The shawl

      Время любил Ирацибету. Возможно, потому, что она была практически полной его противоположностью.       У них очень мало схожих черт, просто до смешного. И ему пришлось бы бросить все свои дела, спокойно сесть в кресло перед камином в своём кабинете, чтобы ничего не отвлекало, и напрячься, если он действительно хотел найти что-то такое, что есть и у Ирацибеты, и у него.       Первое, что приходит на ум — любовь к книгам. Они оба обожали читать, и зачастую устраивали литературные вечера, на которых присутствовали только два человека: он и она. Ирацибета и Время по очереди читали друг другу вслух: он спокойнее и медленнее, а она быстрее и эмоциональнее. Иногда пока он читал, ей не сиделось, и она начинала мерять небольшую комнатку шагами. Ирацибета создавала небольшой ветерок в комнате, от которого страницы книги, которую держал в руках Время, слегка колыхались. А он лишь улыбался, хоть и старался этого не делать, но в голосе всё равно была слышна улыбка. Ирацибета никак не реагировала на это. Она хотела слушать то, как Время читает, а не покашливает, пытаясь прогнать чересчур хорошее настроение.              Времени не шло читать женские роли своим голосом. Но у Ирацибеты тоже не слишком подходящий голос. Там героиня нежная и воздушная. И реплики у неё милые. А Ирацибета другая. За эту героиню пошло бы читать Миране. Та тоже такая же слащавая. В смысле, хочет казаться такой. Она ведь внутри совсем не та, что снаружи… Но никто об этом не знает кроме самой неё и Ирацибеты. Поэтому, можно сказать, что Мирана выглядит и ведёт себя как эта героиня книги. И когда Время читает за таких персонажей, Ирацибету всегда пробирал смех до кончиков пальцев. Но она не позволяла себе смеяться над такой ерундой.       Вот и сейчас она никак не дала понять, что ей смешно. Ирацибета фыркает и скрещивает руки на груди, остановившись возле закрытой двери.       Время отворачивается к камину, замаскировав смех под кашель.       — Ты простыл? — с подозрением спрашивает она, подойдя к нему ближе. Когда Время поворачивается, их отделяет всего пара футов. Он снизу вверх скользит по Ирацибете взглядом и возвращается к книге, чувствуя, как теплеет лицо.       — Я не… — хочет отрицать он, но говорит это так тихо, что Ирацибета не слышит его из-за собственного дыхания и потрескивания камина.       — Немудрено, что да, — с надменностью произносит Ирацибета, даже не зная, что перебила его. Женщина возвышается над ним и делает взгляд построже, таким образом пытаясь бороться с комплексом своего небольшого роста. Она всегда была маленькой, всегда надевала туфли с каблуками как можно выше, чтобы смотреть на всех сверху-вниз, ведь так хочется казаться главнее и выше. Ей почему-то казалось, что если выше, значит главнее. Тогда ей необходимо было быть выше всех. — В твоём замке такая холодина. Хуже, чем в сыром подвале. Разве что вода не капает. Но подожди ещё, настанет весна, и будет капать, — с саркастичным оптимизмом произносит она.       — Я не простыл. Спасибо, — он вновь поднимает глаза и встречается взглядом с Ирацибетой. — Если Вам холодно, я могу принести тёплых вещей.       — Не нужен мне твой старый плед, — морщится она. — Надоел уже. Почему нельзя просто обогревать замок?       — Я принесу не плед, а тёплую одежду. Шаль, например.       Он давно уже выгадывал момент, чтобы преподнести ей нарядную шаль, которую заказал специально для неё у искусной вязальщицы, вот только удобный случай всё не попадался. Одежду, всё-таки, дарить сложнее, нежели разные диковинки, которые создал своими руками.       Когда Время забирал заказ, он видел готовую шаль — о, она была просто чудесна! — которую тут же обратно завернул в подарочную упаковку — ароматную коричневатую бумагу, а сверху завязал бантик из атласной ленты, конечно, красного цвета.       — Шаль, — повторяет Ирацибета за ним и обнимает себя руками за плечи: тонкая сеточка на рукавах старого платья не греет, а сейчас вообще щекочет. — Ну давай, неси свою шаль.       Когда Время, совершенно счастливый, отложив книгу, вскакивает с кресла и несётся к шкафу, чтобы достать оттуда шаль в свёртке, Ирацибета негромко добавляет:       — Больше не приду в твой холодильник.       Время или не слышит, потому что занят шуршанием и шебуршанием в шкафу, или не обращает внимания, но, в любом случае, странная угроза Ирацибеты остаётся без ответа, а Время спустя мгновения, закрыв дверцы шкафа, торжественно преподносит Ирацибете свой подарок, который так кстати пришёлся по сезону.       — Майн либхен, — начинает он со скромной улыбкой, зажав в руках объёмный бумажный свёрток.       Ирацибета выжидающе смотрит на Время, с любопытством переводя взгляд с предмета в его руках на него самого и обратно. Пальцы так и тянутся к подарку, хочется порвать упаковку и поскорее взглянуть на содержимое, но Ирацибета сдерживается, делая над собой усилие. Несмотря на огромное желание поторопить Время с его речью, она в молчании стоит воистину по-королевски, так статно, с соответствующим видом ожидая, когда ей вручат подарок.       — Вот-вот начнётся зима, — говорит Время, несмотря на то, что через несколько дней начнётся только последний месяц осени, а не первый месяц зимы. — Грядёт стужа, и мне хотелось бы, чтобы Вы не мёрзли в это холодное время, а грелись под мое… пусть мой подарок вкупе с моей любовью согревает Вас, — под конец запнувшись и сильно смутившись, пробормотал он, чем вызвал у Ирацибеты короткую улыбку. — И ещё я… — Время хочет добавить что-то ещё, но Ирацибета, забирая у него из рук свёрток, перебивает его небрежно брошенной фразой:       — Я поняла.       Время по идее не должен быть шокирован таким поступком Ирацибеты, но всё равно он слегка удивляется, хоть и не говорит ничего.       Ирацибета левой рукой обнимает свёрток, а правой не с трепетом, но с осторожностью развязывает бантик. Убрав алую ленточку, она отдаёт её Времени, который тут же кладёт ленту на столик неподалёку и с замиранием своего механического сердца ждёт, когда Ирацибета доберётся до шали. Бумага хрустит под руками Ирацибеты, и это так похоже на шёпот камина, что женщина невольно наслаждается этим звуком, не выдерживая и начиная улыбаться ещё до встречи с шалью.       А когда встреча происходит, она улыбается ещё шире.       Время смотрит то на шаль в руках Ирацибеты, то на саму Ирацибету, и секунды, пока он ожидает, когда его любимая хоть что-нибудь скажет, кажутся ему не мгновениями и даже не одной вечностью, а несколькими вечностями.       Бумага, в которую была аккуратно завёрнута шаль, тоже отложена на стол, и теперь ничего не мешает Ирацибете любоваться подарком, а любоваться там есть чем.       Сердца, сердца, и ещё раз сердца, маленькие и большие, ажурные и вышитые золотыми нитями, кружевные и с чётким контуром… Каждое сердце как произведение искусства.       — Здесь нет ни одного повторяющегося сердца, — робко замечает он. — Они уникальны. Как снежинки.       Ирацибета, подняв голову, ласково смотрит на Время, забывая о том, что ей нужно сохранять лицо и особо-то не выходить из образа холодной и неприступной королевы, а вспоминая и понимая, что начинает таять, даже ещё не накинув шаль, прекращает зрительный контакт со Временем и продолжает разглядывать подарок.       — Очень красиво, — комментирует она. «Спасибо» рвётся наружу, но Ирацибета сдерживает порыв наговорить кучу слов благодарности.       Она накидывает на плечи шаль, и её лицо становится таким расслабленным и умиротворённым, что Времени сразу перестаёт быть нужным всякое «спасибо»; лишь бы подольше любоваться таким милым сердцу лицом.       — Вам очень идёт, — негромко и почти с придыханием говорит Время.       — Да, — кивает она и крутится на месте, что-то ища глазами. — Слушай, у тебя где-нибудь есть зеркало? Хочу взглянуть на себя в шали.       — Конечно, оно… — начинает Время, но Ирацибета снова перебивает его и усаживается в кресло, в котором ранее сидел Время:       — Впрочем, потом посмотрюсь. Продолжай читать, — говорит она, несмотря на то, что сейчас должна быть её очередь читать.       Время садится на тахту и послушно берёт книгу в руки, читая Ирацибете вслух с того же момента, на котором они тогда остановились.       А Ирацибета, думая о том, какой забавный акцент у Времени, но какие милые вещи он дарит, поплотнее кутается в уютную пуховую шаль, от которой вдруг становится так тепло, что даже странно.       Но, быть может, это так хорошо греет любовь?