***
Второй раз Михаэль пересекается с Нечаевым на банкете по случаю очередной годовщины запуска «Коллектива». Он видит периферийным зрением мощную фигуру в темном углу зала, но, дежурно раскланиваясь с партийным руководством, упускает момент, когда Сергей куда-то исчезает. Зачем Михаэль отправляется на его поиски, он и сам не знает. Когда он видел майора после первой встречи в кабинете, тот всегда успевал исчезнуть со скоростью пули, едва Штокхаузен успевал его заметить. Нечаев обнаруживается на лавочке на одной из аллей. Запрокинув голову, он неподвижно смотрит в небо и периодически отхлебывает что-то из фляги в руках. Штокхаузен машинально отпивает шампанское из бокала, который он взял с собой. Михаэль нерешительно мнется, не решаясь нарушить чужое одиночество (и не понимая, с чего бы в нем внезапно проснулось чувство такта). Однако майор замечает его первым, коротко кивает, и Штокхаузен считает, что для приглашения этого, в общем-то, достаточно. — Товарищ Штокхаузен, — Сергей на удивление дружелюбен, а от фляги тянет едва уловимым запахом спирта, — не думал, что Вы тоже захотите сбежать с этого праздника жизни. Ладно мне там делать нечего, но Вам-то… — Дмитр’ий Сер’геевич пр’екр’асно спр’авится ohne mich, — отмахивается Михаэль и даже в тусклом свете фонарей замечает едва заметный румянец и слышит потяжелевшее дыхание своего собеседника. В глубине души проскакивает чувство удовлетворения от того, что его подозрения оказались верны — один раз можно списать на случайность, но два уже приобретают вид закономерности. — Не хотите ли повысить градус, товарищ Штокхаузен? — из раздумий его вырывает негромкий голос Нечаева, а предплечье холодит металл. — Михаэль? Штокхаузен смотрит на бокал шампанского в своих руках и переводит взгляд на простую металлическую флягу. Хотя на периферии сознания проскакивает мысль, что вроде бы шампанское и водку нельзя пить вместе (или нельзя запивать одно другим, он точно не может вспомнить), он принимает фляжку, нарочно прикоснувшись к пальцам Сергея***
Примерно через неделю Нечаев объявляется на пороге его кабинета под каким-то безобидным и явно надуманным предлогом (то ли забрать бумаги, то ли передать что-то от Сеченова). Михаэлю кажется это странным — все это время майор стремительно ретировался, стоило Штокхаузену показаться в поле его зрения. А сейчас… Михаэль все понимает, но отказать не может, точнее, не видит формального повода, а менее официально — попросту не хочет. И лишать себя возможности устроить маленькую провокацию он тоже не в силах. — Guten Tag, агент П-3, — Михаэль с удовольствием наблюдает за практически незаметными для не наметанного глаза изменениями мимики майора. Ради этого он нарушает собственное правило — не говорить на немецком на работе, но оно того однозначно стоит. Сергей почти незаметно прикусывает щеку, а зрачки практически полностью затапливают радужку. Михаэлю кажется, что в этот момент Нечаев является живой иллюстрацией слова «желание». Das Ideal. Майор бесшумно заходит в кабинет, резко закрывает отчаянно скрипнувшую дверь и облокачивается на нее спиной, пристально смотря на Михаэля. — Не люблю ходить вокруг да около, товарищ Штокхаузен, — привычное обращение режет слух, особенно когда некстати накатывают воспоминания о том, как звучит его имя из уст Нечаева. — Но я правильно понимаю, что Вы специально… провоцируете? Михаэль спокойно смотрит в глаза напротив, только пальцы, нервно теребящие край пиджака, выдают его волнение. — О чем Вы, товар’ищ майор’? — Штокхаузен после минутного раздумья решает принять правила своеобразной игры, а про себя думает что-то в духе «кто кого еще провоцирует». — Ну как же о чем, — слышится тихий щелчок закрываемой на ключ двери, — Ваша реакция все говорит за Вас. Даже сейчас. Но, справедливости ради, — майор несколько пугающе усмехается, — это вполне себе… взаимно. Михаэль нервно думает, что от Нечаева такие слова равносильны как минимум признанию в интересе. На ум приходит только странное выражение, когда-то брошенное в сердцах Сеченовым в ответ на доклад о каких-то сбоях на Предприятии. Из огня да в полымя. Только сейчас Штокхаузен понимает, что оно означает на самом деле. И решает, что если нет возможности сопротивляться, надо взять инициативу в свои руки. — И чего же ты хочешь? — Михаэль улыбается как-то по-особенному, по-лисьи, как умеет только он, заставляя майора нервно сглотнуть от резкого перехода на менее формальное «ты». — Тебя, — и секунду подумав, Сергей добавляет, — вместе с этим охуительным немецким, на который у меня уже месяц стояк. И без лишних слов Нечаев, резко наклонившись, хватает Михаэля за призывно алеющий на черном фоне рубашки галстук, и тянет на себя, вынуждая подняться с кресла. Проворные пальцы тянутся к узлу галстука, ловко развязывают его и медленно стягивают ненужный предмет одежды. Михаэль театрально подается вперед, слегка мажет губами по мочке уха и едва слышно, слегка грассируя, низко шепчет: «Сер’ежа…». — Еще раз так сделаешь — будешь собирать клочки своего любимого костюма по всему кабинету, — горячее дыхание опаляет податливую шею ученого, пока одна рука Нечаева до синяков сжимает тонкое запястье, а вторая проворно расстегивает пуговицы любимого пиджака Михаэля. Немец ухмыляется, будучи вовсе не против такой перспективы, ловко выворачивает руку из захвата (хотя скорее ему позволяют это сделать), стягивает с себя сковывающий движения пиджак и отбрасывает его куда-то в угол кабинета. — Bitte… — провоцировать майора на более решительные действия, прощупывая границы дозволенного, слишком притягательная идея, чтобы от нее отказаться просто так. Успевший расстегнуть рубашку где-то наполовину Сергей достаточно сильно прикусывает оголившееся плечо, удовлетворенно услышав короткий «Ох!» от Михаэля, и резко дергает несчастный элемент одежды в разные стороны. Вырванные с мясом пуговицы дробно стучат по кафелю. Штокхаузен протяжно стонет, когда горячие ладони забираются под рубашку и грубо оглаживают торс, а майор ставит на его шее бесчисленные засосы. В воспаленном разуме боль и удовольствие смешиваются, и Михаэль неосознанно сжимает Нечаева в объятиях так крепко, насколько способен. Вдруг Сергей отстраняется, с удовлетворением окидывает раскинувшуюся перед ним картину и внезапно командует низким от возбуждения голосом: — Руки вперед. Михаэль послушно выполняет приказ и майор, прерывисто дыша, завязывает на изящных жилистых запястьях стандартную «восьмерку», проверяет крепость узла, а затем с противоречащей его привычному образу нежностью оставляет по невесомому поцелую на каждой руке. Сергей поднимает на ученого полный предвкушения и азарта взгляд, стараясь запечатлеть в памяти черты этого прекрасного от возбуждения лица. — Сережа… Ich flehe dich um einen Kuß, — Михаэль шепчет едва слышно, но каждое его слово бьет в голове Нечаева набатом. — Küss mich, bitte, bitte… Сергей интуитивно понимает, что от него хотят, но исполнять просьбу-требование не спешит. Вместо этого он подталкивает Михаэля к столу, вынуждая ученого сесть на столешницу, и коленом разводит его ноги в стороны, становясь между ними. Штокхаузен порывается обхватить его ногами за поясницу, но Нечаев грубо обхватывает его бедра руками, крепко фиксируя в одной позе. — Позже, мой дорогой Михаэль, чуть позже, — майор нарочито медленно вытаскивает брючный ремень из шлеек, задевая пальцами набухший в штанах стояк, отчего Шток стонет, уже никак не сдерживаясь. — Провоцируеш-шь, черт бы тебя побрал, — полустонет Сергей. На ум приходит похабная шуточка в духе «черт занят — уже берет меня», которая, впрочем, сразу же тонет в лавине тактильных ощущений. Михаэль ерзает на столе, пытаясь отвоевать себе хоть немного контроля, но тщетно — возбуждение обузданию (тем более, со связанными руками) не поддается, и он лишь больше распаляется, вертясь угрем в руках Сергея. А тому будто бы нравится дразнить, обещать каждым жестом, но не доводить до исступления. Нравится издеваться. — Geh zum Teufel, — устало выдыхает ученый и дергается, когда шею несильно сдавливает петля из кожаного ремня, а майор зажимает его конец в кулаке, отводит руку немного назад и равномерно накручивает, вынуждая Михаэля притянуть голову ближе. И наконец-то целует, до темноты в глазах и дрожи в кажущихся ватными конечностях. Темнота сгущается, когда крепкие пальцы сжимаются на болезненно трущемся о ткань брюк члене и несколько раз проходятся по всей длине. Ремень затягивается чуть сильнее, а поцелуй становится более… звериным. Собственническим. Нечаев нетерпеливо, чуть ли не срывая, расстегивает пуговицу на брюках Михаэля и показывает (скорее, приказывает) взглядом лечь на стол. Штокхаузен в кои-то веки добрым словом поминает свое неуемное стремление к перфекционизму (все документы либо убраны в ящики стола, либо аккуратно разложены по его краям) и покорно откидывается назад. Майор чисто машинально поддерживает его под голову. Обработанная древесина приятно холодит разгоряченную кожу спины. Сергей нависает над ним, торопливо расстегивает ширинку брюк и стягивает штаны вместе с бельем, отбрасывая одежду куда-то в сторону. Михаэлю не нравится, что он практически обнажен, не считая порванной рубашки, и обездвижен, в то время как сам майор не расстегнул ни одной пуговицы своего комбинезона, и у него практически полная свобода действий, но сил, слов и желания выказать недовольство просто-напросто нет. Не со связанными руками и импровизированным ошейником-поводком на горле уж точно. Впрочем, все недовольство мигом выветривается из головы, стоит лишь майору провести ладонью от груди до паха. Михаэля выгибает дугой от ощущений, когда немного шершавые пальцы плавно проскальзывают по выпирающим тазовым костям и обхватывают ноющий от возбуждения член. — Hole dich der Teufel, zöge nicht! Не медли, — Сергей внешне почти никак не реагирует на низкий от возбуждения голос, лишь с силой прикусывает нижнюю губу и хватается свободной рукой за столешницу так, что та трещит от силы его пальцев. Михаэль не может видеть чужих действий — он только чувствует, как по телу медленно разливается огонь от равномерных движений, и разочарованно выдыхает, когда Сергей убирает руку. Штокхаузен слышит тихий звук расстегивающейся молнии и шуршание ткани, а затем сильные руки подтягивают его ближе к краю стола. Сергей опускается на колени между разведенных ног Михаэля, немного колюче целует бледное бедро и размашисто проводит горячим и влажным языком по стоящему колом члену. — Ach, — выдыхает Михаэль, чувствуя, как губы Нечаева обхватывают головку, задевая при этом уздечку, — mein Gott, — протяжный стон вырывается из груди, стоит лишь Сергею обхватить его бедра руками и насадиться ртом глубже. Михаэль пытается сконцентрироваться на движениях губ, чтобы хоть так не потерять связь с реальностью, но ладони Сергея на его бедрах и огонь его кожи заставляют ученого стонать чуть ли не во весь голос. Он отчаянно смущается от звука собственных стонов, но даже зажать себе рот ладонью не может — руки связаны на совесть. А майор все дразнит, с каждым разом опускаясь все ниже, и Михаэль пропускает момент, когда чувствует прикосновение пальцев, смазанных чем-то липким и теплым, к колечку мышц и чувствует осторожно проникающую в него фалангу пальца. Он хочет было протестующее замычать, но Нечаев, словно прочитав его мысли, размашисто проводит языком по всей длине члена, и вместо возмущения Михаэль лишь тихо стонет, обмякая на столе и теряя всякую способность к сопротивлению. Он пропускает момент, когда пальцев становится два, затем три — ощущения от языка Сергея с лихвой перекрывают небольшую боль. Майор, на секунду прикоснувшись губами к слишком чувствительному бедру, поднимается с колен, грубо обхватывает связанные запястья и заводит руки Михаэля ему за голову, крепко прижимая их к столу. Сергей вытаскивает пальцы, удовлетворенно обласкивает взглядом раскрасневшегося и тяжело дышащего Михаэля, отчего тот прерывисто выдыхает и алеет еще сильнее, наклоняется над ним и проводит кончиком языка по шее, прямо по тому месту, где бьется едва видная синеватая жилка. — Се… р’е… жа… — тяжело выдыхает-выстанывает, непроизвольно выделяя грассирующий немецкий «р», ученый в такт движениям влажного языка на своей шее. Он даже не видит, чувствует, что Сергей на грани потери контроля, и намеренно провоцирует его, побуждая окончательно отринуть сковывающие тело и разум цепи человеческого и уйти в плоскость неконтролируемого животного. Михаэль понимает, что он добился своего, когда его пронзает тупая боль, а Сергей тяжело дышит ему в ключицу, сильнее затягивая на шее ремень. У Михаэля перед глазами расплываются нефтью на воде разноцветные пятна, тело сводит судорогой. Широко распахнув глаза, ученый хрипит от смеси боли и возбуждения. Поначалу Михаэль чувствует каждый хоть и максимально осторожный, явно не на полную длину, но не менее слабый от этого толчок. Он пытается отползти назад, но сделать это, будучи прижатым к столу одновременно и массивным телом Нечаева, и пониманием, что ремень лишь натянется и грубее вопьется в кожу, не может. Постепенно боль сменяется теплом, медленно растекающимся по коже. Михаэль приглушенно стонет сквозь зубы в ответ на каждое движение, чувствуя, как Сергей едва сдерживается. — Schneller, — резко выдыхает он, когда жар становится невыносимым, концентрируясь в паху. Короткое слово срабатывает как спусковой крючок, и Сергей, от души укусив Михаэля за плечо, ускоряется, толкается резче, вжимая его в стол. Нечаев прерывисто дышит, покрывая беспорядочными поцелуями-укусами и без того багряные от меток плечи, и хриплым низким шепотом выстанывает его имя. — Mein Gott, — слова непроизвольно слетают с губ Михаэля, когда он чувствует, что приближается к оргазму, а перед глазами вспыхивают и погасают разноцветные пятна. Сергей рвано выдыхает, явно сдерживаясь из последних сил, но ему хватает остатков самоконтроля, чтобы протиснуть ладонь между их телами и обхватить член Михаэля рукой, двигая ладонью в такт толчкам. Волна удовольствия накатывает все сильнее, Михаэль стонет в голос, уже не сдерживаясь и не смущаясь, и чем громче он выражает переполняющие его эмоции, тем быстрее становятся движения Нечаева. Он отпускает связанные запястья, стягивает с шеи Михаэля ремень и кладет ладонь ему на горло, фиксируя голову, будто приказывая этим жестом смотреть на него. Они кончают практически одновременно, с разницей в доли секунды, вглядываясь в глаза друг друга и видя там острое обоюдное желание. У Михаэля от безумно сильного оргазма темнеет в глазах, и он чуть не проваливается в обморок, обмякая под руками майора и чувствуя впивающиеся в бедро крепкие пальцы. Боль от слишком сильных прикосновений отрезвляет, и Михаэль сквозь полуприкрытые ресницы видит, как майор ловко развязывает затекшие от петли из галстука руки и чувствует едва ощутимое, нежное касание к бедру, к тому месту, где буквально минуту назад были оставлены синяки от пальцев. Спустя пару мгновений раздается глухой удар об пол, слышится щелчок зажигалки, и Михаэль чувствует запах дыма. — Дай и мне, — он внезапно даже для себя протягивает руку по направлению к Нечаеву и шепчет тихо-тихо, но тот все равно слышит (Михаэль готов поклясться, что майор ухмыляется), поджигает вторую сигарету и вкладывает ее в протянутые пальцы. Курить лежа на спине жутко неудобно — дым заползает в глаза, пепел норовит осыпаться на лицо, а горло дерет с непривычки (он не курил уже лет десять точно), но Михаэль упрямо затягивается, хотя руки (да и все тело) ощущаются как ватные и слушаются через раз. — Danke, — бросает он в никуда, и почти сразу же ощущает крепкое — остерегающее — прикосновение к бедру, которое потихоньку начинает ныть от синяков. — Понял, понял, — пальцы ласково проскальзывают по коже. Нечаев встает с пола и, пошатнувшись, нависает над Штокхаузеном, отводя в сторону взмокшие пряди волос со лба. — Если не хочешь второй раунд, просто помолчи, — Сергей усмехается, хаотично водя пальцами по влажному от пота и спермы чужому бедру. Михаэль ухмыляется из последних сил, облизывает потрескавшиеся губы и низко и тихо шепчет: — Komm zu mir.