связи с одним темным делом, произошедшем в недавнем прошлом… Тогда Плейнвью выбрал меньшее из зол, оказавшись в безвыходном положении. Формально он грубо нарушил закон, но всё осталось в тайне. Дело сошло ему с рук, благодаря особому покровительству. Он старательно заминал свое прошлое, уже почти и забыл произошедшее, но жить вновь и вновь давала ему повод усомниться в своей безопасности. В любом случае, не стоило проявлять страха — для всех он был честным и добросовестным специалистом. Более того, неисполнение корпоративных приказов было нонсенсом. Руки врача нехотя потянулись к замкам и начали их открывать. — Я ведь на хорошем счету. — пробормотал Плейнвью себе под нос, дергая ручку, — Я известный врач, и знаю известных людей. Дверь отворилась, впуская внутрь сотрудника Десятого отдела в сопровождении пары коллег, вынырнувших из ниоткуда. Те двинулись вслед за ним без спроса, оглядывая помещение. Крупные серьезные люди мгновенно завладели пространством, не обращая внимания на хозяина дома. Альберт, в свою очередь, шагнул в сторону, давая им место. — Должно быть, это какая-то ошибка. И почему вас трое? У вас есть ордер? Человек, назвавшийся Дорсетом, остановился напротив него, держа руки в карманах. Он внимательно изучил собеседника, с головы до пят, а затем вздохнул. Он был ниже доктора, но в его небольшой фигуре таилась какая-то скрытая мощь и угроза. — Альберт Лайл Плейнвью? — будничным тоном спросил он. Доктор кивнул, не видя смысла отпираться. Мимоходом он заметил позолоченную рукоять чего-то, похожего на клинок, справа на поясе незваного гостя. — Вы нам нужны. — сообщил Дорсет, — Вам необходимо будет пройти с нами. — Это арест? Я в чем-то обвиняюсь? Пока они беседовали, коллеги Дорсета прошествовали в гостиную и спальню, что-то изучая и обшаривая. Это не было похоже на обыск, скорее проверка на безопасность. Ничего не вытряхивалось и не разбивалось, работа шла планомерно и аккуратно, будто они искали в комнатах спрятанных любовниц доктора. — Это не арест, доктор Плейнвью, — признался агент, — Ордера у нас нет. Однако же ситуация требует незамедлительного подчинения интересам Управления Корпоративной Безопасности. — Куда вы хотите меня забрать? И надолго ли? — Поедем недалеко. В границах города. Это вопрос секретности и врачебной этики. Требуются ваши профессиональные навыки. В срочном порядке. — Врачебная практика? Но ведь я в отпуске, я не веду приёмов по… — Доктор, — голос собеседника охладел, — Согласно пункту 15 статьи 33 Устава Корпорации по отложенной санкции, мы имеем право запрашивать ваши услуги и ваше имущество для корпоративных целей. Вы помните это? Замявшись, доктор кивнул. Ему было сложно это проверить. В нем лишь кольнула внезапная обида от того, что ему не дают насладиться утренним перекусом. Раздались шаги — из-за угла вынырнул другой оперативник, с кожаной врачебной сумкой в руке: — Ваше? — спросил он хрипло, взглянув на Альберта, — Необходимый набор инструментов? Тот развел руками: — Да, он всегда у меня собран. Дорсет кивнул, удовлетворенный. — Отлично, очень кстати. Пойдемте, доктор, нам нужно срочно выдвигаться. Он ловко открыл дверь, будто зная её устройство с рождения. Вторая рука пригласительно указала путь хозяину дома. Не успев еще как-то проявить сопротивление, Плейнвью вышел на залитую солнцем аллею. Вокруг было благоухание и пульсирующая энергия жизни. По обе стороны от дорожки был уложен опрятный газон, во дворе расположилась клумба с целебными травами и две старые оливы, привезенные из горной деревни Эльмар. Свет заливал пространство, а тени слегка вздрагивали, когда листья шевелил ветерок. На фоне этой картины резко выделялись серые фигуры с тигриной походкой, пересекающие двор. Доктор, хоть и не был закован в наручники, был словно под конвоем. Он старался идти в ногу и не раздражать сопровождающих. Спереди — уверенные шаги Дорсета, позади — тяжелая поступь его коллеги, обремененного сумкой; поразмыслив, Плейнвью раскатал рукава рубашки, чтобы придать себе хоть сколько-то официальный вид. Скрипнула калитка, которую он, видимо, забыл запереть. Его вывели на улицу, приказав ждать. Сотрудники двинулись вперед — за углом стоял паровой экипаж, извергающий клубы перегретого пара. Скороходный правительственный фургон, дорогой и роскошный. Особенностью его были затемненные, непроницаемые снаружи окна. Крупный оперативник сложил инструменты врача в багажное отделение, в то время как Дорсет привел в движение пневматический механизм, активирующий привод. После чего боковую дверь экипажа распахнули и пригласили доктора внутрь. Альфред нерешительно двинулся вперед, схватил холодный поручень и взошел по стальным ступенькам в полутемную кабину, обитую бархатом. Чьи-то сильные руки усадили его на место. Спустя минуту внутрь проскользнул Дорсет и сел напротив. Они, покинутые, остались вдвоем. Экипаж вибрировал и гудел, как и положено стальному скакуну с горячим сердцем. Оперативник сдвинул темно-зеленые занавески, скрыв мир, блистающий за окном. — Поймите меня правильно, — прокомментировал он, глядя на Плейнвью исподлобья, — Мы вам не скажем, куда едем. — Спасибо хоть повязку на глаза не надели. — отрешенно пожал плечами доктор. — Сейчас так не принято. — слабо ухмыльнулся Дорсет в ответ. В эту секунду экипаж дрогнул и пришел в движение. Дом остался позади. Машина преодолела несколько поворотов, знакомых Альберту, затем выехала из жилого поселка и затерялась в городе. Колеса затрещали, видимо, о каменную брусчатку на бульваре Ливли. Доктор внимательно прислушивался к посторонним звукам, но Дорсет прервал его занятие: — Сколько лет вы занимаетесь практикой, мистер Плейнвью? Мистер Плейнвью пригладил пепельные волосы обеими руками и откинулся на спинку кресла. — Эм, смотря как считать. Начиная с Академии, лет четырнадцать. — Хирургия мозга, сердечные стимуляция, кровь и периферия — чем вы только не занимались, доктор. Альберт не успел удивиться, что с его биографией кто-то ознакомился. — Это всё, что я когда-либо пробовал. Я проходил множество курсов и не раз работал ассистентом. В настоящее время я анестезиолог, в основном. — Нам передали, что вы — профессионал. Мы взяли вас не пробовать, а сделать дело. Человек вы неглупый, и пользуетесь авторитетом. Во всяком случае, вам вполне можно доверить чью-то жизнь. Альберт наклонился вперед, сверкнув глазами и чуть понизив голос: — Хотелось бы узнать, про чью жизнь мы говорим. Кто-то ранен? Приступ? Задумчивый взгляд оперативника метнулся сперва к бархату занавесок, затем куда-то сквозь пространство. Он долго не отвечал, очевидно подбирая слова. Плейнвью пояснил: — Врачу хорошо бы знать, с чем он имеет дело. По крайней мере, нужно в голове хотя бы наметить план действий. — Это известный человек. — обдумав, произнес Дорсет, — Вы наверняка знаете его в лицо. Ваша первая задача — сохранить ему жизнь. Во вторых, вы обязуетесь никому, никогда, ни при каких условиях не раскрывать подробности своего задания. По легенде вы всё это время будете отдыхать на своей вилле, не покидая её и не принимая гостей. — Я так и собирался сделать… — буркнул Плейнвью с оттенком обиды. — Мы привезем для вас любые материалы и инструменты, какие будут необходимы для проведения процедур. — продолжил Дорсет, не обращая внимания на тон доктора, — Сначала вы ознакомитесь с пациентом, затем составите рекомендательный список, и примите первичные меры. Потом мы будем советоваться, что делать дальше. — Если вы так волнуетесь за пациента, почему не отвезти его в одну из местных клиник? Собеседник категорично взмахнул рукой: — Неприемлемо. Информация из любой клиники неизбежно просочится в общество. Мы не можем этого допустить. — Но ведь на кону жизнь человека! Учреждение справится с этим явно лучше, чем один-единственный врач! — Есть некоторые вещи, — понизил тон Дорсет, мрачно кладя ладонь на золоченую рукоять на боку, — Которые важнее жизни. И я вам советую помалкивать, доктор. Вас этот вопрос не касается. Остаток пути был проведен в скорбном молчании, пока пневматическая подвеска экипажа пыталась тщетно погасить рельеф и ухабы дорог. Сложно было отмерить время — часы Плейнвью остались в нагрудном кармане пиджака в платяном шкафу. Около получаса ехали они, плутая и заметая следы. Или, по крайней мере, так казалось невольному узнику обстоятельств. Машина остановилась, трение её шестеренок замедлилось, поршни делали последние взмахи, а водитель и его помощник шагнули из рубки, покачнув кузов экипажа. Тихо что-то щелкало, пока остывал паровой движитель. Затем снаружи открылась дверь, и свет хлынул в кабину, отчего врач прикрыл глаза ладонью, а Дорсет лишь хмыкнул, делая ему повелительный жест идти первым. Альберт согнулся, ныряя через проход на площадку, выложенную искусственным камнем. Он выпрямился, инстинктивно пригладил штаны и огляделся. Они были в широком, замкнутом дворе, окруженным высокой каменной оградой. Далеко позади остались резные ворота, плотно закрытые вездесущими агентами. Сбоку шумел небольшой фонтан со скульптурной композицией. Она изображалу пару сомкнутых рук, оберегающих уменьшенную копию Машины; меж пальцев текли потоки воды. На взгляд доктора — безвкусно и излишне претенциозно. Перед ними раскинулся массивный дом, который было легче назвать поместьем. Он состоял из двух этажей, сложенных из темного кирпича, и покатой крыши в готическом стиле. Фасад производил впечатление богатого, но запущенного строения. Всё здесь говорило о том, что хозяева редко бывают дома. Изящный парадный вход обрамляло три пары колонн, к крыльцу полукругом шли плоские ступени, по которым спешно спускался пышный человек в темно-зеленом жакете. Походка его была тяжелой, глаза под массивными веками пытливо изучали прибывших, а всякое движение было преисполнено чувством собственного достоинства. Он подошел и слегка кивнул Альберту, сверкнув своим пенсне. — Доктор Плейнвью, наконец. — сказал он тихим, шуршащим голосом, — Мы давно вас ожидаем. Врач пожал большую сухую ладонь собеседника и кивнул: — Что же, я прибыл к вам как только смог. С кем имею честь? — Я — Распорядитель Стивенс. Эдриан Стивенс. — Какое-то знакомое имя. Да и лицо… Я не мог вас где-то видеть? Распорядитель раздраженно выдохнул. — К сожалению, могли. В каком-либо из экономических изданий. Я, видите ли, связан с руководством Полномочной Ассамблеи. Но и о вас кое-что известно. — он пожал плечами, — Мы оба из Хаммербола. Коренные, так сказать. Заметив, что экипаж заглушен и вещи Альберта вытащены, Распорядитель пригласил собеседника в дом, вслед за собой. Они поднимались по белым ступеням вверх, пока свита из оперативников несла за ними багаж. Чтобы не молчать, они перекинулись парой отрешенных фраз, касающихся архитектуры и погоды, а затем перешли к делу. — Нам нужно срочное вмешательство, — признался Стивенс, слепо смотря перед собой, — Без всякой огласки, конфиденциально. В связи с этим вызвали вас. — Позвольте спросить — почему именно меня? — Вы подходите больше всего. Вы не местный, да и специализация у вас, как бы… полезная в нашем случае. Пожалуй, я могу сообщить лишь это. — Гм, понимаю. Но может всё-таки расскажете, кто мой пациент? И что с ним случилось? Хотя бы базовые, основные факты. Он ведь здесь? Еще несколько молчаливых шагов по лестнице, во время которых Распорядитель неопределенно кивнул каким-то своим мыслям. — Вы не увидите пациента, пока не подпишете нужные бумаги о неразглашении. — сказал он, обернувшись в дверях, — Это критически важно. Плейнвью хотел было усмехнуться, но тут до него дошла вся серьезность ситуации, и он опешил. С этими скромными, тихими на вид людьми было лучше не шутить. Кто бы ни был больной, за его репутацией стояла Ассамблея. Спустя несколько секунд краска вновь вернулась к лицу врача. Он медленно оглядел присутствующих и развел руками: — Хорошо, давайте их побыстрее и приступим к осмотру! Ему выдали бумаги в центральном холле, на широком столе красного дерева. Над ними замерла огромная люстра с пустующими подсвечниками. Когорта силовиков стояла полукругом, пока Альберт быстро пробежался глазами по условиям соглашения. Особенно занимательными были пункты, касающиеся наказаний в случае нарушения. — «Внесудебные санкции за корпоративную измену варьируются от длительных тюремных сроков до физического устранения подчиненного.» — зачитал он вслух, затем поднял мрачные глаза на Распорядителя, — Очень мило. — Ставьте свою подпись. — нетерпеливо ответил тот, скрестив руки на груди. Плейнвью замер, обдумывая свое решение, затем чиркнул в нужной графе едва дрогнувшей рукой. Отступать было некуда. Перо вернулось в чернильницу. Эдриан ловко сложил договор в конверт и убрал в свой внутренний карман. — Прошу за мной на второй этаж, — он указал в сторону лестницы, — Пациент ждет нас. Они направились наверх, сопровождаемые извечной охраной из трех человек. Распорядитель хватался за бронзовые перила, стучась о них перстнями. Под этот стук Альберт изучал интерьер, расписные гобелены и фрески, а также резную лепнину, украшавшую овальный потолок холла. Последние ступени были преодолены почти что трусцой. На втором этаже их встретила молодая девушка с бегающим тревожным взглядом больших глаз. Худые бледные руки держали себя за локти. Каштановые длинные волосы были слегка спутаны. Судя по внешнему виду, она была личной медсестрой больного. Распорядитель представил их друг другу: — Мила, это Альберт. Врач из Хаммербола, известный анестезиолог. Мистер Плейнвью, это Мила — наш штатный фельдшер. Альберт не нашел, что добавить, и просто кивнул. Его мысли вильнули в сторону. Ему подумалось, что пациент должен быть крайне важным деятелем пожилого возраста — характерная черта, при которой приставляют личных медсестёр. Непонятно только, почему вместо штата доверенных медиков первым привели анестезиолога, находящегося в отпуске. А если понадобится операционная? И что такого может угрожать репутации Корпорации? Пока он думал, Мила, активно жестикулируя, бросила несколько фраз, которые Плейнвью почти не уловил. Только их взволнованно-оправдательную интонацию. — …Около двенадцати я поднялась проверить, как он себя чувствует…- продолжила она, бросая косые взгляды на Распорядителя, — И нашла его в постели. Она сглотнула. Стивенс, пройдя мимо, слегка тронул её за плечо: — Давайте уже пройдем в спальню. Доктор проведёт первичный осмотр. Он указал на резную дверь, венчавшую широкий коридор второго этажа. К ней вёл расшитый узорами шерстяной ковер. Весь проход едва освещался газовыми фонарями из холла, так что чем ближе к двери, тем было темнее. Вперед выдвинулся Дорсет, увлекая всех за собой. Они шли бесшумно, обращая внимание на ряд официозных портретов на стенах. Какие-то смутно знакомые лица в робах, старцы и мудрецы. Трещины на поверхности масла говорили о том, что картины были написаны уже очень давно. Слева и справа промелькнуло еще несколько запертых дверей. Мила тяжело вздохнула и высказалась, хмуря брови: — Он без сознания, но состояние однозначно плохое. Этот цвет лица… Я даже не знаю, с чем это связать. — Сейчас мы со всем разберёмся, — ответил Плейнвью, — Главное быть хладнокровным. Распорядитель хмыкнул, но настолько тихо, что никто, кроме Альберта, не заметил этого. Пройдя последние метры чуть медленнее, Дорсет толкнул дверь, и та со скрипом подалась. Сквозняк от открытого окна дыхнул им в лицо. Внутри помещения вздрогнули свечи. Они вошли. Вокруг царила полутьма. Трепыхались задернутые занавески, пропуская лишь редкие солнечные лучи. Пыль тончайшим слоем покрывала все поверхности старомодного интерьера. Под ногами щелкал стёртый паркет, пока они осторожно, словно кого-то опасаясь, двигались вперед. По полу были разбросаны какие-то вещи, ткани и чемоданы. Всё окружение напоминало декорации к бульварной постановке. Плейнвью утер лоб и посмотрел перед собой. В дальнем конце просторной спальни проступал силуэт массивной кровати, стоящей на возвышении. В ней, накрытый покрывалом, словно бы в полном комфорте, расположился человек. Он был крупным. Тени от свечи, колышущейся на прикроватном столике, играли на его испещренном морщинами лице. Пальцы, скрючившись, лежали поверх шелкового одеяла. Живот его часто-часто вздымался и снова опускался от едва заметных болезненных вздохов. — Раздвиньте шторы! — попросил Альберт охрану практическим шепотом, — Мне нужно разглядеть его. Дорсет выполнил просьбу доктора, резко одернув темно-синий саван. Белый поток солнечного света хлынул в комнату, отражаясь от зеркал. Оглядевшись, Плейнвью двинулся к кровати, сопровождаемый Милой. Каждый его шаг почему-то становился медленнее и осторожнее. Вскоре лицо пациента оказалось достаточно близко, чтобы как следует его осмотреть. Альберт узнал его. Глаза доктора поползли на лоб. Гримаса старика выражала смятение, глаза были зажмурены, вены на обтянутой сухой кожей шее слегка подрагивали. Густые тяжелые брови с вкраплением седины. Это лицо было пугающе знакомым. Грегор Ламм, куратор Общественных Палат, начальник Директории Профсоюзов, и один из крупнейших акционеров Корпорации. Этот портрет мелькал в газетах, на официальных плакатах, памфлетах и в хронике. Перед Альбертом лежал один из правителей Векта. И только теперь доктор понял, во что ввязался. Когда виски его стали стучать чуть слабее, Плейнвью выдохнул и опустился к больному, прислушиваясь к его дыханию. Затем потрогал холодный лоб, покрытый испариной. Затем осторожно приподнял руку старика, чтобы прощупать слабый пульс. Ламм будто сопротивлялся, потянув руку обратно, но доктор аккуратно её повернул и свободной ладонью начал хлопать по нагрудному карману, которого не было. Часы остались в чертовом пиджаке в шкафу, дома. Он обернулся: присутствующие затаили дыхание, наблюдая за его действиями. Они и сами не заметили, как замерли, всё внимание отдавая процессу. Словно он единственный из них мог действовать, и они ждали, что он совершит что-то важное. — Мне нужен хронометр, с секундной стрелкой, — обратился он как бы к медсестре, что стояла ближе всего, однако все услышали просьбу. Распорядитель Стивенс первым оттаял и отыскал требуемое в кармане брюк, тихо подошел к доктору и протянул ему золотой хронометр на цепочке. Он успел бросить косой взгляд на лежащего старика, как бы с опаской. Доктор приметил это. Далее он отмерил полную минуту, четко считая каждый удар сердца. Пульс был неровный, что свидетельствовало о нестабильности сердца. — Девяносто шесть, — едва слышно прошептал он, переключаясь на глаза пациента. Зрачки сужаются от света, хорошо. Слизистая рта. Тут Плейнвью вспомнил, что он без перчаток и запросил свой саквояж. Охрана поднесла, слегка гремя инструментами. Альберт раскрыл сумку, перебирая свой внушительный арсенал. Этот процесс, помимо функционала, ещё и успокаивал его. Тяжесть того, насколько важен пациент, не переставала давить на него. Облачившись в резиновые перчатки, он проверил состояние десен и языка больного. Затем вытащил спиртовой термометр, нагрел пружину над свечкой, стоящей на прикроватном столике, затем вложил серебряную пластину в рот пациенту, и наблюдал, как указатель опустился на метку «37 градусов» и остановился там. Плейнвью снял перчатки и утёр лоб. Первичный осмотр был, наконец, окончен. Он сложил свои инструменты, отставил сумку в сторону и встал. Дорсет нетерпеливо смотрел в окно, сложив руки на груди. Распорядитель внимательно наблюдал за ним, кивая каким-то своим мыслям. Мила не отрывала тревожного взгляда от беспомощного тела Грегора Ламма. — Ну что? — вопросил Стивенс, когда доктор подошел к нему с задумчивым видом. — Я так понимаю, наблюдение за образом жизни пациента осуществляет Мила? — Так и есть. — Мне нужно с ней переговорить с глазу на глаз, а также бумага и пишущие принадлежности. Надо проверить факты и историю болезни. Там уж я смогу составить заключение. — Хорошо, но сейчас-то вы уже можете что-то резюмировать? Плейнвью слегка качнул головой, часто моргая: — Слишком рано, огромный разброс подходящих диагнозов. То, что он без сознания, усложняет мне задачу. Пока больше всего смахивает на болезнь сердца или отёк мозга. Из рекомендаций в первую очередь попрошу хорошо проветривать помещение, и положить на лоб больного влажную марлю. Менять будем каждые полчаса, чтобы обуздать температуру. — Хорошо, я распоряжусь. Не угодно ли пройти в соседний кабинет? Мила сделает всё необходимое и придет к вам. Альберт кивнул, после чего получил приглашение двигаться за Дорсетом. Привычный к этому делу, доктор повиновался, перебирая в голове накопленную информацию и обдумывая вопросы, которые необходимо было задать. Если конспектировать данные на бумаге, к правильным выводам можно будет прийти быстрее. Они зашли в соседнее помещение, где было на порядок светлее и чище. Вещи по большей части лежали по местам, будто хозяин и вправду здесь нередко работал. Незримым было ощущение того, что недавно кто-то спешно собрал пожитки и покинул комнату. Их оставили вдвоём, и Плейнвью не нашел ничего лучше, чем сесть за место начальника, пригласив Милу расположиться на гостевом кресле. Перед доктором была бумага и карандаш; он задумчиво побарабанил пальцами по столу, ожидая, когда за дверью совсем стихнет. Медсестра смотрела на него выжидающе. Собравшись с мыслями, Плейнвью решил признаться: — Честно говоря, я в шоке, что это Грегор Ламм. Медсестра ничего не ответила, но слегка кивнула. — Высший Совет и всё подобное… Я никогда не сталкивался с таким уровнем…иерархии. Эти люди почти что полулегендарные. Мила пробежалась глазами по ровным рядам книг на полках и ответила: — Они лишь корпоративные работники, большие шишки. Влиятельные люди, — она слегка улыбнулась, говоря «влиятельные». Будто бы с восхищением. Альберту подумалось, что женщины всегда любили власть своих мужчин больше, чем самих мужчин. Эта мысль кольнула его, но настолько мимолётно, что он даже не придал ей значения. Он взялся в карандаш и уткнул его в белый лист. — Мила, скажите, сколько пациенту лет? — Семьдесят два. — Вы нашли его в районе полудня? — Именно так. Плейнвью записал. — Во сколько он вчера ложился спать? — Он ушел к себе около одиннадцати, но обычно он читает до позднего часа. Так что точное время не назову. — Принимает ли он обычно лекарства? — У него есть несколько препаратов, из них он вчера принимал три. От сердца, глутамин, и что-то ещё, мне надо посмотреть по пузырьку. Название не помню. — Перед сном он мог их выпить? — На самом деле он мог сделать что угодно после одиннадцати. Хоть принять то же снотворное. — С этим разберёмся… — прошептал доктор, выводя записи только одному ему понятным почерком, — У него есть хронические недуги? Мила кивнула. Затем задумалась, затем снова кивнула. — Как раз сердце в зоне риска, но лекарства у него скорее профилактические. У него болела спина и бока в районе рёбер… И больные ноги, у него натёрты суставы. — А вы его гоняете на второй этаж. — Это не я так распоряжаюсь, а… Распорядитель Стивенс. Плейнвью хмыкнул, затем перестал писать и поднял глаза на медсестру: — У меня такой еще вопрос, — он наклонился к ней поближе, и Мила невольно повторила за ним, — Он опасный человек, этот Стивенс? Девушка растерянно поправила каштановые волосы, затем обернулась на дверь и обратно. После чего она вскинула руку и указала на стену, за которой лежал пациент. — Вот кто опасный человек, — сказала она тихо, затем, блеснув глазами, добавила, — Сильный, влиятельный. А мистер Стивенс… просто исполнитель. — Вы его боитесь? Ламма? — Он мой пациент. Я отношусь к нему как к клиенту. — А Распорядителя мне стоит опасаться? Потому что спецслужбы и… — Просто делайте как они говорят, — выдохнула Мила, — И они вас отблагодарят. Альберт кивнул, замечая, что вычерчивает круги на бумаге, размышляя о чем-то своем. — Скажите вот ещё что… — протянул он, прокручивая в голове тот самый момент, когда пациент будто бы отдернул руку от его прикосновений. Это теперь, по прошествии времени, ощущалось как-то сверхъестественно, хотя человек был жив, и болезненные мышечные спазмы вполне могли у него проявляться. А может это и показалось вовсе? Плейнвью отвлеченно задал ещё несколько медицинских вопросов, посетовал на то, что он в одиночку с этим разбирается и заметил скромно, что ответственность слишком велика. На это он получил сочувствующую улыбку и пожелание «мужайтесь». Крутанувшись в кресле от досады, он обратил внимание на едва заметный силуэт дверцы сейфа в зеркальной стенке мини-бара. Буквально неправильный просвет отражения солнца. Они вышли в коридор к Стивенсу, который, очевидно, подслушивал всё это время. Распорядитель спросил о сделанных выводах. Альберт пробежался глазами по своим записям и развел руками: — Пока очевидной кажется мне версия сердечной недостаточности, хотя около десятка других причин могут иметь место. Органы пациента не в порядке, необходимо постоянное наблюдение специалиста узкого профиля. Так что, если вы можете, раздобудьте и привезите его лечащего врача. — Мы в процессе, но он в столице. Вы — первый, кого мы допустили к господину Советнику. — Тогда еще хотя бы одного доктора мне в помощники. Желательно кардиолога. Вместе мы уже сможем давать нормальные прогнозы. — Мы постараемся. Что ещё можете сказать? — Подозрение падает на почки, мне нужно знать, были ли анализы и просвет ткани на отложения. Медсестра не смогла мне ответить — необходима личная карточка пациента. Наверное, она приедет только с лечащим врачом. Так что пока его нет, для первичной терапии — привезите кетопрофен и лидокаин. А также про запас лучше иметь какой-нибудь сердечно-почечный ингибитор, мне ничего не пришло в голову лучше Эналаприла. Так что найдите это, пожалуйста, и если есть какой-то лекарственный каталог или энциклопедия — принесите мне. Чем больше у меня будет материала и рук — тем лучше я справлюсь. — Довольно много требований, — недоверчиво заметил Дорсет, стоявший чуть поодаль. — Всё как в больнице, — нашелся с ответом Альберт, — Позвольте, я вернусь к пациенту? Стивенс молча кивнул, буравя его взглядом, и доктор вновь отправился в спальню. Сзади него перехватили Милу и отвели её о чем-то поговорить. Плейнвью тяжело вздохнул и бросил взгляд в сторону больного. Он всё так же лежал в беспорядке, но на этот раз с влажной марлей на лбу, заботливо кем-то уложенной. Доктор прошел к окну, чтобы хоть как-то проветрить голову и комнату. Вид из окна был чудный — собственный парк красовался за домом, аккуратно стриженный газон был окружен кустарниками, а вдоль грунтовых дорожек в четыре ряда тянулась вереница фруктовых деревьев, увешанных неспелыми ещё плодами. Тени становились всё короче — время приближалось к полудню. Повсюду мелькали люди в сером — охрана Советников была нешуточным делом, непонятно только, как они не уберегли его от беды. «Какой смысл в целой армии охранников, когда настоящий враг бьет изнутри?» — подумалось Альберту. Он слегка побарабанил ногтями по подоконнику, ощущая затылком взгляд одного из агентов. Ещё он заметил, что саду бы не помешал паровой автомат-паук для сбора фруктов и стрижки деревьев. Он видел такое устройство на выставке в Хаммерболе, перед отъездом в Эннингтон. Все эти механические новшества Корпорации вызывали восхищение — оказывается, наверху сидят не только пожилые функционеры, но и молодые новаторы и изобретатели. По крайней мере, им тоже дают дорогу. Думая так, доктор направился мыслями в свои воспоминания о далёких студенческих годах. Прогулы, экзамены, наркотики. Сердобольная женщина с огненными волосами. Холодные руки, сомкнутые на шее… Сзади настойчиво кашлянул Дорсет, и на рассеянный взгляд врача ответил: — Вы, кажется, хотели вернуться к пациенту? Альберт кивнул и устало двинулся к лежащему старику, сверяя его взглядом: тот словно был смущен, что с ним приключилось такое несчастье. Тем не менее, доктор чувствовал его власть, особенно после слов Милы. — Господин Ламм, — процедил сквозь зубы Альберт, копошась в своей сумке, — Для меня честь с вами встретиться. Он вытащил латунный стетоскоп и, готовясь к изучению сердечных ритмов больного, начал расстегивать ночную рубашку у того на груди. Когда подалась последняя пуговица — внимание врача привлекла странная родинка на левой части груди. Тёмная и кривая. Её легко можно было не заметить, но доктор по привычке обращал внимание на подобные детали. Очень необычным был орнамент из алых полос, который едва проступал под слоем кожи. Расширение капилляров? «А никто не мог ли проникнуть сюда ночью?» — вопрос застыл на губах, но вырвался наружу лишь тихим выдохом. Предположение было странным и расплывчатым — уж очень подозрительной была отметина на груди. Он решил как следует обдумать этот факт, и лишь позже уведомить своих нанимателей. Холодный стетоскоп прильнул к телу пациента, перемещаясь и оценивая биение сердца. Альберт внимательно вслушивался, запоминал и регистрировал в блокнотике. Затем вновь постучал по карманам и вытащил хронометр Эдриана Стивенса, который тот забыл забрать. На обратной стороне была выгравирована надпись вычурным шрифтом: Верному служителю Машины от скромных блюстителей чистоты. Плейнвью хмыкнул — часы смахивали на наградные, коими отмечали всяческих послов доброй воли. Такую вещицу могли вручить только на Острове Машины, если, конечно, Распорядитель их не украл. Совершая различные терапевтические манипуляции, доктор пытался вспомнить всю информацию, которую он слышал о Грегоре Ламме. Лишь отрывистые цитаты и широкие полосы газет — об ужесточении трудовой повинности, заявления по поводу механизации фермеров и прочая высокопарная чушь. Грегор Ламм был одним из безликих функционеров, управляющих стратегическими процессами Корпорации. Он заседал в Высшем Совете наравне с Оскаром Делимюньеном, среди крупнейших руководителей, контролируя трудовые ресурсы огромного и неповоротливого государственного механизма. Эти люди суетились где-то далеко наверху, и Альберт никогда не задумывался, что происходит вокруг них, живут ли они реальной жизнью. Возможно, всё это часть большой игры — но факты оставались фактами: перед ним в тяжелом состоянии лежал пожилой человек. Порядок процедур был общим для всех — и высшие акционеры, и простые рабочие лечились одинаково. Проблема была лишь в том, что Альберт был один. Спустя двадцать минут Мила принесла лекарственный каталог военного ведомства города Нэйтем. Они вместе изучили его — доктор оказался прав, запросив Эналаприл для локализации сердечного спазма. Необходимо было провести анализ крови на паровой центрифуге — но подходящего оборудования не было под рукой. Альберт поразился — во всём доме не наблюдалось никаких медицинских инструментов, а личная медсестра даже не могла сказать, есть ли в наличии медицинский спирт! Как будто кто-то специально оставил Советника в безвыходном положении. Доктор решил поделиться своими соображениями с Распорядителем, и они встретились спустя полчаса в гостиной, где Альберта, наконец, удосужились угостить сэндвичем. — В каком состоянии господин Ламм? — строго спросил Стивенс, поправляя своё пенсне. Он сидел на скрипучей дорогой тахте из зелёной кожи. — Оно стабилизировалось, хотя и требует постоянного внимания. Если ничего не предпринимать долгое время, пациента может хватить повторный удар, которого тот не выдержит. — Вы здесь затем, чтобы этого не допустить. — Я делаю всё возможное, но это, — Альберт неопределённо указал рукой на потолок, — Не больница. Я не смогу делать анализ тканей, применять реактивы и делать операции без оборудования и персонала! Наша текущая помощь похожа на полевую медицину — подручные средства и одна санитарка. Этого явно недостаточно! Если вы хотите, чтобы господин Советник выжил и восстановился — дайте ему условия, как в реанимации! — Спокойно. Просто поддержите его состояние, пока у нас не наберутся подходящие ресурсы. Более того, поезд с личным лейб-медиком уже едет сюда вместе с медицинской картой Ламма из Хаммербола. Ваши лекарства также привезут с минуты на минуту. Альберт почувствовал, что у него горят щеки, хотя и не знал, почему. — А как же просьба раздобыть хорошего кардиолога? Он нам очень нужен! Вы опять потратите время на составление документов вместо неотложной помощи? Стивенс раздраженно отвел глаза в сторону, не желая вдаваться в детали собственного бессилия. — Мои люди и заместители ищут адекватного специалиста. Пока это проблематично. Вы за главного, Плейнвью, и не вздумайте перекладывать с себя ответственность! В воздухе повисла неприятная пауза. Альберт, воспользовавшись моментом, отправил в рот остаток своего сэндвича. — Извольте пояснить, — начал доктор, оглядывая богато украшенную гостиную, — Как долго вы и господин Советник собирались оставаться здесь? Судя по тому, что дом не оборудован для длительного пребывания, а также по тому, что лейб-медик остался в Хаммерболе, позволю себе предположить, что вы собирались вернуться в столицу в ближайшее время. Стивенс нехотя кивнул. — Да, буквально на завтра назначены государственные мероприятия, на которых господин Ламм должен присутствовать. Не было ни малейшего повода задерживаться здесь. — Со всей уверенностью могу сказать, что до завтра пациенту не восстановиться, его состояние очень тяжелое. Странная рябь пробежала по лбу Распорядителя, пока он генерировал свою мысль. Видно было, что он размышлял, чем стоит делиться с доктором, а чем нет. — Сегодня мы думаем о сегодня, а завтра будет видно, хорошо ли справились. Все мы. Мда, подумал доктор. Надежда на выздоровление без больницы крайне низка, и служащие это понимают. Антисанитария, нет нормальный палаты, нет нормальных ассистентов. Тем более абсурдным выглядит приказ лечить пациента дома, в строгом секрете. Кто так распорядился? Очевидно, человек, оставшийся за главного. Альберт доел свой ланч и, встав, почтительно кивнул собеседнику со словами: — Я сделаю свою работу, но с самого начала настаивал на отправке пациента в реанимацию. Хочу, чтобы вы это засвидетельствовали. Распорядитель сложил руки на груди, медленно оглядел внешний вид доктора с ботинок до взъерошенных волос и протянул, кивая: — Вам нужен белый халат. Раздобуду вам такой. Плейнвью раздражённо выдохнул, понимая, что его не слышат. Какой смысл помогать тому, кто не хочет помощи? Если Стивенс достаточно умный человек, он понимает степень своей ответственности. Врач развернулся и вновь пошёл наверх, чтобы сделать свою часть работы. Проходя по второму этажу, доктор Плейнвью замедлился напротив парадных портретов на стенах — и пригляделся. У нижнего края рамок были закреплены медные таблички с едва различимыми надписями. В полутьме проступали имена: Амбердт Хола, 3066. Уальта Статос, 3011. Ильгемон Альма Шарито, 2977. И прочие. Сплошь — мужчины, солидные, бородатые, облаченные в мантии и рясы. Что-то очень знакомое. «Какие-то священники», — подумалось Альберту. Имена не вектарские, какие-то зарубежные, скорее всего, с другого континента. «Служители Машины», — догадался он, вспоминая новости из газет. Сложно было сказать, что был за сан у этих людей, но, судя по официозу, они могли быть даже Механиками — членами верховного ордена, следящего за сохранностью самой Машины в Цитадели на далёком острове посреди океана. Их было шестеро — это были в большинстве своём старые сановники, получившие пост благодаря высокому авторитету и положению. Покидали пост Механика обычно вперёд ногами — так же, собственно, как и в Высшем Совете Корпорации, где на сегодняшний день сидели одни старцы. Плейнвью взял на заметку, что дом, должно быть, принадлежит крупному клирику Церкви Машины, быть может послу, или главе местной епархии. На это указывает и вычурная скульптура у входа в дом. Но что же здесь делает Грегор Ламм, и как он связан с Островом Машины? В спальне стало чуть темнее, солнце спряталось за тучи, и на фоне серого проёма окна стояло два тёмных силуэта — Мила и один из агентов, молодой офицер. Они о чём-то тихо переговаривались, и совсем замолкли, когда Плейнвью зашел в помещение. Удостоив их лишь беглого взгляда, он прошёл в дальний конец комнаты к кровати, прислушался к дыханию пациента, наклонившись, а затем сел на стул, подставленный рядом. В руки он снова взял лекарственный каталог, и начал медленно листать его, прислушиваясь к шёпоту, возобновившемуся у парочки. Минуту спустя он вынул из своей сумки записную книжку и сделал несколько записей. После чего Альберт жестом подозвал к себе Милу. Та вновь замолчала, подошла и склонила голову к врачу. Плейнвью тихо попросил её проверить ванную: вдруг господин Ламм оставил там свои таблетки, или другие следы приёма веществ? Девушка кивнула и тотчас скрылась за дверями. Альберт, распорядившись так, грустно улыбнулся офицеру, застывшему у окна. Агент был коротко пострижен, выглядел опрятно, имел бородку. В ответ на улыбку он лишь приподнял бровь. Руки его были сложены за прямой спиной. На поясе красовалось нечто среднее между револьвером и кортиком. — Позвольте спросить, — начал доктор, открывая сумку и бездумно запуская туда руки в рассеянном переборе инструментов, — Вы всю ночь тоже дежурите? — Разумеется, — ответил тот чуть более тёплым голосом, чем Дорсет. По приподнятому настроению охранника Плейнвью предположил, что тот мог флиртовать с медсестрой. — На втором этаже охрана есть? — Время от времени ходим и патрулируем. Но прошлую ночь сотрудники в основном были на первом этаже и постоянно — под окнами. Доктор задумчиво прикусил губу. На втором этаже могло происходить что угодно, и, учитывая толстые стены особняка, шумы или стон мог никто не услышать. Хоть все симптомы совпадали с признаками сердечной болезни — что-то по-прежнему не давало доктору покоя. — А людей у вас достаточно, чтобы предотвратить проникновение на территорию? Агент оказался слишком разговорчивым для своей профессии. С нотками гордости в голосе он ответил: — Вы сами видели, сколько людей ходят во дворе, и сколько сторожат по периметру. Глаз и ушей у нас больше, чем кажется на первый взгляд. И так ли это важно, учитывая, что господина Советника хватил удар? Альберт охотно кивнул: — Согласен, я спрашиваю просто на всякий случай. Вы же наверняка сопровождаете господина Ламма, где бы он ни находился? Я думаю, что он всегда должен быть в безопасности, пока вы сторожите его покой, а лечащий врач — его здоровье. Агент, замявшись, покинул свой пост и подошел поближе к кровати. Он слегка понизил голос, задумчиво оглядывая окружающий интерьер. — Честно говоря, господин Советник не очень любит своего лечащего врача. Он предпочитает, чтобы рядом находилась только медсестра. Плейнвью тоже инстинктивно заговорил тише: — Ну как же так, в таком возрасте… — У таких служащих есть секреты, в которые не посвящён никто. Если врач ему не нужен, мы не вправе его заставлять. Альберт вздохнул. У него было мало зацепок, но разговор с личным врачом пролил бы свет на многие детали. — Как справляется Мила? — спросил врач, краем глаза поглядывая на окно, заливающее комнату неровным светом. Взгляд офицера устремился на доктора, не моргая. Всем своим видом парень показал, что воспринимает вопрос серьёзно, как и свои намерения. — Мила — большой молодец. Она там, когда нужно и где нужно. Ламм всегда её хвалил, за исполнительность, скромность, за ум. Она не виновата в случившемся. — Не сомневаюсь, но её помощь сейчас необходима, как никогда. На этих словах шторы взметнулись от ветра, и на миг в комнате стало совсем темно. Фигура агента окончательно превратилась в трафарет, заполненный мраком. В этот момент появилась Мила с пустыми руками, а Грегор Ламм зашевелился. Из его горла раздался хриплый стон, вены на шее вздулись, а пальцы на руках стали скрести одеяло. Альберт, испуганный, подскочил к пациенту, стараясь разглядеть его лицо. Пламя свечи дрожало, всё перед глазами плыло. Мила тихо пискнула, а офицер в ошеломлении подошёл к кровати, держась за своё оружие. Альберт взял старика за руки, пытаясь удержать их от тремора, при этом голова пациента стала метаться из стороны в сторону, а синеющие губы шевелились с сухим хрипом. Ужасное зрелище. Грудная клетка вздулась, вздохи шли болезненно. На миг Плейнвью вспомнил своего умирающего отца, но затем быстро отогнал это наваждение. Доктор приподнял голову пациента и слегка наклонил её набок, отчего дыхание стало ровнее. Но старик продолжал содрогаться, словно стремясь вырваться из своей собственной кожи. Холодный пот шёл по спине Плейнвью, пока он разминал точки на шее Ламма. Наклонившись для удобства ближе, он словно бы услыхал шёпот, лишь отголосок придыхания. Альберт осторожно вслушался. Где-то на границе восприятия прозвучали слова: — Прячьте… Они не должны найти… — Святая Машина! — вырвалось у медсестры, стоящей неподалёку. Рядом в блеске свечей проступило лицо офицера. — Помогите уже ему! — напряжённо воскликнул он, следя за движениями Советника. Грегора Ламма трясло, и никто не мог понять, что делать. Слюна с пеной начинала капать на роскошные перьевые подушки. Альберт разозлился на свою беспомощность, и решился действовать жёстче. — Держите его так! — скомандовал он агенту, взглядом показывая на свои ладони, — Мила, иди сюда, и держи его руки! Его собеседники нерешительно подчинились. Передав голову больного, Альберт нырнул в свою сумку, выхватив из потайного кармана ампулу с серой жидкостью. Следом сверкнул шприц. Времени накалять иглу не было — доктор запустил её в сосуд и заполнил два кубика химическим составом. Повернувшись к пациенту, он приказал Миле закатать рукав Ламма на левой руке, и затем, нащупав нужную вену, быстро вогнал шприц в плоть, и аккуратно ввёл жидкость в тело. Спустя несколько секунд судороги пациента начали ослабевать, хрип прекратился, а шея перестала вздуваться артериями. Руки его отцепились от одеяла и старик впал в полусон, забыв о своей боли. Отпустив его, троица пыталась отдышаться. Плейнвью сидел, взъерошенный, на полу рядом с пустым шприцом, Мила стояла рядом на коленях, опираясь на кровать, а офицер, застывший над Ламмом, ошарашенно озирался, пытаясь понять, что произошло. Опомнившись, Альберт, встал, оторвал свободный кусок ткани от пелёнки и замотал место укола. — Что это было? — сглотнув, спросил агент, — Что вы ему вкололи? Альберт замер в нерешительности, обдумывая свои действия. Мила подняла на него глаза: — У вас всё это время были с собой лекарства от приступов? Почему вы нам не сказали? Что вы принесли с собой? Доктор потянулся расстегнуть пуговицу своего воротника, но та была уже расстёгнута. Раздосадованный, он рухнул на стул, приставленный к кровати. — Экстренный набор, всего несколько препаратов. Ваши люди смотрели мои вещи, я ничего не скрываю. Тяжело дыша ноздрями, агент спросил: — И что вы ему вкололи? Я читал инвентарь, успокоительных там не было. — Это… — начал Альберт, глубоко вздыхая, — Предназначалось не ему. Это мои личные лекарства. Агент в ответ одарил его серьезным взглядом. Глаза слегка блестели в неровном мерцании свечи: — Это сертифицированное средство? Доктор не нашёл ничего лучше, как пожать плечами и ответить: — Я сам его использую. Агент выпрямился и потонул в тенях. — Очень интересно. Мы с этим разберемся. И, развернувшись на пятках, он чеканным шагом вышел из комнаты. Доктор утер пот со лба. Взгляд его медленно опустился на лежащий на полу шприц: мутные капли раствора ещё стекали по его стенкам. Драгоценный эликсир из буйного прошлого, ушёл в чужую кровь. Затем он взглянул на Милу: её взволнованное глаза были шире городских фонарей. В них читалось смятение и испуг. Альберт был испуган не меньше. — Спокойно, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к медсестре, — Мы стабилизировали его состояние. Мила ответила очень тихо, словно боясь разбудить пациента: — Этот приступ… Он может повториться? Альберт поджал губы. Такое состояние говорит о тяжёлом повреждении нервной системы, и сердечная болезнь так не проявляется. Скорее всего, Грегора Ламма отравили, или как-то иначе навредили ему. Намеренно или нет. — Может, — признал он, — И наверняка повторится. Девушка блеснула глазами: — Тогда нам поможет ваше лекарство! Что это было? У вас есть ещё? Скользкий вопрос, нужна ли больному Советнику вторая доза опиатов? Скорее всего, это будет губительно. — Не уверен. Мила, вы нашли следы приема лекарств в ванне? Были ли там какие-то пузырьки? Медсестра ожидаемо покачала головой. Доктор грустно улыбнулся. — Тогда принесите, пожалуйста, несколько свечей или ламп. Чем больше мы разглядим — тем лучше. Сейчас почти ничего не видно. Она медленно кивнула, и, нерешительно встав, растворилась в полутьме. Альберт впервые остался в спальне один на один с пациентом. Вздохнув, он поглядел в своей сумке: остались ли ещё ампулы с раствором? Потайной карман был пуст. Тогда он убедился, что в пузырьке не осталось ни капли серой жидкости, разобрал шприц и протер внутри досуха краем простыни, после чего закрыл сумку. Пахло спиртом и тяжёлым дыханием. Грегор Ламм лежал неподвижно, погрузившись в забытье. Грудь его мерно вздымалась. Что произойдет при выветривании вещества — сложно сказать, но пока его состояние кажется стабильным. Альберт надеялся передать пациента в руки лечащего врача и поскорее сбежать отсюда. Обязательно возникнут вопросы по поводу этой инъекции, но всегда можно было сказать, что это камфора. Никто из них, включая Милу, не должен заметить подвоха. Оставалась одна загадка — кто и как навредил Советнику? Кто-то умудрился проникнуть в спальню? Доктор подошел к окну и, раскрыв шторы, раздвинул створки до упора. Затем он выглянул наружу — в свете, проникающем сквозь облака, он пытался разобрать следы или повреждения на кирпичной кладке под окном. Всё было безупречно, никаких отметин. Тогда он взглянул наверх, в сторону крыши — из-за наличника ничего не было видно. Альберт стал шарить ладонями по его краю, и слева пальцы наткнулись на подозрительную зарубку. Тогда он встал на мыски и потянулся ещё выше, едва не падая — он дотянулся до карниза, который выглядел как ступенька над покатой крышей. Слева, у самой кромки, чувствовалась какая-то грязь, словно кто-то ходил над самым окном, или, вернее, спускался с крыши. Доктор слегка свесился из проема и посмотрел вверх. Крайний сегмент черепицы, почти в метре от окна, был слегка сдвинут. Похоже, что кто-то задел его ногой. «Здесь кто-то был,» — понял Альберт, — «Кто-то проник ночью, и даже агенты этого не заметили. Старика отравили не свои, а некто извне. Неужели нанимали убийцу?» В мозгу мелькнула мысль о загадочных Тенях — смертоносных убийцах, которые умели проникать куда угодно под покровом ночи и безжалостно прерывать жизнь своих жертв. В среде Корпорации орден Теней имел полумифический характер, ими пугали маленьких детей, в подворотнях пересказывали страшилки, а старые курьеры травили байки о встрече с ними. Но, как считалось, никто не мог уйти живым от такой встречи. Тени обходили любую охрану, пробивали любую защиту, а затем растворялись во тьме. Никому ни разу не удалось поймать убийцу из ордена, а все донесения об уничтожении представителей Теней были либо ложью, либо провокацией. В любом случае ситуация была не из простых. Если Ламма отравили, то это запросто могли быть недоброжелатели из Высшего Совета. Ох сколько такое убийство наделает шума! «Так, стоп. Ещё никто не убит, ” — врач взял себя в руки, — «Есть ещё время действовать.» Снаружи раздались шаги. Альберт развернулся, ожидая появления Милы, но в комнату ворвался Стивенс в сопровождении Дорсета. Их напряженные лица обратились на застывшего доктора, а затем неизбежно скользнули в сторону мирно сопящего Грегора Ламма. Распорядитель указал перстом на Альберта, и злобным шёпотом произнёс: — Стоять на месте! После чего скованным шагом подошёл к господину Советнику, внимательно его разглядывая. Дорсет, тем временем пересек комнату, осмотрев по пути следы недавней борьбы за жизнь, и остановился возле испуганного врача, ожидая инструкций от Стивенса. Тот прислушивался к дыханию, зачем-то приподнял больному веко и пытался разглядеть цвет кожи, но всё равно было слишком темно, чтобы что-то понять. — Что вы с ним сделали? — чуть более ровным тоном спросил Стивенс, поправляя своё съехавшее пенсне. Альберт выдохнул. — Я стабилизировал его состояние, — повторил он универсальную фразу, — С господином Ламмом произошёл приступ, похожий на гипертонический криз. Тонкие губы Дорсета изогнулись в усмешке после этих слов, однако он промолчал. — Что вы ему вкололи? Что значит «мои личные лекарства»? Вы что-то пьете от сердца? Альберт покачал головой. — А что тогда? Доктор развел руками: — Камфора. Стивенс переместился чуть ближе и сел в мягкое кресло алого бархата, расположенное недалеко от окна. Пальцы его побарабанили по деревянному подлокотнику. — Допустим, — начал он, — Что это обычная камфора. С чего бы вам тогда её скрывать от нас? — Я не хотел, чтобы моё личное средство ушло в чужие руки. Дорсет хмыкнул: — В руки кого? Советника? Альберт постарался придать своему голосу уверенности: — Это вещество сделано вручную, оно не покупное. На него нет лицензии. Я не мог предлагать вам то, что не имеет сертификата. Однако же, ситуация с господином Ламмом была настолько острой, что ничего другого у меня не нашлось. В данном случае вопрос стоял так — или смерть, или отчаянная попытка вывести из приступа. И второй вариант сработал. Распорядитель молча сверил его суровым взглядом, тяжело дыша носом. Темно-зеленый жакет вздымался вверх и вниз, лакированные туфли слегка постукивали по паркету. Видно было, как его раздражало отсутствие информации — чиновник привык быть на шаг впереди, знать всё заранее… Он повертел один из своих перстней на пальце, размышляя, как следует поступить дальше. — Вы спасли его, — признал Стивенс, глядя перед собой, — Тем или иным способом, вы помогли его организму. Отчёт нашего агента и слова Милы подтверждают это. Сейчас не будем вдаваться в детали, займемся этим позже… Вот что важно: скажите мне, Плейнвью, надолго ли хватит средства и что будет дальше? Жестом он приказал Дорсету придвинуть второе кресло, чтобы Альберт мог сесть рядом. Приняв приглашение, доктор приземлился на мягкую велюровую подушку. Ощутив себя чуть комфортнее, он признался: — Это не сердце. И не его органы. Господин Стивенс, я практически уверен, что это внешнее воздействие. Кто-то навредил Советнику намеренно, высока вероятность отравления ядом. Или испарениями, или физическое… — Что это значит? — возмущенно прервал его Распорядитель, — Вы считаете, что кто-то из его окружения виноват? Что среди нас есть наемный убийца? Напряжение прорезало воздух. Стивенс умел накалять пространство вокруг себя. Альберт примиряюще поднял ладонь: — Нет, нет. Я вполне уверен, что вредитель проник в спальню ночью. В глазах Дорсета на секунду промелькнула уязвленная гордость, после чего он взял себя в руки и спросил: — Каким это образом? Альберт указал на окно, взглядом давая понять, что слова излишни. Его собеседники напряглись, осматривая проем и окружающее их помещение. Старомодная и богато украшенная спальня приобретала зловещие черты в неверном свете хмурого неба. Постепенно к ним пришло понимание, а затем по спине каждого пробежал холодок. Враг. Сюда кто-то мог проникнуть и навредить Советнику. Это звучало как плевок во всю систему охраны. — Как вы это поняли? — недоверчиво спросил Дорсет, подойдя к окну. Плейнвью объяснил ему свои замечания. Детали и зацепки, следы вторжения — и очевидное желание господина Ламма проветрить комнату перед сном казались неоспоримыми. Офицер слушал очень внимательно, рука его непроизвольно сжала рукоять на поясе. Он чувствовал, что упустил что-то, но что именно, было понять трудно. — Мы это изучим. Но я не представляю, как это можно сделать. Проникнуть с крыши… — В том-то и беда, что вы ожидали нападений с земли. А если некто проник сверху, каким-то образом незаметно забрался… Всё было сделано с расчётом на то, что вы подумаете на сердечную болезнь. Первый попавшийся врач, вроде меня, неминуемо начнет лечить неправильно, просто приняв за очевидное, что пожилой человек болен. И тогда ложный диагноз и процедуры довершат дело — несчастный случай. Альберт переглянулся со своими собеседниками и пожал плечами. — Это мог быть яд? — уточнил Стивенс, выдержав паузу. — Мог быть. Тут явно проступает поражение нервной системы. Такие повреждения можно получить разными способами. — Нам поможет камфора? Если мы привезём партию из ближайшей станции… — Честно говоря, я не знаю, что будет действенным в данном случае. Для начала привезите то, что я запрашивал у вас утром. Распорядитель достал свои гравированные часы и сверил время. Вторая половина дня незаметно накрывала город, скоро будет вечереть. Они постепенно теряли драгоценные минуты. Он посмотрел на доктора, на этот раз ход его мыслей шел быстрее: — Я хочу, чтобы вы, Альберт, вместе с Милой как следует расписали возможные способы лечения и все потенциальные причины поражения. Укажите все отмеченные вами детали. Любая мелочь может быть критически важной. Нам нужно быть во всеоружии, когда прибудут другие врачи. Затем он обратился к помрачневшему Дорсету, застывшему возле окна: — Мне нужно, чтобы вы взяли всех оперативников и прочесали местность, изучили любые следы вторжения, всю крышу, периметр по забору и сад. Везде, где мог проскочить человек — нужно отправить проверку. Усилить охрану. Я запрошу дополнительные силы из столицы и свяжусь с Советом. Уже нет времени медлить. Если наш доктор прав, то и другие Советники могут быть в опасности. Голос его был тихим, но очень твердым. Он напоминал шелест осенних листьев, после которого тебя могло накрыть пронизывающим ветром. Все присутствующие, кроме больного, послушно кивнули. Стивенс встал, положил часы во внутренний карман, и направился к выходу. У дверей он встретил ошарашенную Милу и произнёс: — Принесите сюда ламп, как и просил Плейнвью. Когда закончите, спускайтесь вниз, мы кое-что обсудим. — О….он восстановится? Этот приступ, это было ужасно… Распорядитель внимательно посмотрел на неё и медленно улыбнулся. *** Было без четверти пять. Альберт стоял в кабинете спиной к двери, перебирая свои записи, когда сзади открылась дверь и вошла медсестра. Доктор лишь успел обернуться, когда Мила скользнула вперед и заключила его в объятья. Не зная, как отреагировать, он лишь слегка приобнял её за плечи. Они замерли на несколько мгновений, после чего Альберт спросил её на ухо шепотом: — Что случилось? Она оторвалась от него, глядя огромными взволнованными глазами. Щёки её горели. — Спасибо, что спасли мистера Ламма, — чуть слышно произнесла она. Затем Мила подошла к столу, схватила листочек бумаги и карандаш и дрожащей рукой вывела строку: «Он мне угрожает». Альберт поднял на неё мрачный взгляд. Он вопросительно качнул головой в сторону двери — туда, где, скорее всего, подслушивал Стивенс. Мила в ответ кивнула. Доктор задумался. Нужно было потянуть время. Он выдохнул через нос и произнес так, чтобы его было слышно за дверью: — …Ну а сердце у него конечно сильное. Всё же впереди большая работа, но мы с вами молодцы. Он сел за рабочее кресло и тоже принялся писать. «Что он вам говорит?» — и передал записку медсестре. Мила настрочила ответ, утирая нос и краснея всё больше. «Что я чуть не убила Советника. Он говорит, что Грегор Ламм слишком мне доверял, и я этим воспользовалась и угробила его. А ещё что я что-то скрываю, и он это выбьет из меня.» Читая это, Альберт вздохнул и произнёс вслух: — Необходимо расписать все симптомы. Давайте вспомним и запишем всё, что проявлялось до двух часов. Новый ответ Плейнвью лёг перед Милой, она пробежалась по нему и прикусила губу. Взгляд прошил стол насквозь, пока она что-то тщательно обдумывала. Пальцы загуляли на обрывке бумаги с коротким вопросом от Альберта: «А вам есть, что скрывать?» Она подняла на него глаза и медленно кивнула. Альберт заскрипел креслом, в котором сидел. Карандаш вновь заскрипел в руках медсестры, в этот раз надолго. Доктор напряженно следил за ней, не забыв прибавить вслух: — Вспомните, какие симптомы проявились сразу, а какие вы заметили позже. Мила передала листок врачу. Он вгляделся в строки: «Господин Ламм говорил мне не доверять Стивенсу. Он сказал, что у него важная миссия, которую не дают исполнить враги. И времени мало, потому что на него охотятся. Стивенс — ответственный за коммуникацию с центром, и Ламм намеренно утаивал от него некоторые детали своих поездок и встреч. После визита на остров Машины Советник сказал мне, что дело почти сделано. Буквально день назад он начал испытывать тревогу, и просил меня кое-что сохранить. Я боюсь, что скоро меня начнут обыскивать, поэтому я не знаю, как быть.» Прочитав это, Альберт сглотнул. У него давно были дурные предчувствия, но масштаб бедствия только сейчас начал проявляться с полной силой. Ясно, что Советник прячет что-то от коллег из правительства. Вероятно те, в свою очередь, следили за ним. Доктор проследил за рукой медсестры, которая скользнула под покров фартука, а затем появилась с небольшим подвязанным мешочком. На секунду замерев, она дрожащими руками развязала узелок и вынула из мешочка сверкающий бронзовый ключ. Он был тонким и элегантным, сложность и витиеватость борозд и зубцов говорили о дороговизне и надежности. В голове Альберта молнией пронеслась мысль о сейфе, ловко встроенном в бар. Конечно, это могла быть заначка алкоголя или просто ниша для специй, но интуиция подсказывала, что внутри нечто важное. Возможно, компромат. Или важные схемы или документы. Или какие-то украденные драгоценности или антиквариат. И доктору было сложно не признаться: он сгорал от любопытства. Пальцем указав медсестре не шуметь, он медленно подошел к бару и начал оглядывать силуэт и формы дверцы. Света было мало, так что он схватил керосиновую лампу и придвинулся поближе. Сейф был надежно запрятан, и только удачный луч солнца изначально помог его обнаружить. Покряхтев, стоя на коленях, Альберт нашел за одной из бутылок замочную скважину, как две капли воды похожую на ключ в руке Милы. Проследив за действиями доктора и осмотрев свой ключ, она медленно кивнула. Немного поколебавшись, медсестра передала ключ собеседнику и тот постарался максимально тихо засунуть его в скважину. Слегка скрипнул сложный механизм. Поворот, ещё поворот. Бесшумно отворилась дверца, и доктор убрал еще одну бутылку, чтобы посмотреть внутрь. Они оба внимательно вгляделись в темноту открывшейся ниши, и Альберт поднял лампу повыше. Свет выхватил нечто внутри. Шкатулка, маленькая и резная, будто из белой кости и перламутра. Узоры и кайма по её краям были исполнены с невероятным искусством. Что бы ни содержалось внутри — сам футляр уже выглядел, как шедевр. Переведя дух, Альберт потянулся за артефактом, но, остановленный собственной осторожностью, сперва пошарил вокруг шкатулки. Привязанная к ней маленьким узелком, незримая нить тянулась куда-то вглубь узкого сейфа. Засунув руку внутрь почти по плечо, Альберт нащупал, куда вела нитка — она цеплялась за кольцо пехотной гранаты, закрепленной в дальнем конце сейфа. Если кто-то дернет коробочку не глядя — направленный взрыв изнутри разнесёт всю комнату в щепки. Холод пробежал по спине, и Плейнвью застыл на некоторое время, борясь с ужасом. Стараясь себя успокоить, доктор аккуратно развязал узелок на ощупь, освобождая шкатулку. Дрожащими руками вынув её, он ощутил её немалый вес. Появилось смутное ощущение, что внутри содержатся механизмы. Множество механизмов. Альберт перевёл дух, чувствуя проступившую на лбу каплю пота. Он покрутил коробочку, разглядывая её в тусклом свете ламп. Она была удивительно красива, будто создана для любимой женщины. Доктор осторожно схватился за край крышечки, в надежде её открыть. Крышка не поддавалась, как бы он ни тянул. Он посмотрел на Милу — та не отрывала взгляда от шкатулки, завороженная загадочным секретом Советника. Альберт и правда чувствовал волнение, будто свершалось что-то важное, способное менять ход истории. Едва он открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг снаружи послышались шаги. Быстрые и энергичные, непохожие на Стивенса. Всё ближе и ближе к двери. Ручка дёрнулась и дверь со скрипом отворилась. В комнату вошел Дорсет, застав медработников за бумагами у стола. Они смущённо посмотрели на него, будто оборванные на полуслове. Серые глаза агента быстро пробежались по комнате, подмечая детали. Не обнаружив ничего подозрительного, Дорсет отступил в сторону, освобождая проход. — Доктор, прошу вас вниз. Приехал кардиолог, которого вы запрашивали. Мила, а вы пойдемте со мной, нужна ваша помощь с заполнением документов. У медсестры на лице промелькнуло тревога, но она смиренно кивнула. Альберт постучал карандашом по столу и вздохнул: — Зря вы нас отрываете, господин агент, мы ещё не успели собрать информацию… — Прошу вас вниз, — повторил Дорсет убедительным тоном, — Вы ещё успеете всё зафиксировать. Пожав плечами, доктор застегнул верхние пуговицы рубашки, поправил рукава и, бросив последний взгляд на Милу, направился к выходу. Смущенная медсестра осталась сидеть за столом. Старцы с портретов в коридоре смотрели на Альберта словно бы с осуждением. Какой бы секрет он ни нёс в себе, им было всё известно. Энергия Машины и воля Древних сопровождала каждый шаг доктора, пока он двигался по мягкому ковру в полутемном коридоре поместья. Дорсет не сопровождал его. Рядом никого не было. Альберт старался перевести дух и унять тревожность. Сердце отчаянно колотилось от обнаруженных тайн и неизвестности. Что делать теперь? К кому обращаться? Грегор Ламм ясно дал понять, что доверять Стивенсу не стоит. Тогда где искать помощь? Доктора явно никто не выпустит, пока старик не придет в сознание. Но если уж это случится, можно будет обратиться к нему лично. С другой стороны, долг врача обязывает говорить со своими нанимателями откровенно. Вдруг тайна Советника способна пролить свет на природу этого странного покушения? Спуская по лестнице, доктор думал над странной отметиной на груди Ламма. Это было нечто знакомое, из давно забытых историй. Интуиция подсказывала, что это не была родинка. Это больше похоже на травму. Если это так, то Советника могли атаковать ночью неизвестным оружием. Прибывший врач ждал Альберта в холле, сложив руки за спиной. Это был худощавый мужчина с высоким лбом, одетый в аккуратный повседневный смокинг. Неровный свет падал на него от ламп. Темные его глаза внимательно изучали пространство, а на лице застыла едва заметная улыбка. Плейнвью вышел вперед и протянул ему руку. Кардиолог слегка склонил голову, принимая его ладонь. Стивенс задумчиво стоял неподалёку, словно бы размышляя, правильно ли он поступил, приглашая нового гостя. — В связи с серьезностью ситуации, — сказал он, снимая своё пенсне и протирая его шелковой салфеткой, — Я был вынужден просить помощи корпоративных служб. Они быстро прислали врача, и человек это надёжный. Мы не можем себе позволить рисковать жизнью Советника. Так что прошу ввести его в курс дела, и как можно скорее подключить к лечению. Кардиолог перевёл взгляд с Распорядителя на Плейнвью и представился неожиданно приятным голосом: — Доктор Гэвин Амбри, к вашим услугам. Вы, должно быть, Альберт Плейнвью? — Так точно. Вам сообщили о состоянии пациента? — Только общие вещи, — признался он, — Эти общие вещи очень беспокоят. Конечно, мне надо лично осмотреть Советника, чтобы говорить отчетливее. — Ну что ж, я введу вас в курс дела, — Альберт взглянул на Стивенса, — Мы можем идти? — Идите, — кивнул тот, погруженный в собственные мысли, — Верните Советника в сознание, он нам нужен в добром здравии. Альберт сдавленно улыбнулся, осознав, что Распорядитель мог совершить ошибку, сообщая о случившемся в корпоративные структуры. Вдруг информация просочится в Высший Совет? Грегор Ламм, судя по всему, никогда ему не доверял. Кардиолог подхватил свой саквояж с дивана. Они пошли наверх, сопровождаемые одним из агентов. Тот держался чуть поодаль, так что кардиолог наклонился к Плейнвью и тихо произнёс: — Хорошо, что вы решили, наконец, ввести нас в курс дела. Неизвестно, как могли пойти дела, если бы вы были в одиночку. Не знаю, чего ждал господин Стивенс, помощь стоило запросить сразу. Ситуация требует всех ресурсов Корпорации, которые есть в наличии. — Господин Ламм был бы лучше обеспечен в госпитале, — согласился Альберт, — Я с самого начала им об этом говорил. Однако, Распорядитель и его окружение очень боятся распространения… неприятных слухов. Они не хотят информировать общество о том, что ещё не до конца выяснено. Кардиолог только хмыкнул: — Ну наша с вами задача в том, чтобы слухи были только приятными. Если мы удвоим усилия, добудем оборудование… А впрочем: в каком вообще состоянии сейчас Советник? Я слышал, что у него был приступ, природа которого не совсем ясна. — Да, был очень тревожный приступ. Я купировал его не так давно. Мне не кажется, что это сердечная болезнь, потому что признаки слишком размыты. Он был в бреду, все мышцы были напряжены, пена изо рта… Хорошо бы, чтобы вы точно определили, повреждены ли органы. Ваша специальность, как-никак, может пролить свет на состояние Ламма. Потому что происходящее мне совершенно непонятно. Некоторые признаки указывают на внешнее воздействие, возможно даже отравление. Не исключаю, что имело место покушение на жизнь Советника. Рябь пробежала по лицу нового врача: — Да вы что… А что говорит охрана? — Им не понравилось моё заявление, но они прорабатывают все версии. Мне говорили, что агенты обыскивают территорию, не знаю, какого результата они добились. Доктор Амбри слегка качнул головой, обдумывая информацию: — Ну и ну. Надеюсь, что вскоре ситуация разрешится. В ином случае был бы скандал, безусловно скандал… Они спешно прошли коридор второго этажа, Милы нигде не было видно. Как и Дорсета. В спальне их ждал темноволосый агент с бородкой, который ранее беседовал с Милой. Зайдя в комнату, Альберт спросил его, где находится медсестра. Тот лишь печально пожал плечами. Глаза Амбри зажглись, как только он увидел распростертого Советника. Альберт тоже бросил взгляд на пациента — тот выглядел хуже прежнего. Укутанный в тени, с темными кругами под глазами, он отчаянно цеплялся за жизнь, ускользающую между пальцев. Он мелко дышал, лоб был покрыт испариной, а постельное белье было в полном беспорядке, словно бы отражая беспорядок его здоровья. Подойдя ближе, кардиолог сел около Ламма, подставил лампу поближе и начал разглядывать лицо и руки пациента. Затем зачем-то закатал штанины и внимательно осмотрел щиколотки и ступни, возможно на предмет лопнувших капилляров. Вскоре он расстегнул рубашку Ламма и замер, изучая кожу. «Заметил родинку» — подумал Плейнвью. Мрачно вздохнув, Гэвин вытащил стетоскоп и прослушал сердцебиение пациента. У кардиолога, в отличие от Альберта, с собой был хронометр. Спустя 10 минут диагностики Амбри подозвал Альберта, укладывая свои инструменты обратно. Он выглядел очень сосредоточенным, глаза его смотрели куда-то сквозь стены. Как только замок саквояжа щелкнул, он обратился к Плейнвью: — Я думаю, я знаю, что случилось с Грегором Ламмом. И, боюсь, вариантов лечения не так много. Сердце Альберта часто застучало, лицо постаралась принять невинное выражение лица: — И что же с ним случилось? Тонкие губы кардиолога изогнулись в слабой ухмылке: — Вы слышали об ордене Теней? Плейнвью слегка опешил, но ответил с деланным спокойствием: — Городская легенда? Ну… приходилось слышать. — И что вы думаете о них? — Об Ордене? Историй и небылиц гуляет много. И если вслушиваться, складывается впечатление, будто они ходят сквозь стены, высасывают душу и делают совсем фантастические вещи. Если всё это сложить, то слабо верится в их существование. — То есть вы не верите? Этот разговор был не слишком комфортным для Альберта, но он приложил все усилия, чтобы не подать виду: — Слишком похоже на газетную утку и страшилку, чтобы быть правдой. Нам и в обычной жизни хватает проблем. Кардиолог лишь хмыкнул на это. — Я скажу вам, дорогой мистер Плейнвью, что это вы зря. Есть немало свидетельств о том, что Орден действует в самые нестабильные периоды истории. Они преследуют врагов, они воруют тайны, они не оставляют свидетелей. Вы сами знаете, как часто пропадали военные и советники во времена смут. Те. кто могут представлять опасность, расстаются с жизнью до того, как реализуют угрозу. Сложно поверить, но я сталкивался с жертвами Теней. Их невозможно ни с чем спутать. — Что вы… Кардиолог перешел на шёпот: — Я хочу вам намекнуть, Альберт, что господина Ламма поразила именно Тень. Я видел такие травмы, я знаю, что это необратимо. Это пятно, на груди Советника… Оно определённо от разряда статической винтовки. Оружие, доступное только для них. Ни в одной армии мира его не используют, да я и не видел ни схем, ни фотографий. Но одно я знаю точно — в винтовке копится заряд, который тонким лучом пронзает тело, поражая все органы. На первый взгляд может показаться, что это приступ, что отказало сердце. Плейнвью ошарашенно пригладил свои волосы и сел рядом с собеседником. Мысли его отчаянно крутились в голове, всё складывалось в противоречивый тошнотворный ком. История с больным Советником всё более напоминала спектакль, который разыграли специально для него, чтобы окончательно запутать врача, приехавшего на отдых в курортный городок. Невозможно было понять, кто виноват, кому стоит доверять, и есть ли возможность избежать всего этого? Альберта намертво пристегнули к загадочному Грегору Ламму, и пока с Советником не случится что-то существенное, Плейнвью не покинет это поместье. Как же интересно было бы побеседовать с ним, если бы старик не был на том свете одной ногой. — Я не знаю, что и сказать. Вы же кардиолог, откуда вы знаете такое? — Часто работаю с Высшим Советом и Полномочной Ассамблеей. У них свои профессиональные травмы. — Но… Вы скажете об этом Стивенсу? — Думаю да, но надо это обставить с умом. Мы не хотим разводить панику и уж тем более вызвать гнев агентов. Альберт посидел полминуты, потирая лоб, смотря куда-то сквозь пространство. Наконец он произнёс: — Мне надо освежиться. Он нехотя встал, поправил рукава рубашки и бросил ещё один печальный взгляд на Грегора Ламма. Тот всегда боялся предательства и нападения из тьмы, но именно это с ним и случилось. Если это и правда были Тени, то удивительно: они никогда не оставляли цели в живых. Но что если их истинной целью было нечто другое…? Проходя мимо застывшего агента, он услышал, как кардиолог за его спиной стучит пальцами по толстой коже саквояжа. Чем-то это напоминало дробь военного оркестра. Слепо пройдя чуть дальше по коридору, Альберт свернул за угол и шагнул в ванную комнату, бесшумно закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Комната была просторной для уборной, но крайне тёмной, поскольку единственное окно было узким, как форточка. Доктор зажег керосиновую лампу и взглянул на себя в зеркало, уперевшись руками в раковину. Он тяжело дышал, сердце бешено колотилось, а к лицу прилила краска. Почему он чувствует стыд, почему он ощущает опасность? Старые, школьные истории про Теней все помнят как поучение для юных хулиганов. Неписаная истина повторялась множество раз: Тени приходят только за плохими людьми. Он произнес это беззвучно, глядя на свои блестящие глаза в отражении. Затем, опомнившись, он повернул кран и несколько минут умывался холодной водой. Рубашка и руки по локоть промокли. Капли бежали по шее и закатывались за шиворот. Он вновь поднял взгляд на зеркало. Мерцающий свет лампы делал происходящее нереальным, призрачным. Альберту хотелось оказаться как можно дальше отсюда. Подальше от чужих проблем и чужих переживаний. Кто этот новый врач? Откуда он знает так много? Почему опасно было связываться с Советом? Стивенс действует самостоятельно или представляет чужие интересы? Загадочный спектакль приобретал совершенно неожиданный привкус заговора, связанного с Грегором Ланном и Великой Машиной. Плейнвью пригладил волосы, выключил воду и взглянул в крохотное окно, проливающее бледный свет на стену: снаружи было сумрачно, будто поместье переместилось из солнечного Эннингтона в пасмурные низины города Корлок, извечно продуваемого ветрами. Едва заметный двор был полупустым, раскидистые ивы, выступающие над забором, мерно покачивались, шумели. Доктор моргнул и протёр глаза. Ивы. Это было единственным способом преодолеть высокий забор. Если Тени проникли в особняк прошлой ночью, то забравшись на деревья и спрыгнув вниз. «Как они сразу это не заметили?» — пронеслось в голове у Плейнвью, присаживаясь на небольшую кушетку, покрытую бордовым бархатом, — «Очевидно, что это поместье находится в уязвимом положении. Любой мало-мальски подготовленный солдат мог бы подготовить диверсию. Не говоря уже о Тенях!» Тени приходят только за плохими людьми. Плейнвью усмехнулся, сознавая, насколько по-детски наивно звучит эта фраза. Он нервно потер руки и оглянулся: несмотря на большое сомнение в существовании Ордена, было жутко оставаться в полутьме. Лампа потрескивала, едва заполняя холодное каменное пространство спасительным светом. Он был под охраной, Агенты были повсюду, доктор насчитал как минимум одиннадцать человек. Но при этом остро ощущалась вся шаткость положения, чувство тревоги, недоверия. Что если Тени вернутся, чтобы завершить начатое? За дверью внезапно раздались голоса, прервав размышления Альберта. Люди были в коридоре, недалеко от двери уборной. Первый голос принадлежал, очевидно, Стивенсу. Услышав его, доктор задержал дыхание и прильнул к двери: — Вы всё проверили? Мы явно что-то упускаем. Второй голос, более ровный и монотонный, был кем-то из Агентов: — У нас не так много людей под рукой, господин Распорядитель. Весь двор прочёсан, в траве сложно найти следы проникновения. Часовые опрошены — никто не помнит ни звука, ни шороха. Эйман видел то ли блики, то ли мерцание на крыше, но счёл это отражением лунного света. Зацепиться не за что. — И вы ничего не предприняли?! Вас разве этому учили? Тон его собеседника стал успокаивающим: — Сэр, при всём уважении, у нас нет чётких улик, подтверждающих версию с покушением. Только показания доктора Плейнвью, и к ним стоит отнестись со скептицизмом. — Пусть так, и мы ещё допросим его как следует. Тем не менее, вы должны сделать всё возможное, чтобы отыскать зацепки. Либо опровергните, либо подтвердите эту версию. Мы не можем жить иллюзиями. Если Совет узнает обо всём раньше времени, они тут же найдут замену господину Ламму. — Да, но кардиолог, которого вы пригласили, уже на государственной службе. Двенадцать лет при штате Генеральной Ассамблеи. Безупречная служба. Он может донести куда надо и, надо полагать, имеет связи с высшим руководством страны. Может даже с самим Делимюньеном. Альберт, услышав это, едва не присвистнул. Оскар Делимюньен был самым влиятельным человеком в Совете, а, значит, и во всей Корпорации. Портреты волевого седовласого старца с пышной бородой мелькали в прессе и на улицах чаще всех остальных. Он был прямым потомком основателя Высшего Совета и крупнейшим бенефициаром экономики Векта. Если уж кого и стоило бояться и уважать, так это его. Неизвестно, какие отношения сложились между ним и Грегором Ламмом, но, учитывая стремление последнего вести независимые и сомнительные дела на стороне, он мог попасть на карандаш. Если Распорядитель Стивенс чего и боялся, так это потери власти в случае смерти Грегора Ламма. В этом его было сложно упрекнуть. — …Я считаю, что нам надо быть более осторожными, — закончил свою мысль агент, звучавший теперь один в один как Дорсет. Спустя несколько секунд, подумав, Распорядитель ответил: — Тем лучше, пока он здесь и делает своё дело, он никуда не денется и ничего не доложит. Просто следите за ним. Мне именно был нужен человек с безупречным опытом, знающий своё дело. И покинуть поместье он может только с моего разрешения. — Вы правы, господин Распорядитель. Всё будет сделано. — И да, — напоследок добавил Стивенс, — Вы обыскали девчонку? Если Ламм и передавал секреты, ключи и указания, то только ей. Никому так не доверяет. Даже мне. В последних словах Распорядителя скользнула тень обиды, искусно завуалированная последовавшим смешком, словно бы он серьёзно не воспринял свои слова. — Мы обыскали Милу, а также её вещи. Пусто, ничего подозрительного. Только те лекарства, которые господин Советник принимал по рецепту, всё согласовано. Сердце доктора ёкнуло. Плейнвью медленно скатился по стенке на пол. Он аккуратно сунул руку за пояс и вытащил оттуда ослепительную перламутровую шкатулку, переливающуюся даже в полутёмной ванной комнате. Мила успела передать её Альберту, прежде чем им пришлось разделиться. Они не согласовали никакого плана, но медсестра явно уберегла находку от глаз Стивенса. Пальцы чувствовали прохладу шкатулки, а также тонкую резьбу со множеством деталей и витиеватых узоров. Плейнвью едва мог представить станки и инструменты, необходимые для создания такого предмета. Обработка была настолько тонкой, что только лучшие ювелиры могли сделать нечто подобное. Что бы ни было скрыто внутри, оно представляло исключительный интерес. Однако никаких видимых способов открыть её Альберт не обнаружил. Ни кнопок, ни замков, ни защёлок. Создатели искусно запечатали все возможные ходы. Одно было ясно и очевидно — на крышке яркой руной виднелся пятиугольный символ Великой Машины с расходящимися от него лучами. Скорее всего, это была церковная реликвия из самой Цитадели. Вставая, Альберт задел напольный подсвечник, который сперва по рассеянности не заметил. Бронза звонко ударилась о зеркальную раму, и голоса за дверью затихли. Доктор в панике схватился за подсвечник, судорожно пытаясь вернуть его на место. Тем самым он наделал ещё больше шума. Шаги двинулись к нему. Альберт стал осматриваться в поисках спасения. В окно? Но оно скорее напоминало бойницу. Протиснуться туда не представлялось возможным. Он стал метаться, пытаясь успокоить своё дыхание. Шкатулка за поясом тяготила его, словно обжигая сквозь одежду. Что делать? Куда идти? Доктор готов был провалиться сквозь землю. — Мистер Плейнвью? — раздался снаружи холодный голос Стивенса. Альберт замер и зажал рот и нос руками, словно пытаясь скрыть своё дыхание. Они знают, что он тут. Укрытия не было. Не спрятаться. По спине пробежали иголки страха, которые затем постепенно сменились злостью на самого себя. «Что я нарушаю?» — подумал доктор, — «Почему я боюсь? Я устал постоянно волноваться, я устал думать об опасности, чувствовать изнурительную вину. Я никому ничего не должен. Меня не в чем упрекнуть!» Немного успокоившись и пригладив волосы, Альберт постарался ответить максимально непринуждённо: — Да? — Вы там? — уточнил Стивенс. Вопрос, конечно, гениальный. — Да. — Пожалуйста, выйдите ко мне. Нам нужно поговорить. — Эм, я слегка здесь занят… Последовала короткая пауза. — Мистер Плейнвью, у нас есть ключи от всех дверей в поместье. Мы спокойно войдём к вам, если вы не выйдете сами. — Хорошо, хорошо. Одну минуту. Альберт показательно включил воду, снова сполоснул руки, откашлялся, поправил жилетку и, выдохнув, открыл замок. За дверью с нетерпеливым видом стоял Стивенс, чуть поодаль, у стены коридора со скрещенными руками — Дорсет. По их взглядам было всё понятно. Они знали, что доктор их подслушивал. Все были на взводе. — Всё в порядке? — со змеиной учтивостью спросил Распорядитель. — Надеюсь… — протянул Альберт, косясь на Дорсета. Тот не спускал с него глаз. — Вы провели осмотр пациента вместе с кардиологом? — Да. Лучше поговорите с ним. Он проводил все манипуляции. — Мы обязательно поговорим, но сперва нужно решить пару вопросов… Не успел Стивенс закончить, как в коридоре послышался топот сапог. Кто-то бежал к ним во всю прыть. Дорсет мгновенно развернулся на месте, выхватывая свой позолоченный клинок-револьвер. Плейнвью закрыл глаза, вспомнив о Тенях. Стивенс едва успел понять, что происходит. Спустя пару секунд из-за угла выскочил молодой агент, который оставался в комнате с пациентом. Он тут же наткнулся на дуло Дорсета, едва успев издать приглушенный возглас. Глаза его округлились. Дорсет каким-то чудом не выстрелил, но лезвие, расположенное на стволе, распороло форму на теле агента. Тот отпрянул и схватился за живот. Между пальцев показалась кровь. — Какого черта, Роден… — произнёс Дорсет, замечая алые капли на своём оружии. — О Машина, — остолбенев, выдохнул Распорядитель. Альберт, словно бы очнувшись ото сна, ринулся вперед, на помощь молодому агенту, но тот лишь оттолкнул его от себя. — Я в порядке, — выдохнул он, скрипя зубами, — А вот у Советника снова приступ. На этот раз всё серьёзно. Поспешите. Он оперся о стену окровавленной рукой, мелко дыша. Распорядитель и Плейнвью переглянулись. Лицо Стивенса выражало замешательство, словно он понятия не имел, что нужно делать. — Доктор, Советник, идите! — первым откликнулся Дорсет, — Сейчас вы нужнее всего там. Я прослежу за Роденом и приду к вам. Кивнув, они нерешительно двинулись к спальне. Позади них Дорсет подхватил своего подчиненного и спешно осмотрел его рану. Сперва он, копошась, отрывисто задавал вопросы, затем его тон стал тише и спокойнее. Судя по всему, молодому агенту ничего не угрожало. Проносясь мимо портретов суровых старцев, Плейнвью отчаянно пытался вспомнить, как происходил прошлый приступ Советника. На этот раз не было опиатов, которые могли купировать спазмы и судороги. Да и помогло бы…? Выброс адреналина мешал нормально думать, мысли превратились в тягучую кашу, и оставалось надеяться только на собственные рефлексы врача. Стивенс, несмотря на свои габариты, проявил удивительную прыть и первым влетел в спальню, обогнав Альберта. Их встретила понурая вытянутая фигура врача, который стоял над кроватью больного. Голова кардиолога была скорбно склонена. Грегор Ламм был совершенно распростёрт на кровати, конечности замерли в неестественном положении. Голова его лежала ровно, глаза были открыты и взирали на потолок, рот был чуть приоткрыт. Одеяло разбросано, рядом на стуле покоился приоткрытый врачебный саквояж. Все лампы были зажжены на полную, так что каждую деталь было видно отчетливо. Взгляд Альберта упал на одну из подушек, которая обычно лежала среди кучи других под головой Советника. Теперь же она была рядом, откинутая в сторону, словно кто-то её недавно брал. Он нахмурился. Чинно и медленно доктор Амбри поднял на прибывших взгляд, печально вздохнул и объявил: — Мы не успели… Он умер. Молчание. Воздух словно застыл, невозможно было вздохнуть. У Стивенса отвисла челюсть, Плейнвью застыл с неверящим выражением лица. В глубине души он ждал подобного, но это сообщение всё равно было как гром среди ясного неба. Кардиолог продолжил: — Случился новый приступ, очень сильный. Судороги, аритмия, жар, он начал задыхаться. Я принял все возможные меры. Камфора, лидокаин, я поменял положение тела, наклонил его. Одному сложно… — он посмотрел в глаза Альберта, блеснув озорным огоньком, — Я сразу понял, что это сердце, но мы едва успели произвести осмотр… Возможно, будь у нас больше времени, мы бы успели. Распорядитель рефлекторно развел руками, пораженно глядя на бездыханное тело своего начальника. — Как умер? — вырвалось у него сдавленно, — Как умер? Нет, это должно быть ошибка, его состояние стабильно! — Мне очень жаль, это произошло прямо на моих глазах. Реанимация, увы, уже невозможна. Я провёл все процедуры, соблюл каждый протокол. Ничего не помогло. Мне самому не верится, но я вынужден констатировать факты. Господин Плейнвью, — кардиолог бросил короткий взгляд на Альберта, — Пожалуйста, зафиксируйте время смерти. Нужно подтверждение второго врача. Стивенс подскочил к доктору Амбри, допрашивая его на повышенных тонах. Тот, не отступая, спокойно отвечал на его вопросы, продолжая настаивать на сердечной болезни. Тем временем Альберт, как во сне, осторожно подошел к телу Ламма и неверяще оглядел его. Полное расслабление мышц. Остекленевший взгляд. Плейнвью прижал пальцы к ещё теплой шее пациента — пульс не прощупывался. Определенно мёртв, тут не было никакого обмана. Наклонившись над Советником, доктор незаметно потрогал подозрительную подушку, лежащую поверх покрывала. Она была тёплой в центре, как будто кто-то сидел на ней… или прижимал к лицу. Кровь застучала в голове. Стиснув зубы, он выпрямился. Стивенс повернулся к нему и требовательно спросил: — Плейнвью. Что с господином Ламмом? Мы ещё можем что-то сделать? Едва сознавая, что делает, Альберт медленно покачал головой. — Он… Его больше нет. Распорядитель поджал губы, его лицо постепенно превращалось в глиняную маску с налитыми кровью глазами. А затем он внезапно врезал кулаком по стоящему рядом комоду, отчего тот треснул. Плейнвью и Амбри вздрогнули от неожиданности. Указав на них обвиняющим перстом, Стивенс прорычал: — Он был Советником Корпорации! Советником! Вы будете за это отвечать! На этот крик в комнату вбежал Дорсет, наконец разобравшись с раненым агентом. Увидев открывшуюся ему сцену, затем переведя взгляд на тело почившего Ламма, он всё понял. Лицо было непроницаемо, но желваки его заиграли от напряжения. Тяжелые руки Распорядителя, сжатые в кулаки, тряслись от негодования. Он буравил суровым взглядом врачей, перебирая языком у себя во рту. Кардиолог спокойно стоял рядом, выдерживая напор начальника. По другую же сторону от кровати застыл Альберт в позе провинившегося школьника. Когда доктор Амбри заметил вошедшего агента, то приветливо ему улыбнулся: — Мистер Дорсет, прекрасно что вы зашли к нам! На случай гибели Советника у меня есть для вас бумага. Все уставились на него, не в силах реагировать. Доктор бережно достал из глубин своего смокинга красивый запечатанный конверт, затем подошел к Дорсету и протянул ему на рассмотрение. Приняв его, агент одарил Амбри мрачным подозрительным взглядом. Гэвин продолжил: — Зачитайте его для нас, пожалуйста. — Что это? — Видите корпоративную инсигнию? Прошу её распечатать. Агент опустил взгляд на письмо. Действительно, на нём красовалась официальная печать Совета, сопровождающая самые важные акты и указы. Он аккуратно прощупал письмо, посмотрел на просвет, затем, выдохнув, опытной рукой распечатал конверт. Лист, вложенный внутри, гласил: Протокол корпоративной защиты на случай смерти члена Высшего Совета, господина Грегора Ламма. Если смерть наступила вследствие непредвиденных обстоятельств, и была официально зафиксирована как минимум двумя квалифицированными врачами, вступает в силу следующая инструкция: 1. Освободить от ответственности вовлеченный в процесс лечения и диагностики медицинский персонал. 2. Обязать медицинский и обслуживающий персонал хранить в тайне обстоятельства смерти г-на Ламма до особого распоряжения Совета, либо до завершения трудоустройства в Корпорации (смерти). 3. В силу подозрений в наличии у г-на Ламма украденных технологий, связанных напрямую с работой Великой Машины, его имущество подлежит опечатыванию и инвентаризации Управлением Корпоративной Безопасности. В случае нахождения нелегальных материалов, артефактов, незадекларированных технологий или деталей — доложить об этом в Совет для разбирательств. 4. Управляющий делами г-на Ламма, Распорядитель Эдриан Стивенс, подлежит немедленному аресту как лицо, попадающее под подозрение в измене. 5. Руководство операцией по ликвидации ущерба, связанного со смертью Грегора Ламма и с его участием в заговоре против Машины предоставить офицеру Десятого отдела УКБ, капитану Эвану Дорсету. 6. Доложить об исполнении протокола через стандартную форму связи Высшему Совету Корпорации. Завизировано Высшим Советом Корпорации, в составе Советников: Оскар Йохан Фон Делимюньен Альберт Цайтергаст Эндрю Лоуэлл Персиваль Самсон Ли Хэй Подписи и высшая инсигния Совета. Когда агент завершил свою речь, он поднял молчаливый взгляд на присутствующих людей. Сперва на спокойного и холодного Амбри, затем на оцепеневшего Стивенса, затем, наконец, на Альберта, проглотившего язык. Разыгралась немая сцена, во время которой Плейнвью слышал биение своего сердца. Поразмыслив, Дорсет обратился к врачам: — Он скончался? Вы оба зафиксировали смерть? Голос, теперь отдававший большей властью, чем когда-либо, был угрожающе спокойным. Гэвин ответил утвердительно, а Альберт кивнул, не находя смысла в словах. Пожевав губами, агент тихо присвистнул, аккуратно положив ладонь на рукоятку пистолета. Распорядитель презрительно взглянул на кардиолога, а затем подошёл к Дорсету: — Что за чушь… Дай мне это. Агент передал ему протокол. Читая его, Стивенс отметил, как дрожат его руки от желания порвать бумагу. По всем признакам это было официальное постановление Совета, коих он видел много за свою карьеру. Толстая бумага, знакомый шрифт Хаммербольского секретариата, подлинные подписи… Но всё это отдавало фарсом, пахло какой-то постановкой. Как этот врач мог знать…? Как мог Совет подготовить инструкцию и доставить её в Эннингтон заранее? Собрав остатки своего самоконтроля, Распорядитель отчетливо произнес, встряхнув бумагой: — Дорсет, ты всё ещё подчиняешься мне. Это письмо может быть компроматом или подделкой, не следует вслепую всему верить. Агент выдержал паузу, затем слабо улыбнулся: — Это не вопрос веры, господин Стивенс, это вопрос полномочий. Есть иерархия. В мире, где я работаю, где я приношу пользу, вершиной иерархии является Высший Совет Корпорации. Не Полномочная Ассамблея, не Механики, не вы. Вы несли бремя заместителя господина Ламма ровно до момента его смерти. Теперь же нам необходимо исполнить протокол, который был завизирован большинством Советников. Опаснее будет его нарушить, чем исполнить ошибочно. Прошу следовать за мной. Если вы ни в чём не виновны, то вам нечего бояться. Стивенс исступленно указал на кардиолога, смотрящего куда-то вдаль, будто это его и не касается: — Да посмотри на него! Этот врач явно замешан в заговоре! Эван, ты не видишь, что нас пытаются подставить? Мы должны его арестовать. Мы должны разобраться! Агент мотнул головой. Он словно бы ждал такой возможности, чтобы проявить самостоятельность. — Я вижу инструкцию, подписанную большинством членов Совета. А в ней ясно сказано, что врачи освобождены от ответственности. А вы, как ни прискорбно, указаны там как подозрительное лицо. — Это абсурд. Ты же прекрасно знаешь, что мы оба не были в курсе дел Ламма. Он ничего нам не говорил! Агент снял с пояса позолоченный пистолет и сложил руки перед собой, накрыв оружие свободной ладонью. Жест был ясен всем присутствующим. — Прошу следовать за мной, господин Стивенс, — с нажимом повторил Дорсет, пристально сверля собеседника взглядом бетонно-серых глаз, — Мы проведем полный анализ, и выявим правду. Распорядитель поджал губы и, спустя мгновения, нехотя кивнул. Ему думалось, что несмотря на этот досадный инцидент, обвинение сойдет ему с рук благодаря обширным связям. Сейчас он будет вести себя смиренно, чтобы затем ударить в ответ, словно загнанный в угол зверь. И ударит он жестоко и беспощадно. Его вспотевшая ладонь всё ещё судорожно сжимала протокол. Он передал бумагу обратно агенту, и тот положил её в нагрудный карман. Агент проводил Стивенса до проема, и бросил врачам перед уходом: — Оставайтесь здесь и ждите инструкций. Ничего не трогать. Толкнув дверь, Стивенс покинул спальню под пристальным взором Дорсета. Оставшись только с Альбертом, кардиолог расслабился и вытащил серебряный портсигар. Белоснежная дорогая сигарета скользнула наружу, мягкие шаги довели доктора до прикроватного столика, затем тонкие пальцы зажгли кончик сигареты о свечу, и отправили ее в рот. Как следует затянувшись, кардиолог спокойно сел на кровать, прямо с телом почившего Грегора Ламма. Застывший Плейнвью провожал его ошалевшим взглядом. — Вы… Что вы…? — вырвалось у Альберта. Амбри развернулся к нему с самой чистой и наивной улыбкой, посмотрел ему в глаза и ответил: — Что я сделал? У господина Ламма были проблемы, и я сделал то, что был должен. Я ему помог. Плейнвью протер лицо руками, взъерошил волосы. Он ничего не понимал. Весь этот цирк, внезапная смена ролей — проблемы и до того наслаивались комом, но теперь его смятению конца и края не было видно. Ламм был убит — в этом не было сомнений, но теперь стоял вопрос: кто теперь убийца? Он поднял страдальческий взгляд на Гэвина, который держал сигарету между средним и указательным пальцем, и мелкие частицы пепла уже падали на подушку, еще теплую с тех пор, как Альберт потрогал её… — Зачем, почему.? — только и смог выдавить он. — Мы оба знаем, что здесь было, — проникновенно сказал Гэвин, делая еще одну затяжку и выдыхая, — Но также мы оба знаем, что здесь ничего не было. — Я не понимаю, что вы хотите, почему это произошло, и причем здесь я… — О, ваше присутствие здесь — абсолютная удача, — признался кардиолог, оживившись, — И видите ли, вот в чем дело… Он встал, деловито нагнулся к прикроватной тумбе, порыскал по полкам, вынул, какую-то бумажку, и отбросил ее. Затем шагнул к комоду и, выдвигая ящики, принялся обыскивать и их. — Тот, кто берет чужое, обязательно будет наказан, — бросил он, не оборачиваясь на Альберта, — И воздаяние настигает каждого, на каждом углу, из каждой тени. На слове «тени» Плейнвью лишь судорожно сглотнул. Он ненароком бросил взгляд на острые ножницы, лежащие неподалеку на журнальном столике. Их в секунды можно было схватить и ударить в незащищенную шею подозрительного врача. Но был ли на это повод? Альберт представил, как бьет его сзади, как хлещет теплая кровь, заливая белую рубашку, как на губах возникает знакомый вкус металла… Черт возьми, нечто подобное он уже испытывал однажды. — Кто-то что-то украл.? — осторожно уточнил он, делая тихий шаг к столику. — Не то слово. На самом деле я даже вам завидую, поскольку вам неведомы масштабы бедствия. Я здесь для того, чтобы разрешить проблему, и вернуть украденное в надежные руки. — Вы думаете, что в комнате что-то спрятано? Последний ящик задвинулся обратно, и кардиолог развернулся к Плейнвью. Увидев, что тот переминается с ноги на ногу у журнального столика, он усмехнулся и прошествовал к окну. Швырнув туда окурок, он приблизился к Альберту, придавливая его своим взглядом: — Вы определенно окунулись в происходящий здесь хаос. Не целиком, лишь по щиколотку. Не знаю, что вы успели разузнать, находясь здесь, но опасность лежит гораздо дальше этой спальни, мистер Плейнвью. Дело не в покушениях, не в нас с вами и даже не в Совете. Но хаос, создаваемый одним-единственным человеком, — он кивнул в сторону тела Ламма, — Иногда может поглотить собой весь мир. Необходимо тщательно проверить все шаги Грегора Ламма, которые привели его в этот особняк, сбили с истинного пути и привели к такому печальному финалу. Чего бы ни добивался Советник при жизни, это придется исправлять самыми грязными и жестокими методами, ведь иных вариантов нам уже не оставили. То, что было украдено — ценнее любых сокровищ, оно важнее каждого из нас. И создает огромную угрозу. Поэтому я заинтересован исключительно в том, чтобы все вернуть на круги своя. И сделаю для этого все что угодно. Он был так близко, что Альберт чувствовал его дыхание. Мысли путались, но Альберт начинал все больше чувствовать отвращение к собеседнику. Не вполне контролируя себя, он ответил: — Вы даже готовы убивать? — Не бросайтесь словами, Плейнвью. Быть может, вы и случайный зритель, но мы знаем о вас всё. Какой вы анестезиолог, ваш опыт, и ваших пациентов. Думаете я не слышал об инциденте в Лириконе? О том, как вы прикончили богатого промышленника из-за ревности? Думаете я не знаю о ваших похождениях в столице, как вы прятались и искали покровительства у обогатившейся вдовы? Как подсели на морфин, и скрыли это от всех, проводя операции под кайфом? Я видел немало таких как вы. Каждый хлебнул свою долю испытаний. Но я не испытываю от этого к вам симпатий. Даже наоборот, мне всё это кажется ужасно лицемерным. Если же вы хотите быть проблемой, то вперёд. Не стану вас удерживать. Но решать эту проблему я буду уже не с вами, а в доме в переулке Фолидот, где проживает ваша милая сестренка Оливия со своей бабушкой. Как же зовут бабушку? Хм… Запамятовал. Не столь важно. Сердце Альберта ушло в пятки, мышцы оцепенели, кровь отлила от лица, превращая его в бледную маску. Не контролируя себя, он внезапно метнулся вниз, схватил со стола холодные ножницы, и с размаху ударил кардиолога острыми лезвиями куда-то в грудь. Но тот уловил движение в последний момент, перехватил его руку и вывернул ее. Альберт взвыл, пытаясь сопротивляться, и тут же получил удар лбом в нос, с хрустом пробивший переносицу. Сноп искр, удар колокола в голове. Потеряв равновесие, он рухнул на пол, заливая паркет кровью, хлынувшей из ноздрей. В полубессознательном состоянии он пытался зажать нос и остановить кровотечение, но руки едва его слушались. Амбри потер ушибленный лоб, затем не спеша присел на корточки возле поверженного Плейнвью, слегка разочарованно глядя на него. У того едва были силы сфокусировать взгляд на оппоненте, он лишь откашлялся, чувствуя комок слизи в горле, и хрипло спросил: — Ради чего… всё это? Гэвин Амбри развел руками, слово все было и так очевидно: — А разве вы еще не поняли? Ради Великой Машины, разумеется!