изломанная

      Шерил надевает на похороны Джейсона белое и ни капли не жалеет. Пусть фыркают, скалятся и поджимают губы, ей уже давно все равно, в-с-е-р-а-в-н-о.       Она смотрит в зеркало, подол белого платья ажуром вьётся по ногам, белая вуаль не скрывает искренних слез, что привычно, медленно стекают по щекам. Ну и пусть. Пусть они видят, все видят, узреют ее насквозь, остаток идеальных детенышей Блоссомов.       Шерил запрокидывает голову и не может сдержать рвущий лёгкие дикий смешок, она ведь такая больная, вся в крошево стекла перебитая, надевает на похороны белое, хотя внутри все насквозь чёрное, там не лёгкие, пепелища сожженых ведьм, Шерил слышит их вопли каждую ночь, зажимаясь в углу кафеля ванны.       Шерил знает, что надевает белое, чтобы самой для себя скрыть грязь в душевыворащивающем, пошлом люблю, Шерил осыпала им своего брата, родную плоть и кровь, получая в ответ целомудренные поцелуи в лоб и губы. Джейсон каждый раз не задерживался дольше положенных секунд, знал, только выжди чуть дольше и Шерил клыками в него вцепиться, никогда, никогда не отпустит.       Джейсон каждый раз улыбался. Все знал, и не подавал виду. Никогда, никогда. И никогда уже не подаст.       Шерил отступает на шаг, впивается в свои же запястья, так хочется дико кричать, собственными руками изломать рёбра, вытащить сердце, такое хрупкое, дрожащее, жалкое. Ей бы сорвать крышку гроба и запихнуть его прямо Джейсону в рот, пусть черви сожрут их, они же с детства и в смерти — вечно вместе. есть были и будут       Она надевает белое. Белое-белое-белое. Как тогда ранним утром у берегов Свитуотер. А в груди все такое чёрное, чёрное, залито гниющим соком беладонны. И жаль, до зареванных в кардинал глазных яблок жаль, что тогда ее не поглотила речная пучина. Зря.       Родители выглядят шокированными, битыми током, когда Шерил, гордо расправив плечи, идет произносить речь, уж прости, мама, твоя дочь, твоё маленькое чудовище всего лишь влюбилась, полюбила, любит, ну и что с того, что это мёртвый близнец-брат, кровь крови обещана же.       Шерил вся изнутри переломанная, пальцы крошаться в мелкий, мелкий лёд, Шерил бы зачерпнула горсть битого стекла и высыпать себе в пасть, жевала бы, захлёбываясь кровью, пока в пыль не рассыпалась, но снаружи она лишь античная статуя, из мороза слитая, пламень волос — жалкая фальшивка, не греет ни капли.       Задирает подбородок, обводя глазами сидящих, обманчиво-гордая, всем назло. Взгляд падает сам собой на гроб, не волнуйся, Джей-Джей, скоро тебе не будет так одиноко.