Фарфоровая кукла

Куникида с детства занимался балетом, каждый день он упорно тренировался, чтобы достичь тех высот, о которых он всегда мечтал. А ведь это началось давным давно с той самой маленькой шкатулки, которую ему подарили на день рождения в каких-то три года. Обычная ничем непримечательная музыкальная шкатулка, которую ему подарили только из-за того, что тот не мог засыпать по ночам, только с колыбельной он мог спокойно закрыть свои глаза и погрузиться в мир снов, но вот его мама была не готова каждую ночь петь одну и ту же песню, до тех пор пока он наконец-то сможет спать без этого, но нужны годы, а времени на это совсем нет, поэтому на день рождения ему подарили шкатулку с балериной и танцовщиком, прекрасная пара, парень держит девушку за талию пока она кружиться на носке. Так при этом всём играла потрясающая мелодия, которая тронула сердце молодого паренька и он захотел пойти на этот замечательный вид танцев. Плевать он хотел на все трудности, обиды, печаль и горе, главное это гордость за себя, видеть как люди аплодируют тебе, пока ты стоишь на сцене, держишь свою напарницу, улыбаешься так искренне, ловишь букеты цветов, видишь в глазах людей тот огонёк, который он зажёг. Это слишком было прекрасно, но ведь это были лишь мечты с которыми он засыпал под ту самую мелодию, пока ключик не останавливался и одна из фигурок на платформе не отрывала свои ножки вместе с ручками, и шла к мальчику, смотрела на него так, будто это единственное сокровище на этой планете. Брюнет, с частично волнистыми, короткими, тёмно-каштановыми волосами, с не аккуратной чёлкой, которая собрана на половине лица, белое трико, которое полностью обтягивало фарфоровые ноги, рубашка, которая доходит лишь до бёдер, жилетка, украшенная погонами и всякой остальной бижутерией. Нарисованные тёмно-карие глазки смотрели точно на блондина, который спокойно сопел на своей подушке, что-то бубня, но от этого он был лишь милее. Фарфоровая кукла сидела на краю тумбы свесив свои стройные ноги продолжая смотреть на парня, при этом улыбаясь. Уж слишком он сейчас милый, да и было приятно, что из-за него кто-то решил пойти в такую сложную профессию как балет. Через пару секунд к нему присоединяется девушка в голубом платье, белых пуантах, чёрными волосами, подстриженными под каре с прямой чёлкой и лиловыми глазами. Она кладёт свою руку на плечо балета и улыбается. Она не хочет быть балериной, хочет быть куклой — медсестрой, фарфоровой, которую поставят рядом с аппаратурой и по ночам она будет творить и делать то что любит. Но она не может оставить своего друга, по крайней мере сейчас. Она знает насколько тот привязался к парнишке, можно сказать влюбился, но им этого нельзя делать, можно лишь помогать находить таланты в детях, а не оставаться у них навеки. Парень вздыхает и вновь смотрит на сонное лицо, а после на часы, которые стояли на той же тумбе. Они уже показывали на скорый восход солнца, а это означает, что им пора вставать в позы и стоять так весь оставшийся день, пока вновь не наступит ночь. День за днём шли, ночь становилась всё темнее и темнее, парень понимал, что привязывается к мальчику ещё сильнее, ведь уже не сидит на старой тумбе, а лежит на подушке, смотря на прекрасное лицо блондина. Он не знает как его зовут, знает лишь своё имя и то забыл бы его, если бы вновь увидел те зелёные глаза, будто одна из его книг на полке. Не салатовая, не слишком хвойный цвет и даже не изумруд, поистине волшебные глаза, которые заставляли ненастоящее сердце биться, а ноги предательски дрожать, но это лишь в мыслях, там, где он является живым человеком, который способен всё это чувствовать, хотя если он это понимает и ощущает, он разве не живой? Но сейчас глаза подрагивают, от некоторых лучей солнца, заставляя блондина перевернуться, а Дазая подняться с подушки и добраться до шкатулки. Йосано ушла, не далеко, в соседний дом, там, где девочка по правде хочет стать медиком, а та лишь подбадривает её. Осаму ничуть не скорбил, знает чего она хотела, да и парень был не против и даже не загрустил, когда увидел, что девушка отсутствовала, лишь ночью встал около окна и попросил у звёзд, дабы фигурка могла стоять так, как ей было удобно. На тот момент ему уже исполнилось десять лет, уже довольно взрослый мальчик, ходит в школу балета, каждый день расписан по секундам, но он не забывает уделять времени на свою игрушку. Полюбил он её, что никому не отдаст, а Дазай всё продолжал любоваться им по ночам, даже иногда позволял себе шалости в виде лёгкого поцелуя в щёчку, от чего там появлялись веснушки, не такие сильные, всего две или три штуки, но паренёк замечал их и лишь радовался. Опять пролетают дни и бессонные ночи. Доппо, вот как оказывается зовут его, готовится к поступлению в институт, а ещё попутно с этим ищет работу в каком-то из театров своей страны. Шкатулка уже не была так нужна, совсем наоборот, она лишь только мешала, поэтому блондин положил её далеко за свои книги, где Дазай не смог бы наблюдать за действиями своего идеала. Да, он влюбился, фарфоровая кукла смогла полюбить человека, не отказаться от него, а сидеть и покорно ждать, пока тот начнёт плакать, правда не по-настоящему, а лишь морально, достанет свои книги, а после аккуратно, так нежно, ласково, словно самое хрупкое на этом свете, возьмёт в свои руки шкатулку и вновь заведёт её, слушая приятную мелодию, успокаивающую, а в какой-то момент возьмёт и поцелует шатена в голову, пока тот, незаметно для самого Куникиды, покраснеет и попытается взять себя в руки, дабы не закрыть лицо руками или не начать говорить, знает ведь — потом ему достанется и очень сильно. Блондин правда любил эту фарфоровую куклу больше всего на свете, даже считал себя каким-то чудиком, раз испытывал что-то к нему, но после он убедил себя лишь в одном — это из-за детских воспоминаний, они были все связаны лишь с ним, поэтому ему и так нравился он, да и равнялся он лишь на него, хотел стать таким же пластичным и грациозным как Дазай, не более того. Лучи вновь освещают комнату, а Осаму лежит рядом со шкатулкой и отдыхает. Его Куникида переехал и не взял его с собой, от чего было грустно вдвойне. Нет тех вечеров, когда блондин заглядывал в шкатулку слушая мелодию в поисках ответов на свои вопросы, не было тех переживаний по поводу, что ему не нравится никто, о том, что скоро будет сессия, поцелуи в фарфоровую причёску… этого не будет, скоро ему придётся выбросить всю эту любовь из головы, забыть того любимого блондина и вновь попасть на полку к тому самому мужчине, который создаёт живые игрушки, который точно знает судьбу ребёнка и тот, кто подтолкнёт того с помощью игрушки. Будет новая миссия, Куникида уже давно вырос, ему не нужна помощь и скоро за ним прийдёт тот дедушка, заберёт и будет искать нового владельца, пока Осаму с поднятой головой будет прокручивать воспоминания, пока его фарфоровую головушку не разобьют на кусочки, не выдернут все воспоминания и кусочек сердца, который каким-то образом начал биться, и он не забудет всё, даже то что любил, любил так сильно, что готов был потерять всё, лишь бы вновь увидеть глаза, те самые которые скрываются за линзами очков, те волосы цвета пшеницы, так ещё и какой длины. Дазай не раз представлял как спит в них, как ему мягко, тепло и уютно в них, а Доппо лишь радуется тому, что знает — фарфор живой. Правда шатен уже смирился со своей участью, ведь знает — не сбежать, его везде найдут, даже там где никто в здравом уме не пытался бы спрятаться. Он просто смотрит на потолок, который был усеян звёздами, которые в темноте светились еле зелёным цветом. Куникида наклеил их, когда ему было тринадцать, привёл сюда свою первую девушку в пятнадцать и Дазай сильно ревновал, очень, поэтому сел на корточки и закрыл саму шкатулку изнутри, когда начал слышать стоны. Неприятно, было просто ужасно слушать всё это, да и Доппо не мог открыть шкатулку несколько недель, даже пытался спросить, почему тот якобы обиделся, хотя знал, что ему не ответят и это скорее замок сломался. Как тогда он сильно ошибался, а ведь сердце разбилось и, можно сказать, Дазай умер именно тогда, ведь сердце одно у него, а он не живой, почти не живой. Проходит ещё несколько месяцев. Шкатулка покрывается пылью, Дазай уже не бывает в ней, в его распоряжении кровать его бывшего друга, если можно так назвать его. Улыбка на лице пропала, все глаза выплаканы, но, а что тут поделать, если знаешь, что уже не нужен и никто не был нужен ему, остаётся лишь взять все вещи и идти к своему мастеру, не говорить о том, что случилось, дабы не забыть всё, и вновь быть отданным чужому ребёнку. И ведь всё так и происходит, только вот родители Куникиды кладут старую шкатулку в коробку, где любой желающий может взять вещь оттуда и старый дедушка забирает её. Это был мастер, тот самый, который и создал Дазая, который знал его как свои пять пальцев, если бы они все у него были настоящие. В этот раз он не спрашивает у Осаму как прошла его миссия, видно всё по лицу, поэтому лишь просит пройти за ширму и выдаёт новую, сменную одежду, а точнее набор. Похоже ему придётся не сладко в следующий семье и надо быть готовым к крикам и воплями со стороны ребёнка, плюс, похоже, его будут пачкать, что шатен не сильно любил. Положив всё это добро в специальный ящик около замка для ключа, шатена поставили на полочку, где стояла его подруга, Йосано. Как они давно не виделись, настолько что говорили они всю ночь и весь следующий день, только уже не с помощью головы, а мыслей, она была не глупой, поэтому могла понять всё его состояние и выслушать. Да, все его волнения были и вправду не слишком уж обоснованы, зная что всё это строго под запретом, это продавало лишь ещё один повод для слёз и не более. Месяц, проходит ещё и другой, а никто не берёт его с полочки. Похоже его миссия — ничего не делать, хотя это было просто ужасно. Подруга пропала, появился на её месте поэт, которого тоже тут же забрали, а Дазая всё никак и никто не брал. Странно, ведь музыкальные шкатулки всегда были популярны или он слишком долго просидел в комнате своего… человека, что не уследить за модой? Похоже, это было так. Сердце, правда, уже восстанавливалось и чувства полностью осели, будто пыль на полку, ему уже было полностью чихать на то, что происходит с Доппо, где он, как он, раз не взял его — он ему и не был нужен, так зачем о нём беспокоиться? Его стоило лишь забыть, что пытался сделать парень, вдыхать приятный аромат свободы и при этом полной грудью, не забывая выдохнуть. Ничего не получалось, если действительно чего-то не хватало, точнее если быть честными то кого-то… блондина, который всё же возьмёт того на руки и придёт к себе, а Дазай будет слушать биение сердца, вдохнуть еле уловимый запах его туалетной воды и вновь чувствовать себя любимым. Только этого не произойдёт, даже в самом прекрасном сне, он прийдёт, никогда, даже Дазай знает, что старые вещи, которые сдают, никому больше не понадобятся, поэтому остаётся лишь смириться, до одного случая, который перевернул его жизнь. Он вновь наблюдал за похожими на улице, пытаясь понять, какой же у них есть талант, что они могут изменить в этой жизни, но в этот же момент он видит кого-то до боли знакомого, неужели это тот, которого Осаму так сильно пытался забыть, подавить в себе всё, что чувствовал к нему, но это был он, который шёл точно в эту лавку, смотрел на него. Казалось, что Дазай развалится прямо так, от огромного количества волнения, так ещё и пристального взгляда к своей особе. Страшно, уберите его кто-то иначе его лицо и правда покроется трещинами, но это его не спасёт. Доппо заходит в лавку, звенит звоночек, который уже напоминал хозяину, что он на работе и именно в этот момент он просыпается. Куникида подходит к нему, говорит что-то, Дазай не любит и не может подслушивать чужие разговоры, хотя очень хотелось. И вот он слышит шаги, чувствует, как его прикрывает крышкой шкатулки и сейчас он сидит внутри с маленьким фонариком, прислушиваться к каждому шороху. — Надеюсь, вашей дочке понравится эта шкатулка. — говорит старик, отдавая упакованную игрушку в руки к мужчине, пока сердце Дазая разлетается вновь на тысячи осколков. Пусть его сейчас отдадут обратно, он не хочет чувствовать постоянную боль в сердце от осознания того, что его забыли так быстро и даже не попрощавшись. Куникида кивает и выходит из лавки, всё также аккуратно держа свою коробочку в руках. Лишь свою и больше ничью, та которая по правде стала ему дорогой, всё время не выпускал, гладил через коробку, успокаивая его, будто зная, что тот грустит из-за слов дедушки, хотя это была лишь маленькая ложь, дабы взять эту игрушку, ведь они для детей, но старый дедушка был не промах, знал, что тот соврал, но всё равно отдал её, плюс подарил кое-что, маг всё же, может подарить игрушке счастье. А сейчас Куникида идёт прямиком к остановке, никого не смущаясь достаёт шкатулку из упаковки и гладит по крышке, подносит к губам и после чего тихо шепчет слова, которые слышит Дазай и осколки вновь собираются. — Я соврал, — Не первый раз Доппо разговаривает с пареньком, но сейчас это казалось чем-то интимным, тот момент, когда Осаму должен появиться из коробочки, лишь приоткрыв крышку, смотреть на него своими глазами, моргать и слушать, внимательно и запоминать каждый слог в своей головушке — прости, что забыл тебя, прости что бросил, прости, что не приехал, просто что нашёл тебя только сейчас. Прости меня за всё, я не мог забыть тебя, я должен был приехать за тобой, ты мне слишком дорог, не могу я отказаться от тебя. Поедешь ко мне домой, будешь жить со мной и только. Всё, он расплавился, Дазай готов просто прыгнуть к нему на шею и расцеловать щёчки, дабы веснушки на его лице вновь появились и никогда не исчезли, а после он начнёт целовать плечи и руки, не более того, ему ничего уже не надо, лишь быть рядом с ним, чтобы тот знал, что чувствует то же самое, да плевал он на секрет, плевал он на все свои терзания, сейчас, в эту самую минуту он рядом с ним. Он прижимается щекой к стенке коробочки и улыбается, пока сердце его начинает оживать. Он не замечает, не видит и не чувствует, что больше не тот холодный фарфор, к которому каждый мог притронуться и чувствовать лишь стужу, а тепло, человеческое, кожа, кости, да даже сердце уже были настоящими. Неужели это последний подарок от его наставника? Тот решил подарить тому счастье и избавить от тяг страданий. Как много он узнает, как много же он должен почувствовать и принять, но это ничего страшного, особенно когда рядом есть тот с кем уже связаны жизни. Проходит месяц, Дазай стоит на тумбочке около кровати блондина. Не слишком роскошная квартира, кровать, полки с книгами, тумбочка на которой была шкатулка, блокнот с его идеалами, очки, красная резинка для волос. Около окна стоял его рабочий стол, там уже были всевозможные ручки, бумажки, может даже некоторые фантики, которые тот в конце недели выбрасывал. Шкаф, будто выкупил из антикварного магазина, но подходящий под интерьер. На ручке висели все необходимые вещи для университета, а в самом театре были раздевалки, куда Доппо отнёс некоторые части одежды для выступлений и репетиций. Везде чисто и аккуратно, даже слишком, но, по большей части, он заботился о шкатулке, каждый раз вытирал пыль мокрой тряпочкой, а когда доходил до самого парня, то начинал покрываться краснотой, совсем слегка. Да и долгое время он думал, что одежда на нём была нарисована и лишь когда прикоснулся пальчиком к руке то почувствовал шероховатую ткань, тогда он знатно удивился, ведь не замечал этого. Дазай же понимал, что похоже он становится человеком, правда ростом мал, но это будет не слишком важно, он будет просто скрывать, что тот живой. Хотя это выходило очень сложно, волосы стали не фарфоровые, а настоящими и могли развиваться на ветру, глаза стали чувствительными, так ещё и моргать он мог и должен был, а когда ему протирали их тряпочкой, то тот должен был вовремя среагировать, иначе было бы плохо. Всё же температуру тела скрыть не удалось и в конечный момент, когда Осаму думал, что Куникида спит, шатен слез со своей платформы и полез на стол к Доппо, а точнее, чтобы посмотреть на звёзды. Они могли сказать о многом, правда тот не ожидал, что лампочка, которая стояла на столе, включится тот увидит своего блондина, который с поражёнными глазами смотрел на картину перед ним. — Ты… — Куникида отодвигает стул и, не глядя, садится на него, продолжая смотреть на Дазая, который сидит в смятении, так ещё и весь красный, на учебниках парня. Раскрыли, что тут уж поделаешь, остаётся только сознаться и не более. — Я - Дазай Осаму, фарфоровая кукла, ну, был ею, — он не успевает договорить свой маленький монолог о себе, как его тут же перебивают — Был ею? В каком это смысле? Похоже в голове у блондина творилась каша, хотя будто у Дазая её не было. Нет, она была, только всё было не так запутанно как казалось, он лишь смущён тем фактом, что его застали без своей одежды, в которой он предстаёт на публике. Старик дал ему штаны и футболку, ну и какие-то кеды от бывшей куклы, дабы тот иногда мог почувствовать себя свободным. Это был его первый подарок, когда он появился на этот свет и это было ему слишком дорого. Не привычно, что его видят таким… уязвимым что-ли. — В последнее время я становлюсь живым что ли. Это подарок от того старика. Похоже, я теперь навеки привязан к тебе. — далее он приложил руку к своему лбу, прикрыл глаза и откинул голову назад, делая трагичное выражение лица, но после начинает тихо смеяться, после чего вновь вернулся в привычное состояние и посмотрел на Куникиду, который продолжал наблюдать за ним — Это не сон, да и я не против быть у тебя, и так привязался сильно за те года, что другому ребёнку придётся соревноваться за место в моём сердце. Поэтому можешь не переживать, я не уйду. Куникида покраснел, похоже вообще не ожидал такого поворота событий, особенно сейчас. Он прокручивает все те моменты, когда целовал его, просто, так сказать, на счастье, а оказывается тот живой, только если он застывает в какое-то время, но это ничего не означает, совсем ничего. Влюбиться, в мать его, куклу, да, живую, но он узнаёт об этом только тогда, когда уже принял всю ситуацию. — Я вижу, что ты в шоке, плюс я знаю твоё отношение ко мне, да и чувства твои взаимны. — шатен ткнул пальцем в небо и похоже попал в точку, ведь тот покраснел ещё сильнее и закрыл лицо руками. — Я попал что-ли? Куникида уже просто упал лицом в стол, ничего не говоря, от слова совсем, лишь его пищащие звуки были подтверждением теории Дазая. Ух, так он же тоже не соврал ему, значит он уже и сам признался? Боже, а ведь это являлось чистой правдой и осознание от неё отдалось краснотой на щеках. Но всё же Осаму поднимается с книжек и делает несколько шагов в сторону Доппо, тот не поднимает своей головы, хотя прекрасно слышит эти шажки в его сторону. Ещё парочку таких же шагов и шатен встаёт около руки блондина, которой он прикрывая своё лицо и аккуратно постучал по ней. Он не хотел сделать больно, но пока он маленький обычный тык в руку не будет ощущаться, поэтому придётся идти на избиение, хоть и не такое значительное. Куникида достаёт своё лицо и кладёт свой подбородок на руку, по которой и постучал шатен и смотрит на него, ожидая что тот скажет, что пошутил, это его сон, странный, но очень желанный. Дазай кладёт свою маленькую ручку на щёку парня и проводит по веснушкам, которые стали еле заметными, после чего вновь поцеловал некий участок кожи и рыжеватые пятнышки стали намного виднее, ярче, как и краснота на щеках, они лишь усилилась, когда Доппо почувствовал прикосновение к своей коже, сначала руками, а потом уже и губами, никто бы не смог ощутить этот поцелуй, а блондин точно мог понять и вспомнить, что уже ощущал всё это, но ему это казалось сном, сном наяву. — Так ты целовал меня, пока я спал? — ему хотелось узнать ответ на этот вопрос, правда их было очень много, но сейчас только этот терзал бедную душу Куникиды, особенно когда все его воспоминания и догадки подкреплялись тем, что он выяснил. — Угу, — лишь это смог вымолвить шатен, пока Доппо не взял его маленькое тельце в руку и не понёс к себе в кровать. Сейчас довольно позднее время и их разговор можно продолжить завтра, в его выходной, когда он сможет полностью посвятить себя этой маленькой фарфоровой кукле. Да если быть честными то хватит того, что тот будет лежать рядом на подушке, рядом с щекой, можно будет услышать еле-еле заметное сопение, хотя Дазай всё же не будет спать, а лишь притворяться, но это было вновь не так важно. Оба лежали на кровати, смотрели на друг друга, Куникида одним лишь поцелуем мог заставить Дазая покраснеть, ведь он это сделает на всё лицо, а ему придётся очень постараться, чтобы сделать то же самое. — Сними свои ботинки, — пробубнил Куникида уже в стадии сна, пока Дазай крутился на подушке как угорелый, ведь довольно сильно смущался от этого всего, но услышав просьбу шатен лишь цыкнул, после чего спустился по подушке вниз и, сняв свои ботинки, положил их рядом, также как и футболку вместе с штанами, ведь те начали ему жать везде где только можно. Возможно ему это просто казалось, а может и нет, но лучше сейчас ему так полежать, да и свои боксёры лучше тоже снять, но перед этим стоит найти кусочек ткани, в который можно замотаться или сразу лечь под одеяло к Куникиде. Хотя он так и сделал, после чего посмотрел на блондина, который уже сладко сопел, улыбнулся и сам начинает закрывать свои глаза. Всё же ему кажется это сном, обычным, волшебным, как он сам. Быть плодом волшебства — значит самому верить в него. «Солнца луч золотой Бросил искру свою И своей теплотой Согрел душу мою.» Эти строки проносятся в голове у шатена, пока ему в глаза светит солнце, стараясь как можно скорее разбудить тех, кто находился в тёплой и мягкой кровати. Дазай лежал животом вниз, уткнувшись лицом в подушку, при этом руки у него под ней и он будто обнимает её, пока Куникида закидывает свою ногу на талию Осаму, заполняя собой всё оставшееся пространство. Рано или поздно шатену пришлось бы открыть глаза, а после посмотреть на подушку. Что-то изменилось, но не понятно что, ведь мозг пока не включился полностью. Протерев свои глаза шатен посмотрел на сладко спящего Доппо и в этот момент глаза его раскрылись. Он не казался тому слишком большим. Посмотрев на свои руки и уже после вниз с кровати тот понял, что стал нормального человеческого роста, даже странно, что он сейчас такой, очень, да и он не собирался сегодня будить Куникиду, но тут такая радость, что грех не поделиться, поэтому тот забывает, про то, что полностью обнажённый, забывает обо всём, лишь поднимается и садиться на блондина, который даже не собирается просыпаться, ставит руки по обе стороны от головы, сгибает их в локтях, нагибается над ним и поцеловав того в губы продолжает смотреть, как тот морщится. Ещё один поцелуй, только в щёчку, далее череда поцелуев рассыпанных по лицу, пока Куникида не просыпается и не видит перед собой какого-то человека. Он уж было хотел что-то закричать, но его затянули поцелуем, от которого у того снесло крышу. Ничего такого не было, лишь прижимания Дазая к себе, пока тот терзал и кусал его губы, переходил на шею и также продолжал кусать, пока Доппо, под ним, держался за его талию, прижимал его ближе к себе, насколько это было можно, и тёрся своим возбуждением о чужое, скулил и постанывал. Прекрасное утро, хотелось бы чтобы так начиналось каждое, но Куникида быстро выдохнется, особенно учитывая то, что Дазай только «родился» и сил у него полно. Но сейчас не об этом, ведь на шее блондина уже красовались многочисленные укусы, на ключице ситуация не лучше, в особенности когда Осаму снимает футболку и видит ещё множество пространства для багровых пятен, прекрасных укусов и просто поцелуев, поэтому он принимается за своё дело, постепенно снимая остатки другой одежды и кидая их на пол, пока Доппо хвастался за подушку и чуть ли не рвал её на пополам, а после зарывался в ней лицом, чувствуя каждое прикосновение губ к грудной клетке, а после к соскам, руками к рёбрам, так аккуратно, будто к фарфору, будто ещё секунда и он исчезнет, но чёрт, тот облизывает, кусает и крутит соски, да, настолько это место было чувствительным, что стоны вырвались из его горла, даже плевав на подушку, которая должна была их сдерживать. Дазай уже не сдерживался и спускался поцелуями всё ниже и ниже, пока в конечном итоге не слез с Куникиды, тот правда жалобно что-то пробурчал, после чего откинул одеяло на свою половину кровати и разведя ноги блондина нагнулся к аналу и провёл по нему пару раз языком. В этот момент Доппо что-то пискнул и попытался свести ноги, да и подушка с его лица в тот момент упала, ведь тот чуть ли не подпрыгнул, и сейчас он наблюдает за всей картиной, которая развивается перед ним. Видит свой член, который желает ласки и простых прикосновений, между ногами Дазая, который только ночью был фарфоровой куклой, а сейчас так жадно вылизывал его изнутри, что даже ноги дрожали и не хотели его слушаться. Пальцы уже находились на простыне, голова металась из стороны в сторону, зубы прикусывали нижнюю губу до крови, дабы не издавать так много крышесносных звуков от которых самого Доппо кидало в стыд. Шатен продолжал лизать снаружи, немного заходя внутрь, останавливаясь и смотря на блондина, проводя кончиками языка до яичек и вновь возвращаясь к своему делу, пока не присоединились пальцы. Раз, стоны, писки, но Осаму пытался не сильно давить на Куникиду, все же не металлический он, не может столько ощущать за пару минут, а может и не пару. Два, уже несколько пальцев внутри, Доппо стонет, а Дазаю приходилось подавлять сильное желание войти в него до всей подготовки, хотя тот прекрасно знает — блондин умоляет и заставляет сорваться с цепи контроля лишь своими стонами и между ними какими-то предложениями, где он прямо просил уже вставить в него свой член и дать почувствовать его каждой клеточкой внутри, каждой венкой чувствовать сжимающиеся стенки, то как они хорошо растянуты, да и так податливы и это искусство принадлежит лишь ему одному, только ему и никому более. Осаму ощущает руки на своих волосах, а после лёгкое покалывание и тот понимает, что его оттянули и заставили прекратить своё прекрасное дело и смотреть на блондина, который похоже уже был на седьмом небе от всей этой ситуации. В голове сразу всплывали стоны той девушки, которую Куникида привёл в свою подростковую комнату, разложил на кровати и как фарфор начинало стягивать от чего-то, но неприятная горечь осталась но уже на языке, да и сейчас она ушла ведь тот уже его, а это ему и нужно было. Сейчас шатен приподнимается и нависает над блондином, смотря в его глаза, раскиданные по подушке волосы, красные щёки и покусанные губы, которые Осаму готов был целовать и кусать, слизывать капельки крови, пока не насытится им. Чёрт, смотря на него казалось, что тот был послаником от какого-то божества или тоже бывшей фарфоровой куклой, такой идеальный, прекрасный, божественный и ведь тот шепчет ему всё это на ухо, заставляя того проскулить и положить руки своему греху на шею и поцеловать его, мягко и нежно, будто сахарная вата, хотя откуда он мог знать какая она? Он лишь знает про пух, ведь трогал его, мягкий, будто не чувствуется на его ручках. Ещё пара минут и шатен отлипает от блондина, чуть ли не заставляя себя, чувствуя, как губы припухли от воздействия на них. Куникида дышал часто и сбито, будто вот-вот и он закончит, а такого счастья ему не нужно было, поэтому Дазай поцеловал того в нос, после чего поднялся с него, опуская одну из своих рук на внутреннюю часть бедра и проводит по ней, заставляя Доппо продолжать кусать губы и вздрагивать. Осаму тяжело выдыхает и берёт свой член в другую руку, второй сжимая бедро и задвигая того в чуть ли не шпагат, хотя блондин сможет это сделать, как и шатен, но сейчас это было не слишком важно, ведь Дазай входит в него, не слишком резко, потихоньку, следя за каждым его вдохом, целуя каждый участок тела, дабы хоть как-то отвлечь его от боли. — Первое, что я делаю став человеком, — блондин, который уже вот вот отключится от переизбытка эмоций, не ожидал, что шатен начнёт свой монолог так внезапно. — так это трахаю своего хозяина. И мечтать об этом не мог. — после чего Дазай входит одним рывком, полностью погружаясь в Куникиду, пока тот раскрывает рот в немом стоне, пока из глаз текут слёзы от некой боли и удовлетворения смешанным в прекрасном коктейле. — Нет, я конечно мечтал об этом… не редко, но всё же. — после чего тот затыкается и делает несколько движений на пробу, смотря лишь на лицо и тело идеала перед собой. Тот сжимает простынь около его головы, другую руку он просто напросто прикусывает, ведь уже не остаётся ничего, хотя тот иногда поглядывал на Осаму и раздвигал свои ноги настолько, насколько это возможно. Пара минут без движений, обычные разговоры, с одной стороны и еле-еле слышный голос блондина, который пытался отвечать, но он не мог почти говорить, голос сел от всех стонов, а ведь ему потом продолжать это делать до того момента, пока сам не кончит и не закончит Дазай. Ещё пара секунд дабы шатен смог взяться одной рукой под коленом, а другую положить на бедро и начать двигаться внутри сразу набирая темп и скорость с которой он выбивает каждый выдох или полустон, сипловатые мольбы, да и обычного закатывания глаз ему достаточно, чтобы улыбнуться и продолжить начатое дело, при этом самому постанывая от нахождения внутри и понимания, что сейчас находится близким человеком, это всё не его фантазии, а настоящее. Он не холод, к которому прикасались горячии руки, не безмолвная фигурка, а настоящая, которая сейчас безжалостно кусает блондина везде, где только можно, а если быть намного правильней, то там, где остались места для его меток. Куникида извивается на простыни, уже совершенно не понимая, где он. Он лишь чувствует как в него входят, как растягиваются податливые стенки, принимая весь член в себя, слышит свои же стоны и всхлипы, когда Дазай попадает сильным толчком по простате, заставляя электрический ток пройти по всему телу, блондин слышит как рвётся ткань которую он так старательно сжимал и даже был вопрос, как она не порвалась до этого, но на это сейчас было плевать, ведь Доппо скоро кончит, поэтому через свои же всхлипы предупреждает об этом Осаму, правда не слишком хорошо у него это вышло, да и тот опоздал ведь хватает пары новых толчков и Куникида уже не стонет, его потряхивает, после чего Дазай на пробу делает ещё пару движений и блондин пискнул, протяжно простонал выкрикивая имя шатена и кладёт голову на порванные простыни, создавая просто превосходную картину. Куникида лежит, всё его тело подрагивает после оргазма, лицо красноватое, пот стекает со лба и некоторых других участках тела. Но внутри всё сжималось, создавая невыносимую узость, вырывая из шатена последнии остатки былого разума, после чего тот утыкается носом в ключицу, протяжно стонет и кончает прямо внутрь блондина, пока того вновь дёрнуло от такого наплыва тепла внутри себя, но через пару секунд тот вновь опускает голову на простынь и пытается восстановить дыхание, пока Дазай ложится тому на грудь, пытаясь также отдышаться. — Не слишком вовремя задаю вопрос, — заговорили Куникида, после длительного молчания, при этом проводя рукой себе по лицу, пытаясь убрать остатки капель, которые ещё не успели стечь на постель. — у тебя есть какие-то планы на жизнь? Паспорт и так далее? — Всё есть. — после чего Дазай проводит носом на груди блондина дабы устроится более удобно. — Удивлю, но есть паспорт и диплом об образовании. Я могу работать с тобой в театре либо учителем балета при твоём театре, если эта школа есть. — Осаму уже поднялся, дабы смотреть на парня, ну вытащить свой член ему всё же надо было, хотя не очень то и хотелось. — Школа есть, — проурчал Куникида, пока почувствовал полупустоту внутри себя, но после улыбнулся, когда Дазай лёг рядом, накрывая того одеялом, хотя на дворе была тёплая весна и духота была везде. — к себе… не знаю есть ли там места, но на учителя ты там сможешь пойти, это точно. — Чудно, я очень этому рад. — после чего шатен оставляет поцелуй на шее, на одном из укусов. — Сегодня и завтра у тебя выходной, как и у меня, поэтому отоспимся. Главное, что твои синяки станут меньше. — Дазай ткнул кончиком пальца в нос блондина, который и правда уже проваливался в сон, обнимая того за талию, после чего взял подушки, которые каким-то боком оказались за пределами кровати, и попытался уложить на одну из них Доппо, после чего также обнял того за плечи. — Спокойного утра, надо выспаться. — Спокойного. — пробубнил блондин, хотя казалось, что он давно уже спит, ведь столько сил тот потерял, хотя утро только началось.