ты так хочешь?

- кис? - молчи...блять, Хэнк, молчи сейчас пожалуйста. Он продолжает прижиматься носом к шее, проводит худыми руками по спине, комкая злополучный трешер, в судорожных попытках ухватиться за что-то, заземлить свое несчастное сердце, которое сейчас хрупкую грудную клетку пробьет. Он-то думал, что пропащий, гнилой, и скелет его сгнил до конца, и органы понемногу гниют. Но нет, сюрприз блять, сердце так барабанит, что слышно даже Боре, отбивает ритм, грозясь вырваться и слипнуться, срастись, с точно таким же, громко рвущимся наружу из грудной клетки напротив. Руки деть совсем некуда, опадают и беспомощно повисают вдоль тела, пока кожа покрывается мурашками от рукавов до кончиков тонких пальцев - в футболке непривычно голо, холодно и беспомощно. Киса носом утыкается в место под кадыком и сопит, вдыхая запах, стараясь унять дрожь, панику, леденящую внутренности тревогу. - у тебя руки трясутся, - ведёт своими аккуратно вниз по плечам к острым локтям, спускаясь дальше и нежно сцепляя в замок ладони, чтобы унять, успокоить, уберечь. Киса в своеобразных объятиях греется, впитывая тепло Хенкина. Всегда он такой, руки горячие, тело жаром пышет, теплом со всеми делится, особенно с Кисой, потому что есть оно у него, потому что живой. О том, что причина может быть другой, Киса старается не мечтать. Два тела все ещё прижаты друг к другу, песня уже кончилась, тишину разрезает лишь дыхание, слегка тяжёлое, будто под давлением, вся комната внезапно сужается до них двоих. Хрипло раздаётся: - кис, ты хочешь мне что-то сказать? Расцепляет замок правой руки и ведёт по плечу к тонкой шее, останавливаясь сзади и поглаживая загривок. Судорожный выдох под кадыком принимает со смешком и улыбкой. Щекотно. - да, - резко, но тихо, на выдохе. И так обречённо. Хэнк сжимает лежащую в замке руку сильнее, - а- а ты, Хенкалина, - смешок вылетает судорожный, Хэнк игнорирует прозвище, чувствуя, как сильно трясется Киса, - ты хочешь мне что-то сказать? И сжимается. Так, будто знает ответ, будто уже вырвали его сердце и растоптали, уже раздробили грудную клетку. У Хэнка мурашки по телу от этого отчаяния в шепоте, выносить которое он больше не может. Он любит, любит сильно, любит, когда кричит, когда смеётся, когда плачет, любит, когда бьёт, когда рвется, когда резвится, любит, когда киса живёт. Любит, когда киса — это киса. Кислов от тишины звенящей напрягается ещё более ощутимо, слегка тянется назад, пытаясь отстраниться, как его подбородок перехватывают и заставляют заглянуть в глаза. - хочу, - шепотом, но все же слишком громко, слишком громко для Вани Кислова, мальчика, который все проебал, и с матерью, и с отцом, и с черной весной, и с наркотиками, и с Борей проебывался ни раз, и боится, что проебется снова. Набирает воздуха в лёгкие, чтобы на выдохе выдать: - я ведь все похерю, Борь, - чувствует, как Хенкин вздрагивает и сжимает руку кисы сильнее. - ты так хочешь? - нет, хочу- , хочу с тобой, ну-... блять, чтобы и в горе, и в радости, я хочу стараться, и завязать тоже хочу, не хочу чтобы мать плакала, чтобы твой отец на меня, как на долбоеба смотрел, бить тебя не хочу, мне так стыдно всегда, страшно пиздец, хочу уметь извиняться нормально и говорить как человек, а не как додик блять, даже сейчас-, я не хочу все похерить, я не хочу... Блять, я без тебя не хочу остаться, Борь. Руки уже расцепились, плечи трясутся, по щекам текут слезы. Киса их вытирает злобно, чтобы тряпкой не выглядеть, слабаком не быть, трет глаза агрессивно, до боли кожу на щеках натирает, пока две теплые ладони не перехватывают руки и не сжимают к сердцу укладывая. - я, Вань, тоже тот ещё долбоеб, не новость. И речи толкать не умею, говорить мне тяжело, и хуйни тоже много за жизнь делал, сам знаешь, - Киса носом шмыгает, стараясь Боре в глаза не смотреть, - но я без тебя тоже не хочу, Кис, - Ваня вздрагивает и глаза поднимает, - может мы с тобой ещё ни раз посремся, может даже подраться успеем, и ошибок нахуевертим, я клятв давать не буду, да и хуйня это всё, но обещать могу точно, что я хочу и буду стараться для тебя. Стараться, чтобы все не проебать, чтобы ты, ну- , счастлив был, чтобы мы, эм, - Хэнк слова все теряет, как только с большими глазами встречается. Столько в них слез, боли. Он одну руку на скулу возвращает, аккуратно поглаживая и капли соленые стирая, пока Киса снова всхлипывает и вниз смотрит, глаза пряча, - чтобы мы вместе были. Но только не как Стас с Игорем, я по-настоящему хочу, без лжи, без других, только с тобой, только тебя... только если ты тоже хочешь. Киса реветь будто с большей силой начинает, громко всхлипывает и руками тонкими за шею цепляется, чувствуя, как руки сильные талию сжимают. - хочу, хочу по-настоящему, - утыкается лбом в лоб и выдыхает, - хочу тебя.