So Young

... Темнота с неуловимой скоростью стала сгущаться под тяжёлыми веками, стерая все ныне прожитое. Длинные ресницы упали на покрасневшие от жара щеки и не смели шолохнуться. Пальцы слегка подрагивали от недавней битвы, словно все ещё готовы сжаться в кулак для мгновенной атаки. Однако, усталость была сильнее. Будто верёвки, она пронзала тело и тащила вглубь этой комнаты. Не в пол, а куда-то то извне, дальше, чем просто "далеко". Он, как под действием давления. Как надувной шар, погруженный в воду, пытался выбраться наружу. Она то и дело затекала в рот, заполняла порванные лёгкие. Движение воронки не желало останавливаться, непрерывно набирая темп, точно центробежная сила закручивая тебя изнутри. Аккуратное тянущее движение пронеслось по левому бедру, заставляя напрячься и вывести себя из транса. Холодной струёй ветер закружил в неизведанном пространстве, маня своего путника встать за ним. Первый признак жизни был выражен внезапный толчком из глубины тела. Некая тревога, заставляя дернуться, одержала победу в его битве. Тело неестественно выгнулось в порыве боли и, вот-вот было готово издать раздерающий крик. Но вместо этого последовал глубокий шумный вдох. Грудь расправилась под натяжением и тут же упала. Плёнка воды, как и появилась, быстро испарилась из покалеченных ею лёгких. На "лепестках" изумрудовых глаз образовались мелкие росинки. Те только и успели блеснуть на свету и тот час же разбиться о белую скомканную простынь. Глаза часто заморгали, дабы разглядеть сквозь пелену очертания комнаты. Темно. Однако и рассматривать здесь было нечего: мятая кровать от беспокойного сна, старые тумбы вокруг неё, небольшой прикроватный столик с фруктами и бликующие на заднем фоне стены. Здесь нежные бежевые цвета не спасали от угнетающей и скучной обстановки. Однако это место оказалось лучше, чем песок и палатка. Сопровождая свои поиски комнаты в темноте дыханием, он опустил ноги на холодный кафель, лишь едва к нему прикоснувшись. Холод мелкими иглами пронизывал нижнюю часть тела, пробуждал, отталкивал. Полупрозрачная тюль извивалась под потоками воздуха, рисуя свои узоры. Окно закрыли, что получилось весьма шумно, но терпимо. Он поёжился от грумкого звука, будто под влиянием головной боли с увеличенной чувствительностью. Прядь волос назойливо свисала на лицо и щекотала нос. Почему он никак её не уберёт? Ночь оказалась длинной, интригующей, пожирающей желание отдыха. Когда сознание потихоньку приходило в себя, голова, то и дело, стала прокручивать недавние события дня, ночи.. Неважно. Главным было то, что боль, словно настоящая, доминировала над ним. Будто предостерегала от надвигающейся опасности. Хотя чего там. Она повсюду. Пока не начались сумерки, парень ступил из комнаты прочь, ощущая смену температур. В коридоре значительно преобладало тепло. Видать, холод из его комнаты не успел пробраться далее, оставив хоть какую-то надежду на "прекрасную жизнь вне своего заточения" и комфорт. Тишину разрезал храп с соседних комнат, пока "другие", отчаянно петляющие по комнате люди, стараются развееть себе представление о сегодняшнем вечере. Однако не только о нем. Чем дальше он шёл, тем больше, с каждым шагом накапливалось вопросов к себе. Казалось бы, с чего так резко? Ответом были лишь недавно полученные ранения, шрамы, которые не успели затягиваться за мгновение око перед следующей атакой. Кровь на руках застывала, трескалась. Кожа становилась грубой, а хватка тяжелее, сильнее, грубее. Эти события, пережитые за несколько недель, стали причиной изменения отнюдь не в лучшую сторону. Жестокость заполняла сосуды, всё чаще выделялся жгучий адреналин. И что-то больше не заставляло вставать после нанесённой раны. Только больше разрывая её, принося куда больше увечий на тело. А душа и её олицетворение, увы, не вечно. Каждая частичка, вместе с кровью и отмершей кожей, покидает тебя. Времени на восстановления мало. Слишком мало. Стопы от повышенной температуры прилипали к прохладном кафелю, оставляя характерный звук. Он правда старался быть тише. Их комнаты были слажены весьма неоднозначным образом. Какие-то были в отдалении, какие - то слипались вместе воедино. Такие как, кухня и нечто похожее на гостиную. Оказавшись в другой стране, привыкай к её порядкам, (что весьма было неудобно во всех сферах деятельности.) Луч луны заметно пал на белый кафель, подсветив в атмосфере летающие пылинки. Завораживающе. Когда в руках того оказался стакан, а в нём, затем, и вода, парень невольно вспомнил то горючее чувство в лёгких, от чего с отвращением выплеснул источник его беды обратно в раковину. Кончики пальцев аккуратно коснулись столешницы, потом другой, и третьей, затем поднялись вверх к шкафчикам. Лёгким, изящным движением кисти дверца той отворяется и предоставляет вид на полупустую ячейку. Однако что то в виде сухого пойка там было. Сконцентрировшись только на той банке и небольшом мешочке рядом , он и не заметил, как второй своей рукой смахивает другие банки со стола. Те с грохотом падают об пол, но не разбиваются, а лишь укатываются в противоположном направлении. Звук был весьма звонким, давящим какое-то мгновение, и все ещё отдавался в ушах звоном в столь "шумной" тишине. Рука достала до заветного пойка, провертела его до названия, а затем опустилась, чтобы закрыть дверцу скрипучего, как на зло, шкафчика. Стоило той закрыться, как за ним первому пришлось разглядеть лицо товарища. Плечи дёрнулись в неожиданности, а рука вновь была готова выронить недавно добытую таким трудом еду. Их встречу сопровождало только шумное дыхание двоих. - Проголодался? - баритон вдруг разрезал их тишину. Это был шёпот, от чего голос собеседника казался ниже, чем обычно. Как раз-таки другой тембр голоса заставил усомниться в своих догадках. Волосы чуть ниже плеч и вовсе сбили с толку. Светлые пряди обвивали шею, падали на плечи в причудливых узорах. Парню пришлось сощурить глаза, чтобы силуэт обрисовался в знакомую фигуру. - Польнарефф.. - едва слышно подал голос первый, отступая назад в попытках настроиться на разговор с пристрастием. Француз, наоборот же, сделал настойчивый шаг вперёд, перехватывая из рук товарища дверцу шкафчика, вновь отворяя её. Их расстояние сократилось, и тяжёлое дыхание Жана оказалось у первого над плечом. -  Я тоже есть.. хочу - Мужчина достал одну из припрятанных дальше консерв. - шумный ты однако, Какёин. - продолжил он, подняв банку, что не так давно "призвала" француза сюда. - А ты быстро нарисовался.. Не сотрёшь. Сразу после столешницы, стоящих возле стены, располагалось окно. Свет, проникающий в комнату, осветил длинные пряди, упал на рельеф тела, повторяя его изгибы, подчёркивая шрамы, оставленные не так давно, подсвечивая остаток комнаты, те самые летающие пылинки. В его голосе читалась усталость. Будто того пятичасового сна и вовсе не было. Стёрся, постепенно, как и его сон. Оказавшись под громкостью собственных мыслей, Какёин не проронил больше и слова. Голова тяжелела, опускалась на рельефные плечи и вот - вот снова рисковала оказаться в воде. Банка в руках парня только и прокручивалась, но никак не открывалась. Неловкое молчание повисло тучей над их головами. Точно Становилось темнее. - Я тебя и не узнал без твоей обычной причёски. Как ты укладываешь её? Польнарефф, услышав голос собеседника, поднял взгляд с кафеля, устремляя напротив. Тот часто заморгал от неожиданности вопроса, но пустил смешок. Затем его густые пряди собрались над головой ввиду хвоста и тут же упали на лицо. - Как то так, ха! Какёин же с интересом наблюдал как распадаются белые волосы, разливаясь при лунном свете. Куда интереснее, чем нечто обыденное. Однако, как многое зависит от внешности. Изменив одну лишь черту в себе, изменяется и частица внутреннего тебя. Порой, заметить сам ты и не смог, зато пред окружением своим предстанешь ты другим. - И все же, так тебе даже лучше! - выпалил подросток, чтоб заполнить пространство своей фразы, но тут же осекся. - То есть.. Я не говорю, что раньше то, что я видел было хуже, нет, вовсе- - Ха-ха-ха, - Француз перебил оправдания Какёина своим тихим, сдержанный смешком. - Да, я понял. Спасибо. Из под пухлых губ показалась лёгкая улыбка. Теперь его товарища точно можно было узнать по поведению. Правда, сейчас было куда спокойнее, серьёзнее. От того Какёин терялся в собственных словах, дабы не сказать при старших глупость, хоть и зная, что его в любом случае поймут. Об этом говорили из дружеские отношения за эти добрые несколько недель. Вот только не сейчас, не под воздействием ночи. Луна становилась всё ярче, холоднее, отдавая свой свет и морозность через лучи, пронизываюшие комнату. Они то и дело очеркивали тела, находящиеся на кухне. Правда холод не бодрил, скорее усыплял, окутывая в неизбежные объятия сна. Какёин старался держаться из за всех сил, дабы снова не клюнуть носом в воду... Отдалённо был слышен шум с улиц, который доносится даже ночью. В самое беспокойно время суток, когда как такого сна - нет. Внезапно пробравшийся враг мог нарушить эту идиллию тишины, но пока её разрезало только сбитое дыхание одного из присутствующих. - Волнуешься из-за чего-то? На блондина вопросительно, но как бы и искренне посмотрели. Ведь он попал в точку. Какёин скрыл удивление под спокойным тоном. - Почему ты так решил? - У тебя прирывистое дыхание. После всего сказанного Польнареффом, последовал глубокий вдох, что выровнил его темп. Неуглубленно, но Какёин чувствовал на себе глаза, чувства которых все больше выжигали в нем дыру. Ведь скрывать что-то, значит, - быть подозрительным. Под весом француза стол, об который он оперался, скрипнул из за перемены позы. Теперь он стоял более открыто, скрестив ноги и склонив белокурую голову слегка левее. Взгляд открылся, а манера речи опять стала узнаваемой, протяжной: - Выкладывай давай. Второй же, взмахнув рукой, закинул её на колено, так готовясь к своему повествованию. Нечто его останавливало. - Пообещай, что не будешь смеяться. - Внезапное условие вдруг слетело у молодого с уст. Польнарефф тут же нарушил просьбу, упуская усмешку. - Смотря уж что тебя беспокоит. Пусть по нему и не видно с первого взгляда того, что выражает его душа, прикрываться усмешкой было куда проще, чем доказывать несправедливости, почему ты "именно такой". Находясь в смятении, Какёин робко, но начинает своё повествование, монолог, который мог длиться вечную ночь. - Безнадёжное стремление, как стрела пронзает нас. Но стоит ли оно шести жизней сразу? Возможно, смерть окажется ближе, чем просто за спиной. Но с каждым часом, а то и минутой, движением или шагом - стремление падает, разбивается, как и жизни. Моя уже разбилась. Часть, сказанная на одном дыхание, сделала его ещё тяжелее, грубее. Однако замысел был понятен. Польнарефф набрал в грудь немного воздуха для ответа, но был прерван продолжением. Какёин видел, как переваривает недавно сказанные им слова  собеседник, из за чего сказал просто, прямо, более страшно.. - В общем.. Предчувствие у меня плохое. Такое ощущение, что кто-то готовит для нас жестокий сюрприз. Речь лилась так непринуждённо, будто так и должно быть. Так, что эта душераздерающая тема и должна было подняться в эту ослепляющую ночь. Все его мысли обретали странный порядок. Словно по буквам, он мог перечислить их все, лишь бы не услышать негатива в ответ. Сначала о начале путешествие, затем и о конце... Пусть и не о счастливом, но представление о нём было своеобразное. Как нечто жидкое обволакивало его тело, сливалось и затекало во все пространства. Остальные в его жутких снах не присутствовали, что было радостью хоть на момент ночи. Подумать только, каково это видеть сместь ещё и своих друзей? Действительно, их было мало, зато то, что приобрелось за несколько дней успело стать дороже всего того, что было наработано неподъёмными годами. Достаточно взмаха руки дирижёра, чтоб палочкой зачёркнуло всё ныне полученное. Польнареффа охватила Немота, полностью завладев его головой и языком, что так и не мог выговорить крутившееся на нём слово. Именно в эти минуты тишины, Какёин, как бы подводя итог, произнёс  – Понимаешь? В руках зашуршал пакет с вишнями, что был благополучно, в отличае от банки, взят с верхней полки. Бардовые плоды покатились по руке, застрявая своими ветхими веточками между длинными тонкими пальцами. - Понимаю. - кратко на всё высказывание завершил Польнарефф, подав один шаг вперёд. Его плечо легло на плохо прикрепленный косяк окна. Тот затрещал, но не сломался под весом француза. Теперь разговор было вести легче, намного тише, комфортнее. Когда надо, мужчина был не многословен. Возможно, толком и не смог бы поддержать, будь перед ним не его товарищ, а кто-то чужой. Но после фраз о смерти, что так часто настягает их в расплох, совершенно точно можно выдавить из себя пару слов. Проблема оставалось в одном: стоит ли строить из себя действительно серьёзного человека или ответить просто, как ответила бы его душа? Вместе с тем, совмещать две личности было необъяснимо сложно. - Если ты вдруг не заметил, то сюрпризы у нас и так на каждом шагу. - Кисло-сладкий запах плодов приманил все внимание глаз на руки молодого человека, акцентрируясь лишь на их ловких движениях. - Но не будь мы такими безбашеными и смелымм - вряд-ли дошли бы до этого места. Судьба бы приготовила для нас смерть и раньше. Иначе за что нам биться с этим белобрысым придурком? Какёин не скрывая пустил смешок куда то в сторону, отмечая для себя, что его товарищ такой же "белобрысый", а то и белее. - Да и чем не прекрасны сегодняшние дни? Готов поспорить, что раньше тебе было вдвойне скучнее, сидя дома за уроками. Когда ещё такое повторится? Польнарефф говорил с нотками издевки, но всё же искренность и правда слетала с уст. - Боюсь, что никогда. Оно и к лучшему. - пробормотал тихонько парень, явно неудовлетворенный ответом. Правда он и сам не знал, чего хотел бы услышать от собеседника, чтоб на душе стало легче. Только мысль о их недавней выигрышной битве теперь не давала ему покоя. Случилась бы та удача, не ударив ли он, или не отойдя в другую сторону? - Просто интересен.. - Лицо Какёина приобрело задумчивый вид. -. ..был твой ответ. А что насчёт такого? - Он провернул несколько плодов, закрыл в ладони и протянул руку рядом с Польнареффом. Свет луны привлекательно падал на кафель под идеальным направлением, так, что тени стоящих на кухни расстягивались по комнате, повторяя их очертания. Нориаки обратил на это внимание и привлёк своим сосредоточеным на пол взглядом товарища. Тот в точности так же уставился на тень, слушая. - Представь, до твоей кончины не более.. 8 секунд, что ты сделаешь? Жан сильнее сжал скрещенные руки на груди от нахлынувшего внезапно холода. Словно слова Какёина привлекли его за собой. Достаточно конкретного ответа на этот вопрос не нашлось, все варианты были верны и обязательны, но вряд-ли уложились бы в секунды. - Подумал бы о всех тех, кто мне дорог: о доме, о сестре, о вас. Ну и врезал бы посильнее тому, кто стоял у меня на пути. Чего медлить-то? Тень руки Какёина мгновенно пронзила тень рядом стоящего и сжала ягоды в ладони до характерного хлюпаюшего звука. - Упс.. Время истекло. Теперь на кафеле демонстрировалась следующая картина: силуэты обоих странно сливались между собой. Рука парня будто бы впивалась в тело рядом стоящего Польнареффа, истекая при этом.. Вишнёвым соком. Романтично. Второй же глядел на Какёина с целью понять его замысел, как можно скорее, ведь далее была только его речь. Нориаки поднёс ладонь, истекающую вишнёвым соком ко рту, слизав жидкость. Тогда сердце Жана пропустило удар. - Быстро, не так ли? Однако, Нориаки будто бы и не ждал ответа, а продолжал вести томный монолог. Речь его теперь казалась тягучей и сладкой, как кисель, будто бы ей он хотел усыпить своего собеседника. В сей фокусе было нечто завораживающее, от чего и язык не желал поварачиваться, дабы не сглотнуть и не потерять ту сладость разговора. - Не быстрей, чем я смогу изменить твоё мнение в эти три часа ночи. - Заключает Польнарефф, вдруг понимая, что вовсе сходит с темы, только потому, что действительно не может выбраться из этой словестной ловушки. - Ты ведь... Такой молодой, а у тебя уже мысли о своей кончине и прочим. Не рановато ли, как думаешь? - косяк окна скрипнул с новой силой, будто бы француз потяжелел, склонив голову. Его серёжки в виде разбитых сердец едва не касались спутанных волос рядом сидевшего проблемного подростка. - В этом и дело, я так молод и мне сниться моя же кончина! - Внезапно выпалил Нориаки. Какёин поднял голову с таким пустым взглядом и не менее спокойно спросил в ответ. - А не рано ли ты курить начал? Польнарефф выдохнул, будто в его лёгких действительно находились клубни дыма После прямоты, после высказанного секрета, со рта будто бы слетел замок, а мысли стали собираться в кучу. Так вот в чем дело. В страшных снах. Признаться да, они нагоняют жуткую тоску, что говорить только о страхе. Однако, в какой-то момент Жан почувствовал себя мамочкой, которая успокаивает своего сынишку после ночного кошмара. - Знаешь, успевать надо все. Кроме смерти и мыслей о ней, конечно. Она тебя все равно потом догонит, ха, как ты не прячься. А что касается... То и курить тебе тоже надо попробовать, чтоб потом всем твердить:"какая же это гадость!" - Польнарефф отвёл задумчевый взгляд, формулируя свои хаотичные мысли в череду связных предложений. - И стащить чего тайком, и победить, и проиграть, и влюбиться, ошибиться... Но не умирать духом в свои 17 из за предчувствий. Расслабься! Хотя бы сейчас, когда мы все должны были бы спать, не разбуди меня кое кто своей ещё неоткрытой банкой, твою ж! Нориаки слегка приободрился. Слова Польнареффа как ношатырь выводили из тяжёлого обморока. Правда, как и после него, оставалось неприятное чувство "послевкусия". Где-то они действительно сильно задели.. И теперь его вид, такой подавленный, мутный, спокойный, менялся на искренне смеющегося парня над своей же оплошностью. Только нотки грусти так и не спешили покидать его песню. Почему он такой? Почему за свои годы он не успел того, чего успели его сверстники? Ха, хотя нет, в чем то их он точно привзошел. Плюсов всегда было больше. Даже минус на минус все равно давал в нём некий плюс, положительную черту, которая стала играть свою роль. Печальным смешком мог ограничиться его рассказ, только внутри закипающая вода рвалась вырваться наружу полностью, до последней капли рассказав всё, что было тяжестью за последние 40 дней. - Ты просто вынуждаешь меня согласиться с тем, что я действительно шумный. - с украдкой улыбкой ответил Нориаки. - тебя ведь никто не держит. Иди дальше спать. Так в чём проблема? Жан догадывался, что получит такой коварный вопрос. Он по просту не хотел уходить. Будь ему просто скучно, иль может действительно волнение за друга было куда важнее, чем просто сон. И чувства все больше склонялись ко второму. - Но ты ведь не хочешь оставаться один, верно? Польнарефф попал в точку. В слабое место. Одиночество для него было бы куда хуже, чем сны со своей же смертью. - Угадал. Недавно разразившие их смешки вновь смели утихнуть в тишине этой ослепляющей ночи. Теперь неловкость от недостатка разговора не было пустой, скорее наоборот - наполненной размышлением. На тело накатил мгновенный жар,  затем по кожным покровам прошёл холодок. Непередоваемые чувства, когда ты чего-то очень ждёшь, и оно, должным образом, открывает тебе двери, когда такого не в коем случае не должно произойти. Неразвеяный аргумент всё так же оставался за Какёином. Он, как бы не смирился с этим, не хотел оставаться глупым и нелопонятым. Его уста сами хотят рассказать о том почему тот "угадал". Не упади сегодня эта чёртова банка, он бы оставался один ещё какие то ночи, как и прошлые, когда они ночевали в временных точках их остановок. Просто тогда ничто не падало, не смело нарушить тишь, его потоки мыслей. А теперь, будто заклятый враг, узнавший его страшный секрет, он должен быть повержен до конца... - Вот знаешь.., Из всего того тобой перечисленного, я не успел только одного: Влюбиться. Внутри кто-то потянул за запретную нить, оторвав или может наоборот нечто сокровенное, то, что отвечало за чувства. Жан-Пьер скорчил из себя ужасную пародию на улыбку, а позже, как нельзя было поступать, закашлялся в тихих смешках. Всё ещё непонимающий парень впереди него не знал, что и первым сделать: постучать по спине, чтоб тот прокашлялся или же начать обижаться за то, что Польнарефф всё таки посмеялся. - Прости.. - дыхание было прерывистое и ещё переливалось шумными вздохами - Вспомнил свой прошлый роман после твоих слов. А позднее вытянул перед собой раскрытые ладони, в лёгком жесте, извиняясь, будто ,не при делах. Какёин не стал строить из себя обиженного мальчика и поддержал "шутку" товарища. - Что, настолько смешным был? - Обхохочешься. Тяжелый взгляд из- под едва заметных бровей падает на вершины других домой. Он то поднимался, то опускался, прятался, чтоб не рассказывать любопытным детям. Ведь в его романе действительно была ирония. Уловил ли суть тогда Какёин? - Что, настолько неудачно? Уловил. Этот огнено-рыжий парень был проницательнее всех остальных. Пусть прошли какие-то мгновения, понимал он куда больше. Ту же иронию, например. Долю шутки в ней, долю горькой на вкус правды и огорчения. На то каждая шутка и имеет две стороны, два смысла - Не-е-е, - Отмахнулся француз, - это было, как одна сплошная комедия.. -.. В которой всегда есть над чем поплакать. По тебе так и видно, что ты хотел это сказать. Польнарефф был поражён, приятно поражён. Усмешка была тому ответом. Представление о его товарище менялось так же быстро, как и погода за окном. Совсем недавно ночь сопровождалась тёплым ветерком, когда сейчас мелкие капли оседали в хаотичном порядке на прохладное стекло. Сложно начинать разговор на серьёзные темы, когда перед тобой новый человек, что ещё так юн и толком не видел жизни во всех красках. Но куда больше оттенка добавляется, когда краски его речи смазываются, разрушая все изначальные наброски. - Неужели на моем лице так много написано? Но ты оказался прав, как бы это ни было. Навеянные воспоминания мигом стали растворяется в акварели фраз Какёина. В чётких ответах, словно шедевр в точности нарисованный, как в ярких фантазиях головы, эта мгновенная красочность изменила первые чертежи. А Нориаки далеко не тот, кем себя выдаёт на общей картине. Он куда глубже, живее остальных. Просто.. Молод.. - И какого это? Что по твоему "любовь"? Нориаки, будучи любопытным, задал этот вопрос, не имеющий чёткого ответа, так легко и по-детски, но в ожидании совсем взрослого ответа. Ведь французы, говорят, люди романтичные, и как не ему, знающим язык и живущим в столь красивой стране, полной жизни и любви не знать ответа? Сам парень представлял любовь уж слишком поверхностно. Так как он видел: парочки на лавочках, словно пожирающие друг друга или пустые перекрикивания "кто кого больше любит". Интерес был лишь в том, неужели это правда так? Неужели то, что часто изображают, пишут - и есть любовь? Знал он прекрасно одно: у каждого разные чувства и выражение их тоже. Кто-то действительно может красиво, а кто-то - обычно, повседневно. Не по-французски. Он был так замешан в предвкушение и интриге, что совсем забыл с кем разговаривает на самом деле. Ждать можно было, чего угодно. Польнарефф озадаченно моргнул на его вопрос, а потом сделал из себя саму "загадку". Он, формулируя свой ответ, характерно жестикулировал рукой, словно пробует на вкус дорогое вино. Вот только вкус его был терпким, излишне горьким. Он делал все, лишь бы сделаться интересным в лице других. Фишка у него такая. - Сейчас скажу.. И Нориаки это нравилось. По-странному улыбало, по-странному кололо в груди. Каждая мелочь просто приятно незабываемо грела. Казалось, наблюдай за ним, и перетянешь те же причудливые манеры. Ему правда это нравилось... - Любовь - это как вытаскивать чайный пакетик из горячего чая. Быстро и обжегает. Быть может, ответ не был столь романтичным, но был доступным и более чем понятным. - Не подумай, может у тебя будет куда лучше! На отношения я куда больше ведусь, не глядя. Так оно и было. Искушение прикидывется паразитом и нагло влезает в нетронутаю кожу. С каждым разом оно отравляет тебя, и ты становишься поддатлив, зависим. Каждая доза становится все чаще. Вот только здесь не наркотик. Наоборот. Доза никогда не повышается, а все больше сокращается к минимуму. Как же пошло. Люди не становятся для тебя той сладостью, когда в них влюбляешься. Все становится пресным и не интересным. Как дежавю. Ты вроде с ней иль может с ним в объятьях не был, но повторяешь сердца странный круг. Одумайся же, друг! Пойми, когда ты был любим.. Ведь людям свойственно любить. И жить, и гнить, и унижаться. Так сколько можно к стенке жаться! Пойди скажи, что не один. Когда-то и Жан потерял связь между настоящей любовью и теперь не мог ответить пронзительно красивыми словами. Верить самому себе так опасно. Под кривыми розовыми стёклами человек казался красив и добр. Когда без них -  ужасен, злобен. А со временем твой взгляд меняется. Меняешься ты сам. Тому способствует и обстановка. Не будь Жан сейчас здесь, вряд-ли чувствовал это. Это не с чем не сравнимое ощущение. Сладостно-жгучее. Пакетик с ягодами на коленях Какёина зашуршал и опустел на один плод. Польнарефф закинул тот в рот, спрятав за щеку, демонстративно оправдываясь. - Таков он - я! Заключение его товарища звучало, как опыт когда-то совершивейся роковой ошибки. Сейчас он был не многословен, однако внутри каждого из них есть момент, когда было, что сказать. Нориаки видел. Признаться, внешний вид его немного выдавал. На языке крутились всевозможные слова поддержки, которые губы никак не могли повторить вслух. Уж слишком это неправильно. Тишина на миг вновь накрывала их с головой, пока Польнарефф не продолжил. - Но знаешь, Живём лишь раз. И если ты так боишься не успеть, то пользуйся каждым моментов, чтоб влюбиться. Может когда-нибудь, своей стрелой ты попадёшь в желанную девушку. Жан говорил это правда искренне. Он понимал в чём сейчас нуждается его товарищ и вновь попал ему по тому самому месту, которое так нарывало, драло внутри. Нориаки потребовалось время, чтоб переварить все ранее сказаное. В груди так резко потеплело от приятного осознания. Он всё таки успел сделать "это" , пока не захлебнулся в собственных снах. Успел влюбиться. Какёин повернулся лицом к его товарищу и протянул бледные руки. Широкие ладони упали на плечи француза, поднялись чуть выше к шее и затронули серьги необыкновенной формы. Они всегда привлекали Нориаки. Эта его "изюминка" выделялась врели общей обыденной массы. Польнарефф и не думал сопротивляться и задавать вопросы, которые так мешали ощущениям. В комнате было холодно, но не тогда, когда на нем были горячие ладони Нориаки. Парень заглянул в голубые уставшие глаза, провел взглядом по угловатым чертами, убеждаясь, тот ли это человек. Спадающие пряди белых, пока не зачесанных волос, немного щекотили тыльную сторону ладони. Каждое неумышленное прикосновение запоминалось и въедалось в память, под кожу, как оголённые провода пробивало током. Он устал... По Жану это видно. И вместо того, чтоб набраться сил последние часы он выслушивает его здесь, прямо сейчас. Да что же его так тянет это делать? Зачем было пытаться поддержать, когда сам в этом нуждаешься? Но, по правде, его попытки были самыми успешными. Самыми искренними, какие он только слышал. Жан устал настолько, что не спал не одну ночь. Но его такой помятый вид не отталкивал, просто он показался немного другим, не с той причёской и без яркости в глазах. И все по прежнему тянул и привлекал. Как больно становилось второй душе возле него, что понимала его усталость. - Так вот почему твои сердца разбиты... Пальцы отпустили серьги и заботливо погладили шею. Движения были столь плавными, что под ними верно можно было раствориться. Опять, как в акварели. Затем пальцы погрузилась в белые локоны, слегка путаясь между ними. Так бережно. Тело само поддалось вперёд, привстало и оказалось ближе. Теперь глубокое дыхание Нориаки аккуратно задевало щеку Жана. Так тепло. Он не спешил, да и не думал ни о чём. Просто успевал наслаждаться каждым моментом, обжигающим их. Его губы слегка, осторожно накрыли губы Жана. Такие тёплые и желанные в данный момент. Поцелуй был мягким и детским. Какёин взял всё в свои руки, лишь причмокнув на последок верхнюю губу Жана. Польнарефф ахнул внутри себя, насколько хорошо становилось в груди. Живот свело противным и так давно забыты чувством влюблённости. Он не знал, что происходит, но ужасно боялся прекратить, спугнуть юношу, что творил с ним это. Просто сводил с ума. И как же это не правильно, но как же хорошо. Куда бы лучше отпрянуть, пока не поздно, но Жан не стремился, ведь знал, чего хотел его товарищ - "влюбиться". А Польнарефф лишь делал Нориаки счастливым через его первый девственный поцелуй. Он так часто наблюдал за ним, что позабыл про сон, забыл про себя и не осознав это, поддался дозе чувств. Жан так часто видел, как он выходил из палаток, чтоб побыть наедине. Что бывало уходил из комнат отеля, в поисках себя. Но никак не решался пойти. Если б не сегодняшний повод шума на кухне, так может и не подошёл бы. Ведь это странно. Но не тогда, когда это взаимно.... ... Но и Взаимность, увы, не вечна. Порой бывает так, что любовь обрывается. Обрывается жизнь. Разгорячённая, ожесточённая битва разгоралась на крышах домов Каира. Обычные люди не видели того, что происходит над ними, какие герои сражаются за их чистый мир. Тёмное небо сгущалось, стемнело всё больше, позволяя врагу легко и быстро перемещаться. Они не были готовы. Уличное освещение с верхушек зданий казалось градиентом, что путало, засвечивало глаза и мешало сконцентрироваться на противнике. Он как уличная кошка, скакал туда-сюда, мерцая жёлтыми глазами в ночи. Так быстро, что разум терялся в собственных мыслях.. - "Я.. Я не могу понять где он. " Когда Нориаки смотрел вперёд, его противник всегда оказывался позади. Так подло поджидая нужного момента. - "Не мог.. Не мог он это сделать так быстро! Его секрет таится в быстроте? Другого объяснения нет. Ха.. , он ведь не терял времени зря. " Мысленно он действовал быстро, но не для поджидающего его врага. Тот принимал на себя колющие удары, но оставался непоколибим. Словно знал наперёд. -"Никогда больше не проиграю. " И каждый раз, смотря на Hierophant Green, Какёин Нориаки вспоминает: "Самого детства я думал, что жизнь в городе означает встречи с множеством людей. Скольких людей повстречали за жизнь, с которыми вы будете друг друга понимать?" Рождённый с потаённой силой он не мог разделить те переживания с кем-то ещё. Он был другим. Совсем не похожим на его сверстников. Однако есть те, кто так же скрывает всё то, что делает их особенным, слепо веря, что они не одни. Нориаки встретил их. Тех, кто стал ему дорог, наконец любим. Люди, которые поддержали его в трудные минуты ночи, мотивировали его. Он был готов отдать собственную судьбу, да что там! Жизнь! Чтобы спасти других. Настолько доброе у него было сердце, всяко заслужевающее взаимной любви. - "Давай же, покажи мне свой стэнд, Дио! Но даже его внимательные глаза, все устремлённые то на руки, то на лицо противника, не успели заметить этого. Нутро пронзило колющее, раздирающее чувство. Будто что-то необъяснимо сильно чешется изнутри. Затем горло перехватило воздухом. Он больше не был источником жизни, а наоборот душил с каждым новым вздохом. Какёин чувствовал, как нечто тёплое течёт по животу с новой волной. Помутневший облик врага стал быстро отдаляются до тех пор, пока в ушах не прозвинел хруст ломающихся костей. Нориаки был готов выплюнуть свой позвоночник, но стиснув едва не сломавшиеся зубы от боли, проглотил это желание. Из цистерны хлынула жидкость, обволакивая всё тело. Что это.. Вода? -"Что.. Что же произошло? Меня одолели? Барьер разрушился одновременно, без малейшей задержки? 5 часов 15 минут. В Японии сейчас около полуночи.. Родители наверное спят. Простите, что доставил столько хлопот." Пускай последниии мысли Какёина Нориаки не были о родителях, он оставался верен своему делу. - "Время. Я понял! Он останавливает время! " Тело не позволяло пошевельнуться и сжать кулак в последний раз. Оно словно рассыпалось в песок и утекало туда, вниз, вместе с водой. Лишь едва заметно материлизовавшийся стэнд выплеснул свою последнюю силу. - "Это был мой последний Изумрудный всплеск." Куски изумрудов впечатались и разбили часы слева от него. Пронзительный треск остался последним воспоминанием Какёина. Длинные ресницы легли на щеки, за ними же и голова слегла на грудь. Какёин Нориаки погиб. ... - Джотаро, смотри! Там Мистер Джостар! Но где же Какёин? Где тот Нориаки, что не так давно рассказывал ему заветный свой секрет? Что не так давно заставил нервно сжимать кулак за всех, кто только посмеет тронуть дорогих ему людей? Однако битва продолжалась. Кипела, бурлила, но не желала заканчиваться. Польнарефф отвлёкся от вопроса, но не от мысли, продолжая думать, где же его друг. Ведь он знал, что после слов в ту ослепляющую сознание ночь, Нориаки больше не спрячится. Достоит до конца. Как и Жан сейчас. Все, либо ничего. Битву решали секунды. Движения, резкие сильные удары сопровождали каждое мгновение жизни, что как тонкая натянутая нить рисковала оборваться в любой момент. Польнареффу пришлось не сладко. Клинок разрезает воздух, а потом врезается в белобрысую голову. Как звук разрезающего мяса прозвучал над ухом. Едва прошли те 5 секунд, как француза отбросило на значительно большую дистанцию. Стена за ним потрескалась и посыпалась кирпичом прямо на тело. Кожу порезало и затянуло пылью открывшиеся раны. - Урод.. Было его последним ругательством, прежде чем создание на время покинуло его. ... Свет больничной палаты ослепил даже сквозь закрытые веки. Как загадочно и странно. Ведь совсем недавно Польнарефф закрыл глаза, как в миг открыл их, очутившись в месте, полном медицинских аппаратов. С приходом в себя выяснилось: Всё кончено. Бой окончен. Победа за ними. Смотря на свои раны, вспоминалось одно: как проливается алая кровь. Она была по-всюду. Хлынула из головы, окрасила руки, запачкала брюки и попадала в глаза. Привкус чего-то металлического так и оставался на кончике языка и явно ещё не скоро пропадёт. Время близилось к вечеру, что было не так важно, как о состоянии его друзей. Как там Какёин, Джотаро и Джозеф? - К вам с визитом, Жан-Пьер. Внезапно раздаётся возле входа, когда в палату сделали шаг два знакомых человека. Лица их были облегчённые, словно счастливые, хотя Польнарефф знал, что счастье из них никто выражать и не мог. Его коснулись, обняли, спросили про здоровье, что не могло не обрадовать. Всё правда закончилось. Можно отдохнуть. Переживание, тревога, закипающая и душащая француза, не дала упустить вопроса о том, как же там Нориаки. Лица их побледнели, руки дрогнули, а брови свелись к переносице. Молчание говорило обо всем. Он трагически погиб, став героем посмертно. ... Смерть, кровь и раны затянулись временем. Ничто не было забыто. Порой руки ещё подрагивали перед сном, стоило лишь подумать о том гробовом молчании в палате. Пострадало все здоровье. Тело так и не приходило в изначальную форму, разрывалось и гнило. Исключением была победа, вкус который заставлял трезветь и морщиться, пробуджаться в реальность. Вот, что выводило из затяжного транса перед сном. Постепенно уходя в свои будничные дни с головой, Польнарефф забылся, оторвался от воспоминаний. Он слишком долго тонул в чувствах, что шрам оставался и цвел по сей день. В груди что-то неспокойно кололо, смотря Жан на некоторые вещи. Они встречались так часто, что придавать значения колкостям под рёбрами - не было смысла. До определённого момента. - "Затею-ка сегодня уборку в квартире. Давно пора." Отмечал будто в своём личном дневнике Польнарефф, шагая по пути к дому. На чистое небо неожиданно набежали густые тучи. Ветер дунул навстречу Жану, испортив его укладку и помяв белоснежные волосы, за которыми он так ухаживал. Его нос поморщился, но твёрдый шаг продолжал ступать по каменной брусчатке. Углы комнаты были затянуты слоем столетней пыли. Он частенько убирался поверхностно, но не желал пролезать дальше шкафа в его комнате. Так было столько вещей, что от одного взгляда на них устаёт все тело. В кои то веки, он до него добрался. - Пришло твоё время. - Перед началом работы вздохнул Польнарефф, опускаясь на колени, где начал с нижних полок. Там, где лежали коробки, стоял неясный запах. Запах прошлого. Аккуратно рапечатав этикетку на картоне, мужчина ахнул, при виде содержимого. Так вот, куда он это убрал. Старый черный потертый диктофон лежал прямо на всех невыдающихся снизу вещах. Помнится, частенько он им пользовался ради записи своих устных фильмов. Было что пересмотреть. Рядом лежала стопка криво сложенных кассет. На одной из которых, самой верхней, он узнал свой почерк. "Voyage de cinquante jours" Жан без раздумий подключил диктофон и сунул "кассету". Руки сами помнили, как он это делал. Он перечитывал через небольшое прозрачное окошечко название кассеты и с каждым разом, словно по-новому захватывало дух. Кассета перемоталась, диктофон заскрипел, затрещал, а на фоне появилось шипение, опевещая, что запись проигрывается. - Итак, день 25, мы все ещё не прибыли в Каир, но на пути к этой звёздной цели, верно ведь, Джотаро? Джотаро же, уставший от шума и разговоров француза отвечал сухо и максимально кратко. - Да, это так. Прекращай уже. - Вот, говнюк.. Абдул, что насчёт тебя? Не откажешь мне в своём интервью? Польнарефф узнал свой задорным голос и украдкой улыбнулся, продолжая слушать. Сознание само дорисовала картинку их окружения. Тот день ему запомнился особенно отчётливо. - Конечно, Польнарефф. Пусть потомки узнают голоса тех, кто расчистил им дорогу. - Абдул говорил в своей манере хорошо слаженных мыслей, обдуманных решений и все с тем же акцентом. Знакомые голоса навевали приятные воспоминания... Особенно тех, кого сейчас, увы, нет вместе с ним. - Воу-Воу, неплохо сказано! Дополните, Мистер Джостар. Шуршание на заднем фоне так и не прекращалось, но ведало о том, что Польнарефф, вероятно, добежал до старика, чтоб тот оставил свою речь. - Знайте, я буду вспоминать нашу победу до дня своей смерти! Учтите, она будет не скоро. Где-то в далёкие раздались глухие усмешки. Мистер Джостар был одним из немногих, кто шутил, даже находясь в смертельном разломе, берега которых были: "жизнь и ирония." - Какёин! Остался только ты. Жду твоего заключения. Как только запись подошла к этому моменту, сердце в груди ударило сильнее. Дыхание предательски сбилось и стало тяжёлым, как в тот день. Жан помнил каждую деталь, связанную с Нориаки. В том числе и эту запись. То, каким было выражение его лица. Не как всегда: серьёзное, задумчивое, иногда хмурое. Когда улицы насыщались спокойствием и окружение светилось позитивом, он подлавливал их волну и расслаблялся. Тогда, после предложения его товарища, в глазах загорелся азарт творческого человека. Жан помнил это, любил и дорожил. - Ух, я ведь не мастер на публику речи слогать. Скорее так, любитель. Он как обычно был в своей манере разговора. Такой же слегка стеснительный, но полный решимости парень. Польнарефф откинулся от себя все мешающие ему вещи и расположился в полу-лежачей позе прямо на полу. Он поджал губы, дабы не расплыться в лучезарной улыбки. Что-то его так радовало и сильно ранило одновременно. Увы, эти чувства никогда не закончат войну между собой. - Побольше бы запомнить этих моментом с вами, друзья. Поэтому выражу всю благодарность именно сейчас, пусть и скромно. Проведя несколько дней с вами, я понял, что мир не без хороших людей. А главное - не без любимых и близких. Никогда не забуду вас и вашу помощь. Какими короткими ни были его слова, коворил он долго, вперемешку с паузами, где он набирал побольше воздуха, для нового слова. Словно говорить было сложно, но в тоже время так свободно. И в немых промежутках, которые выдерживал Какёин, Жан слышал голос его любви, что так и спрашивала разрешения вырваться наружу. И только сейчас он позволил ей разгуляться. Затем диктофон затрещал, закрихтел, лента в касете остановилась. Запись закончилась. Внутри появилась незаполнимая пустота. Вакум. Он дрожаще выдохнул последний воздух из лёгких, до того, как в них не появилась тяжесть собственной души. Мёртвые бабочки в животе не распускались уже добрых десять лет. Сейчас же место их болело, нарывало. Навязчиво видения проигрывались перед мокрыми глазами, всплывая цветными пятнами и ощущениями. Одни которые были болью, другие - любовью. Солёная капля пробежала по холодной щеке, затем скользнула с подбородка на белую одежду, запечатав горькие чувства на футболке. - За что же? Он ведь был так молод...