Зенит

Каминари Денки был... ослепительным. Во всех смыслах этого слова. Он любил солнце, жгуче пронизывающее его насквозь, одним прикосновением лучей плавящее, при первой возможности подставляя ему лицо с еле заметными веснушками, имел кактус на подоконнике, гордо носящий имя Пушок, и самую солнечную в мире улыбку. Он был по-глупому азартным, вёлся на подначки и смеялся так, будто все счастье в мире скопилось в одном человеке и вот-вот взорвётся миллионом искорок и солнечных зайчиков, будто это был последний день, чтобы смеяться. Каминари Денки смотрел на мир будто это был последний день, чтобы жить. Его шкаф наполнен рубашками с принтами диснеевских мультиков (над ним посмеиваются, но плевать), карманы — фантиками от лимонных леденцов и высыпавшимся из поломаных сигарет табаком, а сердце — летом и запахом утренней свежести на пути к круглосуточному супермаркету. Мина говорит, что в его волосах даже в штиль гуляет ветер, Бакуго говорит, что это сквозняк в башке свистит, а Серо твердит, что из-за Каминари ему продуло поясницу. Киришима ничего не говорит. Он втыкает в стену и круг за кругом проговаривает математические формулы. Эктоплазм их с потрохами сожрёт на завтрашнем тесте. Губы Каминари обветренные, покусанные и, Шинсо уверен, теплые. В волосах его, кто бы сомневался, все еще живет ветер. Денки пахнет им. А еще солнцем, теплом, черничными сигаретами и леденцами. Шинсо не уверен, ощущал ли в своей жизни что-нибудь лучше этого. Шинсо не уверен, видел ли в своей жизни что-нибудь лучше этого. Рассвет за спиной Каминари вздыхает с завистью. Он никогда не сможет сиять также. Шинсо тонет, отказываясь от спасательного круга. Он прижимается к солнечным губам на пустынной крыше, сминая собственную нагло украденую толстовку в кулаках, вдыхает едкий дым, и почти пьянеет от этого, чувствует улыбку на языке и думает о том, что нужно купить солнечные очки. Каминари Денки был ослепительным.