Во имя Отца

      Уильям Винтерберг родился в семье инквизиторов и священников. Первый Винтерберг по преданию был свидетелем нисхождения ангела, который вложил ему в руку свой пылающий меч.       Ни того меча, ни ангелов Уильям никогда не видел, зато с малых лет приучался к тяжелой жизни миссионера-защитника. Отец Марк выбрал для него такую стезю после того как маленький Уильям прошел испытание огнем и верой. Простоял на раскаленных углях положенные секунды, стиснув зубы от боли. Если бы ему разрешено было есть мясо, в тот день он отказался бы от него по собственной воле. Запах еще долго сохранялся в памяти.       В фамильном поместье, которое от сил зла защищали обереги, ряды остро отточенных осиновых кольев, кресты и наполненный святой водой ров, жили те из Винтербергов, кто либо еще не до конца освоил все необходимые для путешествий по миру навыки, либо те, кто уже совершил свой последний подвиг и теперь наставлял молодых.       Просторные залы помогали учиться ходить бесшумно. Гулкое эхо подхватывало каждый шорох, даже самый тихий вздох, скрежет плохо смазанных ножен. Уильям перебирался из кельи в трапезную, а оттуда — во двор для тренировок, стараясь застать врасплох отца Марка. До сих пор ему не удалось ни разу. Пожилой, согнувшийся от времени старик, казалось, мог увидеть тень в абсолютной темноте, различить шелест шагов за раскатами грома. От других наставников Уильям знал, что отец Марк один принимает решение, кто из учеников готов выйти в мир, поэтому изо всех сил пытался произвести впечатление. Ему давно исполнилось четырнадцать, среди учеников он был самым старшим. Ровесники покинули поместье год назад. В компании малышей и наставников ему было скучно и немного стыдно за то, что до сих пор числился учеником.       Отец Марк пускался в многословные обсуждения всякий раз, когда Уильям заводил разговор о выпускном испытании. Тирады о терпении и послушании уже давно пролетали мимо ушей старшего ученика. Он привык к ним и относился с тем же безразличием, что к необходимости ежедневно отправлять молитвы перед прозрачной водой, которая наполняла ров вокруг поместья.       Снаружи обитали монстры, для которых семья Винтербергов была что кость в горле. Демоны, вампиры, навки… Сотни зловещих созданий тьмы, названия и повадки которых Уильям должен был знать наизусть, чтобы, даже разбуженный посреди ночи, отчеканить без запинки. Демона следует изгнать молитвой и святым знамением, вампиру полагается вонзить кол в сердце, навку…       — Как же там было? — пробормотал он, обращаясь к отражению в воде.       Закатное солнце окрашивало воду в приятные багровые оттенки. Солнечный зайчик попал Уильяму в нос. Он чихнул.       — Что ты сказал? — окликнул Уоллес, двоюродный братец, который стоял в паре сотен шагов.       Вдвоем им поручили прочесть вечернюю молитву. Однажды освященная, вода сохраняла свои свойства, но ров вокруг поместья ежедневно тщательно вычищали, чтобы не допустить застоя. Твари, что могли поселиться в болоте, не боялись святого слова. Для защиты от них утром открывали затворки, и река вымывала старую воду прочь. Вечером затворки надежно запирали.       — Что делать с навками? — крикнул Уильям.       — Петлю вокруг шеи! — подсказал Уоллес.       Уильям показал ему большой палец и решил, что перед сном еще разок повторит записки об обитателях лесной чащи.       — Закончил? — спросил Уоллес.       Уильям попытался вспомнить, сколько раз прочел молитву. Отец Марк настаивал, что обращаться к Господу следует трижды.       Первую молитву Уильям отправил после того как вместе с Уоллесом они проверили затворки. Подновленная древесина преградила путь реке и заперла нужное количество воды внутри рва.       Вторая молитва… Он засмотрелся на солнце, представляя, каково это — видеть закат в другом месте. На краю утеса или возле бескрайнего моря. Наставники частенько делились историями из юности, и каждую Уильям впитывал до мельчайших деталей.       Третья… Произносил ли он молитву третий раз?       — Опять заснул? — окликнул Уоллес.       Отражение раздраженно нахмурилось. Опять? Уоллес слишком много о себе думал. Не стоило спрашивать про навку. Надо было соврать, что читает молитву громче обычного. Теперь Уоллес раструбит всем, и отец Марк снова откажется проводить последнее испытание.       — Иду! — крикнул Уильям.       Вдвоем они прошли по двору, заставленному деревянными чурбанами с мишенями. Здесь тренировались в фехтовании, стрельбе из лука, метании ножей.       Больше всего Уильям любил упражняться с мечом. Фехтование помогало выкинуть из головы дурные мысли. Свист стали, скрежет клинков, вид поверженного противника… После такого не хотелось сбегать.       Не то чтобы Уильям всерьез раздумывал о побеге. Снаружи поджидало зло, ко встрече с которым он, по мнению отца Марка, не был готов.       И все-таки… снаружи были города и деревни, удивительные звери и птицы, а еще музыка, танцы, девушки…       Уильям хотел увидеть хоть одну. Обет безбрачия должен был надежно защитить его от всякого искуса, но любопытство все равно одолевало. Какие они? Похожи на тех, кого изображают на книжных гравюрах? Какой у них голос? Какие повадки?       — Опять витаете в облаках, Уильям? — голос отца Марка вернул его с небес на землю.       Оказывается, ноги уже донесли Уильяма до трапезной, где он и застыл возле своего места.       Наставники рассмеялись, точно по команде.       Уильям шумно отодвинул стул сел и приступил к еде. Гороховая похлебка, пресный хлеб и луковица. Надо было съесть все, но Уильям наловчился прятать лук от чужих взглядов и выкидывал в помойную яму. Ему не нравились ни вкус, ни запах.       Ему и горох не нравился, но не съесть уж совсем ничего при наставниках было невозможно. Они и так качали головой, глядя на худобу Уильяма. Только отец Марк говорил, что тело Уильяма — совершенное творение Господа. Жаль, что говорить об этом наставникам и ученикам Уильяму было настрого запрещено.       Похлебка исчезла вмиг — он глотал ложку за ложкой, стараясь не ощущать вкуса, а вот хлеб растянул надолго. Свежая корочка приятно хрустела под зубами. Уильям скатывал мякиш в круглые комочки и отправлял в рот один за другим, представляя, что это рождественское печенье.       — Ешь нормально, — буркнул Уоллес, который сидел рядом. Он был чуть младше Уильяма, но отец Марк уже назначил ему час последнего испытания. Через месяц. Уоллес гордился этим и всякий раз искал повод задеть Уильяма побольнее.       — Без тебя разберусь, — отозвался тот.       Сзади донеслось недовольное цоканье.       Отец Марк. Уильям вжал голову в плечи — ругаться, а тем более ругаться с другим учеником было строжайше запрещено.       — Прочтешь Отче Наш сотню раз, — высокий старческий голос прозвучал над ухом Уильяма. — В моей келье.       — Да, отец, — отозвался Уильям.       Уоллес бросил на него обеспокоенный взгляд и шепнул:       — Извини.       — За что? — удивился Уильям.       — Ну, — Уоллес кивнул на удаляющегося к столу наставников отца Марка.       — Ничего, — ответил Уильям, дожевывая последний кусок хлеба. — Я привык.       В коридоре поместья висели старинные гобелены, от которых несло плесенью и гнилью. Масляные лампы и свечи, развешанные по стенам, не зажигались подолгу. Иногда — годами. Свет экономили. Он нужен был на случай, если зло прорвется внутрь. Возле каждой стены висел закрученный фитиль, который можно было поджечь. Уильям видел трижды за свою жизнь, как фитили поджигали, чтобы на место сгоревших поместить новые. На гобеленах были изображены монстры, которых сразили прошлые поколения Винтербергов. Из-за того, что моль и плесень проели глубокие дыры, монстров уже нельзя было отличить от героев, которые их убивали.       Возле развилки Уильям услышал подозрительный хруст под ногой. Наклонился и поднял веточку. Иногда ученики баловались и подбрасывали друг другу всякий мусор, мешая выполнять испытания наставников. Отец Марк говорил, это укрепляло командный дух.       Совсем близко донеслось шипение. Будто человек глубоко втянул воздух ноздрями, принюхиваясь. Уильям подскочил, попытался разглядеть в темноте очертания неизвестного, но рядом никого не было.       За пазухой были надежно спрятаны кресало и крошечный ручной фонарик. Его можно было зажечь, осмотреться как следует, но тогда пришлось бы рассказывать о происшествии интенданту-зануде, которого Уильям не выносил за медлительность.       — Глупости, — пробормотал вслух Уильям, чтобы приободрить себя.       Никто не ответил, и это окончательно его успокоило.       В келью отца Марка следовало стучать трижды. Уильям поднял кулак… и замер.       Ему не хотелось заходить внутрь. Почему? Он не мог объяснить. Отец Марк никогда не наказывал его сильнее других наставников. Не порол у столба на дворе, не отвешивал пощечин… И все же Уильяму казалось, что в келье во время их молитв происходит что-то странное.       Уйти? Можно было уйти. Отец Марк накажет ему следующие сутки провести без еды и воды, зато не придется вставать на колени…       Вот только Уоллес уже через месяц уйдет, и надо сделать все, что Уильям был следующим. Иначе он станет всеобщим посмешищем.       Тук. Тук. Тук.       Эхо послушно разнесло звук по всему коридору. Отец Марк жил один в северном крыле. Другие наставники жили в южном. Ученики — в бараке возле замка.       — Проходи, мальчик мой, — раздалось изнутри.       Уильям тщательно вытер лицо рукавом, чтобы на нем не осталось следов еды или грязи. Если отец Марк замечал что-нибудь — тут же слюнявил палец и начинал трогать за щеки. Пожелтевшие ногти воняли мочой, и Уильям остаток ночи пытался отмыть с себя запах в тазу на кухне.       В отличие от келий учеников, в кельях наставников размещали кровати. До того, как отец Марк в первый раз пригласил его на совместную молитву, Уильям видел кровати только на книжных гравюрах.       — Проходи, проходи, мальчик мой, — отец Марк потер руки в предвкушении.

***

      Следить за мальчишкой, пока тот пытался красться по коридорам, было забавно. Мягкий отточенный шаг перемежался неловкими перебежками. Франц не удержался от шутки — подкинул под ноги жертве веточку, подошел поближе и принюхался. Вонь от спрятанной в карман луковицы приглушала естественный запах тела, но не могла скрыть его целиком. Нырнув обратно в тень, Франц проглотил слюну. Если бы не четкий план, мальчишка не пережил бы следующих секунд. Но Франц сдержался, чтобы случайно не выдать себя до того, как узнает точное число противников и их кельи. До рассвета было еще долго, и все же Винтерберги столько лет прятались от него, что он не собирался действовать безрассудно. Второго шанса может не представиться еще много лет.       В келью старика Франц прокрался через тень мальчишки. Тот оказался отличным проводником: долго ждал у двери, медленно переступал порог. Хватило время как следует осмотреться и выбрать безопасный участок под потолком. Оттуда можно было не только слышать все, о чем говорили Винтерберги, но и видеть.       Когда мальчик опустился на колени перед стариком, Франц приготовился атаковать. Можно было избавиться от обоих за секунду, запереть келью, а дальше пробраться в крыло напротив, где билось много сердец.       — Ты знаешь, что надо сделать, — проскрипел дрожащий голосок старика. — Ты знаешь, что мне нравится.       Франц замер. Любопытство перевесило желание как можно скорей разобраться с врагами. Долгие ночи поздней осени играли на руку.       — Разве обязательно раздеваться? — прошептал мальчишка. С осторожным вызовом. Тихо, но четко.       — Господь наделил тебя прекрасным телом, — пропищал старик.       Франц перебрался в соседний угол, за спину святоше. Принюхался. Пахло похотью и капустой. Его передернуло.       Мальчишка начал медленно развязывать бечевку, которая служила ему вместо пояса. Франц следил за тем, как тонкие пальцы судорожно цепляются за узел, то распутывая, то затягивая сильней, и облизал губы. Винтерберги, похоже, прекрасно справлялись с возмездием, которое он мечтал принести им, своими силами. В келье раздалось тихое шмыганье, мальчишка вытер нос рукавом и размазал по шее. Словно пытался вызвать отвращение.       Тщетно. Старик потянул скрюченные пальцы к узлу.       — Дай сюда, я помогу, — слабый голосок дрожал от нетерпения. — Вот так, вот так, хорошо.       Маленький Винтерберг покорно стоял на месте, пока старик развязывал веревку. Но стоило дрожащей руке пролезть под рубашку — малыш ударил святошу по ладони, вскочил и отступил. Франц заметил, как скользнул из ножен в руку маленький кинжал.       — Как ты посмел?! — воскликнул старик. — Брось!       Франц видел, что ножны старика валяются далеко. Святоша был безоружен. У мальчишки был неплохой шанс. Старые охотники оставались опасными даже без излюбленных железок, но эти двое… один был слишком дряхлым, другой — слишком злым. Францу показалось, что у них одинаковые шансы.       — Брось немедленно! — проблеял старик.       Франц не удержался от тихого смеха. Кто в здравом уме подчинится такому приказу?       Смех застыл в горле, когда мальчишка выронил кинжал. В огромных глазах на худом лице застыли слезы.       — На колени, — процедил старик.       У мальчишки задрожали губы — подкатывала истерика.       — Я сказал, на колени, — звонкий голос превратился в глухое шипение.       — Пожалуйста, — прошептал маленький Винтерберг. — Не надо, пожалуйста.       Франц снова проглотил слюну. Убивать расхотелось. В голове созрел новый план.       — Ты хочешь, чтобы Господь назначил тебе час последнего испытания, или нет? — в дрожащем голоске проявилась угроза.       — Хочу, — прошептал мальчишка и прикусил губы. Только теперь Франц заметил, что они искусаны до крови.       — На колени, — в третий раз повторил старик.       Мальчишка сдался. Медленно опустился на пол, не отрывая заплаканных глаз от старика. Франц представил себя на месте святоши, всего на секунду.       Увы, хватило и ее.       — Кгхм, — он громко прокашлялся.       Старик, ошалело выпучив глаза, уставился на него, выпустил из рук штанину. Грубая ткань упала на пол, Франц посмотрел на привставший член и спросил:       — Так рад меня видеть?       В него полетел кинжал. Пока сталь рассекала воздух — он посмотрел на мальчишку, который уже успел вооружиться кочергой и вцепился в крест на груди. Будь Франц демоном, ему стало бы неприятно.       — Трево… — завопил старик. Франц свернул ему шею, чтобы быстрее прервать крик, и отшвырнул тело в сторону.       — Изыди! — воскликнул мальчишка, выставил перед собой нательный крест и начал бубнить молитву.       — Не угадал, — подмигнул ему Франц, выбил крест из руки, схватился за кочергу и с ее помощью притянул маленького Винтерберга ближе к себе. — Веревка для навки, молитва для демона, а для вампира…       В заплаканных глазах появился страх. Франц притянул кочергу еще ближе. Мальчишка, парализованный ужасом, до сих пор цеплялся за нее, поэтому шагнул вперед, чтобы удержаться на ногах. Теперь они стояли вплотную.       — Осиновый кол в сердце, — подсказал Франц.       Мальчишка нахмурился:       — Трево… — слово неизбежно должно было превратиться в крик. Франц выпустил кочергу, зажал мальчишке рот ладонью, прижал к себе… и почувствовал неприятное жжение в груди. Опустил голову. Кочерга вошла точно в сердце.       — Осина, я ведь сказал, — с укором сказал он, оттолкнул противника, вытащил металл из груди и швырнул в ту же сторону, где валялось тело старика.       Мальчишка попятился к двери.       — Не успеешь, — Франц обошел его сзади и положил ладони на плечи. — Снаружи длинный коридор. Успеешь добежать до лестниц — придется бежать вверх по пролету. Споткнешься, упадешь, сломаешь шею. Будет жаль.       — Трево…       Франц снова заткнул рот жертве ладонью и наклонился к уху:       — Зачем ты зовешь их? Хочешь, чтобы они поскорей умерли, как этот? — он указал пальцем на труп.       Жертва зарычала от злости и попыталась вырваться. Вибрация от крика, который не мог выйти наружу, приятно щекотала кожу. Франц сжал руку сильней.       Указательный палец обожгло болью. Мальчишка вцепился в него изо всех сил.       — Не торопись, — прошептал Франц. — Скоро напьешься.       Боль исчезла. Теперь маленький Винтерберг пытался выплюнуть все, что попало ему в рот. Но рот был зажат. Францу снова стало щекотно.       — Перестань, — он засмеялся. — Продолжишь в том же духе — я сам поставлю тебя на колени. Вместо старика.       Жертва замерла.       — У тебя нет шансов против меня, малыш. Сопротивляться бесполезно. Попытаешься закричать еще раз — сверну шею. Понятно?       Мальчишка медленно кивнул. Франц убрал руку. Кроме жадного вдоха из груди Винтерберга не вырвалось ни звука.       — Вот так. Теперь я спрошу, а ты ответишь. Вслух или кивком. Мне подойдет любой вариант. Тебе понятно?       Левой рукой Франц держал мальчишку за плечо и чувствовал биение сердца. Оно готово было выпрыгнуть из груди.       — Понятно, — шепнул Винтерберг.       — Ты хочешь жить? — спросил Франц.       Винтерберг глубоко вдохнул, выдохнул. Задержал дыхание. И кивнул.       — Отлично, — улыбнулся Франц. И без того хорошее… настроение стремительно улучшалось. Он пришел в поместье, чтобы отомстить за убитых детей. Винтерберги, сами того не зная, бросили прямо ему в руки нового.       — Ты… уйдешь? — спросил мальчишка.       — Куда? — удивился Франц.       Винтерберг развернулся к нему лицом. Слезы в покрасневших глазах уже высохли, но страх никуда не делся.       — Ты… оставишь меня в живых? — спросил мальчишка.       — В живых? — чужая наивность развеселила Франца. — Нет, конечно.       Стоило договорить — жертва вновь попыталась вырваться.       — Прекрати, — приказал Франц.       На секунду Винтерберг послушался. А потом начал изо всех сил колотить Франца руками и ногами. Эти нелепые движения нельзя было всерьез принимать за попытку атаки. Мальчишка вряд ли осознавал, что делает. Ужас завладел им целиком.       — Ну, это никуда не годится, — решил Франц, схватил Винтерберга за руку и протащил через всю келью к стулу у стола, где была раскрыта старинная книга. На гравюре художник изобразил сонм детей, которые стояли на коленях, воздев руки к небу.       — Спаси и сохрани, — пробормотал Франц, усадил мальчишку на стул, связал руки за спиной бечевкой-поясом и встал напротив.       — Лучше убей, — выпалил мальчишка. Резко отвернулся. Медленно опустил голову. Франц не сомневался, что внутри маленького Винтерберга боролись между собой желание жить и гордость. Еще Франц не сомневался, что гордость отступит. Он уже видел, как это происходит, совсем недавно.       — Я все равно заставлю тебя выпить кровь, дурачок, — Франц присел на корточки, подцепил кинжал и подбросил в воздух. Лезвие описало красивую дугу. — Ты вкусно пахнешь и еще вкуснее сопротивляешься. Ты напоминаешь мне Рудольфа. Винтерберги убили его прошлой осенью. Кол в сердце. Помнишь, как убить вампира?       Мальчишка прикусил губу.       — Нам с тобой придется стать друзьями, — продолжил Франц. — Без меня ты не переживешь первый год. Или два. Потом, когда научишься держать себя в руках, если захочешь — отпущу тебя на все четыре стороны.       Рыбка проглотила наживку — маленький Винтерберг с надеждой посмотрел на него. И тут же отвернулся снова.       — Знаешь, времени на уговоры у меня нет, — заметил Франц, не скрывая раздражения.       — Тебе придется влить кровь мне прямо в глотку, тварь, — огрызнулся мальчишка.       Франц облизал губы.       — Ты говоришь об этом так, словно мне будет неприятно, — он усмехнулся. Хорошее настроение вернулось.       Обойдя стул, Франц встал сбоку. Винтерберг внимательно следил за ним. Франц рассек запястье и набрал в рот пару глотков крови. Мальчишка попытался вывернуть руку, чтобы освободиться, оттолкнулся ногами от пола… Франц схватил его за волосы, запрокинул голову и зажал ноздри второй рукой.       Секунды превращались в минуту. Минута перетекала в следующую.       Франц улыбнулся. Чем больше времени проходило, тем крепче становилась уверенность в том, что он сделал правильный выбор.       Лицо мальчишки покраснело. Сердце сходило с ума. Наконец, губы раскрылись. Винтерберг попытался тут же сомкнуть их, но опередить Франца смертному было не под силу. Искусанные горячие губы замерли, когда он коснулся их своими.       Франц отпустил ноздри и схватил подбородок, оттягивая так, чтобы челюсть раскрылась шире. Мальчишка не мог сопротивляться его силе — для этого нужно было умереть и ожить. Когда рот раскрылся достаточно, Франц отпустил подбородок и надавил пальцами в выемку под челюстью. Винтерберг инстинктивно сглотнул и замер.       Чувствовать его страх было настолько приятно, что Франц простоял неподвижно не меньше минуты. Слушая стук сердца. Впитывая чужую дрожь руками и губами.       Он уже собирался раскрыть губы, когда почувствовал осторожное прикосновение языка к ним.       Франц медленно разжал волосы мальчишки, надавил пальцами чуть сильнее. Теперь Винтерберг мог отстраниться. Вместо этого он послушно прогнулся под пальцами в направлении, которое указал Франц. Пальцы опустились на кадык и ниже — на выемку между ключицами. Мальчишка медленно облизал его губы. Франц положил ладонь ему на горло, чтобы почувствовать каждый глоток, и открыл рот.       Когда кровь попала в тело, он усилил хватку. Жертва застонала — он проглотил этот стон, отстранился и смотрел за тем, как полные слез глаза умирают.       После нужно было тащить труп через все поместье. Франц отвык от того, что у него на плечах беспомощное тело. В последний раз он обращал лет сто назад. Пару раз, прячась от патруля, Франц обронил тело на грязный пол. Патрульные сбегались на шум, но умело находили отговорки. Один решил, что шумела кошка, другой принял глухой удар за громовой раскат. Винтерберги вырождались, как многие кланы наемников до них. Изоляция, тысячи правил, природа которых стерлась из человеческой памяти за века… Все они заканчивали одинаково.       Франц добрался до трапезной, бросил труп на пол перед очередным патрулем и дождался, пока бедняги проорут “Тревога!” не меньше дюжины раз. Из разных концов поместья раздавался топот ног. Франц схватил ближайшего охотника за горло, сжал руку в кулак. Голова отлетела от туловища. Он принюхался к крови — от нее разило алкоголем.       — То что надо, — ночь подкидывала подарок за подарком…       Наклонившись над трупом мальчишки, Франц осторожно провел по губам испачканной в крови ладонью. Тело дернулось. После первых судорог должно было пройти не больше минуты до момента, когда маленький Винтерберг проснется и захочет есть.       Франц облизал остатки крови с ладони, наблюдая за тем, как в просторный зал забегают мальчишки и старики. Винтерберги строго следили за моральным обликом своих воинов.       Должны были следить.       Ни одной девочки…       Вряд ли хоть один из них, представляя светлое будущее для своих детей, задумался о том, как начинают смотреть друг на друга братья по ордену за полным отсутствием женщин.       Мальчишка закашлялся. Боль заставила его прогнуться всем телом на полу. Франц уже не помнил, насколько сильной была эта боль. Другие дети рассказывали ему, что она напоминала прыжок в раскаленную лаву. Он даже прыгнул в раскаленную лаву, чтобы понять… Боль была сильной.       — Уильям! Уильям, беги! — крикнул кто-то из мальчиков.       Франц не стал отвечать, что бежать от вампира бесполезно. Эти бесценные сведения уже не пригодились бы собеседнику.       Зато Франц узнал имя. Ему не пришло в голову спросить там, в келье старого извращенца. Были дела поважнее.       — Проснулся? — Франц протянул Уильяму руку. Мальчишка валялся на спине и смотрел на него голодными глазами. Сразу после обращения им всем жутко хотелось есть. Для таких случаев Франц заранее приводил две-три взрослые особи про запас.       Вокруг Уильяма стояло не меньше пяти десятков. Половина — дети. Франц не был уверен, что поделится ими, хотя перестал доверять себе за эту ночь. Мальчишка хорошо действовал на него, помогал быть непредсказуемым.       — Вставай, — Франц шагнул ближе, чтобы новообращенному проще было взять его за руку.       Запястье пробил арбалетный болт. Франц отдернул руку и прижал к груди, чтобы вытащить серебро.       Со стороны, откуда прилетел болт, раздался полный боли хрип. Франц обернулся и успел увидеть, как Уильям перебежал от первой жертвы к следующей.       — Надо же, — он задумчиво облизал рану на запястье, чтобы та быстрей затянулась. Оставлять свою кровь в обители охотников он не собирался.       — Что ты…       — … почему?       — … аргх…       Маленький Уильям убивал одного за другим. Пока падала одна жертва — он добирался до следующей.       — Оставь кого-нибудь! — крикнул Франц, пользуясь звонким эхо старого замка. — Живая кровь вкуснее.       Хрипы стихли.       Перепачканный в крови, Уильям стоял возле еще живого старика и внимательно смотрел на Франца.       — Пробуй, прежде чем убить, — предложил тот. — Кто-нибудь может понравиться.       — Это приказ, отец? — спросил Уильям.       — Совет, — усмехнулся Франц.       Еще три тела одно за другим упали на пол. Одному мальчишка свернул шею, второму пробил грудь насквозь, третьего приложил об колонну.       — Стой! — крикнул Франц.       Уильям замер, в его руке осталась чья-то оторванная рука.       — Тебе нужна кровь, — сказал Франц. — Не выпьешь никого — останешься голодным.       — Это…       — Совет, — на сей раз Франц не усмехался.       Он уже обратил. Убить мальчишку теперь означало бы прочувствовать его смерть как собственную — Франц старался избегать этого по мере возможностей. Но остаться в обществе вампира, который отказывается пить кровь…       — Ваша кровь… — прошептал маленький Уильям, цепляясь за оторванную руку.       — Глоток в день за хорошее поведение, — Франц усмехнулся. — Не наешься.       — Я могу… умереть от голода? — мальчишка отбросил руку.       Один из его однокашников вздрогнул и с огромным запозданием завизжал. Уильям оглушил его ударом в висок и подхватил падающее тело.       — Не можешь, — ответил Франц.       — Тогда, — тонкие пальцы обхватили голову жертвы с двух сторон, руки отточенным движением повернулись. Шея хрустнула. — Позвольте мне не пить их кровь.       Франц вспомнил, как мальчишка до последнего боролся с собственной природой, не размыкая губ для глотка крови. Но преодолеть голод сразу после обращения? Франц был впечатлен.       Он медленно подошел к Уильяму, схватил за подбородок и облизал кровь, которой испачкал чужие губы, чтобы ускорить пробуждение. Она действительно оставалась нетронутой все это время. Франц мог лишь представить, как сложно было удержаться.       — Скоро рассвет, — сказал он вслух. — Заканчивай.