О мой лихой моряк

      Что-то громко хрустнуло в спине Дианы, когда она, резко выпрямилась и встав на мыски попыталась приветственно клюнуть его в щеку.       — Проклятье, — Ливси выдохнула сквозь крепко сцепленные зубы.       — Стоило попросить помощи, — осторожно подхватив её за плечи заметил Александр, тихо.       Догадывается, что ответит — как с добрым вызовом заглянет в глаза.       — У меня слава ведьмы, — улыбка Дианы почти виноватая, но с заметными дьявольскими искорками, — Если бы застали с полными морской воды вёдрами, то совсем бы перестали к себе подпускать, — яркими, — Так и сгинут.       — Не сомневаюсь, — кивнул Смоллетт, — Сгинут, как и без здорового доктора.       — Встречаться на пляже — опасно, — напомнила Ливси, — Бухте достаточно уважаемого Трелони и его ручной ведьмы, призрачный капитан будет слишком, даже для такого любящего слухи общества, — она неизменно избегала одного простого слова — из встречи в встречу — «мёртвый».       Скрывалась хуже, чем прятала напряжённое недовольство при присутствии миссис Кросс.       — «Адмирал» опять переполнен? — Александру захотелось стереть проступившую тень с её лица, если не ласковым жестом, то отвлечь словом.       — С тех пор, — поправила Диана.       — Старшая Хокинс должна быть довольна.       — Была бы, — Ливси покачала головой.       — Возраст? — собственный вопрос Смоллетту кажется высокомерным, после переданного ему Флинтом проклятия, цена человеческой жизни для него изменилась.       Наперекор памяти и внутреннему, выработанном с годами кодексу.       Всё стало неизмеримо хрупким; но худшим был нарастающий холод цинизма и отрешённости к вступающим на борт душам.       По жестокому и как бы тяжело признать не было справедливому мнению морского дьявола извозчику не должно быть дела до «посылок» и их прошлых и предстоящих жизней.       — Джемайма, — продолжила Диана, — Ей не терпится вернуться в море.       — Помнится, у вас был договор.       — Ему осталось два года, — уголки губ Ливси дрогнули, — После, я не имею права сдерживать её.       — Пойдешь с ней, — нахмурился Александр, — Как судовой доктор.       — Возможно, — Диана смутилась, — Как друг и судовой доктор.       — Даже не думай, — Смоллетту не нужно дышать, но он выдерживает равную вдоху паузу, — Умирать в море.       — Я сама выберу «последнюю постель», — в голосе Ливси нет ни ярости, ни обиды, только тёплое упрямство, — Но не здесь, — отступив, она оглянулась, — Здесь мне не место.       — Из-за девчонки?       — Нет, после возвращения с острова некоторые слухи укрепились, и есть вещи которые я больше не хочу ни слышать, ни видеть в газетах, — Диана скрестила руки на груди, — Кроме того, доктор Троттер пригласил меня в Гринок, там не хватает рук.       — Шотландия, — попробовал Александр.       — Да, — Ливси замешкалась, ничего не добавила, — Говоря о смерти в море, — теперь, её очередь прятать неприятную тему за вопросом.       Одним вопросом — год за годом.       — Одноногий умер в пещере, — ответил Смоллетт, — Его душа не ступала и не вступит на борт моего корабля.       — Если…       — Отставить.       Диана моргнула, и тихо рассмеялась:       — Прости.       — Ничего, — Александр тронул её щёку — Ливси не отстранилась, прижалась к холодной, чистой от коралла и ракушек коже.       — У нас мало времени, верно?       — Верно.       — Значит, скоро придётся взяться за ведра, — и трётся ищущей внимания кошкой.       — Нет, я вернусь сам.       — Будет больно, — предупредила Диана.       — Позволь мне, — её живое тепло заразительно, щекотно колет кончики пальцев.       — Хорошо, — выдох.       Вскоре, виновато раскланявшись и непозволительно задержав прикосновение, Смоллетт неловко переступит через край таза и коснувшись мелких камней распадётся на облако крупных морских капель.       Первые упадут у её ног — последние в капитанской каюте «Летучего Голландца».       Их встречи — маленький танец в горящей комнате, каждый из них будет отрицать запах и нарастающее пламя, уходить от них в повороте.       Переступать через очевидные обломки и провалы в досках пола.       До самого разрушения, когда отрицать будет невозможно — когда хватит сил признаться, спросить и, если нужно отпустить.