***
Тот памятный день не задался с самого утра. Сперва Трой во время завтрака уронил себе на брюки тост, намазанный маслом и джемом. Само собой, тот приземлился джемом вниз. Пришлось в спешке переодеваться. Потом, пытаясь не опоздать на работу, он добавил скорости и маневра в свое вождение и едва не попал в аварию. Водитель второй машины оказался очень степенным пожилым джентльменом, правильным и нудноватым. Было бесполезно что-то ему объяснять, поэтому Трой просто покорно слушал его, кивал головой в нужных местах и при малейшей возможности обещал больше так не делать, скрестив при этом пальцы за спиной. В итоге, на работу он приехал с почти часовым опозданием. – Трой? Ты на работе, неужели! – ядовито поприветствовал его старший инспектор Барнаби. – Сэр, простите, сэр, я объясню, я… у меня было дорожное происшествие… – И почему я не удивлен. Ладно, не будем терять время. Для тебя есть задание. Сейчас же поедешь в костонский любительский театр. Мистер Захария Пул будет играть там в спектакле. Твоя задача – приглядывать за тем, чтобы с ним ничего не случилось в стенах театра. Нам позвонили и на очень высоком уровне просили организовать его охрану. На твоем столе его досье с фото, изучи. Сегодня в полдень труппа собирается на первую читку пьесы. Я договорился с режиссером, тебе дадут какую-нибудь незначительную роль, стражника, могильщика, ну или тени отца Гамлета. – Гамлета?! – от неожиданности Трой даже остановился на полпути к двери. – Да, Гамлета, принца Датского. Уильям Шекспир. Трой, ты в школе учился? – Учился, – мрачно подтвердил Трой.***
Костонский любительский театр можно было сравнить с кометой: работал редко, недолго, но оставлял массу ярких воспоминаний. Обычно все театральное хозяйство ложилось на плечи какого-нибудь энтузиаста, а после его смерти (или переезда) полностью приходило в упадок. Но в последние два года, после щедрого пожертвования вдовы американского миллионера миссис Мур (в девичестве Сары Уокер из Мидсамер-Парва), театр переживал расцвет. И даже смог пригласить на новую постановку молодого перспективного режиссера, уже прославившегося своим нестандартным подходом к классике. Первое чтение пьесы проходило в небольшом зале для занятий танцами. Участники расселись на поставленных кругом стульях, напомнив Трою собрание анонимных алкоголиков (нет, нет, не подумайте – Трой тогда просто проверял алиби одного из подозреваемых). Сесть рядом с мистером Пулом, своим подопечным, невысоким седым старичком, у Троя не вышло, и он занял место на четверть круга вправо от него, так чтобы приглядывать за ним, немного косясь влево. Большинство собравшихся были явно знакомы друг с другом, шутили, общались, и Трой почувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Однако, посмотрев направо, он тоже увидел знакомое лицо: рядом с молодым человеком в очках, как у Джона Леннона, сидела Калли Барнаби! Настроение Троя немедленно улучшилось, однако необходимость смотреть налево, на мистера Пула, и желание смотреть направо, на Калли, входили между собой в конфликт и грозили привести его к косоглазию. Между тем очкарик а-ля Джон Леннон поднялся, вышел вперед и сказал: – Здравствуйте! Я – Кристофер Мосли, режиссер. И буду ставить в вашем театре «Гамлета». Хотел бы сразу предупредить, что в своей постановке я намерен уйти от диктата традиций, максимально осовременить пьесу, чтобы она стала интересна молодым зрителям. Например, Гамлет не наследник трона, а наследник крупной транснациональной компании. Клавдий после смерти брата становится не королем, а председателем совета директоров и владельцем контрольного пакета акций. А Полоний – член совета директоров. Режиссер сделал паузу, а Трой впервые почувствовал нечто вроде интереса к происходящему. – И сейчас я просил бы всех собравшихся озвучить свои идеи, мысли, впечатления. Чего вам, как зрителям, не хватает в постановках пьес Шекспира? Давайте, все выскажутся по очереди, по кругу, как сидим. И одновременно представляйтесь, пожалуйста, чтобы мы могли познакомиться. Анонимные алкоголики помахали Трою рукой из глубин его памяти. Следующие пятнадцать минут все присутствующие по очереди называли себя и сообщали, чего они хотят от драматурга Шекспира вообще и режиссера Мосли в частности. Но Трой, к возможному неудовольствию инспектора Барнаби, все пропустил, включая и слова своего подопечного. Мысли его были заняты исключительно предстоящим выступлением, а особенно его беспокоило то, что его услышит Калли. Признаться в своем полном невежестве и нелюбви к Шекспиру? Ни за что! Когда очередь дошла до Троя, он встал, мысленно показал язык мисс Шоу и сказал: – Трой, сер… э-э-э, Гевин Трой. Я думаю, не хватает полиции, – Трой кожей почувствовал обращенные на него взгляды. – «Гамлет» – это пьеса про убийство, детектив. Сын расследует смерть отца, но он не умеет, не знает, как сделать это правильно, поэтому столько новых трупов. Вмешательство правосудия помогло бы сохранить жизни. Трой сел и, повернув голову, встретился взглядом с Калли. Вид у той был веселый и недоверчивый одновременно, как будто Трой и удивил, и позабавил ее. – Хм, очень интересный взгляд на Шекспира, – удивленно протянул Мосли. – Хотя, если мы переносим действие в современность, без полиции со столькими смертями нам будет не обойтись. Да, здесь есть над чем подумать. А у вас уже есть роль? – Нет. Но был разговор… – Трой сделал многозначительную паузу, – про какую-то небольшую роль. Стражника, могильщика, тени отца Гамлета. – А-а-а, – протянул Мосли тоном внезапно пришедшего понимания. – Тогда, может, вы и сыграете сыщика? Добавим роль, со словами или без. – Он полез в лежащие перед ним разрозненные листы, вытащил один из них. – Сейчас, сейчас… О! Зачем нам новый персонаж, если у нас есть Розенкранц? Друг детства, но Гамлет вернулся к семейному бизнесу, а Розенкранц пошел работать в полицию. Гамлет обратится к нему за советом, а Розенкранц вопреки его воле начнет официальное расследование. И поэтому для Гамлета он предатель. Да! И на эту роль как раз пока нет исполнителя. Мосли оторвался от бумаг, обвел собравшихся сияющим взглядом и с видом глубокого удовлетворения показал на Троя: – Познакомьтесь, инспектор Розенкранц. Окончание собрания прошло мимо новоиспеченного инспектора. Трой был под впечатлением. После памятной школьной постановки «Сна в летнюю ночь» он не планировал возобновлять свою актерскую карьеру, однако, все было решено за него. Он даже не осознал выступления Калли, просто любовался ее увлеченно горящими глазами и одухотворенным лицом. После собрания Калли сама подошла к нему: – Привет, Трой. Ты здесь из любви к театру? Или по службе? В этом месте Трой молча кивнул. – Я так и думала. Но ты молодец, что интересуешься Шекспиром. Честно говоря, я решила, что ты вообще признаешься в том, что со школы его ненавидишь. – Нет, что ты. У меня была отличная учительница английского. Она говорила, что если хочешь состоятся как личность, без Шекспира не обойтись. Просто ему с постановками не везет. Надо что-то посовременнее. Глаза Калли заметно расширились. Но тут проходивший мимо Мосли тронул ее за локоть. – О, Трой, мы собирались немного посидеть в пабе, я, Кристофер и Сэм, наш Гамлет, ну, как коллеги-профессионалы. Может, ты разбавишь наше общество? Предложение было соблазнительным, даже несмотря на то, что в более тесной беседе стало бы видно полное театральное невежество Троя, но тут на глаза ему попался мистер Пул. – Нет, спасибо, мне нужно идти, есть важное дело. – Ну да, понимаю, поедешь отчитываться отцу, – она улыбнулась и отошла. Трой проводил ее глазами, потом дождался Пула, сопроводил его на улицу, убедился, что его взяла под свое крыло констебль Спаркс, и двинулся в сторону библиотеки. Отчет инспектору Барнаби мог немного подождать. Трою нужно было начинать работать над ролью.***
Следующие недели стали для Троя временем непрекращающихся открытий и откровений. Он думал, что написанная пьеса – это святое, краеугольный камень, неизменный материал. Конечно, можно было поменять статус короля на должность председателя совета директоров, нарядить героев в деловые костюмы вместо плащей и камзолов, – ведь все это просто внешний антураж, но само действие должно было оставаться неизменным. Однако оказалось, что перекраивать пьесу вдоль и поперек, как это делал Мосли, – вполне разрешенные пустяки. Для начала Мосли внес в текст обещанную сцену общения Гамлета и инспектора Розенкранца, в которой Гамлет делился своими подозрениями относительно дяди, а Розенкранц предательски требовал передать дело в руки правосудия. Потом спохватился и выкинул тень отца Гамлета, заменив ее на сеанс глубокого гипноза у психоаналитика. А психоаналитиком сделал Офелию. Видимо, один раз отойдя от классического прочтения, вернуться назад было уже невозможно, можно было только еще дальше уходить в сторону. Оригинального шекспировского текста для всех этих нововведений не хватало, поэтому Мосли дописывал реплики сам, рифмуя их, как бог на душу положит. Трой уже не раз порадовался, что всегда сдержанно относился к драматургу, потому что при более трепетном отношении, например, таком, как у мисс Шоу, уже лежал бы в больнице с сердечным приступом. С другой стороны, решение Мосли сделать Офелию помощницей Розенкранца в его расследовании пришлось Трою по вкусу, ведь роль Офелии досталась Калли. Еще одним открытием для Троя стали репетиции. Он всегда думал, что те проводятся полным актерским составом на сцене. На деле же репетиции проходили в небольшом зале без декораций, с весьма невысокой актерской явкой. Часть актеров-любителей была занята на основной работе, кто-то болел, кто-то отпросился из-за неотложных дел. Даже режиссер, и тот присутствовал через раз, занимаясь какими-то проектами параллельно с их постановкой. Чаще всего приходили репетировать Калли, приехавшая в гости к родителям, мистер Пул, пенсионер, и Трой, которому по долгу службы и зову сердца было нужно находится рядом с этими двумя. Мистер Пул довольно быстро раскрыл истинную профессию Троя и цель его участия в постановке, но нисколько не удивился, а, наоборот, принял это как должное. Видимо, был он весьма непрост и объектом охраны тоже стал неспроста. Но для Троя это обернулось неожиданными выгодами: Пул теперь скромно дожидался, пока Трой и Калли наговорятся после репетиции, а потом и вовсе стал любезно приглашать Калли на чай, позволяя Трою вволю пообщаться с партнершей по сцене. Камерные репетиции плавно перетекали в уютные чаепития. Пул рассказывал смешные случаи из истории любительского театра, Калли – смешные случаи из истории театра профессионального, Трою хватало внезапно открывшегося чутья молчать, смеяться и смотреть восхищенным взглядом. Но самым потрясающим откровением для Троя стало то, что Мосли хвалил его, Троя, актерскую игру! Вера Троя в свои таланты была сильна, но не настолько. – Он несколько раз похвалил меня за актерскую игру! Сказал, что я был по-настоящему строгим и суровым с Гамлетом. Но я же не актер! Я ничего не умею и вообще не играю! Меня на самом деле раздражает, когда любители лезут в расследование, поэтому я и давил на него, чтобы он передал дело о смерти отца в полицию, – Трой умолчал о том, что исполнитель роли Гамлета, приторный и смазливый хлыщ, возможно еще и гомик, раздражал его самим своим существованием на свете. – Мне даже не пришлось притворяться, я действительно это чувствовал. Калли звонко засмеялась, поставила чашку на блюдце и положила свою руку на руку Троя: – Боже, Гевин, да ведь в этом и состоит система Станиславского!***
Генеральная репетиция пришла к ним совершенно неожиданно, как снег посреди лета. Нет, они, конечно, знали, что она будет, знали точное число и что-то там к нему делали. Но все равно оказались катастрофически не готовы. Клавдий, редко бывавший на репетициях, путался в том, после каких реплик он входит на сцену или уходит с нее. Гертруда где-то сорвала голос, едва шептала и зловеще намекала, что не гарантирует нормальную работу своих голосовых связок на премьере. Горацио подхватил желудочный грипп. Задники, изображающие современный город, были взяты в аренду в Лондоне, но вместо них привезли лес и средневековый замок («Но у вас же Шекспир, зачем вам небоскребы?»). И, наконец, весь состав забывал новонаписанные тексты от Мосли. Трой, угнездившийся в зрительном зале, наклонился вперед, к сидящему перед ним Пулу, и шепотом спросил: – Режиссер перенесет премьеру? Пул с видом крайнего изумления оглянулся и ответил вопросом на вопрос: – А зачем? Что-то случилось? – Но… мы же не готовы… – растерянно сказал Трой. – Декораций нет, костюмов нет, актеры больны или не выучили роль. Генеральная репетиция провалена. На сцене Клавдий в очередной раз не вовремя вышел на сцену, Мосли выскочил из-за стола и на околосветовой скорости помчался наводить порядок. Пул обернулся и заговорил громче: – Ну и что? Поверьте моему опыту, генеральные репетиции другими и не бывают. Ничего не готово, все больны, все разваливается. Если бы я когда-нибудь попал на генеральную репетицию, но которой все готово, все здоровы, а роли отскакивают от зубов, я бы, наверное, пропустил бы премьеру. Во избежание. Потому что удавшаяся генеральная репетиция – это очень плохое предзнаменование. «Апокалипсис» Иоанна Богослова и рядом не лежал. – А декорации? – Будут. И костюмы тоже. Мои друзья – крайне непунктуальные люди, и когда я хочу собрать их на обед, например, в девятнадцать часов, я говорю им время на полчаса раньше. В результате в нужный мне час собираются все. Генеральная репетиция – это как время встречи на полчаса раньше. К премьере все будет. Так что не волнуйтесь, вы еще сыграете вашего инспектора. Трой закашлялся, а потом уточнил: – Нет-нет, не моего, инспектора Розенкранца. А что заболевшие? – Выздоровеют. Сцена, как лекарство, исцеляет. А потом возникает привыкание, и она ставится наркотиком, – Пул засмеялся, а потом сказал более серьезно: – Послушайте, ни один из заболевших добровольно не откажется играть, и даже если его будут укладывать на носилки, попытается сбежать, чтобы выйти к зрителям. Все актеры фанатики и немного маньяки, а актрисы – особенно. Имейте в виду на будущее. – Трой решил сделать вид, будто не видел, как Пул ему подмигнул. В этот момент до их ушей донеслись какие-то душераздирающие звуки. Не просто одиночные вопли Мосли, а целый хор криков, проклятий и ругани, сопровождаемый рыданиями. Отвлекшись на разговор, они явно пропустили какое-то происшествие. На сцене собралась шумная возбужденная толпа, на секунду она разомкнулась, из нее, прикрывая лицо руками, выбежала рыдающая женщина, судя по силуэту – Гертруда, и скрылась за кулисами. – Чарли, что случилось? – окликнул Трой пробегавшего мимо молодого актера, недавно назначенного на роль Гильденстерна взамен выбывшего по семейным обстоятельствам предшественника. Сержанта Гильденстерна, если уж совсем точно. – Да слов нет! Мосли вроде уже успокоился, начал про реквизит спрашивать, не мешает ли стол быстрому выходу из-за кулис. И тут этот идиот Джо Тейлор из массовки к нему и подошел с вопросом, нельзя ли часть статистов отпустить с последнего акта. Они, видите ли, нашли подработку в агентстве по устройству праздников, и им надо уйти пораньше. Мосли аж над сценой приподняло. Он начал костерить всех без разбора. Обозвал бездарями. Многие приняли на свой счет. Элинор разрыдалась и ушла собирать вещи. Мосли пошел к себе. Похоже, репетиция на сегодня окончена, – с этими словами Чарли двинулся дальше. – О, ну вот и скандал. И он расползается по театру. Что ж, генеральная репетиция состоялась, – констатировал Пул, а потом добавил: – Не сочтите меня кровожадным, но все взвинчены и накручены, нервное напряжение гудит в воздухе, состояние как перед грозой. И вот загромыхало. Но я по-прежнему утверждаю, что все будет хорошо. Остаток дня, такой же напряженный и тягостный, как и его начало, Пул и, соответственно, Трой провели в театре. И лишь под вечер Трой уговорил своего подопечного поехать домой вместе с констеблем Фьюри. Оставшись один, Трой пошел бесцельно бродить по театру, заглядывая во все двери и то и дело натыкаясь на вспомогательных работников, которые еще возились с костюмами, реквизитом и освещением. Ноги сами вынесли его за кулисы. Осторожно ступая, Трой вышел на слабо освещенную сцену, подошел к рампе и взглянул в темный зал. Ему показалось, что темнота из зала поглядела на него в ответ. Однако погрузиться в глубины мистики ему не дал оклик сзади: – Гевин! Трой обернулся. Из-за кулис на сцену неуверенно, как немногим ранее он сам, выходила Калли. – Что ты здесь делаешь? – одновременно спросили они друг у друга. И нервно рассмеялись. В воздухе возникло напряжение, никак не связанное с неудачной генеральной репетицией. Они неплохо узнали друг друга и довольно сильно сблизились за последние недели, – все эти камерные репетиции, уютные чаепития, разговоры про театр и жизнь, шутки, воспоминания. Но теперь, похоже, нужно было сделать следующий шаг. Или не делать. Трой и хотел этого, и боялся. Все запуталось сильнее, чем в пьесе. – Я успокаивала Элинор. Она передумала уходить, – сказала Калли. – А я проводил Пула и просто бродил по театру. – Театр затягивает? – понимающе улыбнулась Калли. Трой посмотрел на нее долгим пристальным взглядом: – Ты даже не представляешь, как. – Я думала, ты не любишь театр. – Нет, что ты. Я давно неравнодушен, а теперь вообще влюбился. Мне даже иногда кажется, что это на всю жизнь. Но я боюсь. – Чего? – спросила Калли. – Обмана. Как отличить, что настоящее, а что – нет, когда театр – это игра и иллюзия? – «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь», – сказала Калли и положила руку ему на грудь. Сердце Троя застучало, как сумасшедшее, подскочило, неловко перевернулось и упало куда-то в желудок, где продолжило слабо трепыхаться. «Кажется, это и есть бабочки в животе», – совершенно некстати подумал он и накрыл ее руку своей. Они не отводили глаз, и, кажется, расстояние между ними как-то само собой стало сокращаться... Трой немного наклонил голову вниз, Калли, наоборот, склонила набок и потянулась вверх, но тут из глубин сцены до них донесся грохот, проклятия и громкий мужской голос спросил: – Куда задник тащить? Мы небоскребы привезли. Но только мы вам их сразу не отдадим. Только как лес и замок заберем. Калли отступила назад, одними губами шепнула: «Завтра». Потом выглянула из-за Троя и строгим голосом сказала: – Забирайте ваш задник, он нам ужасно мешает. И мы еще оставим жалобу на вашу непрофессиональную работу. Трой проводил ее и монтажников глазами, потом повернулся к залу и невнятно посетовал в темноту: – Ну вот как так, а? Темнота сочувственно молчала.***
На премьеру «Гамлета» с Калли в роли Офелии Том Барнаби безбожно опоздал. Незадолго до конца рабочего дня ему позвонили из подразделения по защите свидетелей лондонской полиции и сообщили, что удалось арестовать мерзавца, продававшего украденные сведения преступникам. Дополнительную охрану мистера Пула можно отменить. Возможно, в будущем Пулу придется еще раз переехать, но это уже не его, Барнаби, забота. Но вот отчет о мерах по охране, которые были приняты полицией Мидсамера, нужно представить, и чем скорее, тем лучше. В результате Том подъехал к театру уже почти перед концом спектакля. У него даже появилась мысль подождать на улице, а потом, после окончания, зайти в театр, разыскать Джойс и вместе пройти к Калли за кулисы. В это время недалеко от него что-то громыхнуло, распахнулась прежде незаметная дверца в боковой стене театра и в узкий полутемный переулок сбоку здания вышли двое мужчин с профессиональными фотоаппаратами на плече, остановились и закурили. – Ну, накрутили, ну, нафантазировали, Шекспир на том свете смотрит и плачет, – сказал один из них, выпуская вверх струю дыма. Том вздрогнул и зашагал к входу в театр. Раз уж постановка такая нестандартная, Калли будет неприятно, если он не сможет по окончании спектакля сказать про это хоть пару слов. Надо взглянуть хотя бы одним глазком. Зал был полон. Часть зрителей стояла у боковых стен и у входа. Том скромно встал рядом с ними и воззрился на сцену. Он никак не мог причислить себя к поклонникам Шекспира, но сюжет пьесы и даже отдельные картины знал очень хорошо. Сказывались многочисленные школьные постановки, уроки английского и выходы в театр. Так вот, ничего из происходящего в этот момент на сцене он опознать не мог. Все были одеты, как модели из показа современного модельера, – с такой же непрактичностью и эпатажем. На заднике красовались небоскребы и почему-то средневековый замок. Несмотря на то, что это был почти конец спектакля, на сцене присутствовал вполне живой и бодрый Полоний, правда, в наручниках. Но зато отсутствовал Клавдий, по крайней мере, никого из присутствующих таким именем не называли. Всем происходящим заправлял какой-то смутно знакомый парень в коже и черных очках, которого Том принял было за Гамлета, но, когда Гамлетом назвали худосочного блондина с окровавленными руками, понял свою ошибку. Сказав несколько напыщенных фраз о торжестве закона через его служителей (текст явно не имел отношения к Шекспиру), герой в коже надел наручники и на Гамлета, затем распахнул какой-то ящик, извлек из него блондинку в латексе («Калли?!») и явил ее народу с возгласом: – Офелия жива! А потом впился в ее губы поцелуем. Том содрогнулся, но взял себя в руки. Мало ли что там полагается по роли. Под гром аплодисментов занавес закрылся. «В кои-то веки журналисты «Эха Костона» сказали правду. Шекспир и правда плачет на том свете», – подумал Том, продвигаясь по проходу к первым рядам, где должна была сидеть Джойс, и сидел бы он, если бы успел к началу. Занавес между тем снова открылся, все актеры выстроились на сцене в ряд и тоже хлопали, но смотрели они при этом на по-прежнему целующуюся парочку. Зал взорвался смехом, аплодисментами и одобрительными криками. Том остолбенел. На сцене, прямо у него на глазах, неизвестный негодяй, не прекращая поцелуя, подхватил Калли на руки и под шквал аплодисментов понес ее за кулисы. Неслышно подошедшая Джойс нежно, но твердо удержала его за локоть, не давая броситься следом. – Том, успокойся, не будь смешным, Калли уже взрослая девушка и давно имеет право встречаться с кем угодно. Тем более, с таким славным парнем, как наш Трой. – Так это Трой?! Двинувшиеся к выходу зрители со всех сторон толкали Тома, но он был слишком потрясен, чтобы обращать на это внимание. – Я отправлял его сюда, чтобы он охранял свидетеля! – Я не слышала, чтобы кого-то убили. Значит, с заданием он справился. Ну же, Том. Ты несправедлив к мальчику. Том выдохнул. – Должен признать, что я его недооценил, – и после паузы уже спокойно добавил: – Ненавижу эти современные постановки. То ли дело старина Шекспир, убил этого Розенкранца, да и дело с концом.