Самый сложный экзамен

— Дядь Андрей, дай совет какой-нибудь, что ли, — Костя длинными, резкими шагами рассекает гримерку из стороны в сторону, не замечая, что за ним бежит девушка с кисточкой. — Зал большой, меня никто не знает. Может, помидорами меня закидают, скажут, клоун какой-то вышел, как Горшок вырядился, а сам фальшивка липовая. Хать фу, — делает вид, что плюет на пол, показывая, видимо, возможную реакцию зала. Князь, посмеиваясь про себя, ловит артиста за плечо и разворачивает его лицом к несчастной визажистке, за что получает благодарную улыбку девушки, которой тут же задорно подмигивает. — Ты, Костя, не клоун! — успокаивает Князь. — Сегодня, здесь и сейчас ты — Шут! Паяц. Кого не обрадуешь, того насмешишь. Выпустим тебя под конец, все помидоры к этому моменту закончатся. Костя морщится от щекочущей кожу кисточки. Слишком у Князя на словах все просто. Выйди, спой пару легких песенок, которые наизусть успел выучить — ночью разбуди, споет один в один как по нотам, — а что люди его не знают и будут возмущаться, мол, покусился на святое (Костя, конечно, комментарии про себя в Интернете старался не читать, но все равно в общих чертах знал, что про него говорят), так это ничего страшного, побесятся и успокоятся. — Не похоже это как-то на совет, дядь Андрей. — Да какие там советы, — Князь по-свойски хватает Костю за затылок и, притянув к себе, прикладывается своим лбом к его, заглядывая в подведенные черным глаза. — Мы с тобой одна команда, Костюха. Своих в обиду не дам! Пересмотри любой наш концерт, «Лесника» там, если хочешь. Как раз, пока я буду выступать, времени будет достаточно. — Ладно, понял, — Костя невольно расслабляется, потому что смотреть на Князя больше десяти секунд и не рассмеяться просто невозможно. Дядя Андрей делает свой фирменный взгляд с приподнятой левой бровью и терроризирует этим взглядом до тех пор, пока затылок под его рукой не перестает быть таким напряженным. — Потренируюсь еще немного. — Не переживай так сильно, — вступает в разговор Димитрий, до этого разминавший пальцы и игравший на воображаемой гитаре. Со стороны выглядело странновато. — Ты на Горшенева очень похож, плащ этот, глаза… Но волосы уложили как говно, конечно. — Спасибо, — с сарказмом бросает Костя, настроение которого, едва начавшее подниматься, тут же опускается ниже плинтуса. Он проводит рукой по вороньему гнезду, которое ему начесали, вспоминая непривычные игловидные патлы, от коих сам активно отнекивался, и тяжело вздыхает. Сам же избрал этот путь, никто не заставлял. — Да не за что, — Димитрий, пожав плечами, возвращается к своим делам, а проходящий мимо Альберт проводит кончиками пальцев по нашивке на спине у «Горшка» и мечтательно замечает: — Под такой-то плащ… да под него что угодно спрятать можно!.. Костя разводит полы плаща в стороны, осматривая одежду под ним и оценивая глубину карманов. Выходило, действительно много чего спрятать можно. — Пистолет там, ружье… Чтоб прям на сцене застрелиться, — пытается он в черный юмор. — А вот ты так не шути, — Андрей тут же хмурится. — У Маши… То есть Иры… успокоительное где-то есть, хряпни на крышечке. — Да ты, если совсем прижмет, всегда можешь встать спиной к залу, — хмыкает Евгений, ударив барабанными палочками друг об друга. — Постой, проветрись, и снова в бой. Так, получив совет от каждого из группы (и «успокоительное» на крышечке от Иры), Костя и выходит на сцену. Под самый конец концерта, как ему и обещали, всего на две песни, чтобы слишком не нервировать уставших зрителей и не успеть им надоесть. Всего минут на десять, это непопулярный и малоизвестный пока что актер потерпеть вполне может. Весь взмокший, тяжело дышащий от постоянных скачков и непрерывного пения, Князь при всех успокаивающе-крепко прижимает к себе только-только вышедшего на сцену Костю. И, нащупав что-то твердое и продолговатое на уровне костиного бедра, успевает шутливо шепнуть ему на ухо: — Это ты так рад меня видеть? Костя, не расслышав, кивает головой в такт начавшемуся проигрышу «Проклятого старого дома» и отходит в сторонку, вставая спиной к залу, как ему и посоветовали. Князь уже сильно устал, да и над Костей издеваться незачем, поэтому артист позволяет фанатам попеть за них обоих, протягивая залу микрофон. От Кости многого не требуется — просто повторять движения, которые он когда-то разучивал, готовясь к роли, просто сыграть чужую экспрессию, не пытаясь подделать голос. Но, дергая башкой и время от времени награждая зал «безумным» взглядом, он чувствует, что делает недостаточно. Слишком скован, несмотря на всю подготовку. Огромный зал Тинькофф Арены и зрительские ожидания в данный конкретный момент так на него давят, что он ощущает себя на сверхсложном экзамене, и если он этот экзамен сейчас не сдаст, то единственное, что будет ждать его в будущем, это работа дворником. Ах да… В голове, как назло, крутится только: «На улице свистело, темнел я за столом»… Нет, ну, если он «Лесника», который по плану идет сразу после «Дома», так споет, все, может, только и обрадуются, но для него это будет полным провалом. Решившись, он дожидается перерыва между песнями и, снова встав спиной к залу, начинает ме-е-е-е-дленно доставать из глубокого кармана стеклянную бутылку. Хотел сделать это незаметно, но кто-то из зрителей издает довольно громкий вскрик удивления. Ему или не ему кричат — Костя проверять не решается. Ускорившись, он открывает бутылку и, выдохнув, лихо начинает заливать в себя горькое пойло. Сквозь шум в ушах он замечает, что крики становятся громче. Костя, борясь с рвотным рефлексом, старается глотать быстрее, чем организм отторгнет отраву. Повернувшись к залу вполоборота, он позволяет себе широкую улыбку. Лиц слишком много, чтобы останавливаться на каком-то конкретном, но он угадывает на них восхищение и недоверие. Князь оборачивается на Костю, не понимая, что происходит, и замирает в изумлении. Он успевает подскочить и перехватить руку актера ровно в тот момент, когда Костя замахивается, намереваясь бросить бутылку на сцену. Это было слишком даже для Горшка. — «МОТОЦИКЛ» ВРУБАЙ, — кричит шут прямо в ухо Князю. На несчастье последнего, микрофон оказывается слишком близко к орущему, так что требование услышал весь зал. Князь в таком сильном замешательстве, что реагирует далеко не сразу. Он, конечно, видел людей, которые хмелеют мгновенно, но чтоб настолько… — Кость, программа… Мы не репе… — пытается остановить опьяненного товарища Князь, приобнимая, но тот все не унимается: — «МОТОЦИКЛ» ДАВАЙ! ТЫ ОГЛОХ, ЧТО ЛИ, АНДРЮХ? Кто хочет «мотоцикл»?! — обращается шут уже к залу, и зал отвечает ему радостным криком. Оторвавшись от Князя, шут протягивает зрителям микрофон. — МОТО… — …ЦИКЛ! — орут из зала. — НЕ СЛЫШУ! МОТО… — …ЦИКЛ!!! — Саня, давай! — «Горшок» поворачивается к бас-гитаристу, но вместо Сани, он же Ренегат, находит только охреневающего Димитрия, который крепче прижимает к себе инструмент, справедливо опасаясь, что его у него сейчас отнимут. — Я не понял, е-мое, Саня где? — «Горшок» с затуманенным взглядом поворачивается в другую сторону, где на него не менее опасливо поглядывает Альберт. — Слушай, эти парни вообще играть умеют? Маш… — Ира салютует ему смычком. — Короче давайте, че телитесь-то? Злился подо мной… — он начинает отбивать ритм ногами и показывать руками, как играть на гитаре. Скрипку он, понятное дело, показать не мог. Группа выжидающе смотрит на Князя. Вроде его идея была пригласить актера, исполняющего роль Горшка в сериале, на настоящее выступление, пусть теперь сам позорится и вызывает охрану. Но, к их удивлению, лицо Князя светлеет и тот, словно помолодевший лет на двадцать, проводит рукой по взмокшему лбу и говорит вдруг: — Ну ты, Миха, учудил. Уговорил, играем «Мотоцикл»! Зал повторно взрывается. — А то ж, — отзывается довольный «Горшок». Для полной аутентичности шутовского безумия ему сейчас не хватало разве что выбитых передних зубов. Но, судя по тому, как близко и резко он подносил ко рту микрофон, это было исправимо. — Я отказываюсь, — протестует Альберт, уже тысячу раз пожалевший, что упомянул перед Плотниковым скрытные особенности огромных плащей. Сняв с себя ремешок гитары, он передает ее очумевшему Князю и хлопает его по плечу. — Это только ваш с ним момент. Князь смотрит на гитару, затем на Альберта, снова на гитару, вне себя от странного, неописуемого, одновременно прекрасного и чудовищного чувства, что душа Михи нашла способ с ним связаться, и теперь болталась в теле пьяного актера. Руки и разум еще что-то помнили, но качество, которое он мог выжать из гитары, сейчас не соответствовало бы юбилейному концерту, устраиваемому во второй столице России. Другое дело, если за гитару возьмется актер, который изначально не имеет многолетнего опыта концертной деятельности… Сомнения все еще гложили разумную часть Князя, но безбашенной в нем с годами становилось только больше — за них двоих, — и Князь безропотно передает гитару «Горшку», который дергает ее на себя, едва не роняя. — Тихо, Мих, не убей гитару… — Где эта штука блин… — тот и не пытается быть осторожнее, размахивая ценным инструментом, как лопатой. — Микрофон сунуть куда где? А, — найдя подставку, «Горшок» вставляет в нее микрофон, перехватывая гитару удобнее. Где-то за его спиной Димитрий печально вздыхает, морально готовясь тянуть всю партию самостоятельно, потому что из Плотникова такой же бас-гитарист, как из самого Димитрия балерина. — …ты мне что, микрофон отключил? — актер хлопает по микрофону губами, проверяя звук. Не облизывает разве только. — Я не понял, е-мое, это месть такая или че? По-нормальному давай, сейчас улет будет… ААААЙ! — вскрикивает вдруг настолько громко, что всем закладывает уши, да начинает перебирать струны так, будто заранее отрепетировал. Зрителям наверняка кажется, что все действительно было подстроено заранее, а на самом деле… Как он только это делает?.. — ЗЛИЛСЯ ПОДО МНОЙ… — …МОТОЦИКЛ МОЙ, — подхватывает обезумевшая толпа вместе с Плотниковым и с не менее обезумевшим от счастья Князем. — НОЧЬЮ! — актер по-горшеневски гримасничает и дергает головой, глядя в зал теми же глазами и улыбаясь той же улыбкой, целиком и полностью вживаясь в роль. — ОН МЧАЛ МЕНЯ ДОМОЙ!.. Гитара лишает его некоторой доли маневренности, но он все равно умудряется и петь, и играть, и скакать, хотя основную гитарную партию тянет Димитрий. А Князь улыбается настолько счастливо, насколько не улыбался последние лет десять; его голос охрип, потому что он уже не поет, а кричит, как в последний раз, выбросив из головы мысли, что эту песню группе «КняZz» не стоило исполнять, и что, будь сейчас рядом с ним настоящий Миша, он бы скорее всеми правдами и неправдами вклинил бы в программу «Мертвого анархиста». — И РАЗДАЛСЯ КРИК ВО МГЛЕ! КРОВЬ В ЛИЦО ПОПАЛА МНЕ! — шут дергается и моргает так, будто ему в лицо действительно что-то попало, — КТО-ТО СЗАДИ ГОЛОСИЛ, — «Горшок» оборачивается на ударника (который, невозмутимо подыгрывая ему, кричит), и нисколько не удивляется, когда Князь проскальзывает к нему между ног, позволяя сесть себе на спину, — А Я ГНАЛ, ЧТО БЫЛО СИЛ! Обхватив Князя ногами, «Горшок» делает вид, что мчит на мотоцикле, и зал чуть не валится со смеху от этой нереально абсурдной картины. Андрей выползает из-под актера почти сразу же, но нужный эффект уже достигнут: зал неистовствует. Актер же только закрепляет успех, опускаясь вслед за начавшей вдруг наклоняться неукрепленной стойкой, как сделал когда-то его прототип в далеких девяностых. Выступление еще не успевает закончиться, как Тинькофф Арена утопает в жарких аплодисментах и радостных свистах. Вдохновленный успехом Плотников со всей дури замахивается гитарой и ломает ее об край сцены, вследствие чего чуть не падает на зрителей первых рядов, но, на его счастье, оказывается пойманным Князем за полу плаща в самый последний момент. Все это так по-пьяноугарному, по-горшеневски, что Князю в какой-то момент становится страшно, что когда-нибудь он потеряет и Плотникова тоже. Где-то там в это время плачет один Альберт Визенберг. Едва Князь покидает сцену — сильно позже, чем Плотников, — как он тут же зажимает поющего под нос шутовские песни Костю в углу, желая провести с ним воспитательную беседу о недопустимости порчи чужого имущества. Но воспитательная беседа перетекает в попытку объяснить невменяемому пациенту психлечебницы, что он не Наполеон, точнее, не Горшок. — Как это не Горшок? — Костя так расслабленно расползается под Князем, что кажется ниже него. — Ты че, прикалываешься, Андрюх? Друга своего не узнал, е-мое? Кто я еще тогда, по-твоему? — Костя Плотников, — старается убедить Князь то ли больного, то ли себя. Хотя, он и сам, наверное, болен, раз, теряя связь с реальностью, всерьез начинает видеть перед собой старого доброго Миху. — Плотник, как Иисус, что ли? — гыгыкает шут, отказываясь признавать себя фальшивкой. — Костя, — Князь, удерживая «Горшка» за лацканы плаща, вдруг замечает, как дрожат его собственные руки, — это не смешно. Князь дает себе последнюю возможность убедиться в том, что Миха не может вернуться к нему вот так и стоять сейчас перед ним. А шут, насквозь пропахший портвейном и темным весельем, все тянется к нему, опирается ему на плечи и вглядывается в лицо, облизывая покрытые мертвенно-бледным гримом губы: — Да я это, я, Андрюх. Хочешь, докажу? Это был самый тяжелый в жизни Константина Плотникова экзамен по актерскому мастерству. И он его успешно сдал.