***
Глазам больно от яркого света и Амон слабо щурится, закрывает ладонью лицо. Ему почти всё равно, где он находится, но здесь светло и воздух отчётливо пахнет кофе. Он бы никогда не подумал, что в чистилище пахнет кофе. Амон никуда не спешит и дословно пытается вспомнить молитвы, которые он слышал в детстве, воскресить в памяти до последнего слога священные писания на затрепанных страницах, какие он с упоением глотал не из-за последующей похвалы отца, а из чистой веры, что он бескорыстно питал, будучи ребёнком. С тех пор много воды утекло и крест на груди лишь очередное напоминание о том, как жестоко он ошибался. Котаро кончиками пальцев трогает подвеску и опускает глаза. Под тонким одеялом он без одежды. Только спустя несколько секунд Амон осознаёт, что чувствует руку. Крепко сжимает крест и выдыхает. Он бы не отказался от кофе. Короткий стук в дверь. И поднос — первое, что бросается в глаза. Второе — повязка. Неужели это его персональный ад? Иисус навсегда запечатлен на кресте, а Котаро навсегда будет привязан к парню-гулю, что убил его. — Как ты? — поднос опускается на прикроватную тумбочку и аромат кофейных зёрен становится ярче. Амон продолжает недоверчиво смотреть на свою руку. Широкий бинт насквозь промок, но давно успел высохнуть, оставив на поверхности тёмно-бордовые пятна. — Прости за это, — неловко показывает на перебинтованную руку и с ещё большим смущением кивает на шею, — И за это. Амон и не чувствовал до этой секунды. Но теперь понял. Тело как по щелчку начало ломить — отозвалась каждая раненая точка. Он слегка поворачивает шеей и вмиг представляет, как бешеный оскал терзает его кожу и вгрызается глубже, как кровь упругими струями покидает артерии. Кажется, ему повезло, что он был без сознания. Котаро молча смотрит на парня. И гадает, что скрывает повязка. Канеки в ответ скользит по чужому лицу. Он бесконечно счастлив, что сумел остановиться, что откусил всего кусочек. Его свободный от повязки глаз опускается к шее. Зрение вмиг становится чётче, когда взгляд цепляется за выступающую венку. Канеки кусает губы, но вряд ли это поможет. Губы Котаро подошли бы куда больше. — Ты всё равно видел моё лицо. Поэтому мне не страшно. Но когда захочешь уйти, тебе придётся завязать глаза. — Ты привёл меня в убежище гулей? Мог бы просто вызвать скорую, — слабые пальцы тянутся к чашке и цепляют ручку, когда Котаро с болью в мышцах привстает на локте. Терпкий вкус кофе остаётся на языке и Амон думает лишь о том, какой был на вкус он сам. Видимо, не слишком, раз гуль остановился. Канеки таит дыхание и не движется с места, будто ждёт похвалы. За то, что проявил невиданное для гуля милосердие, за то, что жизнь ему спас, и за кофе. Он был уверен, что кофе сегодня особенно удался. Господин Йошимура бы им гордился, но попробовать может только Котаро. Амону плевать на кофе. Он пил и получше. С усилием поднимается на кровати. Любопытными пальцами тянется к лицу парня, будто жизнь ничему не учит. Он суёт два из них под повязку и не находит никакого сопротивления. Слабо завязанная, она падает на пол и на него смотрит уже пара глаз. Одинаково серых. Котаро едва слышно выдыхает. Слёзы или капли дождя? Смирение или ловушка? Человек или гуль? Канеки тоже думает об этом. Вопросы остаются без ответа, кроме, возможно, первого. Слёзы. И тогда, и сейчас. Они снова падают, снова без остановки, снова рядом с Котаро. Амон снова попадает в ловушку. И снова не думает бежать. Подушечками больших пытается стереть с чужого лица подкравшуюся печаль. Толку мало, капли срываются градом. Амон пробует исправить губами. Поцелуями трогает горячую кожу. Ему неважно, насколько это уместно. Как и неважно, захочет ли гуль откусить его лицо. Смотреть на чужие страдания намного больнее. У Канеки почти останавливается сердце, когда охотник прижимает его к своей груди. Так его обнимала мама. Забытые чувства расцветают внутри красивыми белыми цветами с тонкими фигурными листьями, разбитая временем и терзаниями мозаика по кусочкам собирается в добродушное женское лицо, так рано тронутое морщинами. Она была очень красивой. Пара секунд в надежде и мамино лицо грохотом бьётся в мелкую острую пыль, трухой залетает в лёгкие и жадно душит, напоминая Канеки о собственной слабости. Он ненавидит эти мысли. Этот голод. Сущность госпожи Ризе шепчет, что от человека вкусно пахнет. Так и есть. Спорить бессмысленно, когда это спор с самим собой. Белый цвет вмиг становится чёрным, затягивает живое полотно и желание одновременно с кровью течёт взрывающимся ожиданием в каждой из жилок Канеки. Ему хочется закончить начатое. Снова попробовать, но уже не остановиться. Проглотить в несколько укусов, пальцами ломая хрупкие человеческие кости. Он бьётся лбом в грудь Котаро, чтобы стало легче. На самом деле ищет спасения. — Ты должен был меня убить. Почему ты медлил? — слова мешаются с неконтролируемыми всхлипами и в них ответ. — Я убиваю гулей. А ты человек. Канеки бьёт током и рвёт на части. Он поднимает голову. Ему хочется показать, кто он на самом деле. Что он давно перестал быть человеком. Что он больше никогда не станет человеком. Смотрит с вызовом в чужие глаза и до боли сжимает челюсть. Глаза цвета пепла. Цвета тлеющей вечности. Цвета грозового облака и сухого треснувшего асфальта. Безжизненно-светлые, потерянно-прозрачные, но такие красивые. Амон никогда подобных не видел. Котаро ласково вытирает лицо, алеющее от слёз, собирает в пальцах чужую боль. — Ты варил кофе? Вкусно. Канеки не понимает, почему ему больше не страшно. Им обоим почему-то не страшно.Часть 1.
29 марта 2023 г. в 13:49
— Ты плачешь? — заранее оставленный без ответа вопрос звенящей своевременностью зависает в воздухе и бьётся рикошетом от одного к другому.
Вместе с Канеки плачет дождь, скорбит по утерянной человечности, хоть и не до конца, но по последним её крупицам, которые не позволяют показать противнику истинную мощь своего кагуне, свою нежелательную часть и свою самую большую ответственность. Колени тяжело падают и вместе с водой от асфальта отскакивают капли крови и в ней же растворяются, плывут ручьями, стекают густыми красными струями, бегут от обратного.
Ничего не имеет смысла, когда твоим новым единственным смыслом под самыми подкорками сознания становится болезненный первородный голод. Он не даёт опомниться, стягивает желудок и по клеточкам разбирает до самого основания.
Человек, что в эту секунду готовится нанести удар, выглядит ещё более аппетитным, чем если бы он просил пощады и умолял отпустить. Госпожа Ризе с этим вряд ли согласилась бы, но Канеки нравится огонь в глазах напротив. Дурацкий плащ неуловимого мстителя и горящий куинке, который Канеки уже чувствует на своей коже.
Хочется смеяться под маской, но на выходе только слёзы. Оловянный солдатик не должен умереть. Единственный, кто заслуживает смерти — сам Канеки. И он просит её. Коленям уже не больно, а сердце по инерции стучит в такт дождю.
Разве кто-то мог выбирать?
Амон хотел бы досчитать до трёх, пока гуль примет боевую готовность. Но тот лишь роняет голову, роняет слёзы, роняет маску.
Под ней человек. Абсолютно сломанный, надрывно кричащий и дрожащий от холода.
Канеки мокрыми ладонями закрывает лицо и хочет скорее закончить. Могут ли голуби быть милосердны? Если да, то пусть не медлит. Канеки думает, куда будет больнее, это и выбирает.
Амон выбирает остановиться. Как истинный солдат, он не посмеет убить безоружного. Но, как истинный охотник, лишённый страха, он медленно подходит ближе. Видел бы его Мадо. Сам бы откусил ту руку, что Котаро тянет к пойманному гулю, трогает пальцами холодные мокрые волосы.
Дождь бьёт по голове обоим, напоминает о чём-то важном или банально наказывает, а Канеки замирает. Трепетно ждёт удар в заранее выбранную точку. Фантомная боль пронизывает его живот и он дрожит в конвульсиях на самом острие смертельного оружия; его тело как тряпичная кукла теряет форму и остаётся мокнуть под дождём, раны не успевают затянуться, а на кончике языка сладко. "Такая на вкус смерть", — думается Канеки.
Не угадал.
Его зубы как капкан замыкаются в одно мгновение. Насквозь прокусывают плотную ткань плаща и всё вокруг становится красным. Алый цвет зачаровывает красотой и туманит взгляд. Пульсация в чужих венах обостряет чувства и Канеки очень жаль, что некоторые капли падают на асфальт. Он хотел бы собрать абсолютно все на своём языке. Сладко. Канеки бешено жаждет, ждёт сопротивления, чтобы вырвать руку до плеча.
Котаро отзывается хрипом, но и он предательски теряется на фоне отбивающих похоронный марш капель дождя.
Канеки плачет лишь одним глазом и то от смеха, что он не в силах подавить.
К горлу Амона катится ком и он трудно сглатывает. Несколько секунд, чтобы вспомнить всё хорошее, но как назло вспоминается плохое. Детство, предатель-старик и тяжёлая ноша каждый день видеть в людях одни только тёмные стороны. Не по своей воле, а по долгу службы. Смотреть в чёрные глаза и без сожаления проливать такую же чёрную кровь, смешанную с ядом.
Волчий оскал Мадо совсем не похож на его привычную, по-хорошему безумную ухмылку. Старший напарник злится. Амон всё испортил. Черты растворяются и теряется вместе с ними и смысл сказанных когда-то слов. "Сражайся, даже если тебе отрубят руки и ноги". Проще сказать, чем сделать. Рука онемела ещё минуту назад и ей уже даже не больно. Что-то лишь шумно пульсирует и гулко стучит словно по туго натянутому полотну барабана, отдаёт в уши.
Оскал принадлежит не Мадо. Это улыбка одноглазого гуля. Его зубы окрашены красным, он как заводной двигает челюстью, а дождь безуспешно пытается смыть следы, водопадом катится по жаждущим дрожащим губам.
Теряя сознание, Котаро падает рядом с гулем.
"Нужно было убить", — слишком поздно понимает он.