запри себя и выбрось ключ

Даже в туристическом раю можно чувствовать себя паршиво, как оказалось. Вроде бы, чем ты недоволен: вот тебе песочек под ножками, вот тебе тёплые волны, ласкающие пяточки. Вот тебе практически безоблачное небо с солнышком, греющим личико, вот тебе далёкая, красивая лента горизонта, в который смотришь и кажется, будто вокруг этого пляжа ничего больше в мире нет. Вот тебе квас со льдом, который не тает, вот тебе красивые девушки, кокетливо махающие тебе рукой со своих пляжных мест. Чего ж тебе ещё надо? А хрен его знает, — думает про себя Серёжа, улыбаясь одной из красавиц и скрывая за новым глотком то, что улыбка фальшивая и сползает с лица, как чешуя с рыбы под горячим маслом. Взгляд на секунду становится печальным и мрачным, что совсем выбивается из такой жизнерадостной атмосферы советского курорта. Он отворачивается от девушки и прикрывает глаза, снова растягиваясь на своём лежаке. Может он что-то делает не так? Может, просто подождать и само всё пройдёт? В конце концов, другие люди счастливы здесь, ходят вон, довольные такие, улыбчивые, и миролюбиво радуются жизни, чем Серёжа их хуже? Он тоже хочет это чувствовать, полностью и без натекающих сверху, словно вода из не до конца закрытого крана, осадочных чувств вины и несправедливости. Нечестно, — хотелось пробурчать вслух и поджать губы, словно обиженный ребёнок. И расплакаться ещё злыми, горькими слезами и взахлёб допивать свой квас, потому что мамы, чтобы успокоить, рядом не окажется. Нечаев только устало вздохнул, почесывая руку и с неясной тоской вслушиваясь в хохот детей, играющих у самых волн с мячом. Улыбнулся краем губ. Глупые. Унесёт ведь волной, потом не достанут. Лучше бы в волейбол поиграли, как взрослые. Так спокойно. Никто не создаёт суеты, не кричит слишком громко. Никто не пристаёт с удушливыми придирками и тяжело клубящимся в душе грузом ответственности на задании. Никто не ворчит на ухо, не лезет ему в голову. Спокойно. Но не беспечно. Не радостно. Просто спокойно. Как на похоронах, — проскакивает неуместно сравнение, но Нечаев с практичным безразличием подмечает про себя, что да. То, что он чувствует от вида этой блажи вокруг схоже именно с похоронами. А он даже и не помнит, был ли на них хоть раз. Не глядя потёр большим пальцем стекло холодного напитка, смахивая капли со стакана. Квас — это хорошо, лениво подметил про себя он, когда услышал, как одна из тихо хихикающих девчачьих стаек, шаркая босыми ногами по песку, приближается к нему. — Не сыграете с нами? — звонко смеялась одна из них и Серёжа приоткрыл глаза, чтобы искренне улыбнуться в ответ сияющей энергией девчонке, прикрывшей рукой лицо от солнца и держащей мяч под мышкой. Две её подруги хитро смотрели на него и перешёптывались за её спиной. — Нам не хватает ещё одного в другую команду. — Не, красавица, извини. Из меня игрок никакой. Да и вообще не хочу сейчас никаких активных занятий себе находить, — вежливо отказался майор, виновато заламывая брови. Девушки снова захихикали и переглянулись между собой. Одна покачала головой, и троица удалилась, хотя та, что шла с мячом, всё равно бросала на Нечаева странные взгляды из-за плеча. Но нет, нет. После того, что случилось-то… разве есть вообще смысл теперь ходить ему на свидания? Доверять кому-то? Строить какие-то отношения? Разве что кота или собаку, может, завести. Они хоть, вроде, не подключены к блядскому Коллективу. Серёже правда казалось, что, скорее всего, проведи он просто побольше дней на пляже, попривыкни он к этому бодрому, неиссякаемо позитивному течению жизни на нём, вслушайся посильнее в прибой, — тоска ушла бы сама. Сердечко излечилось бы, фантомные раны перестали бы чесаться. Дыры в сознании перестали бы тянуть его на дно, напоминая о случившемся. Но, конечно же, конечно, о подобной роскоши такой, как Серёжа, может просто мечтать. На глаза упала чья-то тень и недовольно нахмурившийся Нечаев снова открыл глаза, мысленно сетуя на то, что ему не дают покоя даже в самом дальнем уголке его страны. Наверное, надо было просто валить в другую. — Товарищ майор. Пройдёмте с нами. Три средненьких на вид мужика, держащих руки за спиной. Их-то кто уже подослал? Хотя, какой смысл в этом вопросе? Если на них налеплены эти налобные фонарики и они знают его должность? Сергей глубоко вздохнул, не спеша отвечать. Он задумчиво посмотрел обратно на горизонт, печально подмечая, что уже вечереет и небо начинает желтеть. Это значит, что он пропустит закат. В пару глотков осушив свой стакан с прохладительным напитком, Серёжа весьма культурно поставил его в песок рядом с лежаком. В конце концов, это — не бумажки, стекло-то может и разбиться. Майор неспешно поднялся под пристальными взглядами пришедших сопроводить его, отряхнул песочек с плеч и с коленей, задней мыслью размышляя о том, что на пляже он ещё никогда драк не устраивал. — Не пройдёмте, — нагло ухмыльнулся наконец Сергей, возвращая себе привычно грубую, дерзкую манеру речи, о которой позволил себе забыть за проведённый практически полностью в тишине полуторанедельный отпуск. Три мужчины сощурились, напрягаясь. Несколько человек рядом с праздным любопытством обратили на них внимание, словно маленькие дети, никогда не видевшие воздушные шары. Серёжа позволил подошедшим ударить первыми. Возможно, надеялся, что от удара хоть что-нибудь внутри головы встанет на своё место. * Его держали семь пар рук. Он почти гордился тем, что понадобилось так много, чтобы его сюда притащить. Почти, — потому что его сюда всё-таки притащили. Две пары на каждое предплечье, две на плечах, ещё двое держали его за шею, стоя впереди. А за волосы его крепко держала девчонка, та самая, которая подходила, спрашивала, не хочет ли он с ними сыграть. Так вот сколько стоит отказ даме. Серёжа обвёл глазами не слишком высокий, даже с учётом наличия второго этажа, потолок. Эта комната как-то даже давила после открытого неба и привычки, что у Дмитрия Сергеевича везде потолки под двести метров. Что это, самый дорогой номер в отеле? Сеченов ради него приехал или за компанию поотдыхать? В конце концов, какие ещё могут быть дела после захвата мира. Со второго этажа номера послышались шаги, и Нечаев исподлобья зыркнул наверх, раздувая ноздри и стараясь дышать глубже, чему не особо способствовал разбитый нос, который забил опостылевший запах крови. Он понял, наконец, почему не мог расслабиться, почему некой фоновой тревогой думал о произошедшем. Потому что знал, на глубоком, подсознательном уровне, что никуда он теперь не денется, не убежит. Ничто не мешало ни роботу, ни человеку сообщить Сеченову о том, где он. Ничто не мешало и Дмитрию Сергеевичу отдать приказ целому пляжу скрутить его и доставить к нему в тот же день, когда Коллектив 2.0 был запущен. Как птичка в клетке. Позолоченной, с видом на море, но в клетке. — Серёжа, — прозвучало, наконец, укоризненно, но ласково. Как родитель, встречающий блудного сына. Майор сплюнул скопившуюся во рту слюну с кровью на красивый, белый, мраморный пол. — Уёбок, вот ты кто, — сипло поведал почти спустившемуся со ступенек Нечаев, кривясь на то, как разочарованно поджал губы академик, качая головой. — Гнида эгоцентричная. Маньячина с раздутым самомнением. Хватка на руках стала крепче, сильнее заламывая руки, заставляя Серёжу коротко рыкнуть и злобно зашипеть, оскалившись. На него с возмущением воззрилось семь пар глаз. — Серёжа, — с нажимом повторил Дмитрий Сергеевич, как строгий, но добрый родитель, полностью спускаясь, чтобы за его спину прошли по пятам следовавшие за ним двойняшки. Нечаев ожидающе прищурился, всем видом и выражением лица стараясь выразить как можно больше отвращения. — Я рад, что ты вернулся, мой мальчик. Нечаев глухо хмыкнул, рыпаясь вперёд. — Прикалываешься? Это такое у тебя «вернулся?» Интересно, как тогда выглядит злостная неявка, — прошипел Серёжа, чувствуя, как хрипнет голос. Видимо, слишком много ударов пропустил. — Паскуда, ещё и девчонок приплел. И тех, и этих. В тебе хоть что-то человеческое-то осталось, а, Волшебник? — Прекрати, Сергей, — спокойно ответил учёный, складывая руки перед собой, но не спеша подходить ближе. — Официально ты всё ещё состоишь на службе, П-3, — Нечаева дернуло от позывного и он косо глянул на близняшку в жёлтой курточке. — И мне нужна твоя помощь. Серёжа, до которого на удивление быстро дошёл смысл сказанного, громко фыркнул, широко скалясь. — Да неужели, ёптыть? У тебя же на это теперь целая страна, нахера тебе я-то? Прикажи вон, своим прихлебалам сделать, чего надо, а от меня отъебись уже! Что, так сложно было просто оставить меня в покое?! Да я ж теб… Шею отрезвляюще кольнуло током, вынуждая глухо простонать и почти упасть на колени, если бы не держащие его под руки люди. — Ну хватит. Тебе напомнить о субординации, П-3? — прозвучало более холодно. Майор не торопился отвечать, восстанавливая дыхание. Давно его не било током. Он прочистил горло, моргая до тех пор, пока перед глазами не прояснилось и не перестали плясать чёрные точки. До этого он думал, что при большом желании сможет и вырваться. Теперь уверенность была не такой твёрдой. Но он в любом случае хотел послушать, что ему скажут. Но и злиться тоже никак перестать не мог. — Я слышал, что случилось, — всё ещё откашливаясь, прохрипел он. Его бывший, — нет, не бывший, ты, технически, в самоволку не уходил, Серёж, — шеф благоразумно молчал, позволяя ему продолжить. — Там, на Западе. И до сих пор происходит, — вести об этом доходили даже до самых солнечных окраин их страны. Даже до тех, где должна быть только мир, жвачка, дружба, солнце и песок. — Это и был ваш проект Атомное Сердце, да? Этим всё должно было закончиться? Под радужную ноту запуска Коллектива? Академик глубоко вздохнул. — Серёжа, — покачал он головой и Нечаев сам готов был своей уебаться об стенку, понимая, что разочарование в голосе Сеченова всё ещё заставляет его чувствовать себя… так. — Пойми, это… — Не, не, не, не, не, не начинай мне тут! — язвительно и злобно вновь подорвался он. — Не собираюсь слушать ту лапшу которую ты людям втираешь круглыми сутками, понял?! Достало! Я в этом тебе не помощник, слышишь? Даже знать не хочу, что это всё было, ладно, сам зря спизданул! Но не смей мне втирать что это ради высшего блага или я клянусь, я тебе рожу набью так, что она плоской станет, как этот пол! Рука из волос на секунду пропала, но только для того, чтобы дать ему смачный подзатыльник. Серёжа ойкнул и заткнулся, держа голову опущенной. Учёный сделал несколько шагов вперёд, к нему, в то время как телохранительницы встали рядом с Нечаевым, видимо, готовые предотвратить любые необдуманные действия с его стороны. Пауза затянулась и, Дмитрий Сергеевич, подобравший, наконец, слова по ситуации, хотел было продолжить разговор, когда прозвучало тихое, надломленное: — У меня правда жена была? Голова оставалась опущенной и, пусть волосы до сих пор были заплетены в ту же причёску, что и раньше, глаза были прикрыты, а на лице не отражалось ничего. Точно. Они же так и не поговорили после того, как тот кошмар закончился. Наверное, товарищ Сеченов слишком часто думал о том, что же он мог сказать Серёже, если бы тот не сбежал, и забывал, что эти разговоры происходили лишь у него в голове. — Была. — Катя? Это она? — он кивнул в сторону одной из механических балерин. — Мне жаль, Серёжа, но это скорее просто внешняя оболочка её личности. Только профессиональные умения и навыки, дополненные некоторыми другими. Всё равно, как если бы их программировала Екатерина. Нечаев коротко кивнул, давая понять, что услышал, и тихо шмыгнул носом. — Прав был Захаров, да, — криво усмехнулся он, но улыбка быстро сошла на нет. — И помереть даже спокойно не дашь тому, кого можно в дело пустить, да? — Серёжа уязвлённо глянул на академика исподлобья, всё ещё пытаясь очень криво оскалиться. Затем фыркнул и снова опустил голову, медленно качая ею про себя. Да ну и похер. Ну и что он с ним сделает-то, если Серёжа откажется, под трибунал пустит? Или тоже в машину превратит… Пальцы, держащие за чуть отросшие за отпуск волосы, заплетённые в косички, вдруг смягчилась, постепенно разжимая хватку. Руки, вцепившиеся в плечи, постепенно расслабились, уже не мёртвой хваткой держа военного, а больше добровольно-принудительной. Они зашли на открытые части шеи, отодвигая лёгкую ткань простой, хлопковой майки. Поначалу не придав ни этому, ни молчанию Дмитрия Сергеевича значения, Серёжа с новой силой дёрнулся, почувствовав, как горячие от жаркой погоды, но сухие пальцы начали нежно массировать кожу, приятно, но ощутимо надавливая. Рука, поглаживающая по голове, вновь легонько схватила за короткий хвостик косичек. Что это? Он им приказывает это делать? Это какая-то особая форма манипуляции? Или он просто хочет это сделать сам? — Ах ты с-сука… — прошипел Серёжа, не в силах двинуться с места из-за всё ещё крепкой хватки, чувствуя, как чужие ладони находят с первого раза все его слабые места. У основания шеи; на сгибе локтя; место чуть пониже лопаток, где нужно чуть надавить, чтобы он невольно прогнулся в спине. — Сергей, — в снисходительной манере укоризненно упрекнул его Дмитрий Сергеевич, едва заметно поморщившись. — Всё же попрошу тебя не выражаться. И ничего больше. Его что, всё устраивает? Он же всё… прекрасно видит… — Вы что творите, — без особого энтузиазма и вопросительной интонации сипло выдохнул Серёжа, понимая, что, как бы он не сопротивлялся, реакцию тела сложновато побороть, и оно, отзываясь на уверенные, соблазнительно крепкие прикосновения, расслаблялось, словно на сеансе массажа. И всё бы можно было даже назвать невинным, да только руки со спины перешли на талию, ласково оглаживая бока, а с неё и на внутреннюю сторону бёдер, едва выше колена. Из-за того, что он был в одних только шортах, прикосновения ощущались достаточно остро и Нечаев невольно вздрогнул, втянув поглубже воздух через нос. — Я же тебя знаю, Серёж, — вдруг вкрадчиво продолжил Волшебник. — Если бы ты был категорически против, — тебя бы и семь пар рук не удержало… особенно учитывая, насколько ослабла их хватка сейчас. Тебе не море с песочком нужно для отдыха, тебе нужно, чтобы тебя силой держали на месте и давали столько внимания, сколько потребуется, — академик подошёл достаточно близко, чтобы его дыхание можно было ощутить мурашками на открытой части шеи и ключиц. Серёжа чувствовал, как кровь пригоняет к лицу, раздувал ноздри, пытаясь согнать это ощущение. Они никогда об этом не говорили и Нечаев знал, что если Дмитрий Сергеевич ему намекает об этой теме разговора, безразлично косясь исподлобья, то он умудрился его знатно чем-то разозлить. Такое случалось максимум раза два за все те три года, что он помнит. Он очень старался не подводить своего шефа. — Любые способы, что ли, в ход пускаете? На что вы давить пытаетесь, намекаете, что мне нравится подчиняться? Да, это так, — тихо рыкнул в ответ Серёжа, упрямо сжимая зубы и назло собирая плавящиеся от нежности прикосновений мозги в кучку, хотя это и было довольно сложно, учитывая, как рука на бедре нагло лезла под шорты, с нажимом проводя по небритой ноге. — И что с того? Многим солдатам так легче, — просто выполнять приказы, пока ответственность лежит на плечах командира. Или что думаете, я с собачьей радостью брошусь в ноги любому, кто мне, наконец, даст команду Фас? Сеченов снисходительно улыбнулся, приподнимая брови, словно умиляясь глупости ребёнка. — Конечно бросишься, Серёж. Руки, державшие, казалось, со всех сторон, резко отпустили его, почти грубо толкнув на колени на пол. Серёжа едва успел выставить перед собой ладони, чтобы не навернуться и не впечататься носом в мрамор. Предплечья дрожали от резкого напряжения после вынужденного расслабления, а кожа щекотно зудела в тех местах, где его только что касались, словно там остались безвредные ожоги. Майор прикрыл глаза, тяжело выдыхая через нос, сдерживая себя от того, чтобы вмазать кулаком по чистому полу. Хотелось ещё. Но и просить сейчас было смерти подобно. Как там было? Сколько собаку не бей, всё льнёт к ласкающей руке? Академик, чьи туфли он мог видеть практически перед самым своим лицом, опустился перед ним на одно колено, по-доброму улыбаясь. — Не понимаю, зачем ты сопротивляешься. Разве я был с тобой жесток? Я ведь спас тебе жизнь, дал тебе в ней цель. Разве тебе было плохо, пока ты служил мне? Хватит уже играть в недотрогу, мы оба знаем, что ты не такой, — такой тихий, бархатный шёпот, который слушать не стоит, но слушать хочется. — Разве ты не хочешь снова занять себя любимым делом, тем единственным, в чём ты хорош? Разве не хочешь снова заслужить моё одобрение, не хочешь, чтобы тебя поощряли за хорошую службу, как и до этого? Обещаю, в этот раз я буду доволен любым исходом, Серёж, — ладонь учёного приятным теплом, таким знакомым и таким желанным, опустилась на щёку, поглаживая скулу. Нечаев поджал губы, заламывая брови, словно пятилетний мальчишка, который не понимает, что ему делать. — Ты ведь мне поможешь, П-3? Ладонь исчезла с его лица и Нечаев обречённо вздохнул, низко опуская голову. А что ему остаётся? Вернуться на тот дурацкий, солнечный пляж и делать вид, что ничего не произошло? Что ему не хочется назад? Он коротко, послушно кивнул, шмыгнув носом. — Да, Дмитрий Сергеевич.