***
Ах, Московский вокзал! Дивная цитадель щипачей и Петровского символизма в самом центре города! Тысячи снующих туда-сюда туристов, и среди них — четверо парней местного пошиба, с матерными воплями несущиеся в сторону перрона, теряя вещи и распихивая всех на своём пути. — Молодой человек, вы нормальный вообще?! — гаркнула пышнотелая мамаша, схватив Князя за ворот кожанки. — Да чё, бл- Ой... Н-нет... Извините! — Андрюх, блять, ну давай быстрее! — Да бегу я! Треснувшая в сильной женской хватке куртка, злобные «Не подгоняй меня!!» в адрес Горшка, его трикстерский смех, забег по чужим ногам, мешанина из всех голосов и звуков, не покидающих вокзальную обитель, бьющий в лицо прохладный летний воздух... ...красные огни уходящего поезда и застывшее, словно маска, лицо Балу. Бледное-бледное, сливающееся по оттенку с его растрёпанными волосами. — Вы... — Я за билетами, — заявил смекнувший, к чему всё идёт, Поручик и бодро поскакал в сторону касс; естественно, не забыв захватить с собой (пока не) своё дезориентированное яростью чудо, — А вы идите пока пожрать достаньте! Насколько плохой идеей было оставить двух главных клоунов в такой щекотливой ситуации наедине друг с другом? Ну, определённо, не самой: всё же, это сам Пор попросил их немного опоздать. Немного! Минут на восемь, но не на двадцать с лишним же! Хотя, какая теперь разница... Ни на поезд они не успели, ни признания не получилось... Шура теперь будет дуться на всех подряд до самой Москвы, а по приезде изольёт Шумному всю душу, какие у них фронтмены мудаки и барабанщик идиот... Может ли что-то быть хуже этого? — Купе заняты все. В плацкарте поедем. — За-е-биись! — протянул Балунов по слогам, опершись спиной рядом с окошком кассы. Дымящаяся между его пальцами сигарета красноречиво осыпалась. Щиголев проследил, как пепел опустился на мокрую брусчатку, и робко прошелестел: — Ну… не всё так плохо! Мы ещё можем успеть на саундчек… — Ебать спасибо нахуй, утешил! Три часа теперь куковать здесь из-за этих дебилов. В следующий раз сами с тобой поедем, а они пускай как хотят добираются! — презрительно фыркнув, он швырнул окурок на землю и затушил подошвой кроссовка, — Иди ищи их, мне отлить надо. Встретимся в центре зала. — Погодь, я с тобой. Потом их найдём, время ещё есть. Общественный туалет встретил их соответствующе: мокрым плиточным полом, удушливой вонью хлорки и испражнений, женскими вздохами из дальней кабинки. В углу под раковиной тихо похрапывал бомж, источавший едкое амбре мочи и спирта. Из трёх лампочек на потолке лишь две горели больным жёлтым светом, выглядывая из-за осколков разбитых плафонов. Самое место для признания в любви! — Шур, постой. — Чё? — обернулся Балу и был тут же притиснут к стенке, — Ай, ты ебанулся??? Поручик растерялся, сжимая футболку на чужих плечах. Ну и чё сказать? Он ведь так и не придумал… Только не «Я люблю тебя» — Шура не любит банальностей! А что тогда? «Переспим после концерта», что ли?! Господи, как же тупо он выглядит со стороны! Ещё и вспотел весь. И ор Балу, кажется, разбудил бомжа, а Пору свидетели не нужны! Позорище, блять… Захотелось провалиться сквозь землю сразу после того, как отпустит Сашины плечи. Твою ж мать, он ещё и за футболку его схватил и не заметил! — А-а… я… Тихие стоны, возня на мокром полу, звуки слива, мерзкий смрад, от которого уже вовсю кружилась голова, — всё утонуло в шуме пульса, бьющего в виски. И в глубине карих радужек напротив. А что говорить? Ну, хуй. Балунов удивлённо пискнул от прижавшихся к его губам губ. О, как легко было понять его испуг… Наверняка он даже вытаращил свои огромные глазища, вскинул брови и сжал кулаки в карманах джинсов… Столько эмоций, столько впечатлений от дешёвой пародии на поцелуй, продлившейся немногим больше трёх секунд. — Ну и что это щас было? Вытирая сухие губы тыльной стороной ладони, Щиголев не спешил с ответом. Просто догадайся без слов и ответь «Да», хуле ты такой тупой-то?! Не видишь, он стесняется, ну? Вогнал в краску всего и стоит, лыбу давит, чепушила желтопёрая… — Ничё, — обрубил Поручик, опустив глаза, — Ссы быстрее давай.***
— Да давай пиво в поезд возьмём! Нам ехать девять часов! — Мих, всё, достал! Берём еду и воду, никакого пива. — Ну хотя бы портвишок??? — Нееет! — Ну тогда я не поеду! Князев остановился посреди зала ожидания и тяжело вздохнул: — Ну и не ехай! Оставайся здесь, без тебя как-нибудь справимся! Не обернувшись, он уверенно зашагал обратно к поездам. Зная Горшка, понадобится 13 секунд, чтобы конфликт исчерпал себя. Двенадцать. Сзади раздаётся его громкое «Ну и пошли вы нахуй!». Одиннадцать. Ещё пара ругательств непосредственно в адрес Андрея. Десять. Думает, что бы ещё такого припомнить. Между тем Князь прошёл уже половину зала. Девять. «И… и ты ваще всегда мне завидовал, во!». Как предсказуемо… Восемь. Неразборчивые бурчания под нос. Семь. Разочарованный рык — не нашёл ничего, что можно было бы драматично пнуть. Шесть. «Андрюх, блять!». Пять. «Да хорош!». Четыре. «Да постой ты!». Три. «Ну и пиздуй!». Два… «Андрей!». Один. За спиной громко стучат подошвы горшенёвских ботинок. Профит. — Ладно, без пива так без пива! — Вот как? — надменно ухмыльнулся Князев и обернулся, — А что же ты тогда девять часов в поезде будешь делать? — Бля, ну лезть буду к тебе и окружающим, ё-моё, чё за вопросы?! — Идёт. Так, а наши голубки где? — Чё за голубки? Аааа, эти голубки! Да хрен их знает, мож того, ну, этого, — подмигнув двумя глазами, Горшок пару раз ударил ладонью по кулаку, — Чё ты ржёшь? — Саня с Шурой? Ты чё, серьёзно? — А чё нет? — Да то нет… А, вот и они, легки на помине. Вдалеке показалась прихрамывающая фигура Балу и краснющая, как зимний закат, фигура Поручика. Миха самодовольно улыбнулся: — Поебались. — Не признался, — тихо парировал Андрей, подмахнув сотоварищам пакетом с едой. Те стремительно приближались, и уже можно было расслышать матерное бормотание Шуры: — Блять, я ж теперь сидеть не смогу! Вот нахуя так делать, м? Там же люди ходят, так сложно по-нормальному всё сделать, что ли?! — Шурик, чё хромаешь? — заигрывающе протянул Горшенёв, прищурив глаза. — Да в туалете поскользнулся, поясницей ударился! Там пол какого-то хера мокрый был. Пошли отсюда, чё встали, зеньки вылупили? Пиздец… Шипя от боли, Балунов бросил остальных на платформе вместе с кучей чемоданов и поплёлся обратно в зал ожидания. Едва его фигура скрылась в приоткрытых дверях, Щиголев обвешался сумками и поспешил за ним. — И чё это щас было? — А это, Андрюх, фиаско твоё убежало, — усмехнулся Горшок, похлопывая Князя по плечу, — Но не расстраивайся, однажды и ты прав окажешься! — Ты же сам знаешь прекрасно, что они не потрахались. — Кто? Я?! Ложь! Ты что, в Пора не веришь?! — Но ты же сам ви- — Так, ладно, всё, пойдём, без нас они не справятся. И вот это была чистая правда: «сладкая» парочка уединилась на скамейке в углу, Балу продолжал жаловаться на скользкий пол и нерадивых вокзальных уборщиков, в то время как Поручик, ни жив ни мёртв, сидел в обнимку с рюкзаком и сверлил взглядом пол. И Яха бы допёр, что без чужой помощи эта тягомотина никогда не кончится. Что делать? Позвать Щиголева покурить и уебать его по голове за нерешительность. Вербально! — Ты, блять, если так и будешь титьки мять, на всю жизнь в компании правой руки останешься, — без прелюдий начал Миха после долгой затяжки. Саша выпустил клуб дыма в ночное небо и опёрся спиной о стену позади себя: — Да я пытаюсь, не выходит ничего! В толчке поцеловать его попытался, а он не понял нихера, придурок. Стоит, глазами хлопает и такой «чё это было?». Может, ну его нахуй, бесполезно это всё… — Так, так, ты чё? Кончай вот эти сопли, ё-моё! Ну не понимает он намёков, ну и чё теперь? Некоторым людям надо прямо говорить, а он вообще басист. Пор хрипло усмехнулся и стряхнул пепел на землю. — Ты и прямым текстом не допёр, а советы раздаёшь. — Я — это я, не путай. И вообще, нам с Андрюхой слова не нужны, вот! Речь щас о тебе и Шурике. Скажи ему просто: «ты мне нравишься», и всё! — Да не могу я! Стесняюсь... Это тупо так всё, вроде понимаю, что взаимностью он мне вряд ли не ответит, но всё равно ссусь… Глаза он не поднимал, размазывая пепельные хлопья по мокрому асфальту. Сигарета истлела больше, чем на половину, доводя драматизм происходящего до абсурда. Что, строго говоря, крайне бесило. — Да в смысле?! Да ты… Да он! Ты вообще хоть раз видел, как он на тебя смотрит, когда вы вдвоём играете, м? Да в твоём случае признание — это грёбаная формальность и ничего больше! Щиголев внезапно поднял озлобленный взгляд: — Ничего больше? Ты вообще понимаешь, чё говоришь?! — Да я-то понимаю, а вот ты, походу, не очень, — парировал Горшенёв, втаптывая окурок в землю, — Вы уже полгода цацкаетесь с ним втихаря, думаете, не заметно так, блять! Тебе ж признаться надо, чтобы стыда не чувствовать. Чтобы «всё, как у всех», чтобы «правильно». Ну так и давай! Поручик поджал губы и не ответил. Не хотелось это признавать, но… Горшок был прав — ему действительно надо «как у всех». Идеологически несолидно, но вполне оправданно — всё же Пор всегда слыл главным «интеллигентом» в группе. И вот как после такого не хотеть хотя бы в любви следовать правилам? Внутренний голос насмешливо напомнил: «Шура — это он, а не она». И план «всё, как у всех» заранее был обречён на провал. Мда… засада… — Я попробую ещё раз. До Москвы точно всё решится, обещаю… — Смотри, а то я сам Балу всё расскажу, — пригрозил Миха и без лишних слов зашагал обратно. Жестоко? Да. Но и действенно. На Саню — гарантированно. Реально выдавать его никто, конечно, не собирался, но лишним пинком такое обещание вполне могло послужить. А учитывая, что Князь наверняка уже и Шуре успел мозги промыть — так вообще. А всё-таки он, Миша, гений, сам себя бы расцеловал! Впрочем, есть один конкретный рот в этой группе, который мог бы справиться с такой задачей намного лучше… — Ну чё, где он? — полушёпотом спросил Андрей, озираясь на сидящего поодаль Балу. — Докуривает, щас придёт. Вроде, полегчало, обещал до Москвы сказать ему. — Хорошо, если так. Ты в курсе, что он Шурку засосал в туалете? — Да чё там прям «засосал», ё-моё… Так, ничё серьёзного… — А он под впечатлением до сих пор, — улыбнулся Князев и сунул руки в карманы кожанки, — Вроде доволен остался, хоть и прихерел знатно. Подвешенный под потолком динамик захрипел, готовясь изречь очередное механическое объявление: «Уважаемые пассажиры, начинается посадка на скорый поезд номер шестьдесят пять сорок четыре, сообщением “Санкт-Петербург — Москва”, отправление в два часа ноль минут с пятого пути. Нумерация вагонов с хвоста поезда» — О, пять — счастливое число! — воскликнул Горшок, глядя куда-то в потолок. Князь недоумевающе выгнул бровь: — Почему это? — Не знаю. Пошли, если ещё и этот поезд проебём, нас Шумный с потрохами сожрет.***
За окном, сквозь мелькающие верхушки елей, брезжил рассвет. Во всём вагоне, не считая стука колёс и князевского храпа, стояла почти абсолютная тишина. Лёжа на верхней полке плацкарта, Поручик то и дело посматривал на Балу, ворочающегося с одного бока на другой. Бессонница у бедняги… Так кстати, но так не вовремя… — Шур...? — Чего тебе? — из-под выбеленной чёлки показалась смертельно уставшая физиономия, но отступить назад Щиголев уже не мог. Все спят, включая дурней на нижних полках, Миха наголосился, наприставался к другим пассажирам и проспит до самого Ленинградского вокзала, в принципе, как и Андрей. Никто не помешает соблюсти эту пресловутую, как Горшок её назвал, «формальность». — Помнишь, мы как-то перед репетицией «The sun always shines on TV» A-ha играли…? — Ну помню. — А можешь концовку напомнить…? — Ага. «Коснись меня и отдай мне всю свою любовь», — зевнул Балунов, переворачиваясь на живот. Вдруг холодные пальцы коснулись его свесившейся с койки руки: — Хорошо, — прошептал Пор, живописно залившись краской, — Отдам. Если разрешишь… Шура растерянно захлопал глазами и с лёгкой улыбкой сжал чужую ладонь в своей: — Разрешу. Я тоже тебя люблю. — НУ СЛАВА ТЕБЕ ГОСПОДИ! — раздался снизу горшенёвский баритон, — Я уж думал, он вообще не вдуплит, чё ты от него хочешь со своими ребусами! — Мих, завались, — огрызнулся в ответ Щиголев, ни на секунду не расцепляя их с Шуриком рук. — Сам завались — растрынделись тут, Андрей вообще-то спит! — Блять, Мих, спи уже, чесслово, заебал, — сонливо протянул Князь, отвернувшись лицом к стенке. Злобно фыркнув «Это вы его разбудили!», Горшок завернулся с головой в одеяло и наконец затих. Теперь уже до самой Москвы.Hold me сlose to your heart,
Touch me аnd give all your love to me...