Самое сложное из решений

С того момента, как вы помогли Кельвину подняться на ноги после падения вертолета, вы поняли, что его положение совсем не обнадёживает. Кровь, хлынувшая из его ушей, и его очень очевидное повреждение мозга от удара были рецептом катастрофы. Вы знали, что таким, каким он был, вы должны заботиться о нем и молиться, чтобы его состояние не ухудшилось. Следить за ним и одновременно следить за каннибалами было непростой задачей, но, по крайней мере, Кельвин не был настолько морально устаревшим, по крайней мере, он прятался, указывал и выполнял основные задачи с достаточной ловкостью, что давало у вас есть небольшая надежда, что все будет хорошо. И в процессе ты немного полюбил этого солдата. Вы едва знали его до аварии, вы были из разных отрядов, но между знаками и элементарным письмом мало-помалу вы узнавали о нем немного больше или, по крайней мере, то, что он мог вспомнить из своего прошлого, а это было совсем немного. Но прошло несколько недель, и вы заметили, что ему стало не так хорошо, как раньше. Он был по-прежнему активен, но иногда спотыкался о собственные шаги. Даже если ты спрашивал, как у него дела, он поднимал большой палец вверх и занимался своими делами, стараясь быть полезным. И с тех пор он не улучшился в здоровье, наоборот, его дисбаланс остался, и иногда он что-то ронял, что расстраивало его больше, чем тебя. И ты знал, что он становится действительно серьезным, когда он разбудил тебя посреди ночи, бьясь в конвульсиях. Ты крепко держал его, засовывая ему в рот кусок ткани, следя, чтобы он не прикусил язык, и ждал, пока он успокоится. Ты нежно обхватил его лицо, как только он перестал трястись, видя его усталые, пустые глаза, как будто его там не было. Это позволило тебе заметить, что его уши снова кровоточили. «Черт возьми… Кельвин…» Пробормотал ты, поправляя его на кровати. Вы вынули тряпку изо рта, положили ему на голову влажную тряпку, думая, что это как-то поможет, и прочистили ему уши, слушая, как он жалуется от боли. Ты хотел взять свой блокнот и спросить его, как он себя чувствует, можешь ли ты чем-нибудь ему помочь, но знал, что это будет совершенно напрасно. Там, в плохо построенной хижине в глуши, делать было нечего, кроме как обеспечить ему комфорт, дать немного еды и воды и ждать. С каждым днем ​​ему становилось все хуже. Он не мог встать, поэтому он все время лежал в кровати, иногда был без сознания, трясся, припадки бывали ежедневно, иногда у него даже были припадки, которые длились часами. Вы не знали, что делать. Вы должны были поддерживать его жизнь и стабильность, но вы едва могли покинуть это место, чтобы искать еду в своей задаче, чтобы не дать ему утопиться. Вы выживали за счет рыбы и воды из реки, где вы были, и каннибалы отваживались подбираться слишком близко к вам. А Кельвину становилось все хуже и хуже. У него уже были проблемы с глотанием твердых предметов, часть его лица, казалось, реагировала не совсем правильно, уши кровоточили почти ежедневно, и он, очевидно, страдал от постоянной, монументальной головной боли, так как он рыдал, сдерживая себя. Он видел тебя в тот день, когда из-за накопленного разочарования ты потерял контроль, ударялся, кричал, швырял то немногое, что было в салоне. Ты сел на пол, рядом с кроватью, где он пролежал несколько недель, усталый, держась за голову, пытаясь найти способ что-то исправить. Солдат осторожно коснулся вашего плеча, чтобы привлечь ваше внимание, и сделал жест письма, чтобы попросить у вас блокнот. Вы отдали его ему, удерживая блокнот, чтобы он использовал свои дрожащие руки, чтобы попытаться написать, что заняло у него довольно много времени и, казалось, даже физически утомило его. Закончив, он грубо кивнул. Почерк у него был ужасный, неровный, как у маленького ребенка. Кроме того, буквы были несколько перепутаны, как будто он не мог вспомнить точный порядок, когда дело доходило до составления слова. Вы читаете несколько раз. Вы понимали то, что читали, вы очень хорошо понимали, что он сказал, но вы не хотели этого понимать. Его слова ранили. «Боль. Потеря зрения. Тяжело дышать. Закончи. Пожалуйста» Ты замер, отключившись, его просьба отдавалась в твоей голове, как эхо в пещере. Это имело смысл, это было логично, это было даже логично, как только вы подняли его с земли в тот раз, когда вы обнаружили степень его травм, но вы не могли этого сделать, не тогда, намного сейчас меньше. Ты хотел спасти его, хотели сохранить ему жизнь, увезти его с этого проклятого острова, чтобы он мог получить немедленную медицинскую помощь, но все указывало на то, что это невозможно. И ты знал, что вариантов выхода уже не так много. Либо с трудом сохранить ему жизнь, пока его собственный мозг был слишком поврежден, чтобы вообще выжить, либо вы избавили его от недель агонии. Кельвин знал, что просит вас о чем-то, на что у вас не хватило духу, только не у него. Он знал, что ты проникся к нему привязанностью, ты не сказал ему, но тот факт, что ты весь день заботился о нем, говорил сам за себя. Он снова взял блокнот из твоих рук, будя тебя от мыслей, и написал тебе большое четкое слово.

«ПРОШУ».

Смерть с достоинством, вот о чем он просил тебя. Быстрая смерть с тем небольшим контролем над своим телом, который у него остался. Не такая уж необычная просьба в военных отрядах, но отстрелить врагу голову совсем не то же самое, что лишить жизни дорогого вам друга и товарища. Ты смотрел на него, видя, как он слегка кивает, и твое сердце полностью разрывалось. Ты прижалался к нему, крепко обняв его торс, и заплакал. Ты сказал тысячу вещей, вы извинились за то, что не можете ему больше помочь, ты сказал ему, как сильно вы его любите, как сильно тебе было больно видеть его таким, вещи, которые, как вы знали, он не мог услышать, но каким-то образом он мог чувствовать это, он интуитивно это чувствовал. Он держал тебя своей уже исхудавшей силой, нежно похлопывая по голове дрожащими руками. Приготовьтесь сделать то, что ты должен был сделать, что заняло у тебе весь этот день. Тебе нужно было укрепить себя умственно и духовно в течение ночи, ночи, когда ты не спал, ты просто сидели рядом с ним, рыдая, наблюдая, как он спит на полпути между бессознательным состоянием и конвульсиями. Ты накрыл свое сердце кевларом, как только взошло солнце, ты стремился эмоционально изолировать себя от всего и поставил во главе всего самого холодного и расчетливого солдата, какой только мог быть в твоей душе. В то теплое утро Кельвин выглядел на удивление спокойным, сидя в постели, прислонившись к стене, отчасти смиренно, но с абсолютным облегчением от того, что в конце концов его не съест каннибал или он не умрет от боли больше, чем он сам. Он видел, как вы приходили и уходили, что-то готовя, пока не увидел, что вы что-то ему написали. С трудом он прочитал: «Ты хотел бы, чтобы я помолился?» На что он согласился. В любом случае, хорошо для тебя, ты собирался молиться за его душу каждому божеству, которое приходило тебе на ум. Он смотрел, как ты аккуратно снял два жетона с ожерелья, которое он носил под одеждой. Они оба знали, что один останется с ним, когда ты его похоронишь, другой останется с тобой, когда тебя спасут, если это когда-нибудь случится. Он снова увидел, как ты пишешь, и прочитал: «Тебя кто-нибудь ждет? Можешь написать им что-нибудь?» Кельвин пробормотал «Мама» Перед тем, как заплакать. Это грызло его душу от мысли, что он оставит ее вот так. Ему потребовалось много времени, чтобы успокоиться, и еще больше времени, чтобы написать записку. Это было что-то простое, извинение и прощание, но ты должен был помочь ему, держа его за руки, направляя каждое письмо одно за другим, чтобы, по крайней мере, его мать не столкнулась лицом к лицу с последними словами сына, нечитабельно. Ты знал, что если выберешься оттуда, ты поговоришь с ней, расскажешь ей то немногое, что сможешь, но самое главное, ты упустишь самое худшее. Тебе было важнее немного соврать, чтобы его мать запомнила его добрым работоспособным и слаженным солдатом, чем сказать ему правду и чтобы она месяцами жила с мыслью о смерти его сына. Как только он закончил, Кельвин взял у себя именной бейджик и неуклюже оторвал его от жилета, протягивая тебе. «Для тебя» Было то, что он с трудом промодулировал своим ртом. Иначе вы бы подумали, что это для того, чтобы никогда не забыть имя человека, которого ты хладнокровно убил, но это был Кельвин, вы знали, что это было так, чтобы ты помнил благочестие и милосердие, которые спасли его от боли. Ты взял его, кивая, становясь еще печальнее, чем раньше. Ты помог ему выбраться из кабины. Скорее вы унесли его, так как его ноги не работали. Ты не собирался убить его там, поэтому ты отвел его в сторону, среди деревьев, посадил на траву и прислонили к бревну, чтобы его усталые глаза могли сделать последний хороший момент перед тем, как стемнеет, увидев пейзаж, зеленые кусты, солнце, просачивающееся сквозь ветви деревьев, кристально чистая река, извивающаяся между скал. Ты встал на колени рядом и опустила лицо. Ты извинялся, он знал это. Кельвин неловко приблизил твою голову к себе, чтобы поцеловать тебя в лоб. Он прощал тебя. Вы увидели, как он пробормотал «Спасибо», и взяли его лицо, чтобы крепко поцеловать в губы. Это не было чем-то романтическим само по себе, это было «прощание» между двумя душами; «До скорой встречи» между двумя товарищами; «Я люблю тебя»; «Хорошее путешествие». Ты в последний раз видел его мягкие карие глаза и вставал, оставаясь рядом с ним. Ты вытащил пистолет из-за пояса, дрожа, твоя душа горела, как будто сама мысль о грехе, который ты собирался совершить, уже приговаривала тебя к аду. ты услышал, как он вздохнул, и увидели, как он лучше прислонился к бревну, расслабляясь. Ты дал ему несколько минут покоя, ты знал, что в его изможденном уме пронесется тысяча вещей, ты знал, что он, возможно, молится за себя, извиняясь перед всеми теми, кого оставил позади. Между тем ты сделал над собой усилие, ты попытался представить, что кто бы там ни был, это не он, что ты его не знаешь. Ты воспользовался моментом, когда почувствовал облегчение от осознания того, что он больше не будет страдать, чтобы быстро прицелиться ему в голову. Звук этого выстрела должен был преследовать вас до конца ваших дней, и ваш крик пронесся по всему острову, разрывая горло. Ты плакал почти час, бил землю, оскорблял. Его пытки закончились, а не ваши. С мертвой душой внутри, ты вырыл могилу рядом с тем самым деревом, положил его тело, стараясь не обращать внимания на умиротворенное выражение его лица. Солнце уже садилось, а ты все еще стоял у его могилы, покрытой камнями и цветами, с высеченным тобою крестом с его именем, все еще отдавая воинское приветствие. Ты делал это два часа назад, но тебе было все равно. Ты продолжал молиться и выражать ему свое почтение, пока не наступила ночь. Последующие дни были самыми трудными в твоей жизни. Без него часть твоих причин продолжать выживать была отключена, ничто на этом острове не было таким же без твоего партнера. Единственное, что удерживало вас на плаву, давало вам силы убивать врагов и выживать, — это мысль о том, что он хотел бы, чтобы ты не сдавался. А еще у тебя была обязанность, обязанность. Ты должен был отдать письмо, идентификационный номер и выразить почтение матери Кельвина, где бы она ни была.