танец в темноте

Бесконечная дорога могла бы свести с ума кого угодно, но не Роланда. Возможно, потому что Роланд давно не был нормальным, возможно — потому что по всем законам он уже должен был лежать в земле, а не упрямо идти вперед, то толкая коляску Сюзанны по бездорожью, то просто шагая рядом и прислушиваясь к шорохам в редком лесу. Если бы Роланд шел один к Темной Башне, он бы не задумывался об отдыхе — делал бы это гораздо меньше, чем должен. Но у него был Эдди, которого к концу дня начинало шатать, хотя он стискивал зубы и не позволял себе жаловаться, и была Сюзанна, которая до боли распрямляла затекшую спину, морщась, когда ее трясло на колдобинах. Как бы там ни было, на ночь они останавливались; спали по очереди, готовые к нападению, хотя за многие дни пути обезумевший Страж был единственным, кого они встретили. Но оставалось еще это время между днем и ночью, долгие теплые вечера — гораздо теплее, чем на берегу моря, когда вместе с ленивыми волнами накатывал пронизывающий злой ветер. Тогда они разводили небольшой костер и сидели рядом, иногда встречаясь взглядами. Роланд занимался костром и нехитрой стряпней из лесных кореньев, листьев и ягод — и, если повезет, подстреленной дичи. Эдди с Сюзанной разговаривали о чем-нибудь — в основном расспрашивали друг друга о том, чем отличались их времена, пытаясь преодолеть пропасть в тридцать с чем-то лет. Роланда о его родине они мало спрашивали — может, надеялись, что им не придется тут задержаться, а потому и не надо будет узнавать Срединный мир получше, а может, опасались всего того, что им предстоит выучить, и цеплялись за воспоминания об «автомобилях», «кино» и прочем. Для Роланда это по большей части был бессмысленный шум, как разговоры омаров, выходивших из морской пены, но кое-что привлекало его внимание. Иногда. — Да тебе бы точно понравилось кино! — ухмыляясь, доказывал Эдди. У него была странная привычка размахивать руками, которая невольно напрягала стрелка. — Особенно какие-нибудь вестерны, где хороший парень перестрелял плохих и ускакал в багровый закат. «Хороший, плохой, злой» — и все такое. Рассказы Эдди, надо признать, звучали заманчиво, и напоминали балаганные представления с куклами. Роланд едва ли вспоминал беспорядочные глупые сюжеты, но мог нашарить в памяти, как они мальчишками убегали поглядеть на бродячих артистов, которые торговали своим мастерством управлять куклами за гроши. — А я скучаю по музыке, — призналась Сюзанна. — Здесь все время так тихо, я никогда столько не была на дикой природе. Я все-таки городская жительница… — она улыбнулась, как будто извиняясь, мягкой улыбкой Одетты Холмс, которую даже Роланд находил очаровательной. — И по танцам. Я в детстве очень любила танцевать, — быстро сказала она и сердито глянула на Эдди, губы которого дрогнули в ехидной ухмылке, как будто он хотел уточнить, сколько ног она отдавила колесами своей механической коляски. — Танцы — это весело, — негромко сказал Роланд. — Когда-то в доме моего отца устраивали праздники, и все придворные танцевали до утра… Эдди как будто подался вперед, чуть не обжигаясь о костер, разделявший стрелка и их с Сюзанной. Та покачала головой и вздохнула, поднимая взгляд к чернеющему небу. Вместе они прошли много дней, но толком ничего не знали друг о друге — точнее сказать, Роланд знал их наизусть, потому что был в их разуме, а они могли только догадываться по отдельным бредовым выкрикам из тех дней, проведенных в лихорадке. Он коснулся того места, где еще чувствовал откушенные пальцы. — И ты тоже танцевал? — недоверчиво спросил Эдди, склонив голову, как пес. — Ни за что не поверю! Покажешь? — он вдруг оказался рядом и протянул руку стрелку, тощий и нескладный, как оторвавшаяся от хозяина тень. Роланд хмыкнул и перевел взгляд на Сюзанну, которая развалилась на своей коляске, завернувшись в покрывало, и она осторожно улыбнулась полными красивыми губами и кивнула, будто тоже подначивая. Она не настаивала, видимо, сознавая, что тогда стрелок из упрямства не сдвинется с места. — Ладно, — пожал плечами Роланд, вставая. — Но я давно не практиковался. Он и сам не знал, почему. Может, вечер был таким долгим, теплым и бессмысленным. Может, воображаемая музыка могла заглушить вечный зов Башни, который доведет его до гибели — его или тех, кого он любит. Может, и правда — он их любил, и они были ка-тет, и Роланд не мог отказать. Ему казалось, что Сюзанна двигалась бы плавно, по-змеиному, но ему достался Эдди — немного еще дерганый, тонкий, выеденный изнутри этим его демоном героина, но Роланд вздохнул и приобнял его, как рыцари его отца обращались с прекрасными дамами, и взял за руку. Руки у Эдди были слабые, совсем не как у стрелков, несмотря на тренировки, но Роланд вдруг вспомнил, как Эдди вырезал из дерева, держа нож тонкими нервными пальцами, и улыбнулся. А вот Эдди торопливо цапнул его за руку и чутко замер, чувствуя пустоту на месте двух пальцев. «Блядь, я не хотел», — совсем тихо пробормотал он, стараясь сдвинуться, перехватить руку так, чтобы не касаться еще ноющих шрамов. — Все нормально, — сказал стрелок. Эдди танцевать не умел, а может, в их мире были какие-то свои танцы, которых Роланд не знал, но зато Эдди умел подстроиться и двигаться с ним вместе, позволяя Роланду вести. Музыки не было, если не считать завываний ветра и потрескивания костра. Музыки не было, но она пришла откуда-то. Она была памятью о мире, который еще не сдвинулся с места, о Гилеаде, о Новом Ханаане, красивой и свободной стране, в которой кружились в танце те, кто безраздельно принадлежал друг другу, и в которой слагались легенды. Роланд и правда помнил праздничные вечера. Детская память выцепляет только хорошее — и в его жизни потом было много плохого, так что те далекие дни были местом, чтобы спрятаться. Он помнил терпко-пряный запах вина, многоголосый смех, музыкантов, играющих как в последний раз, краски, шелка, сверкающие драгоценности и холодный гордый свет револьверов на поясах. Роланд снова видел легкую улыбку отца на обычно суровом лице, мать, мечтательно наблюдающую за тем, как молодые Стрелки нелепо приглашают дам на танец — возможно, она сама вспоминала… Роланд видел это будто бы сквозь старое мутное стекло, как в кино, о котором ему рассказывали. Время, когда они были счастливы — или просто верили в это. Гилеада уже не было, он стал отжившей сказкой, и Роланд танцевал у костра с Эдди, а Сюзанна наблюдала за ними, улыбаясь, сидя в коляске — как королева на троне. Эдди, казалось, тоже что-то слышал, чувствовал, и глаза у него были тепло-карие, смеющиеся, непривычно яркие и чистые. Почти как у Катберта, и это был подходящий момент, чтобы запнуться и упасть лицом в костер, но Роланд удержался. Это было близко — ближе, чем спать рядом под одним покрывалом, пытаясь беречь тепло, ближе, чем когда Эдди угрожал перерезать ему горло. — Надо же, ты умеешь не только хмуриться! — заметил Эдди, и Роланд понял, что все еще улыбается. — Эй, Роланд, ты мне так ребра сломаешь. Он замер; его ноги откуда-то сами знали, когда остановиться, как будто он был механическим зверем, «роботом», и он держал Эдди, высматривая что-то в его лице. Парень даже не был особенно красивым: сухие обветренные губы, острые скулы от истощения, несколько подживших царапин на линии челюсти — это Роланд учил его бриться ножом, а Эдди сдавленно ругался и резался. Но они были связаны. Это все, что имело значение. Молчаливо Роланд отпустил его — наверное, будь это Сюзанна, он бы извинился, как рыцарь, как его учили, хотя те времена поросли быльем на крови, но сейчас почему-то он не стал ничего говорить. Эдди потрепал его по плечу, как будто не знал, что делать, подошел к сумке, порылся, вытащил флягу; он слегка задыхался после кружения у костра, недовольно скривился, когда понял, что вода закончилась после пары жадных глотков. — Я схожу к ручью, — вызвался он. Завозившись под покрывалом, Сюзанна передала ему револьвер стрелка, с которым сегодня упражнялась, и Роланд поверх язычков памяти увидел наизусть знакомую рукоять. Совсем недавно он озверел бы от одной мысли о том, чтобы отдать свое оружие в чужие руки, но это были его руки, их руки. — Будь осторожен, уже совсем темно, — попросила Сюзанна. — И под ноги смотри. Ручей был близко, они нашли его еще днем. Эдди наклонился к Сюзанне и поцеловал, желая успокоить, и Роланд видел, как ее темная рука скользнула по всклокоченным волосам. Ему почему-то захотелось отвернуться, как ребенку, который подсматривает, но тут Эдди подошел к нему. Как будто собирался что-то сказать, но потом просто вздохнул и поцеловал тоже — буднично и самоуверенно одновременно. Губы у него были горячие. — Слушай внимательно, если что, я буду орать очень громко, — хмыкнул Эдди, проверяя патроны в револьвере. И ушел, мурлыча себе под нос какую-то незамысловатую песенку, которую Роланд не знал, — но Эдди спел бы ему, если бы он попросил, это наверняка. Роланд проводил его взглядом, прикованный к этой одинокой человеческой фигуре, а потом устало потер лицо рукой, словно воспоминания были липкой паутиной, обошел костер и сел рядом с коляской Сюзанны, прислонившись к колесу плечом. Иногда Роланд чувствовал себя слишком старым и мертвым. — Ему нужно доказать, что он не трус, — тихо заметила Сюзанна, тоже глядя в темноту. Проворчав что-то в ответ, Роланд уставился в огонь. Они с ней никогда не ладили, с тех самых пор, как он вытащил ее в Срединный мир из ее шумного города, полного огней и странных людей. Раньше в этой женщине уживалось две личности, которые он соединил; одна ненавидела его, другая — опасалась. Сюзанна выбрала держаться на отдалении, но все же она была умной и расчетливой, а потому понимала, что стрелок им необходим, чтобы выжить. Беда была в том, что Сюзанна любила Эдди, а Эдди любил ее и Роланда тоже, потому что Эдди привязывался ко всем, кто нуждался в нем. Так же, как к брату, из-за которого стал одержимым. Роланду совсем не хотелось признавать, что они с Генри в чем-то похожи, только он мог убить Эдди гораздо худшим способом. А Роланд… он слишком давно ничего не чувствовал. Позволить себе любовь значило снова ступить на дорогу к смерти. — Все в порядке, — сказала Сюзанна, положив руку ему на плечо. Цепкая, сильная хватка. — Я тоже знаю, что такое стать наконец-то целой. Ему не хотелось прикоснуться к ее руке тоже, достаточно было, что она была там — сквозь старую пропыленную рубашку, будто бы согревая отпечатком ладони. Роланд согласно кивнул и прикрыл глаза. Услышал, как Эдди вернулся и отшутился насчет сложного рыцарского похода к ручью. «Пусть отдыхает, бледный он какой-то опять», — шепотом сказал он, не зная, что стрелок все слышит. Сюзанна наверняка улыбалась. Он видел это во сне; раньше там были бархатное поле роз и черная стрела Башни, но теперь Роланд видел по ту сторону реальности Эдди, Сюзанну и еще мальчика, которым он пожертвовал, но потом спас. У Роланда была только дорога к Башне, — но стоило привыкнуть, что теперь он идет по ней не один.