лес, где неслышны мольбы.

Страх. Он постоянно преследует тебя, даже когда ты полон счастья в компании своих лучших друзей. Или при скорбящей грусти, когда ты стоишь над бездыханным телом. Но по большей части он просыпается при самых жутких случаях. Например, когда ты бежишь по тёмному лесу, спотыкаясь о коряги, мокрый мох и какие-то ветки кустов, что под весом не хотели ломаться. — Вот чёрт! Руки все давно в маленьких царапинках, что неприятно щипали, чесались и заставляли шипеть, когда парень в очередной раз случайно попадал по ним острыми ветками деревьев и кустов. Связи почти не было. По крайней мере, размеренный голос девушки по ту сторону трубки монотонно оповещал об этом. В данный момент казалось, что в лесу не было ни звука. Птицы все вымерли, не было даже проснувшихся животных и насекомых. Полный, кромешный мрак, что постепенно поедал бегущего Джисона. Только вот, куда? Или лучше спросить, откуда? А вообще, почему он бежит? Так же быстро, как и соленные дорожки из его глаз, что парнишка так тщательно пытался вытереть закатанным, мокрым, грязным рукавом. Всё потому, что он вновь повелся. На приятную внешность, томный голос, глаза, цвета коньяка. И запах. Какой-то до боли родной тогда и настолько пугающий сейчас. Казалось, всё было бы просто замечательно. Вечер начинался так, как и представлял себе Джисон. Приятный, уютный загородный дом и домашняя обстановка в нем. Накрытый стол, на котором стоял тройной подсвечник с белыми свечами, что сильно полыхали. Вкусный ужин, от которого исходил приятный аромат, и дорогое вино, что приковывало взгляд к своей этикетке. И все тот же «родной» голос, что приглашает присесть за некий «ужин», что был специально приготовлен для званного гостя. Хан Джисона. Что верил каждому тёплому слову, сказанному в его сторону. — Мы так давно не собирались вместе. — прощебетал Сон-и, садясь на ажурный стул. Перед ним расстилался длинный стол, который даже иногда пугал своими размерами. Напротив, далеко, но казалось, что совсем близко, сидел «Он». «Его» запах настолько обволакивал, что, протянув руку, ты будто прикоснешься к нему, к его бархатной коже. — Прости, дела. Давящая тишина. Никто так и не взял в руки столовые приборы. Где-то в ногах пели свои песни сытые коты, на кухне капала проточная вода, а в старом камине трещали дрова. На тарелке уже лежало, видно, только-только приготовленное мясо, от которого исходил пар и странноватый, но приятный запах. Свечи по прежнему горели, приковывая взгляд. — Сегодня я сам готовил тебе ужин, — проговорил мужчина, поправляя туго завязанный галстук. — А где Аманда? У неё были такие прекрасные пироги, от которых даже коты были без ума, — адамово яблоко слегка дрогнуло, сглатывая вязкую слюну от упоминания выпечки, которую Джисон безразмерно любил, — Особенно сладкие. Кажется, будто самые вкусные ягоды мира были собраны в одно тонкое тесто. — Она мертва. Снова давящая тишина, что неприятно оседает в горле вместе с куском мяса, который организм, почему-то, все никак не хотел принимать, выталкивая наружу. Хан невольно давится, кладя прохладную ладонь на грудную клетку, где примерно находился смердящий кусочек, молящий, чтобы его поскорее выплюнули куда-то, но ни в коем случае не отправляли в желудок. К горлу подкатывал неприятный ком. И всё же, Хан был не из тех, кто при творении другого будет плеваться в разные стороны. Сделали ради тебя — стоически терпи, как бы отвратно это не было. — Красивая была, правда? Я тоже так подумал, когда убирал ее тело с кухни. Так значит, смерть произошла случайно? Может, сердце уже немолодой Аманды решило остановиться, когда она готовила ароматную выпечку перед приходом частого гостя? — Она очень часто говорила о тебе, милый. Мне не нравился ее старческий интерес. Я хотел посмотреть, понравится ли она тебе на вкус, но смотрю, что тебя сейчас же вывернет в эту тарелку. Это меня радует. Она действительно внутри сгнила. Хан роняет вилку, и та, с неприятным грохотом, ударяется о тарелку и падает на пол, укатываясь куда-то в сторону Котов, что до сих пор крутились вокруг ног Джисона. Теперь они казались холодными, скользкими змеями, что вот-вот могут впустить смертельный яд ему в ногу. Ладони прикрыли открытый в немом крике рот, пытаясь всё так же протолкнуть где-то там внутри этот злосчастный кусок мяса. Плоти милой женщины Аманды, что так сильно любила Хана. Как своего родного сына. — На тебе лица нет, милый. Что-то не так? Ослабленные руки падают на колени, которые, кажется, трясутся с неимоверной силой, заставляя и тело содрогаться в этом чувстве, которое хранится в каждом человеке. Даже когда ты радуешься, ловя счастливые моменты своей жизни. Или когда скорбишь, уже сидя на поминках родного человека. А Хан Джисон чувствует его, смотря в эти сумасшедшие глаза напротив, что отдавали азартом, властью и чувством полного превосходства. Собственничества. Становится так гадко и противно, что невольно сводятся брови. — Я бы хотел испробовать исключительно белого вина. — Я не сомневался в твоём тонком вкусе, малыш. Слишком громко и резко встав, из-за чего Джисон дёрнулся, а у «Него» вызвало смешок, «Он» медленно подошел ближе, проводя холодными пальцами, как у мертвого, по содрогающимся плечам парня. — Знаешь, а до Аманды было много разных старых дев, что готовили тебе ужин. Помнишь Скарлет? Она была так болтлива, что мне пришлось зашить ей рот. Вторая рука легла на плечо. — А Саманта? Ох, как она красиво пела, когда прыгала возле плиты вместе со своей дочкой — малышкой Сьюзи — из-за них у меня постоянно раскалывалась голова. Да и готовили они, честно говоря, отвратно. Постоянно отдавало железом и чем-то горелым. Мягко проведя холодными подушечками пальцев по шее Хана, вызывая у того табун мурашек, «Он» отошёл к кухонный арке, что соединялась с гостиной. — Внутри они тоже такие. Пахнущие железом и чем-то горелым. Не сомневаюсь, что каков хозяин внутри — таков и продукт, который он создаёт . Неприятное склизкое чувство из под ног ушло. Ведь Коты теперь окружали «Его», что до сих пор стоял в арке, внимательно наблюдая за Джисоном. — Поэтому я принял решения научиться готовить самостоятельно. Видишь, ты, глупенький малыш, не смог даже разобрать, чьё мясо лежит у тебя в тарелке. Громкий смех, казалось, заполнил каждый уголок дома, отзываясь неприятным эхом и страхом, что до сих пор колотил кувалдой по сердцу. — Значит, у меня хорошо получается. И Джисон громко сглатывает, наблюдая, как «Он» поднимает одного из котов, имя которого Хану до сих пор неизвестно, а после удаляется на кухню. Точнее, скорее всего направился в комнатку рядом, где расположены вина, надаренные ему кем-то. Обычно сам «Он» их не покупает. Страх сковал всё тело. Джисон сидит и сверлит взглядом этот проход, где до сих пор мурчат ещё два Кота, оставшиеся без внимания своего хозяина. В голове все никак не могло уложиться, что тот самый парень, которого Хан встретил год назад, является таким моральным уродом, любящим издеваться над неповинными людьми. Тогда сколько же «Он» будет играть с Джисоном в кошки-мышки? Нужно решать всё здесь и сейчас. Капли до сих пор капают с крана на кухне, где часто игралась маленькая Сьюзи. Кажется, Хан до сих пор слышит тонкое, приятное, но иногда фальшивое, пение Саманты и непрекращающуюся речь Скарлет. Чувствует запах пирогов Аманды, что всегда любила шаркать своими старенькими тапочками, подаренными её покойным мужем на их годовщину. В глазах стояла мокрая пелена, что не давала нормально сфокусировать взгляд на помещении. «Нужно срочно бежать, пока я не оказался на месте бедных и ни в чем неповинных женщин». Коты не сводили взгляда с Джисона. Как будто они были двумя дополнительными «Его» парами глаз. Но когда Хан поднялся, оказалось, что они просто прожигают стену за ним. Как сторожевые псы. Джисон не сомневался, что большую часть бедных женщин «Он» скормил им. «Его» по прежнему не было слышно. Кажется, понимает, что Хан с ним не останется и просто трусливо сбежит. Видимо, Джисону предоставляется такая возможность. И он не имеет права ее упускать. Выбравшись, казалось, из-за проклятого стола, оглядел последний раз дом, который за эти годы ему стал, как родной. Совсем недавно они здесь хорошо проводили время. Хан читал книгу вслух, Аманда пекла пироги, а «Он» внимательно вслушивался в то, как именно Джисон старается передавать эмоции главных героев, иногда криво улыбаясь и посмеиваясь, когда Хан делал ошибку. Или, например, летняя пора, когда в лесу было совсем-совсем сухо. Маленькая Сьюзи гоняла Джисона по всей округе, чтобы он нашёл для неё ягоды, которые в это время ещё даже не поспели. А «Он» снова сидел в тени, наблюдая, иногда осуждающе качая головой. Вот только Хан никогда не замечал странного поведения с «Его» стороны. И как же больно было осознавать, в какие острые лапы он попал. Входная дверь всегда скрипела. И «Он» по любому услышит, как Джисон подло покидает дом, забирая с собой всё то, что должно было навеки остаться здесь. Но Хан бежит, не жалея сил. На дворе поздняя ночь. Бесконечный мрак. Дороги не разобрать, так что казалось, Джисон бежит по самой грязевой каше, иногда утопая и позорно падая. Дом позади с каждым разом становился все меньше и меньше. А страха Хана всё больше и больше. Его вот-вот настигнет истерика. Без сил упав возле какого-то дерева, вытянул телефон, замечая лишь маленькое деление сети. — Прошу, только возьми трубку. Был единственный человек, который сможет вытащить его из этого дерьма. По крайней мере, живым. — Да, Сон-и? Такой сонный, вялый, но приятный голос, из-за которого у Хана начинают подрагивать губы, а из глаз всё больше литься слёзы. — Джинни, милый, прошу тебя. Я снова облажался. С той стороны послышалось шуршание. Видимо, Хенджин встал, чтобы выйти в другую комнату. Было неизвестно, сколько Джисон пробыл в этом доме. Он не следил за временем, днями, неделями. Хан был окрылен любовью. Вот только знал бы, во что выльется эта любовь. — Хёнджин, я сбежал от него, слышишь? Я сбежал. Сижу под деревом, в середине леса. Мне так.. Боже, мне так страшно, Джинни. — Джисон, мне нужны твои точные координаты. Я разбужу Феликса, и мы тут же выедем на твои поиски. Пожалуйста, только не бросай трубку. Но телефон предательски пиликает, а на экране появляется среднего размера батарея с красным делением у основания. Батарея разражена. — Сука! Безысходность. Самое страшное чувство, что можно было ощутить в такой ситуации. Нельзя терять надежды, что Хёнджин пробьёт его по симке, и они найдут его. Таким вялым, мокрым, грязным, всего в царапинах и ранках. Но тут, кажется, у Хана вся жизнь перед глазами пробегает, ведь совсем рядом с ним — дом, в котором горит тёплый свет. Видимо, Джисон случайно забрёл на чей-то участок, пока в отчаянии бежал на поиски своего спасение. И кажется, что оно сейчас прямо перед ним. Губы снова дрожат, а вздохи становятся прерывистыми. Подойдя ближе к окну, попытался заглянуть, но штора вдруг задёрнулась, закрывая весь обзор. Дёрнувшись от такого резкого действия, Хан нервно посмеялся, уже намереваясь постучаться в дверь чёрного хода, как вдруг услышал мурчание. Такое до боли знакомое, из-за чего сердце, кажется, останавливается. Аккуратно повернув голову вбок, Джисон замечает кота. Того самого, что «Он» забрал с собой в подвал с домашним или подаренным вином. Паника настолько заполонила голову, что Хан сам непроизвольно начал со всей силой тарабанить по двери, от чего та слегка приоткрылась, выпуская тепло в холодный, сырой лес. Он просто бегал кругами. Это была та самая кухня, где совсем недавно Аманда шаркала своими старыми тапочками, Сьюзи плескалась с водой, Скарлет постоянно трещала, а Саманта фальшиво пела. Все звуки резко соединились в один, неприятно звеня в ушах. А кот проскользнул вглубь кухни, скрываясь где-то за аркой. Позади послышался шорох. — Ну куда же ты, милый. Всё только начинается. И толкнув напуганного Джисона в помещение, захлопнул за собой дверь, шум от которой разнесся по всей округе. Даже чёрные вороны, всё же, выпрыгнули из гнёзд, неприятно крича на своём птичьем, смертном, языке. Хёнджин и Феликс так и не смогут отыскать парнишку, что всегда вёлся на приятную внешность, бархатный голос и родной запах. Теперь он забыт так же, как и немолодая Аманда, малышка Сьюзи со своей матерью Самантой, и щебечущая Скарлет. Его мясо было скормлено Котам, что так часто прожигали его мертвым взглядом. Таким же, как у «Него». Как у Ли Минхо, что оборвал жизнь, верующего и любящего всё живое, Хан Джисона. Историю которого до сих пор будет хранить этот загородный дом, который теперь не казался таким родным и уютным. Теперь в этих жёлтых обоях хранятся множество жизней, которые так отчаянно пытались найти выход. И отчаянный его крик. Мольба о помощи. Которую он так и не смог дождаться.