"Возьми себя в руки"

- Чертова жара, Штирлиц! Не выношу ее! Науйокс ругался уже целый час, то и дело обмахиваясь бумагами и протирая давно промокшим платком шею и лоб: - Не хватало нам еще ждать Мюллера там. Хорошее дельце?! Еще и личное присутствие начальства. Что им приспичило? Штирлиц снисходительно посмотрел на коллегу: - Полно, штурмбанфюрер! Разве мы можем обсуждать приказы? - То то и оно! Как будто нельзя было пострелять тех мерзавцев в лагере, а мы бы их раскидали по кустам. Как теперь за ними гоняться?! - Группенфюрер обещал тем, кто сумеет убежать, что они будут свободны. Науйокс саркастично хохотнул: - Вы в это верите, Штирлиц? Мне приказано другое. Потихоньку вечерело, солнце обжигало воздух последними огненными лучами, салон машины был страшно раскален, иногда от этой духоты кружилась голова, но опустить крышу они не имели права. Их группа из двух легковых автомобилей и небольшого фургона двигались к польской границе. Был последний день августа и сегодня вечером им предстояло провести провокацию на границе. Штирлиц с Науйоксом везли группу СС-овцев, которые должны были выполнить роль охранников, Мюллер в это время должен был переодеть группу узников концлагеря в польскую форму, затем привезти их на границу к радиостанции в Гляйвице, где и развернется операция. Группа Мюллера изображала нападение на радиостанцию, их группа должна была отбить нападение и это было бы представлено как нападение Польши на Германию. Штирлиц сообщил об этих планах в Центр еще в середине месяца, однако ему пришел приказ не вмешиваться, а наблюдать, собрать как можно больше данных о ее проведении. Ответственным за операцию был лично Рейнхард Гейдрих, он собирался проверить подготовку и людей на месте за час до операции, поэтому ехать следовало сначала к коттеджу близ озера Дзержно Мале, туда же прибудет и группа Мюллера с «консервами», так обреченных на смерть узников называли в документах и секретных донесениях. Машина свернула с шоссе и покатила по грунтовке к лесу, наконец то воцарилась ласкающая тень, но потеть Науйокс не перестал, жара не так его пугала, как встреча с Гейдрихом. Каменный старинный коттедж очень живописно смотрелся на берегу озера, он был окружен соснами, виднелась небольшая пристань, рядом с которой покачивался на легких волнах белый катер. Уютное местечко для длинных выходных. Если бы не серый грузовик во дворе, окруженный злобно лающими овчарками. Мюллера ждать не пришлось, он уже прогуливался по широкой террасе заложив руки за спину, напряженно сверля глазами окружающее пространство. Штирлиц с блаженством вышел из душегубки в прохладу и благоухание соснового леса, следом выбрался Науйокс. Обойдя конвой с бросившимися на них собаками, они поднялись на террасу. Видно было, что Мюллер нервничает, им самим тоже было не сладко, Гейдрих не тот человек, который прощает промахи, даже малейшие, а если он тут, то все должно пройти филигранно. Обещание свободы тем, кто убежит – абсурд, а значит количество трупов завтра должно совпадать с количеством людей в грузовике сейчас, хотя в «охрану» выбрали лучших стрелков, сумерки им меткости не прибавят, а значит, в любой момент что-то может пойти не так, а если что-то пойдет не так – вот оно озеро, камень на шею и до свидания. Вышел адъютант Гейдриха: - Вас ждет группенфюрер! Он пропустил всех троих вовнутрь, придержав дверь, а затем пошел к своей машине. Проходя мимо изящной гостиной к кабинету, Штирлиц заметил юношу в свободном летнем костюме, напоминающем шелковую пижаму, это был молодой помощник Гейдриха – Вальтер Шелленберг, заметив вошедших мужчин он мило улыбнулся и кивнул им. - Опять этот вздорный мальчишка! Повсюду сует свой нос. Мюллер прошипел это слишком громко, и до них троих из гостиной донесся легкий издевательский смех. Вальтера развлекала эта общая нелюбовь к нему, иногда он специально провоцировал старших товарищей, порою он перегибал палку, но все ему сходило с рук. По непонятным никому причинам Гейдрих свирепел стоило кому-то пожаловаться на Шелленберга и всегда выставлял ситуацию так, что жалующийся был сам виноват. Так что теперь с насмешливым мальчишкой просто старались не связываться, что б быть целее. Гейдрих встречал их без кителя, видимо, чудная обстановка и красивые пейзажи вокруг слегка расслабили главу РСХА. Он поприветствовал их быстро по-военному, и пригласил за стол: - Выпьем за успех операции господа! Рейх надеется на нас, и мы его не подведем! Бокалы с коньяком взметнулись вверх, хором грянуло: «Хайль Хитлер!» Время пришло. Гейдрих надел китель: - Итак, все готово? Мюллер быстро кивнул: - Так точно, группенфюрер! Моя группа готова, я дважды их проинструктировал лично. - Так. А вы?! Науйокс дернул подбородком: - Так точно, группенфюрер. Люди подобраны тщательно, мы готовы! - Идемте! Овчарки снова поднялись с бухающим лаем и начали рваться к слишком близко подошедшему Гейдриху, он их игнорировал. Люди в грузовике испуганно глазели на него. Глава РСХА производил сильное впечатление – высокий блондин, с широкими плечами, подтянутый, с горделивой осанкой, его лицо, чуть вытянутое со светлыми близко посаженными глазами и длинным тонким носом, вызывало у смотрящего на него тревогу. Тяжелый взгляд Гейдриха выдерживал не каждый, многие боялись его на подсознательном уровне, было в нем что-то хищное вызывающее первобытный страх. Когда Штирлиц впервые увидел Гейдриха он сразу вспомнил одну псину – коренастая, белая, с вытянутой мордой и раскосыми глазками-щелочками, эта злобная тварь всегда виляла хвостом и разевала пасть будто в улыбке, бросалась псина внезапно, без лая, с каким-то жутким хрипом и вцеплялась намертво. Жила собака в многоэтажке куда переехала бабушка Штирлица из села. Детям было строго настрого запрещено подходить к этому белому дьяволу и хоть как-то привлекать его внимание. Дважды в день собака выбивала широкой грудью дверь подъезда, от чего та ударялась в стену, и неслась по двору, за ней выскакивала соседка не способная никак ее удержать. Позже Штирлиц взял в школьной библиотеке книжку английского писателя Сетон-Томпсона и узнал, что такая собака называлась - бультерьер. За такое потрясающее сходство Штирлиц дал Гейдриху кодовое имя для Центра – Снап, как звали щенка в том рассказе. Гейдрих недолго разглядывал приговоренных, затем хмыкнул и повернулся к построившимся в шеренгу палачам: - Что ж. Задание предстоит сложное. Все должны быть внимательны и решительны. Не хочу слышать потом никаких оправданий! Он повернулся к Науйкоксу: - Вы – глава операции. Приступайте! Штурмбанфюрер вскинул руку в нацистском приветствии и жестом отправил СС-овцев в фургон. Штирлиц пошел за ним, но его остановил Мюллер: - Вы останетесь здесь, Штирлиц! - Зачем? - Тут нет охраны. Штирлиц хотел спросить: «Почему?», но Мюллер недовольно на него посмотрел, давая понять, что вопросы сейчас излишни. Машины уехали. Гейдрих проводил их взглядом и ушел в дом. Штирлиц запер ворота, не получив никаких распоряжений, он немного побродил по двору, а затем спустился к воде. Тишина природы была с плесом воды и шумом леса, однако, это была настоящая тишина, обволакивающая, расслабляющая. Солнце давно село, луна пряталась где-то за облаками, тающая прохлада растекалась вокруг, земля после палящего зноя ликовала. «Как же хорошо тут!» - Штирлиц немного затосковал, восхищаясь пейзажем, который напоминал его Родину. Сзади в окне зажегся свет, который отразился от черной воды. На часах было 19:42 – через восемнадцать минут на радиостанции начинался жестокий спектакль. Видеть подлую расправу над заключенными Штирлицу совсем не хотелось и он, радуясь возникшими обстоятельствами, смотрел на мерцание водной глади. С воды подул холодный ветер, стало зябко. «Сегодня будет туман» - подумал он и решил идти в коттедж. «Что?!» Он закрыл глаза. Снова открыл и прищурился, внимательно вглядываясь в пространство гостиной за окном. Он не сразу осознал, что видит – Шелленберг лежал на диване высоко задрав ноги, вернее их держал Гейдрих, одной рукой сразу две за щиколотки у своего плеча, сам он слегка наваливался на тяжело дышащего юношу и плавно двигал бедрами. Рубашка Вальтера была расстегнута, брюк не было вообще, он страдальчески открывал рот и вытягивал шею. «Что они делают? Это невозможно!» Штирлиц хотел отвернуться, но не смог себя заставить. Хотелось смотреть. Лицо заливал стыдливый румянец, а руки похолодели. Он скользил взглядом по красивому телу «вздорного мальчишки» оно было гибким, стройным, по бокам просматривались ребра, на груди и животе еще виднелся щенячий жирок. «Да ты совсем ребенок!» - умилился Штирлиц, хотя Вальтеру было уже 29, но тяжелое детство, война и голод сильно ударили по его росту, он был хилым и болезненным, собственно, сейчас он выглядел как восемнадцатилетний. Еще пару лет назад у него и вовсе были детские щечки и упрямый открытый взгляд, сейчас породистое, холеное лицо оформилось, стало изящным, зрачки потемнели и мерцали синим оттенком. «У него вульгарный, порочный рот» - как-то сказал помощник Гиммлера Вольф про Шелленберга, Штирлиц тогда запомнил эту фразу, но про себя не согласился с генералом, ротик у Вальтера был прелестным – губы яркие, хорошо очерченные, наполненные, нижняя была крупнее, это придавало лицу плаксивый вид. И ножки. Ах эти дивные ножки! Худые бедра и тонкие лодыжки, ступни аккуратные не больше 38 размера. Как будто услышав мысли Штирлица, Гейдрих прильнул губами к нежной щиколотке, которая колыхалась прямо у его лица. Каким бы притягательным не был Шелленберг и какой бы красивой ни была картина перед ним, Штирлиц никак не мог смириться с тем что видит, пусть ножки будут чудо как хороши, это мужчина, все это грязь и порок. Он нервно поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, пытаясь побороть себя и отвернуться совсем. Невыносимо! «Возьми себя в руки, Сева! Чего ты поплыл, едва увидев хорошенькие щиколотки? У любой девки в борделе такие! Не хватало сейчас воспылать страстью к парню.» - уговоры действовали слабо, хуже того – его тело начало отвечать теплом внизу живота: «Ох, Севушка, уймись! Уймись, родной!». За окном что-то начало меняться – Гейдрих вдруг мягко покинул горящее истомой тело, взял Вальтера за плечи и поднял с дивана, аккуратно придерживая подвел его к небольшому столику, и нагнул любовника над столешницей укладывая его животиком на подушку, которую успел захватить. Столик был высоким, потому ножки Вальтера едва касались пола, он цеплялся пальчиками желая найти опору это напоминало воздушные па балерины. Гейдрих надавил ладонью ему на поясницу, удерживая на месте, приставил член к нежной попке и толкнулся. «Больно маленький?» - у себя в голове спросил Штирлиц жадно глядя на то как Шелленберг уперся лбом в скрещенные на столешнице кисти, как неестественно поднялись его лопатки. «По согласию ли это вообще? Что если беднягу принудили? А ты стоишь тут слюни пускаешь, старый дурак?» - совесть зашла в мысли к Штирлицу с другой стороны и он нахмурился: «Нет нет вон как выгибается баловник!» оправдал себя он, с улыбкой наблюдая как Вальтер, держась за край стола подается назад, навстречу своему начальнику. Его собственная плоть уже отзывалась болезненной пульсацией, как бы он не пытался усмирить тело, голова проигрывала, кровь отлила от мозга и собралась в другом месте, да так, что плотная ткань уже трещала от натиска желания. Сил больше не было это терпеть. Он отшатнулся в сторону и сбежал назад к воде, схватившись на пуговицы на брюках сложился пополам. Шумно выдыхая через рот, проглатывая стоны он быстро двигал ладонью, сгорая со стыда. Хватило минуты что бы плотные капли брызнули в еще теплую воду озера. Опершись на стоящее рядом дерево, он осел на землю. Все лицо горело, поясница как будто отнялась, ног он вообще не чувствовал. Кровь вернулась в голову – «Черт! Вот стыдоба то!». Только бы никто никогда об этом не узнал, больше Штирлиц ничего не хотел. Так он и сидел не шевелясь, коря себя за слабость, пока в лесу не раздался шум моторов. «Операция закончена, едут. Ну все, подъем!» - он быстро смочил руки в воде и обтер лицо, поднялся, проверил форму и побежал к воротам. Мюллер вышел из машины недовольно ворча и подергивая подбородком, он взглянул на подошедшего к нему Штирлица и показал ему ладонь на котором виднелись следы человеческих зубов: - Ничего себе?! Чуть руку не отгрыз скотина! - Кто вас так? - Чертов поляк, еврейская мразь! Мюллер внимательно посмотрел на Штирлица и заметил на его лице смятение: - Что вы так глаза раскрыли, Штирлиц? Не хотите ли вы сказать, что это вас пугает? - Нет, что вы. - Тогда возьмите себя в руки и успокойтесь, а то вы, как будто, приведение увидели! «Знали бы вы, дружище, что я тут увидел» - подумал Штирлиц.