Осколки счастливых воспоминаний

      Когда же всё пошло не так?              Наверное, это было в тот момент, когда Коко спас его, а не Акане. Честно признаться, Сейшу иногда думает, что всё могло бы быть по-другому. И, если бы Акане спасли вместо него, Хаджиме был бы в разы счастливее. Слишком хорошо отпечатался на подкорке сознания тот разрывающий сердце взгляд Коко, когда он понял кого спас. В его глазах отражался огонь, что окутал весь его дом, парень невидящим взглядом смотря куда-то сквозь него. И Инуи надеется, что никогда его больше не увидит. Коко тогда порывался снова отправиться в самое пекло за Акане, но его не пустили наконец приехавшие пожарные. Тогда он долго срывал горло, крича, что там ещё осталась девушка, вырывался и бил руками держащих его людей. Как бы Сейшу не хотел забыть тот день, у него не получается, он все ещё снится ему в самых жутких кошмарах.              Жаль, что уже ничего не изменить.              Или это было после поцелуя в библиотеке? К его же сожалению, он тогда не спал, все понимал и осознавал. Ему было страшно открывать глаза, и Сейшу просто решил сделать вид, что ничего не произошло. Сердце бешено колотилось, и ресницы еле-еле подрагивали, желая резко открыться. Инупи подавлял в себе этот порыв, как только мог. Он потом долго не мог смотреть в глаза ничего не понимающего Хаджиме. Краснел и иногда заикался, случайно натыкаясь глазами на его губы.              Ему кажется, что это было его ошибкой. Может, не стоило давать этому случиться и пускать всё на самотек?              Но он этого уже никогда не узнает.              А когда Инупи начал гнаться за идеалом, пытаясь воссоздать первое поколение черных драконов? В то время он иногда срывался на Хаджиме, когда ничего не получалось, или когда проигрывал в потасовках. Акане бы не одобрила. Но даже тогда Коконой остался с ним. Когда они оба решили уйти к Токийской свастике, и довериться Ханагаки? Инуи не заметил, как смотрел на него Коконой, слушая весь бессвязный бред на счет Такемичи. Не сказал и тогда, когда видел, как он горящими глазами смотрел на него, видя призрак Шиничиро. Коко все понимал и просто молча, принимал это.              Сейшу жалеет, о том, что не уделял другу достаточно внимания.              Но точно ли другу?              Ах, как же он мог забыть об этой важной детали? Ведь после выхода из колонии они случайно напились в сопли и переспали друг с другом. Уши у обоих потом ещё долго горели. К стыду самого Инуи — ему понравилось. Одним разом всё не ограничилось и они продолжили это делать, чтобы заглушить ту ноющую боль в сердце. И ведь Сейшу даже в какой-то степени был рад, что это был именно Коко. Он ещё тогда долго не мог понять, почему Хаджиме летом носит шарфик, а оказалось, что это просто Сейшу сдерживаться не умеет. Инуи тогда долго перед ним извинялся, и чуть ли не на колени становился. Ему действительно было жаль. Коконой тогда только посмеялся, потрепал парня по светлым волосам и сказал, что все в порядке, что ему это даже нравится. Всё, кроме, вытекающих из этого проблем в виде надевания шарфика или любой другой вещи с закрытым горлом в +30. Инупи до сих пор не может вспомнить, по какому поводу они тогда вообще нажрались.              Он все ещё хранит ту фотографию, сделанную Коко, когда они сидели на крыше многоэтажки, где Инуи тогда жил. Фото уже потёртое и старое. Как-никак, уже двенадцать лет прошло. Но Сейшу её все ещё не выкинул.              Они тогда сидели и смотрели на звезды, которых с каждой проведенной минутой появлялись все больше и больше, а другие иногда бесследно исчезали. Сейшу легко и счастливо улыбался. Не ухмылялся, не скалился, а именно улыбался. Невольно жмурил непривыкшие даже к слабому лунному свету глаза, облокачивался на немного облезлые перила крыши, слабо держа в руке банку какой-то газировки — кажется, это была содовая… Да, точно, лимонная содовая, которую так любил Коко. Хотя самому Инупи наоборот всегда больше нравилась апельсиновая.              Когда Хаджиме его позвал, он повернул голову на голос, и его ослепило вспышкой. Коко довольно усмехался, растягивая губы в своей фирменной лисьей улыбке; щурил глаза от режущего света экрана фотоаппарата, из-за чего лицо его приобретало интересное выражение лица, о чём Инупи тогда ему немедленно сообщил. После чего получил несильный тычок в плечо. Его лицо мягко освещал свет полной луны, на которую они тогда и вылезли поглазеть. Неужели его улыбка была настолько редким явлением, что Коконой решил запечатлеть это на пленке? Будь у него возможность, он повторил бы это ещё раз.              Он помнит, как они случайно забрели к уже заброшенному магазину Шиничиро, после чего решили сделать это их местом, перетаскивали туда различные вещи, даже смогли откуда-то утащить холодильник и диван — наверняка Коко подсуетился. Они его обустроили и начали убивать там добрую часть всего свободного времени. После ссор и разногласий они петляли различными путями, все равно встречаясь у входа в магазин.              Однажды Коко сказал ему, что его привычка носить каблуки, очень даже милая. Правда, Хаджиме тогда почему-то всё время отводил глаза и пытался скрыть волосами немного красные щёки. Он, кстати, так и не понял почему. А ведь он уже давно хотел перестать делать это, считая, что эта привычка детская, иногда обзывая её комплексом неполноценности. Сейшу тогда стоял с парой своих старых и любимых каблуков около мусорки, бездумно разглядывая её, пытаясь решить спор двух его внутренних тараканов в голове. Один кричал, что лучше этого не делать и оставить все как есть, а другой наоборот, призывал, наконец, повзрослеть. Впрочем, он всё ещё не отучился. И ни капельки не жалеет, это стало напоминанием о тех временах, когда они ещё были вместе. Его личной изюминкой.              Инуи всегда жалел, что тогда так просто дал ему уйти. Пусть Коко и сделал это для его же блага, он этого никогда не поймет. Он не хотел, чтобы Коконой, дабы спасти его и Ханагаки, вступил в Поднебесье. Сейшу тогда даже пугающе подумал о том, что после его смерти Хаджиме, наконец, будет полностью свободен. Но своим поступком Коко разрушил все сумбурные мысли на счёт собственной смерти. Даже подумал о том, что он перестал видеть в нем Акане. Правда, тут же удавил эту глупую надежду в себе, откладывая в долгий ящик. Он никак тогда не мог поверить, что Коконой смог принять её смерть.              Сейшу снова почувствовал сильный укол вины, что накрыла его волной. Инуи не обращает на него внимания, снова погружаясь в воспоминания.              Он помнит, как они разворачивались и уходили в противоположные стороны, только завидев друг друга на другом конце улицы или перекрестка. Сейшу — потому что по-детски обижался на его поступок, в глубине души чувствуя вину, — пусть и отказываясь это признавать — которая сжирала его изнутри подобно ненасытному животному. А Коко — чтобы не доставлять проблем, зная, чем может обернуться их встреча для них обоих. Он не мог так рисковать. Инупи иногда думал, что их магнитным притяжением друг к другу тянет. Или красной нитью судьбы. И неважно было, хотят они того или нет. И как оказалось, очень даже хотят.              Ему кажется, что они оба об этом теперь жалеют, но, сколько бы он об этом не думал, все равно ничего не изменится. Что было, то прошло.              Однажды, почему-то побитый Коко появился на пороге его квартиры, ничего не говоря и проходя внутрь. Сейшу только и оставалось, что молча отойти и проводить его взглядом. Сейчас ему это кажется самым лучшим решением, что он принял в то время.              Ничего не говоря, он подошёл к одному из шкафчиков, открывая его, и медленно, будто стараясь оттянуть момент встречи взглядами — точно зная, что Коконой будет смотреть ему прямо в глаза из-под своих полуопущенных век, с красивыми, четкими стрелками — достал оттуда аптечку. Медбрат из него так себе был, но какую-никакую первую помощь он оказать тогда был в состоянии. Зря он что-ли столько на себе тренировался, когда получал по лицу, неудачно уклонившись от удара?              Он кинул беглый взгляд на Хаджиме, пытаясь приблизительно определить уровень нанесенного ему урона, в первый раз не обратив на это должного внимания. Очнулся он уже только тогда, когда понял что слишком долго на него пялится. Картина перед его глазами была поистине завораживающая: тяжело дышащий и потрепанный Хаджиме; его освещал только свет одной лампочки с другого конца кухни, которую тот включил, потратив на это все остатки своей энергии. Одну руку он положил на подлокотник дивана, сильно съехав вниз, от чего ноги были широко расставленный, он положил голову на спинку, скрывая лицо в сгибе локтя. Его грудь медленно вздымалась, настолько, что Сейшу даже немного побаивался отворачиваться, думая, что если он на секунду от него отвернется, Коко перестанет дышать, а он и не заметит. Самого Коконоя, видно, хорошо поваляли в пыли, что даже волосы сильно спутались, а некогда ярко красная форма была помятой и очень пыльной в некоторых местах, принимая коричнево-красный и бордовый оттенки.              В квартире стояла гробовая тишина, прерываемая только шуршанием от пачек с медикаментами и тихим шипением Коко, когда Сейшу случайно надавливал на рану сильнее, чем нужно. Его родители уже давно были на ночной смене.              Никто из них не решался прерывать ту атмосферу, в которой они оба находились.              Все так же молча, как и прежде, Инуи, движимый неясным порывом, прерывисто поцеловал Коко. Мягко сминая его губы, он все больше уверялся в том, что делает всё правильно. Хаджиме не успел ничего сделать, болванчиком застыв на месте, во все глаза таращась на него. Через секунду, Сейшу отстранился, потому что знал — если он ещё немного задержится, то уже не сможет сдерживаться и просто напросто слетит с катушек, растеряв свое и так хлипкое самообладание. Он не может сказать, что против, просто знает, что так будет лучше. Быстро складывая все использованные медикаменты в коробку — перед этим повозившись с бинтом, который снова нужно было смотать в рулон, и, убирая её обратно в шкафчик — он тихо радовался, что благодаря своим давно отросшим волосам и полумраку на кухне, Хаджиме не сможет увидеть его смущенной и коварной улыбки.              Хотя ему даже показалось, что Хаджиме после этого разочарованно выдохнул.              Когда он все убрал, Коконоя уже не было. Быстро выбежав в одних тапочках на лестничную клетку (?), он едва различил его черную копну волос в ночи. Коко сидел на лестнице в темноте, освещаемый только огнями ночного города да луной со звездами. Медленно подойдя ближе, он присел рядом, направляя взгляд туда же, куда и Коко.              Инуи не знает, сколько они так просидели, но ему показалось, что целую вечность.              Первым прервал тишину Хаджиме, решивший все-таки рассказать, что же с ним случилось. Из его сбивчивого рассказа, Сейшу понял только то, что Изана посчитал, что он сливает информацию другим группировкам. Но даже Сейшу понимает, что Коко ещё не настолько выжил из ума, что бы идти против «Ужасного поколения». Ещё минутой позже Коконой признался, что для успокоения он начал курить — раз с ним он теперь видеться не может — немного, пару-тройку раз за месяц, не более, но и этого было достаточно, что бы ввести Инуи в самый настоящий ступор. Казалось бы, они дали друг другу слово не связываться со всем этим, даже не смотря на тогдашнее членство в «Черных драконах». Но решил пока ничего не говорить по этому поводу, делая мысленную зарубку на этот счёт.              После их разговор плавно перетек к воспоминаниям об общем прошлом. Оба решили хотя бы в тот раз забыть о том, что они враги, и не обсуждать дела банд.              И тогда Сейшу был рад. Действительно рад снова беззаботно сидеть вместе с ним, обсуждая детские проколы.              Он даже в шутку сказал, что всегда завидовал Акане белой завистью, что Коко ей цветы всё же дарил, а ему ни разу. Хаджиме даже поддержал его, сказав, что когда все закончится, он обязательно подарит ему цветы. Инуи тогда незаметно выдохнул, радуясь, что упоминание Акане, вроде, никак на настроении Коконоя не сказалось.              Они все говорили и говорили, говорили о первой встрече, о том, как Инуи впервые защитил Коконоя, что пытался казаться храбрым и сильным, и про Акане, за которую Коко без раздумий в тот раз как раз таки и заступался. Пусть воспоминания о его сестре все ещё вызывали глухую боль в сердце, но они решили на время отпустить и это. Сейшу надеялся, что Коко думает об этом точно так же. В тот раз по виду Хаджиме можно было даже сказать, что он счастлив.              Закончили они уже ближе к рассвету, и то только потому, что у Хаджиме остались незавершенные на тот момент, дела.              А на следующий день Сейшу получил букет красивых, нежных и чистых белых лилий с ярко желтыми подсолнухами. Сейшу даже боялся коснуться их, думая, что они сразу же окрасятся в красный цвет от его рук, на которых было слишком много чужой крови. Воображение вообще штука страшная, оно всегда играло против него.              Похоже, Коконой действительно принял это на свой счет. Сейшу даже не подозревал, что он не шутит. Правда, ничего так и не закончилось.              А ещё, вспоминает Инупи, благодаря Коко он полюбил многие времена года.              Зимой самым теплым воспоминанием стало то, как они решили сбежать с дополнительных занятий, что бы успеть в одиночестве поесть шикарных горячих булочек, потому что та лавка к концу занятий была уже закрыта. А попасть туда раньше у них не получалось: Шиба любил давать им новые внеплановые поручения. Шел снег, а им было до лампочки — сидят на ступеньках, жуют дынные булки (?)и молча гладят белого кота, иногда подкармливая его оторванными кусочками хлеба. Снега за шиворотом прибавилось, а они и не думают его вытряхивать, надеясь на удачу и иммунитет. Хотя уж Сейшу точно на иммунитет рассчитывать не надо — он это уже понял.              Это воспоминание до сих пор греет его истерзанную душонку даже в самые холодные вечера.              Весной они спонтанно сорвались вечером на пляж, просто потому что по телеку шла какая-то реклама о летнем сезоне и горячих путевках. Сейшу потом долго ощущал фантомное тепло в районе шеи, куда губами прижимался Коко, прячась от сильных порывов ветра, когда они на полной скорости неслись по шоссе в сторону пляжа.              Хотя что уж там, Сейшу все ещё иногда может почувствовать это, когда слишком глубоко погружается в тот день. Правда, закончилась их поездка слегка плачевно, — Инуи простудился, две недели провалявшись на диване с сильным жаром. Хаджиме ещё долго тогда бухтел, что не стоило отдавать единственную кофту ему. Потому что у самого Коко очень даже неплохой иммунитет, в отличии от блондина. Но Инупи ведь джентльмен, как он мог не отдать единственную теплую вещь своему не любившему холод другу?              Инупи тогда только и оставалось смиренно кивать, не в силах сказать и единого слова против, — хоть ему и очень хотелось, горло думало по этому поводу иначе.              Но он ни о чем не жалеет.              Или как они летом остались у него на ночёвку и допоздна смотрели какой-то сериал, обложившись различной вредной едой и напитками. В тот раз они подготовились на славу, забыв, что им на следующий день нужно будет снова идти в школу. Очнулись от прекрасного времяпрепровождения они только за полчаса до подъема. О, тот раз он запомнил надолго — за те полчаса они пытались выспаться, словно у них никогда больше такой возможности не будет. От недосыпа, это их, конечно, не спасло, но попытка не пытка, как говорится.              Через эти несчастные полчаса, они снова поднялись. В мешки под глазами можно было без зазрений совести поместить несколько картофелин, а раздражение от недосыпа могло посоревноваться в размерах с Фудзиямой. А когда они, наспех собранные, еле успели запрыгнуть в последний вагон метро в час пик — лучше вообще не вспоминать. В вагоне была жуткая толкучка, а других забегающих, люди, чуть ли не силком выталкивали из вагона. Так что и в метро поспать не удалось. Когда они шли по коридорам, такой ненавистной тогда школы — все шарахались, только завидев их, обходя дугой, стараясь и на пушечный выстрел не приближаться. Сонные, не выспавшиеся, уставшие от того прессования со стороны других пассажиров в вагоне метро старшеклассники, что с трудом отсидели все уроки, проспав на большинстве из них. Тайджу ещё долго потом стебал их, припоминая внешний вид, что кричал о том, что если бы к ним подошли — они бы без зазрений совести кого-нибудь убили. Абсолютно случайно. Ибо нечего лезть к не выспавшимся школьникам.              Сейчас бы они и сами со мехом вспоминали тот день, правда Сейшу не знает когда это наконец наступит, того вечера было слишком мало, что бы всё обсудить.              Осенью, когда вся листва почти опала, он смог вытащить Коко на улицу, подальше от его расчетов и бумажек. Сейшу тогда не поленился и собрал целую кучу листьев, сделав своеобразную подушку. Он тянул Хаджиме за руки собиравшись кинуть его в них, только план не увенчался успехом. Коконой все просек, и закружил Инуи, а когда на траекторию падения попали и листья, резко отпустил, а он упал, да так, что почти все полетели в разные стороны. Хотя Коко все равно в них упал, когда подал руку Инупи, пытаясь помочь благополучно встать, он его потянул за собой. Коконой явно даже не думал о такой подставе. И пока Сейшу разразился смехом, он недовольно валялся на сырой земле. Инуи бы с радостью повторил тот раз, только вот, после этого Коко наотрез отказывался выходить на улицу осенью без острой необходимости.              А ещё он помнит, как они в кой-то веке смогли удрать от Тайджу раньше, чем он дал бы ещё какое-нибудь срочное поручение. Они сбежали в парк, решив прогуляться как нормальные люди. Он не мог сказать, что им не понравилось… просто это было не совсем для них. Сейшу больше нравилось лежать вместе дома на диване, слушая, как Хаджиме читает ему свои заумные книжки об экономике или ещё какой-то интеллектуальной чуши вслух. Хоть какое-то саморазвитие, раз в школе он в основном спал или прогуливал. Правда, он все равно в итоге всегда засыпал. Он знает, что потом Хаджиме как всегда укрывает уснувшего его пледом, берет ноутбук и уходит на кухню, дабы продолжить работу, стараясь не беспокоить сон Сейшу, хотя об этом переживать точно пока не стоит — его ничем не разбудить. Однажды когда они снова ночевали вместе, по рассказам самого Коко — он так долго пытался его разбудить, что отчаялся и просто вылил на него стакан холодной воды, правда, потом Хаджиме несколько дней ходил с синяком под глазом — сон Инуи любил, считая самым блаженным и лучшим лекарством от скуки.              Сейчас он подолгу не может заснуть, положив руки под голову, бездумно пялясь в серый поток. Ему очень не хватает мелодичного голоса Коко.              Когда они вновь встретились в битве Токийской свастики и Поднебесья, Инуи глазам своим не поверил, когда Коко встал напротив него. А ведь он сначала даже обрадовался. Был бы у него хвост — он, как верный пёс, долго ждавший своего хозяина, радостно завилял бы им из стороны в сторону от радости. Правда, длилась его радость не долго, стоило вспомнить, что они сейчас противники — тут же понял что это шанс, наконец, высказаться. Что впоследствии и произошло.              Впрочем, они воссоединились ненадолго, Коконой опять пропал, оставив после себя ещё одну ноющую, зияющую дыру. Сейшу иногда мог услышать рёв мотора его байка возле своего дома, а когда уже хотел, подойти к окну, ни мотоцикла, ни Коко уже не было.              Сейшу некстати вспомнилось, как он пытался научить его водить. Коконой долго отказывался, но под натиском горящих глаз Инуи сдался. Он позже он подумал, что это будет гиблое дело — Коко, казалось, совершенно не обучаем в плане практики вождения, — а оказалось, нет. Вон, теперь разрежает на нем, тратя время на всякую ерунду. Он тогда сидел позади него, накрывая его ладони своими, таким образом, направляя и показывая, как нужно делать. Хаджиме тогда только и ворчал, что он сам может, а он лишь ободряюще улыбался, хоть и знал, что Коко этого не видит.              Когда он вместе с Дракеном отошли от дел банд и восстановили магазин Шиничиро, он мог иногда ему поныть на счет Коконоя, на что Рюгуджи ему посоветовал попытаться найти себе девушку, может, что да вышло бы.              И он нашёл. Только вот, она очень сильно походила на Коко. Ему даже сначала померещилось, что это он. За такое абсурдные мысли он попросил треснуть себя по голове, что Кен с превеликим удовольствием сделал.              Она была с бледной аристократичной кожей, темными, как смоль волосами, что были больше уложены на правую сторону; лисьим разрезом глаз, и острыми стрелками — ему всегда было интересно, как Хаджиме их рисует, а когда Коко великодушно разрешил ему поэкспериментировать на нем, то чуть не выколол ему глаз. Больше Коко его к своим глазам с косметикой не подпускал. Он помнит, как хорошо Коконой ухаживал за своими волосами, что Сейшу иногда удивлялся количеству различных склянок для волос в его ванной, а пах он всегда дорогостоящим парфюмом, это запах напоминал Инуи деньги, лаванду и полынь, даже не смотря на то, что он не знает как она пахнет.              Не знал бы он, что у Хаджиме нет сестер — подумал бы, что они родственники.              Впрочем, «встречались» они не долго; если короткие встречи с вечным неловким молчанием, можно было так назвать. Он не спешил ей открываться и доверять, а она, чувствуя от него холод, сбежала. Да и он постоянно в мастерской вместе с Доракеном пропадал.              С того момента прошёл год.              Видимо, суждено ему было остаться одному Но Инуи и не против такого расклада событий. Наоборот, его это даже устраивало.              До определенного момента.              И вот, по прошествии одиннадцати лет, Коконой появляется на пороге их мастерской. Он очень изменился, подрос, выпрямил и покрасил свои шикарные смоляные вьющиеся волосы в белый, но Сейшу не мог не согласиться, что ему идёт. А синяки под глазами стали ещё лучше выделяться на бледном лице, и явно говорили о том, что на работе отдыхать ему не приходится. Но Инупи не исключает и того варианта, что Коко, как и он, уже подолгу не может быстро заснуть, утопая в своих не заглушаемых мыслях. Сам он уже был готов чуть ли не вешаться, когда в темноте своей маленькой студии — где он теперь жил съехав от родителей — его снова уносил рой мыслей и переживаний. Как же он мог хорошо себя накрутить из ничего. Когда он уже начинал чуть ли не сходить с ума от давящей тишины квартиры и слишком громких мыслей, он пытался закрыть уши подушкой, накрываясь с головой и с силой жмуря глаза.              Рюгуджи, поняв, что тогда только помешал бы, быстро ретировался в жилое помещение, пробормотав что-то про то, что у него появилось срочное дело. Когда они услышали, как захлопнулась дверь второго входа — они, наконец, отмерли, перестав играть в гляделки. Хаджиме предложил, наконец, все обсудить. Сначала все действительно было так, но закончился их разговор для Сейшу немного неожиданно, до сих пор уши горят как у пятиклассника. И, оказывается, его объятья все такие же теплые и отчаянные, как и раньше, а руки все такие же холодные, но удивительно нежные. А парфюм будто и не изменился, но, наверное, это он уже преувеличил, принимая желанное за действительное.              На следующий день, он чувствовал себя неприлично отдохнувшим. Коко ушел обратно в штаб работать, оставив записку — номерами они решили не обмениваться, для пущей безопасности. Он знал, что когда Хаджиме понадобится — он сам его найдет. Жизнерадостность так и перла из него, и появлялось ощущение, что он скоро снесет все на своем пути, заражая ею и других. Даже Рюгуджи это стороной не обошло. Дракен его подстебал тогда, что чтобы Инуи не отпугивал клиентов своим угрюмым видом, с вечно постным и ничего не выражающим лицом, ему стоило просто скинуть все накопившееся напряжение. За что получил грязной, вымазанной в машинном масле тряпкой, по плечу. Кен потом ему ещё крикнул, что на правду не обижаются, тут же со смехом скрываясь за дверями в жилое помещение мастерской, куда секундой позже прилетела та самая тряпка.              Они рисковали на протяжении вот уже трёх с половиной месяцев постоянно проводя время вместе — пусть это и были короткие встречи, но все видели, как Инуи светился все больше после каждой из них.       Они осознавали, что идут на огромный риск, все ещё продолжая эту игру. Сейшу не мог понять, почему их до сих пор не засекли, хоть и об их встречах, знал только Дракен — ему он точно мог доверять — он понимал, что частые побеги Коко Бонтен явно не мог оставить незамеченным. Но Инупи не жалеет. По сравнению с последними прошедшими годами, он чувствовал себя как никогда свободно и умиротворенно.              Правда, от смутного страха будущего они никуда деться не могли. Им хотелось почувствовать тепло друг друга, не смотря на явную угрозу, что висела над ними огромным валуном сомнений, и некоей меланхолии. Они думали о том, что с ними будет, когда их решат устранить, и это медленно убивало их, заставляя видеть опасность там, где её нет.              Но не у всех сопливых романтических историй бывает хороший конец. Он был рад провести это время как раньше, вместе с Хаджиме.              И сейчас, чувствуя холодеющее тело Хаджиме на нем, он задумался, была ли его резкая ностальгия тем самым моментом, о котором говорят, когда жизнь проносится перед глазами? Ему не приходится больше мечтать о хорошем конце, нет Коко — нет и его. Да и едва ли они захотят отпустить потенциально знающего об их делах человека.              Если бы та ностальгия была именно такой, он бы видел все свои воспоминания от начала и до конца, а не прыгал от одного к другому, и только в те, что особенно запомнились, и исключительно с Коко.              Инуи уже ничего не знал и не понимал. Не знал и то, жив ли ещё Коко. Он просто чувствовал как кровь из раны, нанесённой Санзу Коконою, впитывается в его одежду, въедаясь запахом, прямо в кожу, замутняя сознание. Ему хотелось верить, что они все-таки простят этот прокол Коконою, он же их финансовый гений, полезная пешка. Хотелось верить и в то, что у Коко получилось извернуться так, что бы пуля не задела жизненно важные органы. Но с каждой секундой, эта пустая надежда казалась бредом сумасшедшего.              Но Сейшу не чувствовал ни дыхания Коко, ни себя самого. Он ничего не чувствовал, и ни о чем больше не думал, кроме этого странного порыва экзальтации и резкой ностальгии по прошлому. Кажется, что все его проблемы навалились на него разом, придавливая ещё сильнее, чем до этого. Ощущение, будто у него снова появились синяки под глазами от бессонных ночей.              — Последние слова? — Сейшу услышал, как Харучие нехотя садится на корточки, наставляя ему, пистолет прямо в лоб, устало вздыхая. Ему, кажется, что и самому Санзу это не доставляет должного удовольствия. Как и тот факт, что оказался прав, в своем предположении о том, что лишние свидетели ему не нужны. Хотя, даже если бы Бешеный Пёс и знал о том, что Коконой молчал об их делах как рыба — он бы все равно наверняка избавился от Инупи.              И что-что, но это Инуи знал наверняка — Акаши явно не нравилось, когда жертвы переставали сопротивляться — это до безумия скучно.              Сам Инуи полагается теперь только на слух, пока пытается сдержать непрошеный поток слез, так что он просто упёрся в меняющееся разными цветами небо, некстати думая о том, что умрет во время эстетичного заката. Прекрасная смерть, об этом ведь все мечтают, так ведь?              Он пропускает невеселый и мелкий смешок, кожей чувствуя убийственный взгляд Харучие. И сейчас, для него, время будто замедлилось. Санзу не любит ждать.              — Кто бы мог подумать, что ответ лежит на поверхности, — будто под толщей воды Сейшу слышит, как Санзу спускает курок. Как бы он не пытался найти другой ответ, этот был самый правдивый.              Это всегда был он.              Ему уже все равно, сейчас он слышит только звук разбивающегося зеркала, что завладел всем его сознанием. И Инуи ощущает, как в его кожу впиваются невидимые осколки, осколки его счастливых воспоминай.