as painful as sun

он думает об этом, пока солнце клонится к закату. что-то странное заставляет подергиваться его пальцы, и он сжимает беспокойные руки в кулаки, вдыхая и выдыхая. кислорода, кажется, слишком много и слишком мало одновременно, и это похоже на начало панической атаки или на приступ тревожности. это практически так же, но по-другому. его сердце колотится как бешеное, так, как это бывает перед матчами, так, как это бывает от ужаса. так, как это бывает от ослепительного счастья быть живым. эндрю выпускает дым в воздух, поворачиваясь к нему: глаз и лица не видно против солнца, только огонек на тлеющем конце сигареты. безмолвное "что?" безмолвное "хватит дергаться или я спихну тебя отсюда" безмолвное "в чем твоя гребанная проблема, джостен?" он ничего не может с собой поделать, когда концы губ расползаются в кривой ухмылке. совсем не улыбка его отца: нечто изломанное и дурацкое, тянущее шрамы на его щеке. нил делает бесполезный вдох, и еще, и еще, и еще. волосы эндрю перед ним кажутся ореолом, каждая прядь отчетливо видна в оранжевых закатных лучах. на это больно смотреть. нилу кажется, что он сейчас ослепнет. — хватит так пялиться. если сожжешь глаза, не сможешь играть в свой дурацкий стикбол. нил чувствует, как улыбка становится шире. бешеное, невыносимое желание движения, которое заставляло его пробегать мили по утрам и беспокойно шататься по корпусам в учебное время, вспыхивает во всех конечностях одновременно. это нелепо, но нечто в нём утверждает, что, упади он сейчас с крыши, он смог бы взлететь. это нечто подначивает его вскочить, неловко взмахнув руками, и повернуться спиной к краю. пустота позади кажется неопасной, а тело — легким и бурлящим, как шипящая в банке содовая. голову ведёт. эндрю рядом не меняет позы, но на конце сигареты бесполезно копится пепел, скуриваемый ветром. — никто не будет тебя ловить, если ты вдруг решил почувствовать себя не кроликом, а птицей. нилу хочется засмеяться. он душит в себе этот странный звук, выдыхая через нос. энергия покидает его конечности, скапливаясь между ребер и подступая к горлу, заставляя снова глотать воздух, слабо пахнущий дымом и нагретым на солнце металлом. дым. металл. это оглушающе и это ничего. с веселым ужасом он понимает, что этот запах въелся в его мозг как запах эндрю, запах крыши лисьей башни или капота мазерати. он не думал о том, как горело тело его матери вместе с обшивкой машины на горячем песке весь предыдущий час. он не думал об этом, потому что волосы эндрю на солнце казались сияющим нимбом, и это было похоже на удар в живот с размаху. он все таки смеется, опускаясь обратно на крышу: это короткий и глухой звук, но он ничего не может с собой поделать. подумать только. эндрю отворачивается от него, закуривая следущую. что-то дергает нила под ребрами. — эй? эндрю делает затяжку. теперь, когда солнце уже село, у них есть не больше получаса до темноты. пока что небо лишь на тон темнее синего оттенка, но весь мир уже кажется покрытым тенью. — да или нет?, — собственный голос кажется слишком громким, слишком плоским, слишком отчаянным? нет, наверное, запах дыма и металла все еще не самое благоприятное сочетание для его психики. наверное. эндрю наконец поворачивается к нему. сейчас, вне слепящего солнца, нил может разглядеть его глаза — они кажутся темными и невыразительными в тени. эндрю долго изучает его лицо, держа сигарету у губ, но не затягиваясь. этот оценивающий взгляд, плоский в наступающих сумерках, заставляет легкие сжиматься. головокружение, настигшее нила у края крыши, вновь с силой бьет по вискам. — да. плечи и выше. острая, невыносимая судрога, выворачивающая сердце из грудной клетки. тянущая рубцы непроизвольная ухмылка. перед его глазами все еще мелькают зеленые пятна: слишком долго смотреть на солнце и в правду не стоило. нил наклоняется вперед, впиваясь пальцами в колени: он знает, что может коснуться волос, лица, шеи, но бурлящее бешенство в конечностях не собирается прекращаться. в таком состояние слишком легко забыться, переступив черту, а это то, чего бы нил никогда не сделал. остывающая крыша отдает тепло в воздух, и в наступивших синих сумерках нил едва видит выражение глаз эндрю, направленных на него. спокойствие. слабый интерес. безразличие. ожидание. искра чего-то еще, того, почему он ответил "да". нил легко касается лбом головы эндрю — это предложение. это нелепо. чужие волосы напекло на солнце и сейчас они теплые на его коже, жёсткие и пропахшие дымом. он задыхается и не может понять, почему. это не было тем, что они делали обычно. он знает, что эндрю станет скучно через пару ударов сердца. сжирающая сердце энергия выплескивается через край, но не так, как это было знакомо. нил знал, что он должен потушить ее в грубом поцелуе, когда его лопатки прижимали к остывшему металлу крыши, но он не мог. ему хотелось что-то разбить или провести рукой по сбившимся на одну сторону волосам эндрю. и то, и другое не было опцией. он позволяет себе легко коснуться губами обветренной кожи на щеке эндрю, чувствуя, как колотится в горле сердце. полуосознанная мольба, чтобы это не было чем-то ужасным, чем-то не тем, чем-то, что испортит все и навсегда, пролетает в сознании: это должно было быть невинно, но он слишком хорошо знал, как люди умеют разрушать сами концепты вещей. нил мог бы застыть так или убежать на другой конец мира. никогда не шевелиться или сброситься с крыши, чувствуя, как ломается каждая его кость. эндрю хмыкает, и мгновенное облегчение почти заставляет нила рухнуть на крышу. — это нелепо. темно-синий свет сменяется темнотой, и нилу хочется верить, что она скроет ухмылку, намертво прицепивишуюся к его щекам.