Жемчужина

Вначале был шум. Писк приборов, гул голосов, редкие громкие оклики, звон инструментов, а ещё ставший мерным стук — билось сердце. Шум стал невыносимым — и тогда Таша открыла глаза. — С возвращением. — Голос капитана она узнала раньше, чем его лицо среди расплывчатых пятен. Вместо «спасибо» получился хрип. Потом был сон: он затягивал в себя как вязкая антрацитовая жидкость, обхватывал лодыжки щупальцами, расползался по лицу, забивался в уши, ноздри, обручем сдавливал лоб и тянул, тянул, тянул… Она просыпалась в холодном поту, с криком — и шум снова приходил. Цикл повторился раз, ещё один. Гул и мерцание, погружение и липкий мрак. На четвёртый день она не выдержала. — Беверли, — Таша цепко ухватила за предплечье остановившегося возле её койки врача, — выпиши меня, я больше не могу тут лежать. — Твой организм ещё восстанавливается, тебе положен постельный режим. — От добро-сочувственного тона хотелось стреляться. — Я могу полежать и у себя в каюте, честное слово. Мне там спокойней, ну, без писка приборов и всего остального. — Не рассказывать же Беверли, почему у неё хроническая непереносимость медотсеков. Доктор Крашер вздохнула. — Только если пообещаешь примерно лежать и никуда не вставать… — Обещаю, — кивнула Таша. Изобразить честные глаза было сложно, но не невозможно. А потом она чуть не повалилась на пол, попытавшись встать с койки и споткнувшись на ровном месте. — Ну и куда ты так пойдёшь! Подожди десять минут, я освобожусь и провожу тебя. Таша не успела возразить: пока она боролась с накатившей тошнотой и мутной пеленой перед глазами, откуда-то возле входа в медотсек раздалось: — Я провожу. Зрение наконец обрело фокус — у двери стояла Деанна, в своём любимом комбинезоне и с собранными в высокий хвост волосами. Сразу после Ташиного чудесного возвращения к жизни она заходила навестить её вместе с остальными и, кажется, что-то говорила, но память стёрла всё кроме нечитаемого взгляда. — Хорошо, — кивнула Беверли и, повернувшись к Таше, добавила: — Но знай, что я буду заглядывать к тебе не реже двух раз в сутки. — Договорились, — выдавила она из себя ради приличия и, стараясь не кривиться и не сжимать зубы, позволила Деанне взять себя под локоть. Монитор над койкой пискнул в последний раз, и дверь с шипением закрылась. По коридору шли молча. У Деанны было удивительное умение — она чувствовала, когда стоит помолчать. Деанна вообще много чего умела. И порой даже больше, чем привлекала, этим раздражала. Не своей нарочитой «девочковостью» — волнистые длинные густые волосы, угольно-чёрные ресницы, платья по фигуре даже на службе и идеальный макияж, — и даже не мягким голосом. Она раздражала тем, что умела быть слабой. Вообще-то все они — те, кого Таша могла теперь назвать друзьями — умели это. Умели признать, что не всё в их силах, и попросить о помощи. (Наверное, не умел только капитан Пикард. Этим они с Ташей были похожи.) Но Деанна выделялась среди всех, она была самим воплощением всего, что Таша не могла. — Я знаю, что ты знаешь, что я чувствую, — буркнула Таша, когда турболифт остановился на нужной палубе, и до каюты оставалось всего ничего. Деанна хмыкнула. — А я знаю, что возвращение и адаптация в мире живых — дело не из лёгких. — Она поудобнее перехватила Ташину руку. — Никто не ждёт, что ты будешь весело скакать по «Энтерпрайз». Разве что Беверли хотела бы, чтобы ты была примерной пациенткой. Но она много чего хочет. Таша, не сдержавшись, тоже хмыкнула, и Деанна расплылась в улыбке. Ещё у Деанны были мягкие губы и замечательное умение держать язык за зубами. Может быть, издержки профессии, а может, врождённый такт. И… Таша не могла долго раздражаться из-за неё. Иногда это бесило ещё больше — и получался замкнутый круг. Они зашли в каюту, Деанна довела её до кровати, помогла усесться и отчего-то тише, чем обычно, сказала: — Я пойду. А ты отдыхай. — И, проведя рукой по её плечу, повернулась и двинулась к двери. — Подожди. Порыв был интуитивным — что-то в Деанне было не так: то ли слишком напряжённые плечи, то ли нервная нотка в мягком голосе, то ли… Она оглянулась на Ташу, приподняв бровь, и та спросила: — Что не так? Я вижу, ты чего-то не договариваешь. — Ничего… первостепенно значимого. Не хочу нагружать тебя. — Деанна улыбнулась, скупо и натянуто. — Ага, конечно. — Таша скептически подняла брови. — А теперь садись и рассказывай. — Она хлопнула по покрывалу, и Деанна вздохнула. — Тебе надо отдохнуть. — Но послушно уселась рядом, скинув туфли и поджав ноги под себя. — Я отдыхаю. И слушаю тебя. Ташу даже больше не мутило — так интересно стало, что решила скрыть бетазоидка, прежде ходившая с душой нараспашку. Деанна снова вздохнула. Ещё она не смотрела в глаза, опустив взгляд куда-то на свои руки. — Я… почувствовала, как ты умерла. Прежде я никогда не ощущала чью-то смерть, только её… отголоски. И я не смогу описать это чувство, но я думала, — она сглотнула, — я думала, больше не будет ничего, кроме мрака и пустоты. Деанна замолчала, всё ещё не поднимая взгляда. И что на это отвечать? Раньше Таша подумала бы, что зря выпытала признание. Сейчас же ей важно было услышать любую правду, но — всё-таки, что говорить? — А потом, — продолжила Деанна и наконец посмотрела на неё своими гипнотически тёмными глазами, — я почувствовала, как твоё сердце снова бьётся. И я никогда прежде не испытывала такого облегчения. Её большие глаза глядели с такой гремучей смесью боли, признательности, нежности и того, о чём Таша не позволяла себе задумываться, что трудно было не поддаться. Собрав силы, она подвинулась к Деанне так, чтобы лодыжкой касаться чужого колена. — Я тоже хочу сказать тебе кое-что. До того, как эта злая чёрная жижа чуть не лишила меня жизни, я… беспокоилась о тебе. Мы ведь не знали, как ты, не ранена ли и, если ранена, сколько сможешь продержаться… В тот момент я бы всё отдала, только бы суметь почувствовать, что с тобой. Слова давались с трудом, как шаги до каюты после выматывающей тренировки, — но они, наконец обретая форму в речи, приносили то же небывалое облегчение, что и двери, распахивающиеся перед тобой, когда ты всё же доберёшься домой. — Даже забавно, мне тогда так хотелось иметь твои способности, и я ни на секунду не задумалась, что это может быть больно. — Таша дёрнула уголком губ. «Забавно» было её любимым словом, которым она выражала своё отношение ко всему, кроме того, что действительно было весело. Деанна тоже подвинулась ближе, теперь коленкой она касалась Ташиного бедра — и тоже молчала в ответ на признание. Наверное, на это и правда было ничего не ответить — только принять и смотреть, что изменится между ними. — Я рада, что ты жива, — наконец сказала она и потянулась убрать пряди, что лезли Таше в глаза. — Взаимно. Таша устало улыбнулась — вместе с облегчением пришла сонливость. Кольнула мысль: за сонливостью будет вязкий мрак. — Деанна, — тихо начала она. Ей нельзя быть слабой, но, может, получится хотя бы попытаться? — Ты не хочешь остаться? Нет, подожди, я слышала, так говорить неправильно, — зачастила она, резко мотнув головой. — Я бы хотела, чтобы ты осталась. Пожалуйста. Деанна, сначала смотревшая недоверчиво, расплылась в широкой улыбке и, придвинувшись ещё ближе, устроила голову на подушке рядом. — Конечно, я останусь. Ты спи. На этот раз во сне Таша летала.