Первый день весны

Ей только девять дней. Но знают и поля и горы: Весна опять пришла. (Мацуо Басё)       Ночь, подобно мягкому покрывалу, окутала столицу. Лёгкий, но всё ещё холодный весенний ветер, всё норовил заползти под одежду. Тёмные облака низко стояли над городом, скрывая луну и её свет, а опустившаяся на землю тьма скрывала его.       Для Кадзу это время суток было любимым. Темнота никогда не пугала его, была другом, помогающим в работе. Но сегодня он шёл не забирать жизнь, а возвестить о её начале.       Первый день весны императорский дворец встретил суетой и переполохом — Мэй Хаттори изволила разрешиться от бремени.       Солгасно традиции супруга императрицы попытались тактично выставить за двери, но не получилось. Мужчина, видя страх и тревогу в глазах его неведьмы, наотрез отказался выходить.       Спорить с ним не решились, к тому же, Эри Хатакэяма, пожелавшая остаться при дворе юной императрицы, посчитала возможным присутствие Кадзу. Разумеется с оговорками и только при условии, что он будет видеть лишь лицо Мэй и держать её за руку. Это было понятным.       На робкие возражения же лекаря, распорядительница только выразительно сдвинула брови. Так всё и решилось.       Кадзу коротко усмехнулся, сворачивая в очередной проулок. Очень глупо считать женщин слабыми и ни на что не способными. Именно бывшая распорядительница дворца сёгуна предупредила их о том, что Ясухара Савада готовит мятеж. Что двигало Хатакэямой не знал ни Кадзу, ни Мэй, ни она сама. Возможно, она поставила на Мэй, чувствуя, что даймё, стоящие за её спиной, дадут достойный отпор сёгуну, и он проиграет, и стоит быть на стороне сильного? Или хотела помочь дочери той, что спасла ей жизнь. В любом случае, многих жертв удалось избежать.       Мысли Кадзу на мгновение зацепились за имя матери Мэй. Морико. Преданная, сильная женщина. Как его пушистая, несколько часов превозмогающая боль. Он не говорил много в отличие от суетливого лекаря, молча протирал лоб, давал пить, держал за руку до самого конца, пока комната не наполнилась плачем принцесс.       Держа в руках младшую дочь, он тогда по наитию, руководствуясь тем самым внутренним голосом, что не раз спасал за годы хождения по краю, произнёс: — Сумико, — и встретил полное понимание в улыбке и кивке жены. Так звали его мать. Так звали наставницу Мэй.       Имя старшей дочери Мэй предложила немного робко, но он знал, что она скажет ещё до того, как услышал. — Морико?       Кадзу тепло кивнул.       Вокруг Мэй и дочерей хлопатали слуги, Йоко Наён вместе с Юдзуру Досё, поддержавшим в мятеже род Ириса, отдавали распоряжения караулам и следили, чтобы разлетающаяся радостная весть не расхолаживала охрану.       А он сам… И правда, а что с ним было?       Спустя четверть часа, когда Мэй с дочерями уснули, его будто бы отпустило. Пришла пустота. Странная. Давно забытая. Приятная. Та, что приходит, когда получаешь давно желаемое. То, что думал, никогда не получишь. Освобождение с Арены. Новую жизнь. И снова новую жизнь уже здесь, Во дворце.       Он всё ещё предпочитает жить в тени. Даже должность занимает такую — глава Тайной Службы. Крови в его жизни не стало меньше, но самому окунать в неё руки больше не было нужды. Он никогда не боялся её на своих руках. Не любил, да, но не боялся.       А вот семья… Иногда, засыпая, он представлял, какой она могла бы быть. Он помнил своих родителей, пусть время и стёрло их лица из памяти. Помнил яркие эпизоды. Но он представлял иное. Это было уже в клане, когда его жизнь стала хоть немного напоминать человеческую. Но и тогда всё было смутно, как сквозь мутное стекло.       И сквозь пустоту тогда мелькнула мысль, что стоит дать знать друзьям. Удостоверившись, что Сино-Одори присмотрит за женой, а верная Сотня всё также стоит по местам, он текуче проскользнул — не таясь, просто многолетняя привычка — в кабинет и сел писать письмо. И по мере того, как рубленные, точные, хлёсткие строки покрывали пергамент, мысли возвращались на свои места, приходили в норму. Перечитывая своё письмо, Кадзу будто наяву слышал голос Такао, словно тот сидел рядом: — Вы посмотрите на него. Образцовый отец семейства. То-то Чонган ехидничать будет.       Дав бумаге окончательно просохнуть, Кадзу на миг замер, чтобы быстро выхватить ещё один свиток…       До нужного места ему оставалось совсем недалеко. Последние минуты первого дня весны таяли, как снег под полуденным солнцем, когда мужчина положил в тайник два туго скрученных свитка. Второй был помечен оттиском лошади на печати, это был знак, который в клане поймут. Так Наито обозначали странствующего воина, продолжающего защищать Нойрё от оставшихся Они. В их последнюю встречу Араи обмолвился, что держит путь в сторону гор. Кадзу знал, что даже если письмо не застанет его в клане, синоби найдут способ быстро передать весточку.       Он хотел, чтобы друг знал. И Мэй тоже хотела.       Усмехнувшись своим думам, он оставил рядом со свитками несколько цветных рисинок для одного любопытного язвы, который не станет вскрывать свитки, но точно измучается любопытством. «Две девочки. В первый день весны»