Самоубийство на двоих

1934. - Ты хороший человек, Йозеф. Мимо них пробегали эсэсовцы, размахивая автоматами. "Sieg Heil!" - произнёс Йозеф, шатаясь, одному офицеру, проходившему мимо. Штрассер чуть грустно улыбнулся. - Зачем ты так? - Я не нацист, но немец. Нет, Штрассер! - Йозеф истерично вскрикнул, - это не оправдание убивать! Поверь, мне, Грегор! Ты же всегда мне верил. - "Матерь народа" - Штрассер, держась рукой за бок медленно сползал по стенке, выплёвывая изо рта кровь. Геббельс истерично махал пистолетом и метался по кабинету, доказывая, что национализм приведёт Германию к величию.. - Ты не такой, Йозеф. - А кто я? - он остановился. Из его глаз слёзы капали на пол, - Штрассер, может ты мне расскажешь? Ты ушёл от меня, Грегор, когда был нужен, а теперь? Ты смеешь мне указывать, какой я? - Ты трус. Послышался звук выстрела. Голова Штрассера свисала на бок, из шеи текла кровь. 1938, Постдам. Всё как у маргиналов. Богатый дом, жена, дети, в руке бокал джина. Нацистские приветствия, лозунги и даже здесь ложь. Глоток холодного джина, в голове шумит. Голове больно. А может, душе? - Йозеф, милый, с тобой всё в порядке? Йозеф вздрогнул. Магда подошла неожиданно. Шлюха Гитлера. - Как тут не заплачешь? - пробормотал Йозеф. *** С его волос капает вода. Он втягивает дым сигарет. Сколько пачек за день он выкурил никого не волнует. Какой лозунг в пачках сигарет - волнует. Он заперт в ванне. В дрожащих руках пистолет. Через пару минут он зашёл в комнату Магды. По блеску в его глазах можно было понять, что ждёт Магду. 1943 год, Берлинский дворец спорта. Зал взрывался. Патриотический экстаз - дело такое. Зал взрывается в экстазе. Хайль Гитлер. Тотальная война. Вот только, чем это окупиться для него? - Вы хотите тотальной войны? Тотальной войны? До последнего немца, до последнего ребёнка? - а самому-то нестыдно? Спрашивает, крича в микрофон, зал. Зал взрывается в экстазе и встаёт, крича лозунги, придуманные им же. Этого он хотел? Два часа ада проходят, зал пустеет. Люди пошли грабить оставшиеся еврейские магазины, или русские магазины, кто их знает. А у него ноги подкашиваются. Фюрера на этом совещании не было. В горле пересохло; хочется пить и курить. - Герр Геббельс, это была неописуемо потрясающе! Мы этих жидов искореним из нашей страны! - женщина лет пятидесяти, на вид из старых нацистов, подходит к нему и пожимает руку. Как бы не упасть прямо здесь. - Да, жидов в Германии не будет. Вы правы, - жмёт ей руку и пытается улыбнуться. Таких сегодня будет полно, но надо дойти хотя бы до Рейхстага. Что дома? Магда. Дети, его дети, которые по его словам должны умереть за Рейх. На улице шёл снег. Он стал курить, даже не думая о том, какого на восточном фронте. Главное дойти до рейхстага, а там, всё станет грустной явью: без вечной лжи и обмана. До своего кабинета он не дошёл, в конце коридора увидел Гитлера и Гиммлера. И что-то в груди дрогнуло, накипевшее за все эти годы подавить не получалось. - Здравствуй, Йозеф. Как твоя речь? - А в кармане лежал пистолет. И что стоит застрелить этого ублюдка? - Хайль Гитлер! - Голос Геббельса неестественно дрожал. Гиммлер к тому моменту уже ушёл. - Адольф, тебе не кажется, что в последнее время мы слишком много врём? Может, стоит сказать правду? Я ненавижу ложь и считаю, что люди имеют право знать. На фронте каждый день гибнут тысячи, - Не суждено ему было сегодня договорить. Гитлер резко прижал его к стенке кабинета. - Ненавидишь ложь? А, Йозеф? Ты ненавидишь ложь? - Гитлер встряхнул его и ещё сильней прижал к стенке. - Ненавижу, тебя, Йозеф. Это ты - ложь. Голубые глаза Гитлера пристально следили за Геббельсом. Фюрер сразу же понял, что натворил, что он сказал: - Прости. Прости меня. - Простить? - Йозеф грустно улыбнулся, слёзы катились по его бледному лицу. А знаешь, Ади, - он насмешливо продолжил, - всю свою грёбаную жизнь я и делаю, что прощаю. - Отпусти меня, сволочь. Отпусти. Я всё для тебя делал, а в итоге. - Йозеф не смог договорить. Он сполз по стенке вниз. Гитлер уходил в сопровождении охраны, оставляя Йозефа одного. 1944, Рейхстаг. На рукаве его рубашки - орёл. Одноглавый орёл, великий орёл, орёл тысячелетнего вермахта. Этот орёл - символ его власти. Многие его ненавидят и презирают. Он знает, ненависть - показатель его работы. У них нет того, что есть у Йозефа - власть. Власть. И идеология. Что мешает ему сказать: "Такова идеология". Разве цель не оправдывает средства? Или репрессируемый против рейха? А если он еврей - расстрелять. Убить, пытать, насиловать. Важно одно - в живых оставлять нельзя. "А ведь ты любил еврейку, и лучший друг был евреем. Не стыдно?" Не трус ли ты, Йозеф? Не прячешься ли ты за званием Гауляйтера прогнившего города, как Берлин? Не прячешься ли ты за гестапо? Не трус ли ты? Йозеф знал ответ заранее. 1945, Фюрербункер. Что стоит жизнь? Вино приятным теплом разливалось по телу, заглушая невероятную боль. Это так комично, пить вино во время бомбардировки Берлина. Солдаты, люди, смерть, войны - что стоит жизнь? - Йозеф? - Гитлер, похожий на старика, подходит и садится напротив. О чём говорить? Смотреть или молчать, как правильно? - Йозеф.. я.. - Так и не выполнил своего обещания, обманув миллионы немцев. Разговора так и не получилось. Тому, может, хмель, бродившая в его голове или обида на всех. На следующий день Йозеф стоял рядом с обугленным тупом фюрера. Земля дрожала от взрывов, и его закидывало землёй. - Хайль Гитлер. - Последние его слова, сказанные, сгоравшему на глазах, смыслу жизни. Убийство детей. Странная форма мазохизма, ведь они умирают за Германию, за Гитлера, за свою нацию. В дрожащей руке пистолет, раздаётся выстрел: Магда падает на землю. Йозеф вздыхает свежий, без привкуса серы, воздух. Так свежо. Так хорошо. Что стоит жизнь? Так не хочется умирать в такой день.