Через Восточное море

      Джисон родился через несколько лет после того, как Корею захватила Япония и, естественно, тёплых чувств к колонизаторам не испытывал. Он мог бы, учитывая далеко не последнее положение своего отца, который являлся наследственным политиком и добился не самого низкого титула в стране. Однако Джисон недолюбливал японцев из-за их вседозволенности и чуть зубами не скрипел, когда ему в очередной раз нужно было ехать на приём в качестве сопровождения родителя. Его подташнивало от их языка, комплиментов, очередных упоминаний о том, что они, такие умные, принесли в Корею западные нововведения; и взглядов, которыми гости из-за моря явно проявляли свой интерес к нему, как к омеге. Отец к японцам относился куда лояльнее и напоминал, что лишние конфликты ему не нужны. А вот мама взглядов мужа не разделял никогда и своим детям неприязнь тоже передал. Естественно, Джисон больше следовал за ним: отец вечно на работе да и омега омеге… Старший брат, который альфа, тоже тёплые чувства в большей степени проявлял к маме и, соответственно, взглядов в большей степени так же понабрался от него.       Также отец, в отличие от многих консерваторов, позволял Джисону чуть больше, чем, наверное, следовало бы. Он в целом старался дать своим детям хорошее образование, потому что всё воспитание на себя взял мама. Старший брат обучался на врача в Европе, а сам Хан продолжал учёбу в Корее и с непомерной жадностью впитывал в себя любые знания. К своим двадцати двум годам он знал три языка, помимо корейского, умел играть на пианино, прекрасно разбирался в политической и экономической ситуациях в стране и активно обсуждал с отцом будущее. Глава семьи не был против таких дискуссий и воспринимал младшего ребёнка серьёзно, но не забывал напоминать Джисону о том, что он всё ещё омега и с такими знаниями и характером его вряд ли кто-то позовёт замуж.       Джисон же будто только этого и добивался. У него были грандиозные планы на жизнь. Он хотел бы перебраться в Америку и стать там переводчиком. Взгляды на семейную жизнь старательно игнорировал, хотя кандидатов было даже слишком много. Джисон заинтересовывал альф своей внешностью и умением поддержать разговор, грамотно разложить всё по полкам и оставить после себя приятное впечатление. При этом на лице его явно отражалась скука и нежелание находиться там, где он был. И одного взгляда Джисона хватало, чтобы никто из желающих не шёл к его отцу просить родства. Смельчаки находились, конечно: приходили на порог, просили руки и получали отказ от главы семьи. Джисон в такие моменты сдерживал улыбку и молча благодарил отца, понимая, что кандидатов он выпроваживал из-за их не слишком хорошей репутации и плохого финансового положения. Только таким ума и хватало приходить.       А ещё ума хватило Ли Минхо.       Джисон не слишком охотно, как обычно, заговорил с ним на одном из приёмов, не удивился особо, что японец отвечает ему на корейском, но засомневался, когда он представился. Лицо Ли Минхо явно говорило, что он из-за Восточного моря, но имя… Джисон немного заинтересовался, пригляделся, но так ничего и не понял, а напрямую спрашивать не стал. Зато отец по пути домой рассказал, что Ли Минхо — японский посол. Ещё тогда Джисон насторожился: больно уж много глава семьи говорил о нём и нахваливал.       На следующий же день, правда, Хан о нём забыл, увлёкшись книгой по истории Англии, но к вечеру вспомнил, потому что Ли Минхо пришёл в их дом и почти что напросился на ужин.        — Должен сказать, господин посол Хан, я не ожидал такого гостеприимства здесь.        — Будьте как дома, господин посол Ли. Приятно снова увидеть Вас.       Джисон держался, чтобы не закатить глаза от чрезмерной вежливости. Зная родителя, японский посол и правда ему приглянулся. Ну а что: молодой, перспективный, вежливый и очень даже умный — наверняка отец молодого себя вспомнил. Мама никаких эмоций не проявлял, предпочитая просто ужинать, и Джисон следовал его примеру. Отец же, по сути, работал, налаживая отношения. Мешать ему смысла никакого не было. Хан прислушивался краем уха, вспоминал несколько прочитанных глав книги и мечтал поскорее вернуться в свою комнату, в тишину и спокойствие.        — На самом деле, я пришёл не только побеседовать с Вами, — начинал как-то взволнованно Ли Минхо. — У меня есть… Даже не знаю, как назвать… Просьба?..        — Если это не что-то противозаконное, то конечно, — отвечал отец в обычной шутливой манере. Джисон поднял глаза, посмотрел на него и Ли Минхо по очереди, поймал взгляд родителя на себе.        — Я бы хотел просить руки Вашего сына, Хан Джисона.       По расцветшему в счастье лицу отца Джисон мгновенно понял, что в этот раз свадьбы ему не избежать. Он не сопротивлялся и смиренно принял это, но чуть позже, когда Ли Минхо уже ушёл, попытался изменить отцовское решение. Ему было обидно до глубины души. Планы и мечты рушились, рассыпались в прах и ускользали сквозь пальцы, пока Джисон хватался за руки отца, уже не сдерживая слёз, и на коленях умолял отказать Ли Минхо. Мама поддерживал, напоминал, что муж согласие дал не просто какому-то зеваке примерно их круга, а иностранцу — японцу, одному из тех, кто повинен в исчезновении их родины, кто уничтожает всё, что связано с ещё недавно существовавшей страной. Отец же был непреклонен и лишь говорил, что это укрепит их положение.       И так будущее Джисона оказалось передано из рук одного альфы в руки другого.       Свадьбу было решено провести в Японии по последнему писку моды. Минхо обещал лучшего портного, у которого сам являлся постоянным клиентом. За доплату тот мог управиться за пару недель, если не меньше. Джисону приходилось слушать эти глупые разговоры и рассматривать страницы новомодных журналов, не особо пестрящих однотипными свадебными нарядами.        — Я выйду замуж в ханбоке.       Учитывая тот факт, как японцы старательно пытались выкорчевать корейские традиции, это заявление Минхо мимо ушей пропустить не мог и должен был всеми силами отговорить, намекнуть, что лучше пойти в костюме, которые Джисон и так носил и чувствовал себя в них, на самом деле, вполне комфортно. Однако традиционная одежда всегда нравилась ему куда больше. Она более просторная и разнообразная в цветовой палитре. Джисон ожидал, что его новоиспечённый жених запротестует и, возможно, даже устроит скандал, когда Хан настоит на своём чуть сильнее. Но Минхо только задумался, улыбнулся и дал своё согласие. И на следующий день, пока они ещё не уплыли в Японию, пошёл с ним к портному, где принимал далеко не последнее участие в выборе наряда.        — Боюсь, на вечере, после церемонии, Вам будет не очень удобно в этой одежде — просто на всякий случай в Японии закажем на Вас костюм, хорошо? — неожиданно предложил Ли на своём родном языке.       Джисон равнодушно посмотрел на него, будто Минхо задал вопрос не про его внешний вид, а поинтересовался о погоде, с которой и так всё ясно. Хан протянул руку портному, давая поправить ткань, взглянул в зеркало. Белый воротник плотно прилегал к загривку, причинял некоторый дискомфорт, врезаясь в кожу. Турумаги обычно и без того скрывал силуэт, но хварот, более объёмный и свободный, не давал разглядеть абсолютно ничего. Однако Джисон видел, с каким восхищением на него смотрел Минхо, разглядывал, приложив указательный палец к губам.        — В этой же одежде, — Хан передразнил его японский, продолжая изучать себя в зеркале, — я пойду знакомиться с Вашими родителями после церемонии — такова традиция.        — Хорошо. — Минхо лишь улыбнулся. — Думаю, матушка будет только рада.       Джисон промолчал, не желая поддерживать разговор. Больше его интересовало сочетание цветов, которое предстояло выбрать. Портной советовал остановиться на светлых оттенках, потому что они в последнее время и были популярны. Джисону приглянулись светлые кремовые цвета. Он хотел бы взять их, но желание показать крепость корейских традиций в самой Японии подстёгивало сделать выбор в пользу красного.        — Если Вам нравится белый, то почему бы не остановиться на нём? — снова неожиданно заговорил Минхо. Джисон поджал губы, поднял глаза на маму, который всё это время стоял в стороне и метал проклятия одним взглядом.        — Хварот должен быть красным, — он почти фыркнул, явно не слишком довольный выбором сына.        — Красный надевают сейчас лишь легкодоступные и низкого социального слоя омеги — мне бы не хотелось, чтобы о Джисоне так говорили. Белый символизирует невинность, радость и истинность — идеально для свадьбы. — Минхо выглядел абсолютно спокойным в своём выглаженном костюме, и Хана это уже начинало раздражать.        — И оттенки белого для свадьбы сейчас только и выбирают, — поддакнул портной.       Скрипя зубами, мама промолчал, оставив выбор за Джисоном. Хан выдохнул, всё же кивнул, показав несколько понравившихся светлых свёртков. Это всё ещё ханбок, просто не традиционного для свадьбы цвета. И уж лучше выйти замуж в этом, чем в японском кимоно или западном костюме.       Минхо заплатил портному сверху, чтобы тот поскорее управился, и они ушли подбирать обувь. Мама всё настаивал на заказной, вышитой из шёлка и сделанной вручную точно по стопе Джисона. Минхо мягко отказывал, потому что в Корее уже вовсю носили резиновую, более долговечную обувь, которую не нужно было ждать. Хан понимал, что мама оттягивал момент отъезда как мог, но Ли отвечал, что времени у них не так много, как хотелось бы, и обещал найти мастера чуть позже в Японии. Пришлось втискиваться в отвратительно пахнущую обувь, пародирующую традиционные шёлковые туфли. Украшения выбирать и вовсе не пришлось: оставшееся со свадьбы родителей серебро вычистил один из работников. Да так хорошо, что Джисона затошнило.       Вещи собирались в срочном порядке. Джисон не хотел бы забирать с собой абсолютно всё, лелея необоснованные надежды на возвращение, однако Минхо обещал, что места в доме хватит для всего и даже ещё останется. Хан скрипел зубами, наблюдал, как комната постепенно пустеет, ходил чуть ли не каждый день на примерки и через неделю с небольшим уже ехал с родителями в порт, до которого нужно было трястись в поезде почти два дня — столько же, сколько потом плыть на корабле. Джисон подобных путешествий не боялся ни разу. Он достаточно часто ездил в поездах, бывал на кораблях и спокойно переносил дорогу. Но уж точно не путешествовал с альфой в одном купе, когда в соседнем находились родители.       Минхо будто бы и не волновало ничего: сидел у окна, пил кофе и читал газету; когда она закончилась, перешёл на книгу. Джисона эта компания напрягала. Если у него начинала болеть голова и он не мог читать один из взятых с собой приключенческих романов, то уходил к родителям, чтобы не сидеть в тишине. Спать давалось тяжело. Он с трудом засыпал и находился в довольно чутком сне, постоянно бросал взгляды на соседнюю койку, где Минхо вполне мирно отдыхал. В итоге лишь на коленях мамы Джисону удавалось пару раз крепко уснуть.        — Это даже не старик какой-то, который скоро помрёт, — приговаривал он, пока гладил сына по волосам. Отца в купе не было — ушёл побеседовать с Минхо. Джисон устало смотрел в пространство перед собой, поджимал губы. — Ещё и наверняка те ужасные фашистские взгляды поддерживает. Ничего, сынок, вот уйдёт он на войну и не вернётся. А ты приедешь обратно к нам.        — А если война придёт в Японию? — Джисон сжал пальцы в кулаки. — Это слишком вероятно…        — Когда почувствуешь что-то неладное, отпросись в Корею и останься у нас как можно дольше. Пусть сдохнет на своей земле. Ты у меня сильный и умный мальчик — уверен, всё будет хорошо. И твой брат скоро вернётся. — Мама улыбнулся. Джисон поднял на него глаза. — Когда вы оба будете дома, поедем в Пусан и останемся там. Только я, ты и твой брат.       Джисону такая мысль грела душу. С братом он пусть бывало и дрался в детстве, но сейчас имел вполне хорошие отношения. А мама и вовсе являлся чуть ли не путеводной звездой. Джисон уж точно лучше бы остался с ними, чем доверил свою жизнь отцу, который и без того практически продал его, лишь бы получить благосклонность японцев и укрепиться в должности посла.       Даже когда корабль пересёк Восточное море, Хан слабо верил в происходящее. Он вот-вот выйдет замуж и забудет о спокойствии на неизвестно сколько лет. Беспокойство всё нарастало, терзало грудь и обещало не отпускать как можно дольше. Не дав толком обосноваться, Минхо повёл Джисона к портному, чем вывел из равновесия ещё больше. Становилось страшно. Портновский метр сковывал, хотя его не затягивали слишком сильно. Хан чувствовал, как тело становилось тяжёлым, снова видел в зеркале взгляд Минхо, ещё более прожигающий, чем в Корее. На языке играл кислый вкус, и живот ужасно крутило.       Потом были другие свадебные хлопоты, которые, на самом деле, смысла для Джисона особо не имели: на приёме после церемонии обещали быть только японские гости. Мама безостановочно проявлял недовольство по этому поводу, пытался пригласить кого-то из родственников, но согласились и приехали немногие. Хан пытался игнорировать происходящее и много о предстоящем мероприятии не думать. Его всё ещё увлекали непрочитанные книги — к тому же, у Ли Минхо нашлась домашняя библиотека, где было слишком много ещё непознанной литературы. Джисон зачитывался, с неохотой отрывался от этого дела, когда надо было решить какой-то вопрос или поехать на очередную примерку, и не особо вспоминал о свадьбе. А Минхо тем временем весь погряз в работе, чтобы хоть как-то освободить себя на несколько дней. Джисона это более, чем устраивало.       Сама свадьба случилась в середине июля, через две с половиной недели после приезда в Японию. Джисон не мог отрицать, что он выглядел роскошно и соответствующе жениху посла. Правда, всё же немного странно смотрелся рядом с Минхо, который был в костюме, весьма выгодно подчёркивающим его плечи и немного вытягивающим фигуру. Фотограф запечатлел их у алтаря, ещё один снимок сделал после, уже в доме. Джисон наконец познакомился с родителями уже мужа, точнее его матерью. Отец, как оказалось, умер приличное количество лет назад. Хан на секунду проникся уважением к Минхо: добиться высокого положения без родителя-альфы довольно тяжело. Однако отрицательные эмоции никто не отменял. Мать Минхо женщина абсолютно простая, одетая в невычурную западную одежду. Она с каким-то трепетом приняла Джисона и не единожды сделала комплимент в сторону его внешнего вида. А чуть позже, на приёме, почти что сдружилась с его отцом. Однако спокойно к ней Джисон относиться не мог. Она всё ещё японский гражданин, и её сын знатно подпортил ему жизнь.       Перед выходом на приём Джисону пришлось переодеться в костюм. С брюками у него всегда были проблемы, так что подтяжки являлись неотъемлемым атрибутом. Пиджак сел ровно по плечам, утянул талию, когда Хан застегнул пуговицы. Бутоньерка легко устроилась в петличке и будто бы насмехалась. Бледно-розовые кустовые розы с крохотными гипсофилами значили зарождающиеся искренние чувства и пышащую юность. Джисон хотел бы выкинуть это как можно дальше, но ему пришлось снова сфотографироваться с новоиспечённым мужем. Как и на фото ранее, Хан устроился на стуле, повернувшись немного в сторону, положил руки на бёдра.        — В ханбоке Вы выглядели великолепно, но в костюме… Вам стоит надевать его чаще. — Минхо явно был доволен внешним видом Джисона. Он положил ладонь на его плечо, встав рядом. Хан без каких-либо эмоций смотрел перед собой, чувствуя тяжесть в виде кольца теперь не только на своей руке. Серебро будто бы прожигало и заставляло чувствовать небольшое онемение. Джисон сглотнул, моргнул, опустив глаза.        — Я Вас ненавижу.       Вспышка ослепила. Камера не уловила скатившуюся по щеке слезу.       Конец приёма наступил, когда времени было уже за полночь. Джисон провожал гостей с натянутой улыбкой, и многие как-то странно смотрели на него. Несколько упомянули о брачной ночи, многозначительно улыбнулись. Тошнота подкатила с новой силой. Джисон не забывал об этом, просто на какое-то время отвлёкся. Он не мог позволить Ли Минхо сделать это с собой. Джисону наконец следует отметить рамки дозволенного, раз не удосужился сделать этого раньше.       Комната, которую ему выделили, оказалась достаточно просторной: здесь нашлось место и для просторной кровати, и для небольшой зоны отдыха у окон, и даже для многочисленных вещей Хана. Особняк Ли, как оказалось, довольно молод, но совсем не мал. Построенный на западный манер, он всё же держит в себе отголоски Японии и включает в себя огромный сад. Джисон должен признать, что очарован этим местом — не так плохо, как могло бы быть. Но совсем скоро ему придётся остаться здесь в одиночестве и терпеть не самое приятное для него окружение. Всё же он предпочтёт затворнический образ жизни, лишь бы не общаться со здешним народом.       Джисон устраивается в кресле у окна, включает настольную лампу, устало вздыхая, и прикрывает зудящие глаза. Он не совсем уверен, посмеет ли к нему прийти Минхо, но для приличия подождёт немного. Не хотелось бы давать ему хоть какую-то вероятность увидеть больше, чем скрывает одежда. В комнате полумрак благодаря лампе. Хан разглядывает глубокие тени, крутит новенькое кольцо на пальце, вслушивается в шаги в коридоре, но кроме тишины ничего уловить не может. Стрелки на часах показывают, что близится второй час ночи — время позднее. Джисон откидывается на спинку кресла, вздыхает. Ожидание утомляет. Это вообще нормально, что он ждёт?       Дверь открывается неожиданно. Хан поджимает губы, всматривается в движущееся отражение в окне. Минхо щёлкает замком. Его туфли негромко приземляются на пол. Джисон сжимает подлокотники, видит, как муж подошёл совсем близко и протянул руку.        — Не смей. — Хан поворачивает голову. Минхо явно удивлён. Он замер с вытянутой рукой — точно хотел дотронуться до плеча. — Если ты хотя бы пальцем…        — Глупо было ожидать, что ты заговоришь на японском. — Минхо вздыхает, опирается о спинку кресла. Джисону приходится отодвинуться и развернуться. — Я твой муж — никто мне ничего не сделает.        — И ты воспользуешься этим, чтобы изнасиловать меня? — Хан разве что зубы не скалит, раздражённый вечно спокойным Ли. — Ты прекрасно знал, что я не хотел этой свадьбы.        — Но рано или поздно ты бы всё равно за кого-нибудь да вышел. — Минхо мягко улыбается ему. — Лучше уж я, чем кто-то другой.        — Ты не можешь быть в этом так уверен.        — Как знаешь. — Ли отталкивается от кресла, подходит к кровати и из кармана пиджака достаёт небольшую коробочку. Джисон хмурится, хочет выгнать его, когда он садится на край постели. — Меня не особо интересует ночь с тобой, если ты не хочешь. Но спать мы теперь будем в одной постели. — Минхо расстёгивает пиджак левой рукой, тянет галстук, распутывая узел.        — С чего бы мне делить с тобой кровать? — Джисон облизывает пересохшие губы, а Ли только всё свою короткую улыбку тянет.        — Мы мужья, Джисон-а. Разве твои родители не спят вместе? — Минхо скидывает с себя пиджак, вытягивает галстук из-под воротника, ослабляя.        — Причём здесь это? — Джисон с напряжением наблюдает за ним. Ни за что не ляжет с этим альфой в одну постель и завтра же попросит сменить постельное бельё.        — При том, что я не могу вечно потакать тебе. — Ли бросает одежду на спинку кровати, расправляется с давящими пуговицами рубашки. — Если я играю по твоим правилам, то и ты играй по моим.        — Это ты меня привёз на свою землю. — Джисон поднимается, подходит ближе, слишком разозлённый и уставший.        — А если бы тебя выдали замуж за старого торгаша?.. — Минхо поднимает голову, усмехается. — За корейца — ты бы всё равно был вынужден переехать к нему. Я имею неплохой дом, хорошую работу и в целом не такой неприятный человек, каким мог бы быть — дай мне шанс. — Хан плотно сжимает губы, пытается одним взглядом уничтожить. Минхо протягивает руку и спокойно выдыхает. — Я не собираюсь трогать тебя, если ты не хочешь.        — Мой отец дал согласие, чтобы укрепиться в своём положении, но я не совсем понимаю, для чего ты… — Джисон складывает руки на груди, пока голова неприятно гудит.        — Всё довольно просто, — пожимает плечами Минхо, убирая руку. — Ты мне понравился. — Джисон хмурит брови, не сводя с него глаз. Ли осторожно улыбается ему, вздыхает, поднимаясь. Хан издаёт короткий смешок.        — Если бы я тебе нравился, то ты бы не увёз меня, как какой-то сувенир.        — Что уж поделать — я мало умею терпеть. — Минхо бросает на него взгляд, расстёгивая ремень на своих брюках и расправляясь с ширинкой. — Если бы я решил действовать, как надо — со всеми ухаживаниями и комплиментами, то вряд ли бы ты обратил на меня внимание. Или я не прав и мне всё же стоило попробовать?        — Прав. И тогда всё было бы прекрасно. — Джисон садится на кровать, прикрывая слипающиеся от усталости глаза. Он слышит, как Минхо, кажется, снимает рубашку и брюки и перекладывает все свои вещи куда-то в другое место. Хан не смотрит, предпочитая игнорировать любой шум.        — Извини за это. — Джисон чувствует, как кровать прогибается, слышит шуршание одеяла и лениво поднимается. — Куда ты?        — Я не собираюсь спать с тобой в одной кровати. — Хан даже не смотрит на него, возвращаясь в кресло, устраивается поудобней, хотя понимает, что это практически невозможно.        — Брось. Ложись. Утром всё болеть будет. Я не буду трогать тебя, правда. — Минхо звучит как-то обеспокоенно, но Джисон мотает головой и давит зевоту.        — Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь, похотливое животное?        — Так меня ещё не называли. — Ли неожиданно издаёт короткий смешок. Джисон фыркает, немного сползает в кресле, сжавшись, думает, что уснёт достаточно быстро из-за усталости, но выходит плохо: всё-таки кровать будет поудобнее. — И всё же лучше спи в постели.        — Что за?!.. — Хан вздрагивает от неожиданности, хватается за плечи Минхо, перепугавшись, и растерянно осматривается, запоздало понимая, что его взяли на руки. — Отпусти! — Джисон пытается вырваться, однако Ли уже кладёт его на кровать и накрывает одеялом, придерживая.        — Всё в порядке. Ты сильно устал за сегодня — тебе нужно хорошо поспать. — Минхо перелезает через него, устраиваясь рядом. Джисон краснеет от возмущения, предпринимает попытку вырваться, и Ли притягивает его к себе.        — Похотливое животное, ты что задумал? — почти что шипит Хан. Минхо устраивает свой подбородок на его макушке, вздыхает.        — Просто спи.        — Чтобы ты воспользовался моментом? — Джисон сжимает его руку на своей талии, тщетно пытается отцепить и пинается.        — У тебя же есть ночнушка или что-то вроде? Лучше переоденься в неё — в костюме явно неудобно.        — Я тебя сейчас ударю! — Хан резко дёргает локтём назад, попадая по рёбрам. Минхо шипит, наваливается на него, прижимая к постели и прикусывая загривок. Джисон замирает, напрягшись, громко сглатывает, тяжело дыша.        — Я просто хочу, чтобы ты нормально выспался, — отстранившись, негромко повторяет Ли. — Переоденься и ляг со мной. Я не собираюсь драться с тобой или ссориться.       Джисон не сразу, но всё же кивает, притихнув. Он подрагивает, поднимается, запнувшись о собственную ногу и чуть не упав. Страх холодит спину. Сердце в глотке застревает, и на загривке всё ещё ощущается почти что укус. Минхо чуть не поставил ему метку, которая бы связала их больше, чем есть сейчас. Джисон не раз слышал от мамы, что это один из самых ненужных элементов брака. Метка ставилась болезненно и особо ничего не меняла, только усиливала эмоциональную привязанность. Мама рассказывал про многих своих друзей, знакомых и даже родственников, которые соглашались на такой шаг и позже долго страдали. Один был безумно влюблён и остро ощутил резкую прохладу через несколько лет брака — муж завёл несколько романов на стороне, устав от «рутины»; другая, доверчивая и невинная, даже глуповатая, но безумно добрая, не пережила смерть супруга вследствие его затяжной болезни и повесилась после попыток выкарабкаться из уныния в течение нескольких месяцев; ещё один впал в безумие после того, как его жена сказала, что влюблена в другого на двадцатилетие после свадьбы. Джисон не желает быть привязанным к кому-то настолько сильно, чтобы потом страдать, когда что-то неожиданно изменится. Это абсолютно противоположно той независимости, к которой он стремится.       Но сейчас ему придётся подчиниться Минхо, просто чтобы избежать этого, и надеяться, что получится отбиться от него в случае чего.       Джисон поворачивает голову, прежде чем открыть шкаф, и видит, как Ли внимательно наблюдает за ним, чуть хмурясь. Сглотнув, Хан всё же тянет на себя дверцу и быстро забирает с одной из полок чистые свободные штаны и рубаху.        — Ты так и будешь смотреть? — Джисон, не обращая внимания на свои розовые щёки, возмущённо смотрит на Минхо, который как-то неоднозначно вскидывает брови и отворачивается. Хан подходит ближе к напольной вешалке и раздевается, мучается немного с подтяжками, потому что портной сделал какое-то новомодное крепление, с которым раньше сталкиваться не доводилось. Спальная одежда прохладная, что немного расслабляет. Джисон аккуратно складывает костюм на вешалке, перепроверяет, все ли пуговицы на рубахе застёгнуты, потому что они, бывало, выскальзывали, и лишь потом возвращается в постель, устраиваясь на свободной половине и прижимаясь к краю, лишь бы не пересекаться с Минхо. Ли тем временем вздыхает, поднимается, и Хан даже из интереса смотрит на него. Но Минхо просто выключает позабытую лампу и быстро ложится на прежнее место.       Джисону несколько жарко и он высовывает ногу из-под одеяла. Правда, через какое-то время возвращает, потому что в голове проскальзывает мысль о напасти, которая обитает в темноте под кроватью. За спиной Минхо спокойно дышит — засыпает довольно быстро, кажется. Ну и правильно, ему-то не о чем переживать. Наверняка по всем борделям прошёлся и вдоволь навеселился. Джисон же пусть и предпочитает уделять больше времени учёбе и развитию, но всё же любви хочет.       Возможно, на него так подействовали сказки, которые родители рассказывали в детстве или несколько любовных романов, прочитанных в подростковом возрасте. В любом случае, на словах и страницах всё было красиво, но Хан понимал, что в жизни вряд ли когда-то встретит кого-то, с кем случится взаимно и крепко. Он боится, что всё может разбиться, не начавшись, закончиться слишком больно. Никто в его окружении не мог похвастаться крепкими отношениями — родители-то даже супругами друг друга с трудом называли. К тому же, мама из раза в раз повторял, чтобы Джисон даже не думал идти на поводу у чувств, потому что они слишком обманчивы. Но Хан-то не против. Он хочет также красиво, как в книгах: отдаться телом и душой раз и навсегда и окунуться в это приторное «долго и счастливо».       А сейчас что? Джисон лежит на краю постели в ненавистной стране, пока на другой половине спит его муж, с которым никогда ничего подобного не выйдет. Хан и думать не хочет больше, чего ждать в этом браке, хотя мыслей крутится так много, что воротит.       Джисон осторожно поворачивает голову, просто чтобы убедиться. Минхо и правда спит. Лежит на спине, положив руку на живот. Луна сегодня не полная, но её света хватает, чтобы очертить профиль, и Хан будет не слишком честен, если скажет, что это некрасиво. С ним ведь мог лежать и какой-нибудь престарелый альфа, от которого исходил бы тошнотворный запах старости и который брал бы только так, как хотел бы сам, не думая о ближних. Джисон морщится от одной мысли об этом.        — Вряд ли у кого-то ещё была такая первая брачная ночь, — неожиданно выдаёт Минхо. Хан вздрагивает, смотрит удивлённо. А Минхо глаза открывает и поворачивает к нему голову, издав какой-то непонятный звук то ли смешка, то ли чего ещё. — Я не жалуюсь, просто… глупо будет сказать, что я не ждал большего. — Он снова смотрит в потолок, будто ничего и не говорил. Джисон хмурится. Ему приходится развернуться немного телом, чтобы шею не так сильно сводило. Он молчит какое-то время, не сразу поняв, но потом цокает, смутившись.        — Похотливое животное.        — Хорошо-хорошо. — Минхо коротко смеётся, пока Хан краснеет от неизвестной неловкости. — Тебе очень идёт костюм. И подтяжки… Я не ожидал того, что ты можешь выглядеть… так.        — Что?.. — Джисон не особо понимает, потому что не помнит, чтобы снимал пиджак при нём. Да Хан вообще весь вечер в нём был… Только если в комнате, когда переодевался минут десять назад… — Ты точно похотливое животное! Нельзя подсматривать, пока люди переодеваются! — Джисон пихает Минхо ногой, бьёт ладонью по плечу.       Ли только давит смех, извиняется за это несколько раз и прижимает Хана к себе снова, просто на этот раз — лицом к лицу. И то грубо сказано, потому что Минхо без проблем утыкается в лоб Джисона губами. Хану становится душно от возмущения, но вместе с этим он уже уверен, что никакая подкроватная тварь ему не страшна, и его нога снова оказывается не под одеялом через какое-то время.       Утром на завтраке Минхо извиняется за произошедшее ночью. И не за то, что подглядывал, а за то, что пригрозил укусом.        — Что?.. — Джисон чуть не роняет палочки. Радуется, что родителей рядом нет, потому что иначе во взгляде мамы читалось бы слишком много вопросов.        — Я не должен был так поступать с тобой. Метка — дело всё-таки обоюдное и серьёзное. Извини за это. Больше не повторится. — Минхо повторяет свои слова без каких-либо проблем, а Джисон не совсем понимает, как реагировать.       Просто альфы ведь никогда не признают своих ошибок — даже за ошибки-то не считают многие вещи, которые делают. Отец и брат редко извинялись перед ним и лишь за какие-то мелочи, за которые просить прощения — вежливость. А от других альф чего-то подобного и ждать не стоило. И в принципе Джисон нормальных извинений за свою жизнь получал почти что ноль. Если это веяние западной моды, то ему не нравится. Нет, ни в коем случае. Он даже думать об этом не хочет. Ему не нравится то, какие чувства по отношению к Минхо это вызывает. Не хватало ещё уважением к нему окончательно проникнуться.        — Не делай так больше. — Джисон хмурится, немного отклонившись в сторону. Минхо теряется.        — Что именно?.. Извинения?..        — Именно. — Хан поправляет палочки в своей руке и пытается сконцентрироваться на завтраке.        — Но я виноват перед тобой.        — Просто молча ешь, похотливое животное. — Джисон цокает себе под нос.       К счастью, с этим у Минхо проблем не возникает. Хан про себя радуется такому послушному мужу и старается не думать об этом разговоре. Ли виноват и сам признал это, ещё и извинился. Если мама узнает, то посмеётся и назовёт зятя бесхребетным мальчишкой. А отец, скорее всего, смутится. Джисон и сам бы рассмеялся, просто извинения Минхо вызывают что-то странное. От этого вроде как и приятно, и непонятно. Ощущение, что его не принижают и ставят наравне.        — Мне нужно уехать на несколько часов. Не хочешь днём съездить куда-нибудь? — Минхо вытирает губы салфеткой, поднимается из-за стола.        — Не слишком. — Джисон бросает на него лишь короткий взгляд.        — Хорошо. Отдохни. — Ли оказывается рядом неожиданно и, наклонившись, быстро целует в щеку, прежде чем уйти из столовой.       Хан смотрит ему вслед, резко подняв голову. Что вообще этот альфа себе позволяет? Честно не трогал его несколько недель до самой свадьбы, даже не разговаривал толком — Джисона вполне устраивало такое сосуществование. А теперь и в постель силой затаскивает, и говорит слишком много, и ещё и какие-то около романтические странности вытворяет. Они ведь не настолько близки. Даже если и состоят теперь в браке, в этом нет никакого смысла. В общем, Джисону не нравится.       И надо как-то остановить себя от того, чтобы воспроизводить этот момент в голове.        — Похотливое животное, — ворчит Хан себе под нос, чувствуя, как щёки покалывает жаром, и потирает место, куда альфа прижался губами, в попытках забыть ощущение.       Пока Минхо нет дома, особо ничего не меняется. Джисон поскорее заканчивает завтрак, просит сделать кофе и выбирается на террасу, чтобы почитать и подышать свежим воздухом. Япония будто пропитана запахом моря и духоты, что неудивительно. Хан первое время морщился, не мог привыкнуть, потому что в Корее, всё-таки, этого было значительно меньше. Но пришлось проникнуться и ему даже немного понравилось проводить время на улице. В тени августовская жара не особо беспокоила, а если был небольшой ветер, то становилось совсем хорошо — всё лучше, чем сидеть дома. Кофе здесь тоже сильно впечатлил, и Джисон при первой удобной возможности просил сделать его. Единственное, что не особо изменилось, — одежда для дома. Хан всё так же ходил в ханбоке, проигнорировав уже две просьбы Минхо переодеться в костюм. Джисон не собирался утягивать себя и потеть, даже не двигаясь. В ханбоке ничего к телу не липнет — вполне себе комфортная одежда.       Ближе к десяти часам утра приезжают родители. Отец улыбается — явно довольный и слишком счастливый. Мама же… Мама зол. Это видно невооружённым взглядом. Отец это полностью игнорирует, рассказывает о том, что они немного задержатся в Японии, потому что его пригласили на открытие выставки в Нагасаки. Джисон надеется, что это обойдёт его стороной.        — Я сейчас. — Отец поднимается и спешит выйти из гостиной. Дверь даже толком закрыться не успевает, как Джисон чувствует резкое жжение на щеке и, схватившись за неё, растерянно смотрит на маму. Его глаза буквально налились кровью.        — Я получил несколько открыток с поздравлениями в честь твоей свадьбы, и почти в каждой одно и то же. — Он процеживает каждое слово сквозь зубы, давится ядовитым тоном, пока Хан пытается понять, что происходит и почему самый близкий в жизни человек сейчас ударил его. — Как жаль, что твой сын, такой умный и прилежный, закончил японской шлюхой.        — Мама… — Джисон поднимает на него ошарашенный взгляд. В голове много мыслей и в то же время совсем пусто.        — Если бы ты был альфой, то мне бы не пришлось получать подобные письма. — Хан часто моргает, поджимает дрожащие губы, задыхаясь обидой. Его мама смотрит свысока, видно, что хочет многое сказать, но не знает, с чего начать. А Джисон и шевельнуться не может. Мама никогда не наказывал его, не ругал, предпочитая изъясняться словами. Доставалось больше брату, причём от обоих родителей, и Джисон всегда при возможности вставал на его защиту. Хана берегли, хранили, любили. По крайней мере, он так думал. — Лучше бы ты сбежал с каким-нибудь бедняком — это было бы менее позорно.        — Мама, ты же знаешь, что я не хотел этого, — еле выдавливает из себя Джисон резко охрипшим голосом. Слёзы сдержать уже не получается. Горло сводит, и Хан громко тянет в себя воздух, всхлипывая.        — Хотел или не хотел — сейчас ты ложишься под этого выродка. — Мама игнорирует слёзы Джисона, отходит в сторону, ближе к окну, чтобы увидеть, как зять выходит из машины и берёт с собой несколько небольших коробок, пока водитель спешит сделать что-то с двигателем под капотом. — Не могу поверить, что в моих потомках будет кровь ублюдков…        — Мама, он… — Джисон сжимает плотно дрожащие губы, заикается, дрожа. — Он не трогал меня, мама.        — Что ты хочешь этим сказать? — Он поворачивается к сыну полубоком, изгибает редкую бровь.        — То и хочу сказать… — Хан поднимается, еле держась. — Я всё ещё невинен.        — Он импотент?.. — Мама распахивает глаза, поразившись своему предположению, и громко смеётся. — Ну и ну!        — Нет, мама, он просто… не трогал меня… — Джисон неуютно ёжится, сжимая пальцы в кулаки и стараясь дышать как можно ровнее.        — Что? — Мама резко замолкает. Прищур его глаз заставляет вздрогнуть, и Хан совсем тихо всхлипывает, опускает голову, когда родитель подходит к нему слишком близко. — Он ещё и насмехается над тобой? — Джисон крупно вздрагивает, когда его подбородок слишком сильно сжимают, поднимая голову обратно. — Сам пришёл в наш дом, попросил тебя и, когда стал твоим полноправным владельцем, даже не притронулся к тебе? Что за унижение…        — Он сказал, что, раз я не хочу, то ничего и не будет, — еле выдавливает из себя Хан.        — Плевать, что он сказал. — Мама отталкивает его, так что Джисон отходит назад, падая на гостевой диван и хватаясь за ноющую кожу, несильно растирая её. — Если кто-то узнает, то пойдёт слух, что ты не интересуешь своего мужа. И всем уже будет не важно, какой ты умный и прилежный. Ублюдок… Только нашу семью и позорит… — Он кусает ноготь на большом пальце, явно нервничая и злясь ещё больше. Джисон сглатывает и осторожно отползает подальше, боясь получить ещё один удар или что похуже.        — Добрый день, тёща. — Хан вздрагивает, повернув голову, спешит принять более нормальное положение. Минхо смотрит на него, изучая немного дольше, чем следовало бы, но ничего не говорит.        — Добрый день, зять. — Мама мигом натягивает вежливую улыбку. В его голосе, правда, так и сквозит некоторое недовольство. — Я думал, Вы будете на работе весь день.        — Нет. Дела есть, конечно, но их гораздо меньше, чем обычно. Хотелось бы уделить больше времени Джисону сейчас. — Минхо подходит ближе и ставит свою небольшую ношу на кофейный столик. — Это подарки от коллег. — Ли садится рядом. Джисон напрягается всем телом, осторожно смотрит на маму, не зная, чего ожидать. Но тот, выдохнув, возвращается на своё место напротив.       Джисон не особо вслушивается в разговор мужа и мамы. Удар и грубые прикосновения ощущаются до сих пор, и кожу от этого неприятно покалывает. Хан понимает причину злости мамы, но его действия — не совсем. Разве Джисон виноват в том, что вышел замуж за того, кого одобрил и на ком настоял отец? Виноват в разговорах родственников и слухах? Джисон ведь просто выполнил указ отца и не стал сбегать от этого, принял с высоко поднятой головой, несмотря на страх — ровно так, как мама и учил. И всё равно разочаровал того, кому доверяет больше жизни.       На счастье Джисона, никто не обращает внимания на его расстроенный вид. Даже отец, вернувшийся через некоторое время. Хан лишь молча сидит, опустив голову, терпеливо ждёт, хотя внутри всё кипит и просится наружу. Хочется и кричать, и плакать; винить Минхо в происходящем и проклинать его. Глаза неприятно чешутся. Джисон замечает колкие взгляды мамы, вызывающие дрожь вдоль позвоночника. От них становится слишком неуютно и даже тошно. Однако долго терпеть не приходится: родители уезжают.       Хан провожает их из дома через окно, сославшись на заболевший живот, получает ещё один прожигающий взгляд мамы и старается сохранить спокойствие на лице, хотя безумно хочет запереться в комнате и просидеть там несколько дней в тишине. Как только машина отъезжает, Джисон спешит покинуть гостиную и как можно скорее добраться до своей, если можно так сказать, территории. Дышать становится тяжелее, и в глазах всё плывёт. Хан тянет в себя слишком горячий воздух, задыхается и даёт волю слезам, как только дверь за спиной захлопывается.       Джисон из последних сил добирается до кровати и сжимается на ней, подрагивая и стирая непрекращающиеся слёзы. Его часто случайно или намеренно ударял брат, а потом и сам получал от родителей. Но они были детьми — это было нормально для их возраста. Драки или просто тумаки от сверстников тоже в жизни Джисона были: мальчишки-альфы не упускали возможности подшутить над ним. И от отца Хан, было, пару раз получал, когда его поведение совсем не соответствовало ожиданиям. Как-то на приёме Джисон расплакался от усталости и ему дали очень сильный подзатыльник. А уже в подростковом возрасте отец не скупился на пощёчине: Хан просто слишком явно проявил интерес к одному из мальчиков, который подрабатывал у них в доме.       Но от мамы, всегда защищающего и оберегающего, Джисон такого не ожидал.        — Джисон…       Хан вздрагивает, шумно втягивая воздух, резко оборачивается, смахнув руку со своего плеча. Он загнанно смотрит на Минхо, который с каким-то сожалением на лице сидит на краю постели и обеспокоенно изучает взглядом. Джисон спешно отворачивает голову, рукавом пытается избавиться от слёз, но лишь сильнее растирает кожу и зудящие глаза.        — Ты так только хуже сделаешь. — Минхо осторожно тянет его за руку, пытаясь мягко отвести её в сторону.        — Это всё из-за тебя. — Хан отталкивает его.        — Я не совсем понимаю…        — Из-за тебя у меня не осталось ничего. — Джисон заходится новыми слезами, и горло сводит ещё большей судорогой.        — Что там случилось? — Минхо осторожно гладит его по голове. Хан сжимается сильнее, втягивает в себя слишком большую порцию воздуха, закашливается и садится. Минхо помогает ему, спешит налить воды из графина, которую Джисон жадно выпивает. Это даёт небольшую передышку. Ли убирает стакан на тумбу, пододвигается ближе, притягивая Хана к себе. Джисон не особо сопротивляется, опираясь о его грудь плечом и вжимаясь в плотную ткань пиджака щекой, и зажмуривается, шмыгая носом. — Если хочешь об этом поговорить, то можешь со мной. Я всё же теперь не посторонний для тебя человек. — Минхо гладит его по растрёпанным волосам. Джисон лишь вздрагивает сильнее.       Родители уплывут завтра обратно до полудня, и он останется совсем один на чужой стороне. От мамы в ближайшее время хоть чего-то ждать не стоит, от отца — только редкие письма или телеграммы с вопросами, скорее всего, о внуках и зяте. От брата… У Джисона остался, по сути, только он, но слабо как-то верится, что мама в ближайшее время и его не поставит в известность о мнении родственников и друзей.       Единственное, что Хану остаётся делать — пытаться сохранить остатки своей гордости и выжидать, пока хоть что-то не наладится. И при первой же возможности вернуться в Корею уже навсегда или эмигрировать в Америку, забыв о семье.       А сейчас лишь терпеть Ли Минхо в качестве мужа и не давать ему подступиться слишком близко.       Джисон погряз в книгах в следующие несколько недель. Вестей от родителей ни разу за это время не пришло, от брата — тем более. В Японии Хан ни с кем общего языка искать не собирался. С мужем тоже особо не разговаривал — предпочитал молчать и, при необходимости, отвечать коротко и ёмко.       Сутки повторялись одни за другими как по часам и одному и тому же сценарию.       Дворецкий будил в семь утра, через полчаса уже завтрак — чаще в тишине. Минхо обычно читал свежую газету, которую Джисон забирал с собой после. Говорили они редко, а если заводили разговор, то на какую-либо отстранённую тему. Хан старался не увлекаться. Он соврёт, если скажет, что ему не хватает общения. Его слишком недостаточно, и книги всё ещё не могут заменить человека. Минхо на разговорах не настаивал — уже хорошо. Правда, продолжал целовать в щеку, прежде чем уходить на работу. Поначалу это раздражало, но Джисон со временем просто перестал обращать внимание. Лишь спокойно прощался и чуть позже, взяв газету, сам уходил на террасу. Пару раз выбирался в город, когда становилось совсем скучно, чтобы прогуляться по торговым лавкам или поесть уличной еды. Здесь она почти не отличалась от корейской, но что-то своё всё же было. После обеда Джисон садился за книги. У Минхо неплохая библиотека, в которой присутствует не только развлекательная литература. Хан с удивлением обнаружил там произведения на английском и даже на французском, так что с удовольствием принялся за них. Минхо об этом прекрасно знал и никак не комментировал, только, бывало, спрашивал, что именно просматривал Джисон за день. Ли возвращался к ужину, который казался намного длиннее завтрака, и там уже разговоров избежать было нельзя.        — Думаю, в ближайшие несколько лет начнётся война, — негромко начинает Минхо, непривычно задумчиво смотря в тарелку. Джисон отпивает воды из своего бокала, поджимает губы. Он знает. Тут к гадалке не ходи — всё давно понятно.        — Хочешь пойти на фронт?        — Не слишком горю желанием бороться за взгляды, которые не разделяю. — Минхо громко выдыхает и откладывает приборы. — Тебе не сладко будет, если я уйду…        — Мне будет безразлично. — Джисон ворочает отрезанный кусок мяса по тарелке. Станет совсем одиноко, да, но Ли ему особо никто, так что вряд ли он здесь изойдётся страданиями. — Я вернусь в Корею.        — Не думаю, что там будет спокойно. Нигде спокойно не будет.        — Если ты знал, что скоро война, то зачем тебе вообще этот брак? Я сомневаюсь, что ты не догадывался. — Хан хмурится, смотрит на мужа с немым осуждением.        — Это как исполнить мечты в последний момент, — пожимает плечами Минхо. Он опирается локтями о стол и сцепляет пальцы в замок, разглядывает Джисона, который лишь поджимает губы. — Если честно, я не думал, что это случится так скоро.        — Дай мне вернуться в Корею.        — Нет. — Минхо медленно моргает. Хан цокает, скрипит зубами, непроизвольно наклоняясь немного в его сторону, и собирается высказать всё. — Тебя там никто не ждёт. — Джисон замирает с открытым ртом.       И внутри как-то всё неприятно давит, потому что Минхо прав. Пусть Хан не рассказал ему о случившемся тогда в гостиной, но Ли не настолько глуп, чтобы хотя бы приблизительно не понять, что могло случиться. Да и об этом говорило отсутствие писем не только со стороны родителей. Джисон даже не пытался хоть что-то выдавить из себя на бумагу, хотя хотелось слишком сильно. Он прекрасно знает, что мама это не оценит — даже наоборот. Вряд ли и отец прочтёт: его такое мало интересует. Да и Джисон не хочет унижаться ещё больше, поддаваясь эмоциям и расстроенным чувствам. Он должен перенести это всё в одиночку, не жалуясь, и когда-то, снова посмотрев в глаза мамы, сказать, что у него всё хорошо, даже если будет очень плохо.        — Ты не можешь знать точно, ждёт меня там кто-то или нет. — Джисон не будет признавать этого перед Минхо — это последний человек, под которого он прогнётся. Пусть Ли кусает локти и думает, что всё не так просто.        — У тебя есть друзья? — Минхо то ли задаёт вопрос, то ли просто констатирует факт — по интонации не очень понятно. Оно и ясно. Видно, что день сильно измотал его и что мысли никак не хотят униматься в голове.        — Друзья?.. — Джисон снова смотрит в тарелку. Друзей у него отродясь не было. Он в них не нуждался никогда. — А может, альфа… — Хан кладёт в рот замученный кусок мяса и слышит, видит краем глаза, как Минхо дёргает рукой, из-за чего приборы соскальзывают с края тарелки с тихим звоном. Джисон поднимает голову, с удовольствием наблюдая за выражением лица мужа: Ли поджал губы и опустил веки, выдохнул медленно и терпеливо. Внутри Хан радостно вздёргивает нос, но на деле лишь изгибает бровь.        — Ты замужем. За мной, — вкрадчиво и негромко напоминает Минхо.        — И что? Как только ты пропадёшь на своей войне, я вернусь в Корею дожидаться вестей о твоей кончине, а потом сразу же, без траура…        — Это не моя война, Джисон — не забывай. — Ли смотрит остро и прожигающе, чуть зубами не скрипит, и Хан послушно замолкает, напрягшись из-за дрожи, пробежавшей над лопатками. — И прояви ко мне хоть каплю уважения. Я всё ещё такой же человек, как и ты. У меня есть свои стремления и надежды.        — Ты издеваешься?.. — почти что шепчет Джисон на выдохе. Он смотрит на Минхо с обидой, усмехается очень невесело и палочки громко звякают о тарелку, когда Хан их отбрасывает. — Ты отобрал это всё у меня. Ты пришёл в дом моих родителей и забрал меня оттуда, как какую-то вещь — трофей! Думаешь, я хотел этого?! — Джисон издаёт нервный смешок, увидев растерянность на лице мужа и каплю сожаления. — У меня были свои мечты, к которым я шёл, но вместо этого стал твоей куклой, которой можно лишний раз похвастаться. Разве не так, Ли Минхо? Я просто дополнение к тебе и твоей жизни — ещё бы ноги перед тобой раздвигал и было бы совсем прекрасно. — Хан резко поднимается из-за стола и, скинув салфетку с колен на стол, спешит уйти.        — Джисон-а…       Хан громко выдыхает, переступая порог. Он не собирается терпеть к себе подобного отношения, хотя сам сказал не лучшие слова в сторону Минхо и вообще-то заслужил подобные ответы. Джисон не будет отрицать свою ошибку. Ему стоило бы научиться молчать в нужные моменты. Но и извиняться перед Минхо первым не пойдёт. Желания какого-либо у него просто-напросто не имеется. Да и зачем? Этот брак заочно предполагал ссоры и недовольство. Даже если Минхо хочет хоть какой-то нейтралитет, Джисон не имеет желания поддерживать его. А когда в отношениях двоих старается только один… Минхо просто проиграл. И всегда будет проигрывать.       Остаток вечера тянется чересчур долго. Джисон дочитывает книгу на французском и неизвестные слова выписывает в тетрадь, чтобы уже завтра заглянуть в словарь: сил рыться ещё и в нём уже просто нет. К тому же, благодаря контексту перевод более-менее ясен. Последние страницы даются особенно тяжело, потому что глаза слипаются и всё перед ними мутнеет. Джисон слабо понимает написанное, зевает, прикрывая рот кулаком, и наконец захлопывает книгу. Чувство, будто из него выжали слишком много всего.       Хан переодевается в спальное бельё, застёгивает всего две пуговицы из шести, просто потому что лень и сил особо нет. Да и вряд ли Минхо после ужина придёт к нему спать. Джисон выключает свет и быстро прячется под одеялом, сжимается, сразу закрывая глаза и кутаясь посильнее. Пусть и прошёл месяц с небольшим после переезда в эту комнату, но здесь всё ещё бывает некомфортно. Возможно, это связано с кошмарами в первые несколько ночей, которые Джисон не запомнил. Знает лишь, что просыпался в холодном поту с бешено колотящимся сердцем и с трудом засыпал снова. Когда рядом оказался Минхо, не сразу, но Хан как-то привык и стал спать гораздо спокойнее и крепче. Особенно последние дни. Он даже не слышал, как истерично звенел небольшой будильник, и открывал глаза лишь после того, как Ли потряхивал за плечо и негромко говорил о том, что пора вставать.       Джисон сможет спокойно спать без него: не маленький уже и не первый день в незнакомом месте.       Однако спится ему всё же не слишком спокойно. Он постоянно просыпается, ворочается, не понимая, жарко ему, нормально или прохладно, вздыхает и взбивает подушку, пытаясь понять, сколько времени осталось до утра. Его крепкого сна будто никогда и не было. Джисон пытается высунуть ногу из-под одеяла, но, вспомнив про пустое пространство под кроватью, возвращает её обратно и съёживается. Уснуть более-менее нормально удаётся только ближе к середине ночи. И то сон всё ещё чуткий и неглубокий.        — Что?.. — Хан дёргается, хочет сесть, почувствовав, что у него будто пытаются забрать одеяло.        — Всё в порядке. Это я. — Джисон моргает часто, узнаёт голос Минхо и, промычав, ложится обратно. У него нет сил и желания разбираться. Ли прижимается к его спине, поправив одеяло, обнимает, и Хан чувствует дыхание в своих волосах.       От этого как-то мгновенно становится чересчур комфортно и Джисон быстро засыпает, разморённый теплом чужого тела, возникшим спокойствием и присутствием мужа. Хан, кажется, случайно привык к этому.       Остаток ночи проходит как обычно в крепком сне.       Когда Джисон неохотно открывает глаза, Минхо уже не спит. Он лежит рядом, приподнявшись на локте, разглядывает и поглаживает щеку. Хан убирает его руку, громко выдохнув, и садится, потирая слипающиеся глаза.        — Доброе утро, — негромко здоровается Минхо. Джисон хрипло мычит.        — Доброе.       Хан с неохотой смотрит на мужа, пилит взглядом, задумавшись. Он точно помнит, что вчера за ужином они поспорили и вместе не заснули. Значит, Минхо всё же пришёл к нему посреди ночи и то был не какой-то короткий сон. Джисон вздыхает и поднимается с кровати, покачивается, всё ещё сонный и не особо выспавшийся.        — Джисон-а, — зовёт Ли.        — Чего тебе? — Хан подходит к шкафу, перебирает вешалки, на которых пестрят разными цветами ханбоки.        — Прости за вчерашнее… — Голос Минхо звучит обеспокоенно и виновато. Джисон смотрит на мужа, поджав губы, прислушивается к себе. Он определённо всё ещё зол, но уж точно не так сильно, как вчера. Скорее, Джисон расстроен. — Я бы хотел помочь тебе. С твоими целями, понимаешь?..        — Ты тоже прости меня. — Хан возвращается и садится на край постели. — Я не должен был так грубить тебе, просто…        — Всё в порядке. Я сказал глупость — неудивительно, что ты так среагировал, — непринуждённо напоминает Минхо и мягко улыбается. Джисон громко выдыхает, опустив голову.        — Мне стоило ожидать, что отец так поступит со мной, и не надо было надеяться, что всё обойдётся. — Он сжимает ткань своих штанов пальцами.        — Джисон-а… — Минхо пододвигается ближе, берёт за руки, несильно сжимая. Хан стискивает его ладони в ответ, ища хоть какую-то поддержку. — Ты много работал для своей цели. Я не могу исправить то, что сделал, чтобы не навредить тебе, но могу помочь — только скажи. — Джисон смотрит на его руки. Они не сильно больше, но значительно грубее. Кое-где видно мелкие шрамы на костяшках, у ногтей торчат заусенцы. Довольно неухоженные, в отличие от Хановых, руки. И тем не менее им можно довериться.        — Хорошо. — Джисон поднимает голову, видит обеспокоенное лицо мужа. — Помоги мне, пожалуйста. — Минхо неожиданно легко улыбается, тянет Хана ближе к себе, обнимая как можно крепче, и целует в висок. Джисон обрывисто выдыхает. В груди всё сжимается, и на горло давит горький ком — просто от мысли, что хотя бы кто-то сейчас на его стороне.        — Тебе помочь? — Минхо неожиданно оказывается рядом, когда Джисон запутывается в новом галстуке. Хан хмурится и отворачивается, пытается выбраться из тканевой ленты. Он справится — раньше ведь получалось неплохо. — Джисон-а, давай помогу. — Ли осторожно разворачивает к себе за плечо. Джисону приходится сдаться и опустить руки, выдохнуть, отвернув голову. Минхо аккуратно распутывает галстук, поправляет и неспешно завязывает. Хан чувствует, как уши неприятно покалывает от смущения. Он пытается игнорировать это, но ничего толком не выходит. Глаза сами собой скашиваются, подглядывают за сосредоточенным лицом Минхо, пока тот опускает и поправляет воротник, устраивает галстук удобнее и цепляет на него тонкую серебряную клипсу, фиксируя за рубашку. — Вот и всё. — Ли отходит, улыбается ему и надевает свой пиджак.        — Спасибо, — коротко благодарит Хан, смутившись сильнее.        — Пожалуйста. — Минхо быстро целует его в щеку. — Подожду тебя у машины — не задерживайся.        — Да, — кивает Джисон, провожая его взглядом до самой двери.       По сути, его присутствие на этом благотворительном вечере не особо обязательно. Точнее, Хана там быть вообще не должно. Но Минхо сказал, что среди гостей появится несколько персон, которым могут быть полезны знания Джисона в английском и французском. Хан может помочь им с переводом научных статей или с издательством и наконец сделать какой-никакой шаг ближе к своей цели. От этого внутри всё трясётся и слова забываются. Джисон и раньше вёл довольно сложные диалоги, но это было на его родном языке и не имело значения для будущего. Если он выставит себя дураком, перепутав слова, оговорившись или что-то забыв, то вряд ли у него будет хоть какой-то второй шанс. Хан всё ещё остаётся омегой, которому предпочтительнее сидеть дома, ждать мужа и воспитывать детей, чем пытаться строить карьеру — его будут воспринимать именно так. Но если Джисон покажет себя с совершенно другой стороны, докажет, что он достаточно умён и способен, то шанс продвинуть себя и стать независимым увеличится. Он сможет развестись с Минхо и сосредоточиться на своём.        — Ты сможешь. — Джисон несильно хлопает себя по щекам, зажмурившись, и покидает комнату. Сердце всё ещё бешено стучит и руки мелко дрожат, но он справится.       На улице греет последнее тепло. Водитель протирает лобовое стекло, разговаривает с Минхо и редко смеётся. Джисон останавливается на крыльце, засмотревшись. Минхо улыбается, спрятав руки в карманах брюк. Он выглядит довольно непринуждённо и спокойно, даже, скорее всего, не предполагает, к чему может привести его помощь. Джисон облизывает губы. Это будут не его проблемы. Да и Минхо сам виноват во всём: надумал себе образ в мечтах и вообразил, что всё будет легко, как в книгах. Джисон не собирается оправдывать чужих ожиданий.        — Готов? — Минхо замечает его, когда Хан подходит ближе, и открывает дверь на задние сиденья.        — Да. — Джисон садится как можно осторожней, кивнув в благодарность, поправляет пиджак, перепроверяет, все ли пуговицы застёгнуты, пока Ли закрывает за ним дверь и обходит машину.       Водитель у Минхо аккуратный. Даже немного с перебором. Он не спешит, ведёт плавно и внимательно осматривается по сторонам. Джисон успел оценить его способности ещё до свадьбы и мог спокойно сосредоточиться на видах из окна со своей стороны. Это совсем не те места, в которых он вырос. От этого каждый раз становится немного тяжело. В доме Минхо уже как-то привычнее и мысль о том, что это не Корея, забывается. Но за его пределами Джисон ни о чём другом толком думать не может, потому что всё вокруг — Япония. И тоска по родине гложет не то, что с удвоенной — больше, чем с утроенной силой.        — Ты в порядке? — Минхо кладёт ладонь на его, сжимает еле ощутимо, просто чтобы Джисон точно почувствовал прикосновение. Хан отворачивается от окна, наблюдает обеспокоенного мужа и еле заметно кивает.        — Просто давно не был на таких мероприятиях…        — Я буду рядом. — Ли улыбается как можно мягче и ободряюще. — Помогу, если что, но вряд ли пригожусь — ты умный.        — Спасибо. — Джисон поворачивается к окну снова, надеясь, что его покрасневшие уши и щёки останутся незамеченными. Ладонь Минхо, которую он убирать явно не собирается, смущает. Но это помогает отвлечься от напряжения внутри и беспокоит не настолько сильно, чтобы хотелось избавиться. Джисон решает ничего не говорить и, осторожно повернув кисть, пальцами придерживает руку мужа на месте, намекая, чтобы он не отпускал. Минхо, кажется, это понимает довольно быстро и без лишних вопросов оставляет всё как есть.       Благотворительный вечер проходит в центре города, в театре. Джисон разглядывает довольно крупное здание из машины, пока Минхо ведёт непродолжительный диалог с водителем и выходит, чтобы открыть дверь и помочь выйти. Театр выглядит внушительно и строго. Свет льётся из-под крыш и не таких уж больших окон. Джисон поджимает губы. У него получится впечатлить здешних обитателей. В Корее это всегда получалось — здесь люди вряд ли сильно отличаются.        — Ты бледный. Всё в порядке? — Минхо обеспокоенно осматривает его, тянет на себя, когда Хан вкладывает ладонь в его и поднимается.        — Да, — кивает Джисон, — всё в порядке. — Он снова смотрит на здание театра, внутри ощущая страх и беспомощность.        — Дай мне вторую руку. — Минхо поднимает ладонь, в которую Хан неуверенно вкладывает свою, сжимает довольно крепко, почти до боли. Джисон задерживает дыхание, наблюдая за этим, а Ли просто встряхивает кисти и резко сбрасывает вниз. Хан громко выдыхает, поднимает на мужа удивлённые глаза. — Всё, ты справишься. — Минхо протягивает ему локоть, так что Джисону остаётся только взяться за него и пойти следом. Его волнение так заметно? Тогда и правда стоит попытаться расслабиться. Но Хан без понятия, как это сделать.       В театре оказывается довольно шумно. Западные костюмы и вечерние платья смешиваются в одно месиво. Обслуживающий персонал вежливо предоставляет напитки и закуски; на небольшой сцене, где, судя по всему, будет дано слово организаторам, сейчас располагаются музыканты в кимоно. Джисон прислушивается в попытках понять иностранную для себя речь — выходит не так хорошо, как хотелось бы. Минхо ведёт его на второй этаж, на балконы, с которых прекрасно видно всё происходящее в фойе.        — Выпьешь? — Ли забирает у прошедшего мимо официанта два высоких узких фужера, в которых играют пузырьки шампанского. Джисон облизывает пересохшие губы и кивает, забирая один. Шампанское обжигает рот и горло, греет, и Хан морщится, потому что это определённо не его напиток. Горькая сладость неприятно оседает во рту. Джисон смотрит на Минхо с некоторым отвращением, показывая неприязнь к напитку, а тот только роняет смешок и коротко целует в висок, притянув к себе ближе за талию.        — Что ты делаешь? — Хан дёргается, пытаясь отстраниться, но Ли держит крепко.        — Джисон-а, послушай сейчас внимательно то, что я тебе скажу, — просит Минхо. Джисон раздражённо цокает языком, щурит глаза, без особого интереса изучая происходящее внизу. — Ты не пахнешь, как замужний омега. К тебе может подойти кто угодно и сказать не самые приятные вещи. Не отходи от меня слишком далеко и игнорируй тех, кто задаёт провокационные вопросы.        — Боишься, что тебя назовут импотентом, похотливое животное? — Хан поворачивает голову, отклоняется немного назад, чтобы не столкнуться с ним носами.        — Боюсь, что кто-то может утащить тебя здесь в тёмный угол и сделать не самые культурные вещи. — Минхо смотрит на него чересчур серьёзно, и Джисон закрывает свой рот, потому что в словах мужа определённо есть смысл и беспокойство.        — Ты ведь тоже не пахнешь, как альфа в браке…        — Сейчас меня интересует только твоя безопасность и твоё будущее.        — Почему ты не сказал об этом раньше? — Джисон нащупывает его руку на своей талии, сжимает с силой, начиная злиться.        — Ты мог бы совсем отказаться от этого или начать подозревать любое моё движение и слово — как думаешь? — Минхо выдыхает.        — Прекрати делать вид, будто знаешь меня лучше всех, — почти что шипит Хан, хмуря брови.       Несомненно, Минхо прав. Если бы дома он сказал Джисону, что к нему может кто-то пристать с расспросами или намёками, то Хан бы задумался и напрягся. Они определённо пахнут друг другом — всё же живут в одном доме и спят в одной постели. Но этого недостаточно. Даже с учётом того, что это Джисон поселился в пропахшем Минхо месте, этого далеко недостаточно. А чтобы было всё в порядке, нужно сделать то, на что Хан никогда не согласится.       Он, конечно, понимает, что рано или поздно придётся, но сейчас собирается оттягивать это на столько, на сколько вообще возможно. Джисон не собирается уйти в семейный быт с головой и вечно быть беременным и надеется, что проститутки ублажают Минхо в достаточной мере, чтобы его голова даже не смела думать о нём. Пусть пойдут хоть какие слухи — Хан просто не хочет ребёнка на свои плечи.        — Влюблённые часов не наблюдают, Минхо-сан, — слышится со стороны.       Джисон поворачивает голову, растерявшись, видит невысокого мужчину неподалёку и прочищает горло. Минхо убирает руку с талии, кланяется, и Хану приходится повторить за ним, смиренно притворившись послушным мужем.        — Рад видеть Вас в добром здравии, Такахаси-сан.        — Взаимно, — кивает мужчина и переводит взгляд на Джисона, ради приличия слегка порозовевшего. — А это Ваш муж?        — Всё верно. Это Хан Джисон. Джисон, это Изао Такахаси-сан, мой коллега.        — Рад знакомству. — Хан вежливо улыбается, надеясь, что его японский прозвучал достаточно хорошо, и протягивает руку, которую мужчина несильно обхватывает, тянет повыше и, чуть наклонившись, прижимает костяшками к губам. Джисон старается скрыть дрогнувшее внутри отвращение.        — Взаимно, Джисон-сан. Вы знаете японский? — Изао отстраняется, явно неохотно отпустив руку, и Хан как бы случайно проводит тыльной стороной ладони по подолу пиджака Минхо, на самом деле пытаясь стереть неприятное прикосновение. Ли поворачивает к нему голову, чуть нахмурившись.        — Да. Не на уровне носителя, но довольно хорошо, — кивает Джисон.        — Ещё и акцент хороший.        — Благодарю, Такахаси-сан. — Хан коротко кланяется.        — Однако же, золото вы отхватили, — обращается уже к Минхо Изао. — Но, знаете, иногда бывает лучше, когда супруг не понимает ничего, чем хотя бы чуть-чуть. — Он посмеивается, и Джисон поджимает губы.        — Могу сказать, что меня всё устраивает. — Минхо улыбается довольно вежливо.        — Ничего — чуть позже поймёшь и захочешь сбежать. — Такахаси всё ещё смеётся над чем-то своим — не громко, но Джисону этого хватает, чтобы желание покинуть это место увеличилось в несколько раз. — Ладно… Мне нужно найти Хаяси-сана — не видели?        — Нет, мы только приехали, — качает головой Ли.        — Хорошо. Увидимся позже. — Изао взмахивает рукой, разворачиваясь и уходя. Хан сверлит его спину недоброжелательным взглядом, напрягшись всем телом, стискивает зубы.        — Джисон-а?.. Ты в порядке? — негромко зовёт Минхо.        — Японцы только и делают, что хвастаются своим превосходством и стремлением к западной культуре. — Джисон сжимает пальцы свободной руки в кулак. — Но тут всё ещё смеются над тем, что я образован. Что в Корее, что в Японии — всё одно. — Он переводит взгляд на мужа. — Может быть, мне и правда стоило бы быть глупым и просто раздвигать для тебя ноги, когда ты попросишь.        — Джисон-а, не говори так. — Минхо кладёт ладонь на его плечо, несильно сжимая и сожалея. — Они просто не понимают, кого теряют. Стоит им лишь показать пару раз, на что ты способен, и тогда…        — Ты не боишься, что кто-то из них захочет взять меня работать, чтобы затащить в постель? — Хан горько усмехается. — Вот забава будет, — издаёт он короткий смешок, — мужа посла лишил невинности какой-то учёный. Ты же сам сказал, что я не пахну так, как должен пахнуть замужний омега — что их остановит?       Минхо облизывает свои губы и порывается что-то сказать, но нужных слов, похоже, не находит. Джисон убирает со своего лица злободневную усмешку. В груди что-то царапает и гудит. Минхо уж точно не виновен в том, что терпеливо ждёт, когда Хан к нему привыкнет и хоть что-то почувствует. Он всего лишь хочет помочь и держится на стороне Джисона — единственный, кто, по сути, сейчас на его стороне.        — Прости, — негромко говорит Хан. Минхо только выдыхает, кивнув, и берёт его за руку, крепко сжимая.        — Я боюсь этого. — Ли смотрит в глаза Джисона с сожалением. — Мне страшно от того, что кто-то видит в тебе просто развлечение на ночь, а не живого человека, с которым можно поговорить. Я боюсь, что вокруг появятся люди, которые так и не поймут этого и могут сломать тебя. Хотя они уже это делают… Пожалуйста, не бросай попытки. Я знаю, что ты умный и что у тебя всё получится. — Минхо слишком по-доброму улыбается, пока Джисон не совсем понимает, что происходит у него внутри.       Это определённо трогает за душу. И как бы Джисон не открещивался от этого ощущения, оно необходимо ему сейчас как никогда ранее. Сочувствие, понимание и поддержка не появятся из ниоткуда, а Минхо даёт всё это безвозмездно. И раз уж всё так сложилось, то Хан станет потребителем, хотя в лучшее здесь уже верится крайне слабо.       Минхо весь вечер рядом — не даёт отойти даже на метр. Во время короткого спектакля Джисон почти засыпает, слишком распереживавшийся и уставший. Минхо не даёт этого сделать: постоянно наклоняется в его сторону и шепчет какой-нибудь комментарий к происходящему на сцене. Чаще это что-то забавное, так что Хану приходится приложить усилия, чтобы не издать смешка, и его губы в напряжении опущены вниз. Он не собирается улыбаться и показывать Минхо, что у него что-то да получается.       После спектакля Джисон посещает уборную, закатывает глаза, когда, закончив, видит, что муж всё время его короткого отсутствия простоял неподалёку. Однако Хан спокойно продолжает ходить рядом с ним и совсем скоро наконец видит одного из тех, о ком Минхо говорил.       Сатоши Утида оказывается довольно молодым мужчиной, который производит впечатление галантного и доброжелательного джентльмена. Именно джентльмена: его манеры прекрасны, а ухоженное, гладковыбритое лицо беспрестанно озарено улыбкой, из-за которой никто равнодушным не остаётся. Рядом с ним мнётся высокий юноша с отросшими почти что до плеч волосами. Он весь тонкий, аккуратно сложенный и даже немного несуразный в явно большеватом для него костюме. И тем не менее, остаётся красивым и подходящим на место партии такого мужчины, как Сатоши Утида.        — Наслышан о Вас, Хан Джисон-сан. — Утида целует руку, и Джисон снова чувствует некоторое отвращение, хотя не такое сильное, как ранее, с тем Такахаси.        — Рад знакомству, Утида-сан.        — О, Ваш японский звучит прелестно. Мой жених, к слову, тоже из Кореи. — Он подталкивает юношу рядом чуть вперёд, и тот, сглотнув, натягивает неуверенную улыбку.        — Я Хван Хёнджин.       Джисон поджимает губы. Хёнджин явно из японского знает самый минимум и чувствует себя некомфортно, не разбирая, о чём люди вокруг него говорят. Это намного хуже той ситуации, в которой оказался Хан. И он искренне сочувствует земляку.        — Рад видеть здесь кого-то из Кореи. — Джисон улыбается как можно бодрее и в ответ получает нечто похожее, будто у Хёнджина зародилась надежда на лучшее. Хван согласно кивает, счастливый от услышанной родной речи. — Если Вы не против, я мог бы прийти на Вашу свадьбу…        — Да, было бы замечательно. — Пухлые губы Хёнджина дрожат, и глаза наполняются влагой. Он улыбается радостно и кивает. А его жених тем временем, наблюдая, как-то непонятно закатывает глаза и усмехается.        — Джисон-сан, — зовёт Утида. Хёнджин коротко дёргается, мигом стирает образовавшееся на лице счастье и даёт жениху пройти вперёд. — Ваш муж говорил, что Вы тоскуете в его отсутствие…        — Пока что его библиотека и сад не дают мне заскучать, Утида-сан. — Джисон натягивает лёгкую улыбку. — Но я бы хотел воспользоваться своими знаниями и заняться переводом.        — Разве корейские учёные издают интересные статьи? — Сатоши изгибает свою густую тёмную бровь, усмехается, будто его «шутка» оказалась удачной. — Или хотите поставлять японские знания на родину?        — Я свободно читаю и говорю на английском и французском — возможно, мой акцент не особо придётся по душе, но это больше из-за отсутствия опыта диалогов с носителями языков. — Хан хмурит брови, оскорблённый и удивлённый, как просто человек может выставить себя глупым.        — Проблему же Вы себе в мужья взяли, Ли-сан. — Утида расплывается в почти что ядовитой усмешке, переводя взгляд на Минхо неподалёку, который лишь смеряет его безразличным выражением лица.        — Я всё ещё здесь, Утида-сан. — Джисон немного задирает подбородок. Альфа не сильно выше него, так что Хану достаточно этого, чтобы вернуть внимание себе. — Мне лишь нужен Ваш ответ: Вы дадите мне шанс поработать над переводом или нет? — Утида оценивает глазами от начищенных новых туфлей до слегка пушащихся волос, возвращается к серьёзному лицу Джисона и растягивает губы в улыбке — точно такой же доброжелательной, как в самом начале.        — Я дам Вам шанс, Ли-сан.        — Я Хан, — тут же поправляет Джисон. — В моей стране не принято менять фамилию в браке — омега просто переходит в семью супруга.        — Но Вы не в своей стране. — Утида только пожимает плечами непринуждённо. — Жду Вас в понедельник в университете на кафедре хирургии. Мой рабочий день начинается в девять утра. — Он разворачивается, всё так же улыбаясь, обхватывает всё это время стоящего в стороне Хёнджина за талию и утягивает за собой к другим гостям. Хван бросает напряжённые расстроенные взгляды, неохотно плетясь за женихом, а потом как-то задерживает внимание на лице Сатоши, который, кажется, что-то говорит.        — Как диковинную зверушку… — цедит Джисон.        — Утида не из бедных и крайне привередливый. — Минхо наклоняется немного к уху, чтобы посторонние не услышали. — Он единственный ребёнок в семье, но кутила ещё тот… Так бы и не сыграл ни с кем свадьбу, если бы родители не пригрозили лишить наследства. Но партнёр, видишь ли, ему нужен был подходящий… Кажется, его жених не из особо известного рода, так что много для выкупа семья не запросила.        — Выкуп?.. — Джисон резко оборачивается.        — Да. Просто купил его, — кивает Минхо.       Джисон морщит нос.       Хан теперь более, чем убеждён, в том, что он везунчик. Ему повезло с родителями больше, чем многим другим. С братом отношения более-менее стабильные. Правда, Джисон не знает, что станет с ними сейчас, после его замужества. Минхо не выкупал его, как породистую собаку, и не обращается так жестоко, как мог бы.        — Он… Ты можешь что-то сделать? — Джисон с беспокойством цепляет пальцами рукав пиджака мужа.        — Помешать чьей-то свадьбе? — Минхо распахивает глаза. — Это…        — Хван-щи напуган.        — Джисон-а, что ты мне предлагаешь сделать? — выдыхает Ли напряжённо.        — Я… — Хан стопорится, замирает.       Минхо и правда ничего сделать не может — он не всемогущий. И у него явно другие заботы сейчас, в такое неспокойное и напряжённое время, а Джисон наивно просит о невозможном. Хван Хёнджину поможет лишь чудо или побег как можно дальше. А куда сунуться в незнакомой стране без знания языка? Джисону остаётся лишь быть рядом и оказать хоть какую-то поддержку, чтобы он хотя бы не чувствовал себя одиноко и загнанно. Возможно, Хан научит его немного японскому — постарается, по крайней мере, сделать всё, чтобы Хёнджин вынес предстоящие тяготы.       Джисон расспрашивает о Сатоши Утиде мужа, но особо много нового не узнаёт. Как Минхо сказал, что он кутила с обеспеченной семьёй, так оно по сути и было. Кроме того, Джисон понял, что с этим альфой нужно быть начеку и, желательно, наедине не оставаться. Утида на том благотворительном вечере стоял достаточно близко, чтобы понять, что супружеский долг никто не исполняет. Пока Джисон был дома, это не волновало так сильно, но сейчас ему необходимо сделать всё, чтобы хоть как-то защитить себя. И между двух зол — быть изнасилованным незнакомым альфой в пропахшем медикаментами кабинете и довериться собственному мужу — Хан выбирает то, что явно окажется побезопаснее.       Он не ложится в постель, предпочитая дождаться Минхо. А тот, как назло, задерживается. Джисон наматывает круги у кровати, кусает ногти и бросает взгляды на дверь, прислушиваясь к хоть какому-то шуму в коридоре. Голова соображает плохо, но он настойчиво пытается выстроить в ней просьбу.        — Ещё и унижаться перед ним, — устало выдыхает Хан. Он смотрит на себя в зеркале. Всё та же безразмерная пижама, состоящая из штанов и рубашки, волосы растрёпанные, и лицо сильно обеспокоенное. Щёки розовые. Джисон хватается за них, чувствуя ладонями лёгкий жар, да беспомощно скулит. Он ведь не должен быть смущён настолько. Это не то, из-за чего должно быть так невыносимо. Да, придётся обнажиться, но можно просто везде выключить свет и не беспокоиться, что Минхо увидит что-то лишнее. Только это всё ещё будет слишком унизительно… Джисон не выдержит.        — Ты ещё не лёг?       Хан оборачивается ко входу в комнату и поджимает губы, увидев на пороге озадаченного мужа. Минхо закрывает за собой дверь, хмурится, подходя ближе. Джисон опускает руки, делает несколько шагов назад, испугавшись непонятно чего. Ли останавливается примерно в метре, часто моргает.        — Всё в порядке? — негромко уточняет он.        — Да. — Джисон напряжённо выдыхает, поднимая голову.        — Не заболел, случайно? Твои щёки…        — Нет. — Хан сглатывает, облизывает пересохшие губы. Минхо растерянно изучает его глазами, будто так можно узнать всю необходимую информацию. — Слушай, я… Это может прозвучать странно…        — Не страннее твоего поведения сейчас. — Ли щурится, складывая руки на груди.        — Дело в том, что ты тогда сказал мне… Ну, помнишь, на вечере в театре... — тянет Джисон, надеясь, что муж поймёт его без каких-либо дальнейших намёков.        — Джисон-а, я устал — скажи прямо, пожалуйста.       Хан вздыхает, прикрыв глаза. Жар добирается до ушей и дальше. Ему просто нужно сказать это и перетерпеть ради своей же безопасности. Это намного лучше, чем попасть в лапы незнакомца, который уж точно о нём не позаботится, как может сделать Минхо. Только данный факт никак не успокаивает, потому что Джисон буквально вынужден просить помощи у того, кого некоторое время назад презирал и ненавидел.        — Джисон-а?..        — Мне нужно пахнуть тобой, — выдавливает Хан из себя, часто моргая. Беспомощность гложет изнутри. Джисон громко дышит, не разрывая зрительного контакта, чувствует, как голова сильно кружится, и всё пространство искажается. — Мне нужно…        — Господи. — Минхо звучит испуганно, резко оказываясь рядом и подхватывая ослабшее тело. Джисон растерянно осматривается, пытается понять, что произошло. Перед глазами стоит мутная пелена. В ушах размывается бормотание Минхо и звон стекла после того, как Хан чувствует под собой что-то мягкое. — Пей, давай… — Джисон жадно глотает воду из прижатого к губам стакана. Становится значительно легче, и удары сердца уже не бьют так сильно по барабанным перепонкам, оглушая. Минхо приглаживает растрепавшиеся волосы, проверяет температуру, наклонившись ко лбу. — Напугал… Всё хорошо?        — Нет. — Джисон обрывисто выдыхает. — Я… Ты сказал, что от меня не пахнет, как от замужнего омеги. Я не хочу, чтобы тот ублюдок…        — Джисон-а, — мягко обрывает Минхо, взяв его за руку. Хан замирает, наблюдает за его обеспокоенным лицом и чувствует, как громкий вздох давит на грудь. — Ты… Тебе нужно отдохнуть. — Ли сжимает ладонь в своей руке чуть сильнее, поглаживает большим пальцем по холодным костяшкам. — Ты перенервничал…        — Но я… Он завтра может…        — У тебя от одной мысли о близости колени подкашиваются, Джисон-а. — Минхо поджимает губы. — Я не хочу, чтобы ты боялся и принуждал себя к подобному. — Хан смотрит на него с приоткрытым ртом, позволяет дотронуться до щеки и провести по ней костяшками пальцев. Прикосновения Минхо аккуратные и неуверенные, будто он и сам боится. Джисон тихо шмыгает носом.        — Но он…        — Я поеду с тобой, — обещает Минхо. — В первый день ты всё равно там долго не пробудешь. — Он осторожно ложится рядом, обнимает чересчур аккуратно и прижимается губами к влажному от пота виску. — А потом что-нибудь придумаем, хорошо? Обещаю, никто к тебе без твоего согласия и желания не прикоснётся.       Джисон разворачивается к нему, двигается, давая место, и льнёт ближе. Минхо прав, что он боится, хотя вроде как уже давно пора смириться с тем, что его ждёт. У него вряд ли получится сбежать куда-то, а война, о которой шепчутся на каждом углу, заглянет в каждый дом. Джисон тоже пострадает. Но это пока не столь важно и довольно далеко, потому что сейчас стоит принять тот факт, что Хан замужем и от него ждут определённого поведения и действий. Он ведь должен быть послушным и доброжелательным, обязан проявлять к мужу внимание и ласку, подарить ему наследников и воспитать их… Джисон зажмуривается, мелко дрожит, всхлипнув, и чувствует, как Минхо прижимает к себе ближе, гладит неспешно по волосам, будто приласкать пытается.        — Почему ты на моей стороне? — Голос Хана звучит еле слышно. Он прячется в шее альфы, не зная, куда себя деть и что делать.        — Потому что ты мой муж, — спокойно отвечает Минхо. — Я… Между нами нет той связи, которая обычно есть у супругов… возлюбленных, знаешь… Но, Джисон, я твой муж и я поклялся тебе всегда быть рядом. Единственное, чего я хочу — видеть, как ты улыбаешься и чувствуешь себя счастливым. — Он целует в висок ещё раз, поправляет запутавшееся одеяло, и Джисон чувствует себя немного неловко, потому что его спальная одежда влажная из-за холодного пота. Минхо ничего по этому поводу не говорит. — Давай спать, — только шёпотом зовёт он.        — Да. — Хан обнимает его за спину, удивляется тому, насколько она крепкая и давит в себе желание провести по ней ладонью. Размеренное дыхание Минхо щекочет макушку. Свет всё ещё не выключен, но Джисон не уверен, что хочет двигаться, чтобы погасить его. Да и мужа вряд ли пустит. В груди неожиданно спокойно. И в голове лишних мыслей не оказывается — вертится только крохотное смущение. Джисон всё же позволяет себе осторожно вывести кончиками пальцев спирали на спине Минхо, когда благодаря сопению понимает, что тот, скорее всего, уже уснул. Это оказывается неожиданно приятно. Не совсем понятно, почему так ощущается, но Хан не останавливает себя, продолжая накручивать узоры. Сам не замечает, как начинает улыбаться. — Спасибо, Минхо, — вспоминает он о благодарности, прежде чем тоже уснуть.       Джисон не ожидал, что проснётся один. В постели непривычно прохладно. Джисон садится, обнимает себя, потирая плечи и пытаясь разлепить тяжёлые веки.        - Ваш муж скоро тоже спустится на завтрак, - сообщает дворецкий.        - Хорошо, спасибо.       Хан давит зевоту. Ему стоит поскорее умыться и окончательно проснуться, иначе он может так долго просидеть, а потом снова лечь и крепко уснуть.       Без Минхо по утрам как-то странно и даже немного неприятно. Чаще всего он просыпается первым, по будильнику, пока Джисон только осознаёт, что кто-то рядом шевелится. Хан не большой любитель пробуждений, но Минхо, как бы смущающе это ни звучало, хорошо научился его поднимать. Он садился, гладил по волосам и негромко приговаривал что-то. В основном это было меню грядущего завтрака и планы на день. Джисон открывал глаза, смотрел на него, а Минхо улыбался и мог провести костяшками пальцев по щеке. Потом он поднимался с кровати и уходил к себе: «Увидимся на завтраке».       И сейчас этого не хватало. Джисон бы хотел, чтобы он был рядом хотя бы потому, что внутри всё ещё копошатся переживания по поводу поездки в университет и встречи с Сатоши Утидой. Разговоры и просто присутствие кого-то неплохо отвлекают. Джисон мог бы поговорить с немногочисленной прислугой, но у них много своих забот с самого утра, так что остаётся только тяжело подняться и отправиться собираться на завтрак.       Снова приходится надеть костюм. Как бы Джисон ни хотел одеться в ханбок, это будет просто не к месту. Достаточно того, что он омега и привлечёт ненужное внимание. А так хотя бы немного сольётся со всеми и, возможно, спокойно доберётся до кафедры. Конечно, рядом будет Минхо и вряд ли кто-то посторонний полезет, но перестраховаться лишним не будет.       Джисон поправляет подтяжки на плечах и, схватив пиджак, идёт в столовую. Внутри всё ещё немного тянет из-за беспокойства. Почему-то ощущение, что Утиду не смутит наличие мужа рядом, не даёт покоя. До совсем откровенных приставаний вряд ли дойдёт, но некомфортно себя Джисон будет чувствовать точно. Хотя можно просто попросить Минхо не отходить далеко и даже поучаствовать в процессе перевода, если хотя бы что-то подобное будет.        — Доброе утро. — Джисон вздрагивает, подняв голову, и видит мягко улыбающегося мужа.        — Доброе, — кивает Хан в ответ, подходя к своему месту рядом с ним. Минхо поднимается, сам вешает его пиджак на спинку стула и помогает сесть.        — Выспался?        — Да. — Джисон укладывает салфетку на свои бёдра и устраивается поудобней.        — Всё пройдёт хорошо. — Минхо несильно сжимает плечо и целует в макушку, прежде чем вернуться на своё место. Джисон смотрит на него, поджав губы.        — Ты уже был на работе? — всё же решает он осторожно уточнить. Ему, вообще-то, без разницы, просто странно, что обычно такой прилипчивый муж оставил его в не самый лучший период.        — Да. — Минхо берёт приборы и спешит приступить к завтраку, явно сильно голодный. — Ну и надо было ещё в одно место заехать.        — Ладно. — Слова мужа немного успокаивают. Джисону стоит попроще относиться к таким вещам. Всё же Минхо и так из-за него позже придёт на работу, а Хан ещё и переживает, что его рядом утром не было. Даже смешно немного. — Приятного аппетита, — вспоминает Джисон, прежде чем тоже начать завтракать.        — Спасибо. Тебе тоже.       Минхо не читает газету, как бывало раньше, а просто опустошает тарелку за довольно короткий промежуток времени и ждёт, когда Джисон доест, наслаждаясь кофе без молока или сливок. Хан чувствует непонятное напряжение. И взгляд мужа беспокоит чуть больше, чем следовало бы. Джисон осторожно смотрит на него.        — Можешь не смотреть… так?.. — просит он, чувствуя, что щёки и уши тронул лёгкий жар.        — Прости. — Минхо тут же отворачивается, прочистив горло. Джисон прослеживает за его взглядом, метнувшимся в противоположную сторону, и только сейчас замечает небольшую коробочку рядом с ним. Аппетит куда-то сразу пропадает. Хан откладывает приборы, съев чуть больше половины содержимого тарелки, и берёт свой уже подостывший кофе. Хотелось бы, чтобы он был горячее, но и так тоже не плохо, на самом-то деле. — Ты наелся?        — Аппетита нет особо. — Джисон промакивает губы салфеткой после глотка.        — У меня подарок для тебя. — Минхо перекладывает коробочку к нему поближе.        — До моего дня рождения ещё есть время… — Хан недоверчиво смотрит на тёмное дерево.        — Это на свадьбу. Мне не понравилось, как они сделали его в первый раз. Довели до ума только сейчас. — Минхо облизывает губы, явно переживая. — Открой.        — У меня нет настроения для этого, — выдыхает Джисон. Он уверен, что там что-то из украшений. Альфы не могут придумать подарков лучше. Джисону нравятся всякие безделушки, но в последнее время он их особо не носит. Нет ни желания, ни места, куда бы ему хотелось выйти чуть более нарядным, чем обычно. К тому же, Минхо вряд ли знает его предпочтения.        — Если не понравится, то скажи, как переделать. — Ли настойчиво подталкивает коробочку ещё ближе. Джисон вздыхает и все же берёт её. Она немного тяжелее, чем казалась изначально. Дерево пахнет приятно. Маленький замок тихо щёлкает, и Хан открывает гладкую крышку. На белом шёлке лежит кольцо. Джисон такие не любит: громоздкие, привлекающие внимание и явно тяжеловатые. Но он любит ромашки. — Это серебро и жёлтый турмалин. — Хан поджимает губы, доставая аккуратное, воздушное кольцо. Работа тонкая и достойная уважения. Серебряные лепестки тянутся в разные стороны, а турмалин с частичками золота в центре не выглядит так ярко, как мог бы, сохраняет ту лёгкость, которую сотворили с металлом. Джисон примеряет кольцо на безымянный палец правой руки. Оно явно чуть тяжелее и не для повседневной носки. Всё ещё большое, но выглядит не так ярко, как могло бы.       Это даже трогает. Минхо мог ничего и не дарить. Джисон не просил и не нуждался в украшениях. Да и не хотел он каких-либо подарков от мужа. Это было бы слишком тяжело для Хана. Однако сейчас кольцо кажется вполне своевременным и даже нужным. Джисон ещё не до конца привык к своему новому статусу замужнего омеги, но смирялся с тем фактом, что из близких сейчас у него только Минхо и есть. Не тот человек, которому можно рассказать всё и поговорить о чём угодно, конечно, — просто единственный, кто заводит с ним диалог. Как бы Джисону ни хотелось это признавать, но ему повезло с мужем.        — Я не люблю такие большие кольца, — негромко сообщает Хан, проводя большим пальцем по лепесткам.        — Как его переделать? — Джисон поднимает глаза от своих рук и готов поклясться, что Минхо расстроен. Однако виду этот дурак совсем не подаёт и вполне спокойно продолжает сидеть на своём месте. Отец Джисона давно бы уже подскочил и выдал тираду о том, что это подарок и радоваться надо чему угодно, а больше всего тому, что он выделил время в своём перегруженном графике, чтобы просто заглянуть в ближайший магазин и выкупить что-то ради приличия.        — Никак. — Хан пожимает плечами, старательно опуская уголки губ вниз и пряча эти свои жалкие попытки за ладонью. Минхо хмурится, хочет спросить, однако Джисон просто отмахивается. — Спасибо за подарок.        — Но, Джисон…        — Я вряд ли буду часто носить его: боюсь сломать да и не для быта оно явно. — Хан шумно выдыхает. — Но пусть у меня будет хотя бы одно такое кольцо. — Он смотрит на мужа как можно мягче. Наверное, больше выглядит для него уставшим и не слишком довольным. Джисону просто не хочется показывать то, насколько его это тронуло и насколько он это ценит. Ему не стоит проявлять слишком много эмоций и давать Минхо повод для лишних мыслей: они не должны быть настолько близки.        — Хорошо. — Ли прочищает горло и, бросив взгляд на часы, спешит подняться. — Пойдём, а не то опоздаем.       Что же, теперь Джисон не так уж и обеспокоен встречей с Сатоши Утидой. Новое кольцо приятно тяжелит руку, и камни на нём незамысловато переливаются на тёплом солнце. Хан украдкой разглядывает это в машине, краем уха слушая разговор Минхо с водителем. Они обсуждают лишь планы на день, и Джисон каплю в ужасе от того, сколько нужно успеть сделать мужу. В университете, оказывается, он будет не только его сопровождать, но ещё и встретится с деканом медицинского института. Потом ему нужно поехать на какое-то собрание, которое продлится минимум три часа. Во второй половине дня навестить мера города, передать какие-то записи и обсудить парочку насущных тем. А вечером, уже по сути после ужина, встретить кого-то из Китая.        — Ты не приедешь на ужин? — Джисон поворачивает голову.        — Нет, сегодня вернусь поздно. Не думай об этом. — Минхо легко улыбается ему, будто ничего сверхъестественного не произойдёт.       Джисон пожимает плечами, кивнув. И правда ведь ничего сверхъестественного не случится. Люди иногда задерживаются на работе. Отец Джисона часто так делал — правда, чаще это было из-за того, что иностранные послы просили выпить вместе. А если Минхо встречает кого-то из Китая, то, скорее всего, тоже вернётся домой пьяным. Значит, Джисон поужинает у себя в комнате, ещё немного позанимается и ляжет спать. Перспектива увидеть мужа в нетрезвом виде не манит, да и он может выкинуть что-то глупое.       Прекрасный день: получил подарок, наконец займётся чем-то серьёзным, положив начало карьере переводчика, позанимается чуть больше и до самого утра не увидит Минхо. Джисон безмерно рад.       Всему, кроме последнего.       Здание университета новое, построенное на западный манер (иначе и быть не может) и довольно обычное, но среди восточных сооружений сильно выделяющееся. Студенты снуют по коридорам, живо обсуждая интересные темы, везде светло из-за больших окон, у каждой двери табличка с аккуратно выведенными иероглифами. Джисон их даже толком изучить не успевает, потому что Минхо не даёт, утягивая на второй этаж.        — А тут есть библиотека? — Хан догоняет мужа, заострив внимание на картине на лестничном пролёте чуть дольше положенного. Здесь слишком много всего, чтобы пройти мимо. Домашняя библиотека Минхо внушает своим разнообразием и исключительностью, но Джисон уверен, что университетская библиотека больше в десятки, если не в сотни раз и хранит в себе всё самое лучшее. Хан просто обязан посетить её и оформить там свою карту. От одной мысли, что держат полки, детский восторг заполоняет разум.        — Конечно, только в отдельном здании.        — Покажешь? — Джисон обгоняет его, разворачивается спиной по ходу движения и улыбается, слишком воодушевлённый переполняющими его мыслями. Минхо неожиданно останавливается, сильно удивлённый. Хан растерянно разглядывает его, убирает за ухо выбившуюся прядь. — Что-то не так?..        — Да… нет, всё в порядке. — Ли поджимает губы, подходит ближе, почему-то избегая зрительного контакта, и берёт за руку, несильно сжимая. Джисон опускает глаза, не понимая, что происходит, но не особо сопротивляется. — Пойдём. — Минхо тянет его за собой, и Хан спешит пойти рядом, в ответ сжав ладонь мужа. Джисон окидывает коридор взглядом — не особо отличается от того, что на первом этаже, только вид из окон чуть более красивый из-за высоты. Хан смотрит на мужа, замечая, что его лицо сейчас чересчур напряжено, а уши покрылись ярко-розовым румянцем. Он зол? Джисон успел что-то не так сделать? Сказал что-то лишнее?       Но что? Просто ведь про библиотеку спросил. Может, ему не особо нравится, что Джисон много времени проводит с книгами? Хан бы оставил их, но Минхо много работает и дома — не будет же он просто сидеть и ждать, когда муж закончит. А разговаривать… У них и тем-то общих для диалогов особо нет. Разве что могут обсудить статьи из газеты и не больше. Возможно, книги какие-нибудь ещё… Джисон не знает, о чём говорить с мужем. Они слишком разные.        — Ты чувствуешь себя лучше, да? — Минхо коротко смотрит на него, касается своего всё ещё розового уха свободной рукой. Джисон решает проигнорировать это. Даже если Минхо и злится, то он ведь не виноват.        — Да. — Хан опускает голову, задерживая взгляд на своей ладони в руке мужа. Почему-то в груди что-то гулко ухает и теплеет. В мыслях настойчиво образовываются отрывки из тех романтических книг, которыми Джисон зачитывался в подростковые годы. Но ведь у него с Минхо всё совсем не так. У них абсолютно другая история, в которой места для романтики, как лошади — в коровнике. Джисон не может чувствовать что-то подобное.        — Даже не волнуешься?        — Не сказал бы… — Хан ведёт плечами, смотрит в сторону, чувствуя липкое тепло на своих щеках. — Я… Наверное, я просто привык к тебе.       От этого беспорядок с щёк перебирается на уши. Джисон плотно сжимает губы, пытаясь думать о чём-то другом, но мысли не хотят так просто покидать его голову. Он должен хорошо подумать в следующий раз, прежде чем говорить нечто подобное. Его слова прозвучали слишком жалко и удручённо.        — То есть, я хотел сказать…        — Подожди. — Минхо тянет его за собой в узкий коридор, придерживает свободной рукой за плечо, прижимая к стене и осматриваясь. Джисон растерянно моргает, смотрит на него с искренним недопониманием. — Я знаю один способ для того, чтобы ты чуть больше пах мной. Но тогда и тебе придётся сделать то же самое. — Хан чуть хмурится. И зачем Минхо молчал об этом так долго? Дома или в машине это можно было бы сделать гораздо спокойнее. И о таком в принципе молчать не стоило.        — Почему ты?..        — Ты был напуган вчера, а на завтраке выглядел не очень… — Ли поджимает губы. Джисон изгибает бровь. Минхо явно обеспокоен, и это каплю раздражает. Джисон давно не ребёнок и в сочувствии мало нуждается.        — Я не был напуган, похотливое ты животное. — Хан скидывает ладонь мужа со своего плеча. Смущение пропадает совсем, словно его никогда и не было. Оно и к лучшему: Джисон чувствует себя так гораздо спокойнее и не переживает о непонятных эмоциях. — Что нужно делать? — Минхо выдыхает, прикрыв глаза ненадолго.        — Я не уверен, что оно сработает так, как надо. И запах пропадёт довольно быстро…        — Тогда в чём смысл? — Джисон поворачивается, чтобы вернуться в коридор, по которому они недавно шли. Минхо наверняка водит за нос, выискивая собственную выгоду. Хан к унижению не слишком хорошо относится, а к публичному и подавно.        — Подожди!.. — Ли хватает за руку, притягивая обратно. Его щёки тронул розовый румянец. — Он просто… — Минхо напряжённо выдыхает. — Я проверял его, и он немного странный. — Голова, как назло, подкидывает не самые лучшие варианты. Что это существо вытворит на этот раз? Предложит заняться непотребствами прямо здесь? Или что? — Нам надо, — уши и щёки Минхо неистово краснеют, — вылизать друг друга…        — Что?.. — Джисон распахивает глаза. Минхо громко выдыхает и указывает на свою шею.        — Надо просто немного полизать шею и руки.        — Руки-то зачем? — Хан хмурится.        — Хватит запястья — просто чтобы запах был на открытых участках кожи, — объясняет Ли. Джисон недоверчиво смотрит на его руки и шею, пунцовые скулы и поджатые губы. Логика-то в предложении альфы есть, просто подобные вещи стоило бы сделать дома, в спальне, а не в коридоре, мимо которого кто-то может пройти в любой момент. Но и выбора у Хана сейчас нет.        — Ладно, иди сюда. — Джисон берёт мужа за предплечье, решая разобраться для начала с запястьями. Сказал бы ему кто, что он будет заниматься чем-то подобным, не поверил бы.       Минхо громко выдыхает. Хан немного задирает рукав, оголяя запястье, и наклоняется слишком резко, сначала прижимаясь к коже губами, замирая неожиданно даже для самого себя. Как и обычно, это одно из тех мест, которые издают сильный запах. Если раньше Джисон как-то не особо прислушивался к тому, как пахнет муж, то сейчас это выходит непроизвольно. Запах не то что бы приятный, просто настолько незамысловатый и знакомый, что хочется задержаться и уделить этому чуть больше времени. Джисон чуть щурит глаза. Он сейчас не вспомнит, где слышал хоть что-то подобное, но чуть позже обязательно уделит этому время.       А пока Хан проводит кончиком языка поперёк запястья несколько раз, ощущая солоновато-сладкий вкус. Это даже удивительно: альфы, насколько он знает, редко имеют подобные запахи — больше горькие или острые. Но Джисон совсем не против. Ему даже немного нравится, так что, когда он берёт вторую руку, действует уверенней и задерживается чуть дольше. Минхо прочищает горло слишком громко, смотря в сторону коридора. На его щеках образовались розовые пятна. Он поправляет рукава, облизывает губы, и Джисон, сглотнув, подходит ближе. Кожа Минхо покрывается мурашками, источает жар, от которого по позвоночнику пробегает молния, и Хан, бросив взгляд на дрогнувший кадык, всё же широко проводит языком от накрахмаленного воротника до ярко-красной мочки уха. Ли издаёт короткий удивлённый звук. Джисон решает не обращать внимания на это. Вкус Минхо остаётся на языке, вызывает какое-то непонятное желание не останавливаться и брать больше.       Джисон мог бы этого не делать, но он целует кожу рядом с кадыком, жмётся носом, втягивая в себя запах, и чувствует, как гудят губы от желания прижаться. Хан дёргает головой, скидывая наваждение. Это всё из-за приближающейся течки, сопливых розовых романов и одиночества — не иначе. Он не должен вести себя так с Минхо, пусть даже они сотню раз мужья.        — Давай быстрее. — Хан отводит взгляд в сторону.       Минхо медлит пару долгих секунд. Однако он всё же берёт руки Джисона в свои, сжимая как-то слабо и нервно, поднимает и прижимается губами с каким-то трепетом. Хан возвращает глаза на него, открывает рот, чтобы возмутиться, но слова куда-то пропадают. Минхо не спешит, действует аккуратно, словно боится, и первый раз касается языком с непонятной неохотой. Выдыхает слишком сильно прямо на влажную кожу, и Джисон вздрагивает из-за мурашек, из-за которых волосы на затылке мгновенно встают дыбом. Минхо лижет с известным только ему упоением, словно это правда приносит удовольствие. Джисон облизывает пересохшие губы, моргает часто, когда Ли переходит к другой руке. В животе происходит что-то непонятное, разгоняющее кровь. Дышать становится чуть труднее. Глаза Минхо неожиданно находят Хана. Джисон замирает, приоткрыв рот в попытке что-то сказать. Кажется, он хотел попросить закончить побыстрее, однако теперь уже ни в чём не уверен.       Минхо сжимает его ладони в своих, опуская, наклоняется, пока Хан краснеет и послушно открывает шею больше. От дыхания становится щекотно и одновременно жарко. Джисон вздрагивает от прижавшихся к коже под ухом губ, зажмуривается, стискивая пальцами ладони мужа, и шумно выдыхает. Тело дрожит само по себе. В груди сердце бешено колотится, а в животе, разгораясь, бабочки щекочут внутренности. Минхо не просто водит языком по коже — он целует, покусывает и жадно вдыхает как можно больше запаха. Хан отступает назад под напором, врезаясь в стену лопатками, вытягивает голову, так что Ли добирается до линии подбородка, проходясь вдоль неё мокрыми поцелуями. От этого последние мысли напрочь выбивает. Джисон шумно дышит, дрожит мелко и заглядывает в глаза напротив, повернув голову. Минхо замирает, уткнувшись кончиком носа в его. Джисон замечает, что глаза у мужа несколько светлее — явно не почти чёрные, как у него. Странно, что он не увидел раньше.        — Нам, — выдыхает Ли, опустив глаза, но скоро вернув обратно, — надо идти. — Он поджимает губы, отстраняется как-то медленно, не слишком охотно, и Джисон запоздало кивает. Кажется, щёки и уши покраснели — Хан не уверен. Он поправляет свои волосы, прочищая горло, натягивает рукава пиджака на пальцы и следует за мужем, который остаток основного коридора даже не смотрит на него. Тем лучше — не сильно стыдно и неловко. Произошедшее лучше из головы выкинуть. Джисон успеет подумать об этом дома. А лучше — никогда.        — Наконец-то вы пришли! — Сатоши Утида взмахивает руками, встречая их в своём кабинете. Джисон держится рядом с мужем, не решаясь отойти даже на метр. Грудь неприятно давит волнение. Нужно поскорее увлечься работой и закончить, показав себя с лучшей стороны.       Кабинет кафедры хирургии очевидно жуткий и неуютный: на полках стеллажей помимо книг банки и чуть ли не аквариумы с уродливыми младенцами и детёнышами животных, плавающих в формалине; на стенах тут и там нарисованные человеческие тела и органы в разрезе с огромным количеством выносок. Пахнет отвратительно резко и тяжело. Джисон сильно сомневается, что зашёл бы сюда за книгой. Здесь просто тошно находиться. Ещё и помещение неимоверно большое — неизвестно, что тут можно найти или случайно увидеть.        — Не заблудились, надеюсь? — Утида приглашает сесть за стол у окна, и Джисон с охотой занимает место прямо напротив, чтобы поменьше видеть весь хранящийся здесь ужас.        — Я давно тут не был, но всё прекрасно помню. — Минхо накрывает ладонь своей под столом, и Хан тут же с силой стискивает её. Скорее всего, сотрудничество с Сатоши Утидой не зайдёт далеко: Джисон не выдержит, если на страницах книг будут подобные иллюстрации, вызывающие отвратительную тяжесть и тошноту.        — Что же, тогда не будем медлить. — На столе оказывается несколько объёмных книг. Все в новых, ещё будто даже не тронутых обложках. Джисон пробегает глазами по названиям, написанным на английском и французском. Руку мужа приходится отпустить. — Можете пользоваться любой литературой здесь, Ли-сан. — Утида проводит рукой в воздухе, указывая на весь кабинет. Хан зажмуривается, прогоняя лишние мысли.        — Спасибо, но я, пожалуй, воздержусь. — Джисон открывает первую книгу, лишь бы отвлечься, и усиленно не обращает внимания на иллюстрации обнажённых частей тела.        — Вы побледнели — всё в порядке?        — Да, — кивает Хан, — просто не ожидал увидеть здесь… так много всего… — Джисон возвращает руку под стол, сам тянется к мужу, не сразу находя его ладонь, однако Минхо быстро помогает ему и переплетает пальцы. Хан смотрит на него с немой благодарностью. Один он бы точно не перенёс подобное.        — О, это наши экспонаты, да. — Сатоши Утида поднимается, скоро оказываясь у ближайшего стеллажа. — Мы начали собирать их не так давно, на самом деле. В Советском Союзе, знаете, в Ленинграде, есть очень старый музей — там этого добра в сотни раз больше. — Он берёт в руки небольшую банку, проворачивает немного, чтобы разглядеть содержимое лучше. Джисон наблюдает за этим краем глаза, дышит как можно ровнее, чувствуя на языке горько-кислый привкус.        — Разве это человечно?        — Что именно? — Утида возвращает банку на место, поправляет её и ещё несколько соседних.        — Измываться подобным образом над младенцами. — Джисон решается поднять голову на Сатоши Утиду, возвращающегося на место. Тот изгибает толстую бровь, хмыкает и достаёт из пиджака сигарету и спички.        — Это природа так измывалась над ними. Они бы всё равно не выжили. — Он затягивается глубоко. Джисон морщит нос от запаха табака. — Думаете, двухголовый человек долго протянет? А двухтелая утка? И это совсем малая часть аномалий, которая может быть.        — Зачем собирать подобное?        — Чтобы изучать, — пожимает плечами Утида. — Если у вас родится ребёнок с аномалией, то я с радостью приму его в свою коллекцию — вы и навещать его тут сможете. — Сатоши Утида смеётся, посчитав свои слова хорошей шуткой. Джисон напряжённо выдыхает, смотрит на него с отвращением, стиснув зубы. Такого человека следует изолировать от общества, а не позволять работать в университете с будущими специалистами и давать ему возможность создавать семью. Утида просто отвратителен. И его жениха, Хван Хёнджина, крайне жаль.        — Попрошу следить за словами, Утида-сан, — подаёт голос Минхо. — Ваши… слова несколько неэтична.        — Прошу прощения. — Он кивает, хотя на лице его не отражается ни капли сожаления или осознания. — В общем-то… Ли-сан, — обращается Утида к Джисону, прочистив горло, — это не дешёвые издания, совсем новые. Мы бы хотели делиться информацией отсюда со студентами — на Вас немалая ответственность. И если что-то пойдёт не так…        — Я знаю. — Хан безэмоционально смотрит на него. — Я не силён в медицинских терминах, так что хотел бы попросить Вас указать мне справочники, которые значительно ускорят процесс перевода.        — Конечно. — Утида улыбается чересчур просто и поднимается, оставляя сигарету между губ и отходя вглубь стеллажей. Джисон выдыхает с облегчением. Он вряд ли сможет привыкнуть работать в таком месте и с таким человеком — это просто невозможно. Мало того, что уже на вечере в театре Хан почувствовал отвращение, так ещё и здесь, в естественной среде обитания этого ублюдка, всё становится в разы хуже.        — Ты в порядке? — Минхо наклоняется, стараясь говорить не слишком громко.        — Не совсем. — Джисон смотрит на него. Ли выглядит не менее напряжённым и даже каплю злым, что удивительно. Неужели в его спектре эмоций не только спокойствие? — Ты злишься?        — Он буквально пожелал нам мертворождённого ребёнка — как думаешь? — Минхо хмыкает.        — Нам?.. — повторяет за ним Хан. Ли отворачивает голову, мигом сменив злость на смущение. — Похотливое животное, — щёлкает Джисон языком.       Он не уверен, что это правильно, но терпеть рот Минхо на своей шее приходится каждый день. Это невыносимо. Ли будто намеренно задерживается на более чувствительных местах, утыкается носом чуть ниже кадыка, поближе к запаховым желёзам, и, прижав к себе, дышит глубоко несколько долгих минут, в которые Джисону хочется только быть в его руках тряпичной безвольной куклой. Он не желает признавать, что это приятно. Но это именно так. Минхо врывается в его личное пространство, заходя явно дальше простой помощи с запахом, и Хан должен бы гнать его и, скрипя зубами, защищаться. Однако в руках Ли чересчур спокойно. Минхо уже не ощущается опасностью — ему можно довериться и позволить чуть больше. Только вот он не берёт.       Ближе к концу первой недели работы над переводом Джисон неожиданно думает, что хочет, чтобы Минхо хотя бы уткнулся лицом ему в шею. Эта мысль не даёт ему покоя несколько долгих дней и становится всё навязчивее. Особенно с учётом того, что муж позволяет себе разойтись лишь утром перед выходом из дома. Пока они укладываются спать, Джисон чувствует бегающие по спине мурашки, старается не выдать смущение и про себя умоляет мужа спрятаться в своей шее. И каждый раз, конечно же, Минхо ничего подобного не делает — обнимает, как обычно, и почти сразу засыпает, тихо пожелав спокойной ночи. Мило, конечно, но Джисон хочет чуть больше. Ему буквально необходимо, чтобы муж дышал им. Попросить об этом напрямую Хан не может: стыдно. Да и признавать это перед альфой язык не поворачивается. А вот подвинуться, пока Минхо спит, вполне себе можно. Затея дурацкая и абсолютно смущающая, но больше Джисон не выдерживает — он и так терпел достаточно.       И спустя несколько дней тяжёлых раздумий Хан осторожно залезает на подушку повыше, стараясь не разбудить обнимающего его мужа, и утыкается носом в растрёпанные волосы. Какое-то время Минхо всё так же спит, лишь ослабив хватку на талии. Но хватает буквально пары минут, чтобы он прижался ближе и зарылся в шею, по-собственнически прижав к себе. Джисон с облегчением выдыхает, закрывая глаза. Так куда лучше. Щекотно, правда, зато спокойно и каплю радостно. Сказал бы кто ему несколько месяцев назад, что он будет искать подобную возможность, он бы покрутил пальцем у виска. Но сейчас ему сполна хочется насладиться тем фактом, что альфа дышит им и крепко прижимает к себе, не желая отпускать. Это ощущается как-то чересчур правильно, будто Джисон имеет власти над Минхо больше, чем он над ним — не так, как обычно принято. От этого всё тело волнительно будоражит.       Только вот утром Джисон обнаруживает мужа на другом конце кровати, болезненно свернувшимся и с жаром, стремительно набирающим силу. Хан обеспокоенно смотрит на его спину некоторое время и пододвигается ближе как можно осторожней, касаясь влажного от пота плеча.        — Минхо?.. — Ли вздрагивает, громко выдыхает, накрывая его ладонь своей. — Ты заболел?        — Нет. — Минхо поворачивает к нему голову. Джисон задерживает взгляд на его искусанных губах, раскрасневшихся щеках и помутневших глазах. Дышит Ли обрывисто, даже тяжеловато.        — Мне позвать кого-то? — Хан кладёт свободную ладонь на лоб, и Минхо прикрывает глаза.        — Нет, я в порядке.        — По тебе не скажешь. — Ли напряжённо выдыхает, морщась, и упирается ладонями в постель, осторожно поднимаясь. Одеяло соскальзывает с него, открывая покрытое мурашками и потом тело. Джисон задерживает взгляд на шее, на дёрнувшемся кадыке, опускается ниже, впервые замечая, насколько муж поджарый по телосложению. Ранее он как-то не придавал этому значения, предпочитая всегда смотреть в глаза или изучать раздражающе спокойное выражение лица. Сейчас же отвести взгляд от тела несколько трудно. Как минимум, Джисону любопытно. Различия его каплю впечатляют.       Минхо определённо крупнее, крепче и привлекательнее. Джисон на своё тело не жалуется, конечно, но выглядит оно явно не так хорошо. У Минхо на руках проступают вены, что выдаёт в нём силу и заставляет почувствовать спокойствие, потому что рядом с таким альфой мало что страшно. За широкие плечи хочется обнять, а в груди — спрятаться. Джисон вряд ли должен думать о чём-то подобном. Точно не представлять это с Минхо. Только вот как игнорировать эти навязчивые мысли, если глаза сами собой опускаются ниже, бегая по рельефу мышц и натыкаясь на узкую дорожку тёмных волос от пупка до исподнего в низу живота. Джисон тянет в себя воздух, осознавая, что не дышал всё то время, что бесстыдно разглядывал мужа. Щёки покалывает от смущения. И они совсем рдеют, когда Хан замечает интересное положение Минхо.       У него гон.       Только-только начался, но это наверняка он. Джисон не совсем уверен, просто состояние Минхо примерно схоже с тем, что бывает у него во время течки. Да и его… Вряд ли бы Ли был возбуждён в случае болезни. И его запах теперь ощущается куда сильнее, чем обычно. Из-за него у Джисона покалывает и тянет в животе.       Может ли быть ситуация хуже этой? У Хана такой ещё не было, и он надеется, что не будет. Они оба сидят на кровати, явно смущённые своим возбуждением, и у одного, полуголого, вовсю расходится гон.       Хочет ли Джисон прижаться к Минхо и попросить обнять себя? Глупый вопрос. Хан нуждается в этом. И останавливает его от этого опрометчивого поступка только тот факт, что Минхо хочет намного больше. Он вряд ли станет делать что-то без его разрешения, но лишний раз дразнить альфу Джисон не особо желает — мало ли. Так что, игнорируя свои желания и не самый лучший вид мужа, Хан спихивает его ногами с постели, позволяя утянуть с собой одеяло.        — Похотливое ты животное, — ворчит Джисон, фыркая. — Запрись у себя на семь замков.        — Ты мог бы просто попросить уйти, — замучено стонет Минхо, закутываясь в одеяло на полу.        — Проваливай. — Хан указывает на дверь.       И ведь Минхо уходит. Поднимается, тяжело кряхтя, и мелкими шажками семенит прочь, оставляя Джисона в одиночестве. Хан смотрит на дверь около минуты, не веря в произошедшее, вылавливает запах Минхо, частично поселившийся в комнате из-за его ночёвок здесь, и падает лицом в подушку мужа, зарывается в неё, понимая, что с образовавшейся в штанах проблемой необходимо что-то сделать, потому что иначе никак.       А ведь ещё перед тем, как уснуть, Джисон был уверен, что это Ли зависим от него. Самодовольный дурак.       Выдыхая, Хан просовывает руку под штаны, подрагивает. Он делал подобное всего несколько раз и не доходил до конца, не понимая, что в этом такого приятного, и опасаясь быть пойманным. Однако сейчас можно немного расслабиться: вряд ли кто-то разозлится на него из-за этого. Только если он сам на себя.       Почувствовав пальцами скопившуюся влагу, Джисон проталкивает внутрь один, резко выдыхая. Скорее всего, и в этот раз особо ничего не получится, но унять образовавшийся зуд нужно хоть как-то. Хан приподнимает таз, закрывает глаза, изо всех сил стараясь расслабиться и ни о чём не думать. Выходит, правда, отвратительно.       Из-за запаха Минхо только он в голове и сидит. А учитывая, в каком виде Джисон его застал буквально пять минут назад, по позвоночнику проходит волнительная дрожь, бьющая в затылок и провоцирующая негромкий стон. Хан размеренно двигает в себе пальцем, проталкивает под себя руку, так что ему становится совершенно неудобно, и гладит болезненно твёрдый член через штаны. Наверняка это ощущается гораздо приятней, когда всё делает кто-то другой. Джисон хмурится. Чёрта с два он позволит Минхо прикоснуться так и уж тем более увидеть в подобном состоянии. Это унизительно настолько, что аж тошно. Джисон вряд ли переживёт подобное и сможет спокойно жить после этого. Ему даже сейчас, в одиночестве, немного не по себе от собственного состояния. Он как-то слишком легко поддался запаху Минхо — возможно, это немного из-за того, что тот не переступает границы; а если переступает, то извиняется и никогда больше не повторяет ошибок.        — Строит из себя самурая с принципами, — шипит Хан, после издавая хриплый стон.       И всё же, наверное, с альфой заниматься подобным лучше. По крайней мере, не надо напрягаться с лишними мыслями в голове и переживать о своём состоянии. Джисона во время уединения всегда беспокоит чересчур твёрдый член и не особо большое количество влаги в проходе, что доставляет некоторый дискомфорт. Но в этот раз всё немного лучше, потому что второй палец легко проскальзывает внутрь. Джисон прерывисто тянет в себя воздух, зарывается лицом в подушку глубже и мычит. Бёдра сводит короткой судорогой.       Мама говорил, что заниматься с альфой сексом — непотребство. Это унизительно, больно, мерзко и просто неправильно. А вытворять нечто похожее на половой акт с самим собой — более, чем неприемлемо, и слишком «не по-омежьи».       Альфы умеют только брать. Они овладевают телом, игнорируя тот факт, что перед ними живой человек, ведут себя, как животные, желая удовлетворить потребности и получить потомство, а потом бегут за следующей жертвой, когда первая оказывается в незавидном положении. Минхо наверняка не лучше. Только строит из себя благородного джентльмена, но точно не брезгует услугами продающихся омег. И Джисон такому никогда не дастся, только через собственный труп.       И ему ни капли не обидно от мысли, что Минхо правда может проводить время с другими. Джисон всё ещё ненавидит его за свадьбу и лицемерие. И Минхо последний, кто заслуживает внимания.       Тем не менее, Джисон думает о близости с ним, когда кончает в штаны, в судорогах бормоча его имя в подушку.       Минхо не едет с ним в университет и не прикасается к нему, чтобы оставить свой запах. Джисон надеется, что его усилившийся феромон сыграет свою роль. Утида, конечно, не сидит рядом с ним, пока он пытается разобраться с переводом, но время от времени появляется и помогает с некоторыми отрывками и терминами — хоть какая-то польза от него имеется. Минхо обычно либо сидит рядом, разбираясь со своими бумагами, либо отходит на встречу неподалёку от университета. Утида, зная об этом, лишних движений не делает и слов не произносит — понимает, что Ли может в любой момент появиться. Это даже каплю удивительно: Минхо несколько меньше по комплекции, но Сатоши, кажется, его всё равно побаивается. Или же его беспокоят проблемы, которые могут повлечь за собой подобные проступки.       Джисон и дальше предпочтёт не волноваться о нём. В конце концов, у него есть своя работа, за которую пусть он и не получает ничего, но это идёт в его опыт и даёт надежду на лучшее будущее.        — Здравствуйте.       Хан вздрагивает, чуть не уронив всё на пол, и поднимает голову. На него растерянно-смущённо смотрит Хван Хёнджин. Его пухлые губы тянутся в неуверенной улыбке и глаза бегают вокруг, явно выискивая место для хозяина.        — Напугали, — выдыхает Джисон с облегчением.        — Простите, не хотел. — Хёнджин мнётся на месте.        — Садитесь. — Хан отодвигает стул рядом с собой, и Хван без лишних вопросов устраивается на нём. — Может быть, будем на ты?..        — Конечно. — Хёнджин улыбается куда легче, поправляя свои волосы. Он и правда красивый: форма лица приятная, нос небольшой, глаза идеальные, полные розовые губы и родинка, придающая шарм… В какой-то степени Джисон понимает Утиду: такую красоту редко когда ухватишь. — Вы… Ты не боишься находиться здесь один?        — Сюда не особо-то и заходят, — пожимает плечами Хан.        — И тебя не пугают эти банки? — Хёнджин бросает взгляд в сторону. Джисон понимающе смотрит на него. Он старается игнорировать их наличие, но выходит всё ещё плохо, а пугает их содержимое чуть не до дрожи в коленках.        — Приходится терпеть. — Хан переводит взгляд на открытую книгу. На развороте не самого приятного содержания иллюстрации. Джисон бы давно выкинул это, правда. Вряд ли Утида просто так подсунул ему книгу про репродуктивную систему.        — Он дал тебе переводить это? — Хёнджин поджимает губы. Хан мычит, кивнув, без слов понимает, что ему не хотелось бы об этом знать. Хёнджину слишком не повезло с будущим мужем: нелюбимый, неверный и в целом отвратительный. Возможно, ему хочется жить в неведении, создав вокруг себя купол — в этом нет ничего плохого. Лучше так, чем вечно переживать и нервничать.        — Как вышло так, что ты стал его женихом? — Джисон решает взять перерыв, вкладывает листы с просохшими чернилами в книгу и закрывает её, отодвигая подальше. Хёнджин громко вздыхает.        — Он подошёл ко мне на улице, когда я гулял с мамой, и почти сразу предложил ей выкупить меня. До этого они с отцом отказывались, но Утида был готов заплатить довольно много. Семья у меня не слишком обеспеченная — они быстро согласились. А я как-то… Меня и не спрашивали. — Хёнджин пожимает плечами. Джисон с сожалением выдыхает. — Но он… Я попросил его устроить меня куда-то, где меня научат рисовать. — Хван натянуто улыбается. — Вот теперь я тут учусь, хотя это очень тяжело.        — Он пристроил тебя сюда за просто так? Как-то слабо верится. — Хан хмурится. Хёнджин заламывает пальцы, кусая нижнюю губу.        — Не просто так… Он… попросил взамен не дожидаться свадьбы и…        — Вот ублюдок, — шипит Джисон. Хёнджин мелко вздрагивает и прерывисто выдыхает. — Он пользуется тобой.        — А разве твой муж не делает так же? — Хван осторожно поворачивает к нему голову. Хан замирает, уставившись на него. Про Минхо точно нельзя так сказать. Он не требует ничего, только просит не отказываться от его помощи и находится рядом, когда это нужно. Однако, Джисон уверен, что если даст слабину и проникнется эмпатией мужа, то тот сразу воспользуется этим.        — Нет. Я не позволяю ему прикасаться к себе, если сам не хочу. — Хан откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди, задумчиво уставившись в окно напротив. Хёнджин опускает голову.        — Тебе повезло с ним.        — Нет. Он увёз меня и постарался сделать всё, чтобы свадьба состоялась как можно скорее. Я ненавижу его. — Джисон хмыкает, стискивает зубы, из-за чего те чуть ли не скрипят.        — Он не выглядит очень плохим человеком. — Хёнджин смотрит на него, а Хан только громко фыркает и заправляет волосы за ухо, сморщив нос.        — Все альфы одинаковые. — Джисон поворачивает к нему голову. — Все они хотят одного и того же — Минхо никакое не исключение.       И больше Хёнджин ни о чём не спрашивает. Джисону-то и сказать ему нечего. Всё по сути именно так и есть. Минхо ничем не лучше того же Утиды, просто не показывает свои желания так явно и осторожничает. Если бы Джисон не прогнал его утром из спальни, то, скорее всего, сейчас бы не находился в университете. Лежал бы под мужем, исполняя любые его прихоти, и терял бы остатки своей гордости. Если Джисон всё же окажется в подобной ситуации, то точно никогда не сможет вернуться обратно к семье. Как ему посмотреть в глаза маме? Он будет зол. Скажет, что Хан опозорил их, и откажется от него. Отцу будет плевать, потому что для него это естественный ход жизни и в Минхо он ничего плохого не видит, а вот брат… Джисон не уверен, но он тоже, скорее всего, отвернётся. Так что Хану не стоит поддаваться какому-то мнимому влечению. Он сильно пожалеет об этом.        — Так ты тут. — Сатоши Утида оказывается рядом неожиданно и кладёт ладонь на плечо уже было задремавшего Хёнджина. Тот вздрагивает, поворачивает голову и спешит подняться.        — Да, я…        — У тебя там занятия вот-вот начнутся — лучше поспеши. — Утида преувеличенно ласково поправляет волосы жениха, и Хван, кивнув и поклонившись, убегает, в спешке забыв попрощаться. Джисон напрягается, но виду не подаёт и продолжает бегать глазами по строчкам в справочнике, выискивая нужное слово для перевода. Сатоши садится на место Хёнджина, дышит с каким-то волнением — слишком громко и противно. И запах сигарет от него исходит прям-таки отвратительный. — Вы сегодня одни, Ли-сан?        — Почему это так вас волнует? — Джисон спешно записывает перевод, лишь бы не сбиться с мысли. Утида мычит, пододвигается ближе, так что сталкивается плечами с Ханом. Джисон плотно сжимает губы. Он ударит и будет кричать, если что.        — Да просто, кажется, ваш муж сильно печётся о вас. — Ладонь Сатоши под столом ложится на бедро, несильно сжимает и гладит. Джисон поднимает на него хмурый взгляд. Удивительно дотошный и быстрый альфа: увидел доступ к цели, спровадил преграды и сразу принялся действовать.        — И ему мало понравится то, что вы меня трогаете. — Хан поднимается, тут же прибирая место.        — Разве это не дружеский жест? — Утида разводит руки в стороны.        — С каких пор мы с вами друзья? — Джисон щурит глаза, укладывает листы с переводом ровно, чтобы не помялись. Нужно как можно скорее уйти во избежание лишних проблем. И Минхо об этом лучше не знать: ещё надумает себе что-то или наделает глупостей.        — С тех самых, как начали вместе работать. — Сатоши берёт его за запястье, сжимает сильно, так что Хан шипит, выронив бумагу обратно, и пытается убрать захват. — Ну же, Ли-сан…        — Отпустите, это непозволительно. — Джисон поджимает губы, смотрит на него, чувствуя бурлящую внутри тревогу. Ничего хорошего сейчас не случится. И ждать этого «хорошего» изначально не стоило. Было вполне очевидно, что Сатоши мало интересует качественный перевод, только Джисон, наивный идиот, понадеялся на чудо.        — Потому что вы замужем? — Утида улыбается, склонив голову немного вбок. Хан гулко сглатывает. По виску проскальзывает тяжёлая капля пота. Джисон снова пытается выдернуть руку, как его, наоборот, неожиданно дёргают вперёд, и он чуть не падает. Лучше бы упал, чем оказался в руках Сатоши. — Ты так пахнешь… — Утида утыкается носом в шею, громко втягивая запах. Джисон вздрагивает, замахивается свободной рукой. Удар выходит громким, так что даже в ушах звенит. Кажется, Сатоши этому удивлён не меньше, потому что, рыкнув, хватается за щеку. Хан спешит подняться. Весь бледный и встревоженный, он бежит к дверям, молясь всему и вся, чтобы в коридорах был хоть кто-то. — Мы не закончили! — Джисон давит на ручку, толкает, выбегая, и спешит тут же захлопнуть. В ушах только топот ног Утиды и его громкое прерывистое дыхание, абсолютно злое и нетерпеливое. В коридорах никого нет, и это побуждает скорее бежать вниз. Джисон и так проклинает здание университета каждый день, однако теперь искренне ненавидит его. Сердце вот-вот выскочит из груди, ноги запутываются ближе к лестнице. Возможно, Хану кажется, а может быть и нет, но на затылке ощущается чужое дыхание. От этого прошибает холодный пот. Как гонимая хищником добыча, Джисон даже не оборачивается — только бежать. Бежать куда глаза глядят. Вперёд. Не останавливаться, потому что иначе, конечно, не смерть, но и не пуховое одеяло, которое будто облако.       Кажется, у Утиды хватает разума не кричать Джисону вслед, чтобы не вызвать лишнего внимания. Хану это лишь на руку, но громкий топот за спиной слышать всё равно страшно. Фойе на первом этаже встречает запахом дождя и свежестью, так что лёгкие начинают работать будто с новой силой и ноги удивительно быстро доносят дрожащее тело до улицы. Задыхаясь, Джисон спешит к машине, не обращая внимания на бьющий по голове дождь. Капли крупные — льёт на славу. Костюм мигом тяжелеет в два, а то в и три раза, однако это совершенно не мешает добраться до машины и запрыгнуть в неё, громко хлопнув дверью. Водитель вздрагивает, теряется, осматриваясь по сторонам, и, видимо сложив два и два, сразу заводит двигатель. Конечно, скорость быстро не набирается и Джисон чуть не падает замертво, схватившись за сердце, когда в окно с его стороны бьют кулаками и орут. Утида утверждает, что ещё доберётся до него и получит то, что хочет. Только угрозы его звучат каплю жалко, потому что он почти сразу пропадает, оставаясь позади. Хан не смотрит на него.       Сердце всё ещё бьёт по ушам, и тело непослушно дрожит. Теперь к страху просто добавился холод. Сжимаясь, обнимая себя, Джисон зажмуривается. Он весь промок до нитки, хотя просто добежал от университета до машины. Холодно до ужаса. Ещё и пальто своё оставил там. Минхо будет ругаться.       Хотя с чего Джисон взял, что так будет? Минхо не ругал его ни разу. И за такую глупость уж тем более не станет. Узнает, что случилось — обнимет и скажет, что всё хорошо. Он не станет осуждать или что ещё. И Джисон правда хочет сейчас довериться ему. Глупо, наверное, сбежав от одного альфы, захотеть попасть как можно скорее к другому. Но у Хана просто-напросто нет никого другого, чтобы просить защиты.       Только дома ему напоминают, что у Минхо гон и что чувствует он себя откровенно плохо. Пока Джисона не было, у него температура поднялась ещё выше и заломало тело. Пойти к нему сейчас — глупая идея. Минхо может наброситься и сделать некоторые вещи. Джисону, конечно, слабо верится: он ни разу не видел альфу в гоне и подобное поведение в исполнении мужа представить сложно. Но проверять, честно, на себе желания нет.       И тем не менее, увидеть Минхо хочется. Просто чтобы быть спокойным.       Джисону приходится отговорить себя от этой затеи. Ему всё ещё не по себе, немного страшно и одиноко, но он скупо обедает и возвращается в свою комнату, планируя уснуть как можно крепче, лишь бы забыться.       Петли двери издают короткий тихий скрип за спиной. Джисон тянет галстук, расправляется с пуговицами рубашки, ощущая небольшое раздражение, потому что они не поддаются с первого раза, и кидает ещё влажную одежду на пол. Комнату ослепляет. Хан дёргается, вздрогнув, смотрит в окно, ругается себе под нос и спешит заползти в постель, пока гром сотрясает воздух не только снаружи, но и внутри дома. Дрожь проходит вдоль позвоночника. Джисон касается пальцами шеи, того места, к которому меньше часа назад прижимался Утида. Хану, наверное, никогда этого не понять. У него не было выбора партнёра, а альфы мало того, что могут себе позволить подобное, так ещё и хотят больше, смотрят на занятых омег и оскорбляют себя и своих супруг и супругов похождениями.       Если бы Джисона не выдали замуж за Минхо и когда-то бы ему удалось выйти за того, кого он бы сам выбрал, то он был бы самым счастливым человеком на всей планете. Хан не просит любви, только возможность выбора, к которому бы взаимные чувства шли приятным дополнением.       Молния снова слепит глаза, и гром ударяет по ушам. Джисон сжимается, притянув к себе подушку, прячется в ней лицом, издавая замученный скулёж. Он ужасно ненавидит грозы. Но это хотя бы отвлекает от мыслей об Утиде. Джисон глубоко вдыхает, зажмурившись, медленно выдыхает, снова тянет в себя воздух… Запах Минхо. Нетяжёлый такой, приятный, даже тёплый. Хан приоткрывает глаза. Кажется, комнату проветривали и постельное бельё сменили, иначе он не может объяснить, почему запах мужа такой слабый. Джисону этого в его состоянии катастрофически мало. Тело бросает в лёгкий озноб и покрывается липким потом. Хан поднимается, морщась, кутаясь в одеяло поплотнее, по самый нос. У него самого скоро течка — так он лучше не сделает никому. Но Минхо ему правда сейчас нужен.       Петли снова издают тихий скрип, и Джисон выскальзывает из своей комнаты, опасливо смотря по сторонам. Если его поймает кто-то из прислуги, то отправит обратно. Минхо, видимо, приказал не подпускать Хана близко к себе. Нехороший муж. Джисон поправляет одеяло на плечах, дёргает нательную рубашку на груди, нервничая сильнее. Пусть Минхо доказывает обратное. Его муж сейчас как никогда сильно в нём нуждается, а этот дурак закрывается у себя.       Да и самому Минхо присутствие Джисона рядом точно не навредит.       Хан осматривается по сторонам, вспоминая, где комната мужа, принюхивается, стараясь игнорировать прилипший к телу страх, и на цыпочках ступает дальше по коридору. Гром чуть ли не сотрясает дом. Джисон сжимается, вздрогнув, зажмуривается, не сдержав тихого короткого писка, ускоряется.       Когда он был ребёнком, отец позволял прятаться у себя в груди. Джисона брали на руки, крепко обнимали и гладили по волосам, приговаривая, какой он трусишка. А Хану ничего не оставалось, кроме как пытаться спрятаться и крепко стискивать пальцами пиджак отца. Мама разрешал спать рядом. Джисон прибегал к нему в комнату и прижимался под одеялом. Мама куда ласковее успокаивал, напевал колыбельную и обещал, что всё скоро закончится. Брат справлялся лучше всего. Джисону не требовалось даже выходить из комнаты: он сам приходил и садился рядом, сторожил, как пёс — курятник. Хан хватал его за руку, и этого зачастую было достаточно для того, чтобы крепко уснуть.       Сейчас у него никого нет, кроме Минхо. Да и в лет двенадцать-тринадцать родители чуть ли не ругались на его страх. А брат не мог всегда быть рядом, так что в пятнадцать Джисон остался со своим страхом один на один. Однако, Минхо может исправить положение. Хватит его присутствия рядом. Джисону просто нужно знать, что он не один.        — Минхо…       Петли дверей в его комнату не скрипят. Джисон заглядывает внутрь. Комната Минхо кажется чуть больше, чем его. Кровать, по крайней мере, точно больше. Ли развалился на ней, накрывшись одеялом по грудь, громко сопел, отвернув голову к окну. Хан переступает порог, нервничает, потому что запах мужа щекочет нос, а спину всё ещё холодит страх, и, поджав губы, всё же идёт дальше. На тумбочке рядом с кроватью стоит два графина воды и стакан, валяется несколько разорванных упаковок из-под таблеток. Наверное, выпил снотворное, чтобы легче перенести гон. Джисон забирается на кровать, подползает на четвереньках ближе, мучаясь со своим одеялом, слыша, как сердце начинает отдавать ритм в ушах. Сглатывая, Хан устраивается совсем рядом и поворачивает голову Минхо как можно осторожнее к себе.       Тяжёлые капли бьются о стекло, будто пытаются пробить его и ворваться внутрь. Гудение ветра заставляет волосы на затылке дыбом встать. Деревья заламывает. Погода страшная — почти что шторм. И Джисон разглядывает расслабленное лицо мужа, на лбу которого выступила испарина. Выглядит так, будто тяжело болеет. Хан проводит ладонью по щеке, убирает прилипшие ко лбу волосы, выдыхая. Щёки Минхо розовые, и губы приоткрыты, выпускают разгорячённый воздух. Джисон соскальзывает ладонью со щеки на них, проводит большим пальцем по нижней. Она сухая, но мягкая и упругая, довольно приятная на ощупь. Верхняя, правда, Хану по форме нравится больше. Острые чёткие углы — сильно выделяющийся губной желобок. На левом крыле носа маленькая точка-родинка, будто кто-то ткнул пером, оставив след. Грубоватые скулы с неровной кожей (подростковые прыщи не исчезли бесследно), густые брови, взгляд, от которого оторваться нельзя.       Минхо красивый.        — Джисон…       Хан вздрагивает, смотрит большими глазами на проснувшегося мужа, ловит себя на том, что без зазрения совести всё это время водил пальцами по его лицу. Джисон поджимает губы, убирает руку и прячется за своим одеялом. Минхо разглядывает его поплывшим взглядом, щёки его медленно наливаются цветом ещё больше, и громкий вздох срывается довольно неожиданно.        — Зачем пришёл? — Ли поднимает свою руку и закрывает нос предплечьем, зажмуриваясь. Джисон кусает нижнюю губу.        — Мне страшно из-за грозы, — честно отвечает он, бросив взгляд на окна. Минхо приоткрывает один глаз, изучает.        — У меня гон, Джисон.        — Ты же не причинишь мне вреда. — Джисон вытягивает голову, выбираясь из-под одеяла, беспомощно опускает глаза, и Ли ещё раз вздыхает.        — Я могу сорваться. — Минхо облизывает пересохшие губы, тяжело поднимается, издавая тихое кряхтение. Джисон дёргается, помогает ему, в спешке касаясь оголившейся груди. Уши начинают гореть.        — Пить хочешь?        — Мгм… — Минхо подтягивает к себе ноги, опирается о них локтями и укладывает голову в ладони, устало зачёсывая волосы. Дураку ясно — он измотан. Первый день всегда тяжело, а на второй-третий ещё хуже, потому что пик. Потом уже и отдыхать даётся легче и не мечешься по кровати в жалких попытках не сойти с ума от желания хоть какой-то близости с кем-либо. Джисон с сочувствием проводит ладонью по влажным волосам мужа, перебирается вокруг него на другой край постели, пиная мешающееся одеяло, и наливает воды, позже отдавая Ли. Тот опустошает стакан практически залпом. Джисон не отводит взгляда от вытянувшейся шеи, дёргающегося кадыка и обхвативших стеклянный край ярко-розовых губ, на которых остаются капли. Альфа слизывает их, сам ставит стакан на место и щурит глаза, якобы играя в гляделки. Джисон прерывисто тянет в себя воздух.       Он хочет Минхо.       Точнее, его тело определённо реагирует на запах альфы, на тот факт, что у него гон. Джисон облизывает губы, сжимает бёдра вместе, и в паху ноет. Брови Минхо дёргаются: он явно почувствовал, что Хан среагировал.        — Джисон?.. — Ли протягивает к нему руку, неожиданно осторожно цепляет пальцами подбородок. Джисон моргает несколько раз, не зная, что делать и как быть. Ему определённо хочется остаться с мужем, потому что с ним спокойнее, привычнее. Хан просто привык, что Минхо спит рядом, обнимает и осторожно будит. Однако и сбежать от него сейчас хочется. Джисон не знает, как бы ни доверял, что муж может вытворить и как далеко зайти. Ему страшно от одной мысли, что альфа уронит на кровать, прижмёт к ней своим телом и сделает всё, что захочет, лишь бы удовлетворить свои потребности. И продлиться это может не час и не два. Если Джисон сейчас останется, позволит сделать с собой хоть что-то, сдавшись, то вряд ли уже выберется — угодит прямиком в ловушку. — От тебя пахнет… — Минхо как-то быстро оказывается ещё ближе, прижимается носом к шее, из-за чего по телу носится взволнованная дрожь. Джисон сжимает одеяло пальцами крепче, старается дышать ровнее. — Утида трогал тебя? — Ли чуть не рычит, однако держится, носом зарывается в ключицу.        — Я убежал, — почти шепчет Джисон.        — Ублюдок… — Минхо поднимает голову, и Хан впервые видит беспомощную злость на его лице. Крупная ладонь ложится на щеку, гладит. — Вечно ему мало… — Он наклоняется ниже, соприкасается носами, так что Джисон замирает, напрягшись всем телом. — Ты ведь мой муж.       Сквозь дымку проступает трезвость. Минхо это говорит осознанно. Это не то, что думает его пьяный от возбуждения мозг. Он понимает, что произносит заплетающийся язык и еле размыкающиеся от усталости губы. И под этим «ты ведь мой муж», кажется, имеется ввиду гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Минхо будто в отчаянии. Злится не только на Утиду, который полез к Джисону вопреки нормам морали, но и на себя, потому что не мог поехать сегодня в университет. Будто и на самого Джисона злится. Но не из-за того, что он что-то плохое сделал.        — Наверное, мне и правда лучше было бы просто брать от тебя всё, что я хочу, — бормочет Минхо прямо в губы, звучит отчаянно, надрывно. — Ты бы ненавидел меня, да? Хотел бы, чтобы я сдох самой поганой смертью. Скажи, Джисон, тебе было бы легче? Если бы я приходил к тебе не просто спать, если бы унизительно брал тебя везде и всегда, когда мне хочется, если бы не видел в тебе человека… — Джисон подрагивает, дышит часто из-за сдавившего грудь беспокойства. Он и представить себе такого Минхо не может.        — Мой муж не такой, — тихо давит Хан. Минхо выдыхает усмешку, берёт его лицо в свои ладони, не разрывая зрительного контакта.        — Твой муж очень жадный, Джисон. — Ли поглаживает щёки большими пальцами, касается нижней губы. — Он хочет не только тебя, как омегу. Не только того, чтобы ты принадлежал лишь ему и никто не смотрел на тебя, даже думать о возможности остаться с тобой наедине не смел… — Хан замирает, резко вдохнув. Минхо наклоняется к его уху, обжигает шёпотом, сулящим то ли боль, то ли надежду: — Он хочет твоей любви.       И он впервые крадёт у Джисона что-то, что у него осталось вместе с наивными мечтами из детства.       Первый поцелуй горький из-за вставшего поперёк горла кома. В теле сил нет сопротивляться: ни происходящему, ни Минхо, ни самому себе. Ненависти к этому мужчине в Джисоне больше не осталось. Да и, наверное, давно она ушла. А была ли вообще? За то, что забрал его из Кореи — да. Только Джисон и не злится больше: привык. Разочаровался окончательно в родителях, оставшись в незнакомой стране один. И проникся каплей уважения к мужу — чуть ли не единственному, кто продолжает видеть в нём человека. Сочувствие… Оно тесно связано с другим. С тем, чего у Джисона к Минхо нет. Глупо. Джисон часто фантазировал, что это он будет в кого-то влюблён и что его отвергнут, что именно его чувства окажутся невзаимными. А вышло-то наоборот.       Два идиота, причиняющие боль друг другу, обнажающие до тошноты горько-кислую правду.       Минхо целует с осторожностью, не торопится, и Джисон следует за ним, потому что тянуть всё это смысла нет. Рано или поздно случится. Так зачем сопротивляться, нервничать лишний раз? Пусть Минхо берёт то, что хочет. Иначе Джисон не знает, повезёт ли ему с другим мужчиной настолько сильно. Минхо уж точно не обидит, не сделает больно. Правда, с чувствами его так поступать не очень хорошо.       И Джисон всё равно не сопротивляется, давая стянуть с себя одеяло. Минхо скидывает его на пол, проводит ладонью от живота до груди. Хан мелко дрожит и чуть не подпрыгивает из-за снова сверкнувшей молнии и последовавшего за ним грома. Воздух в комнате холодный. Кожа становится гусиной, одеревенелой. Минхо отодвигается, поднимает своё одеяло, кивая, намекая, и Джисон послушно ложится на то место, где ещё недавно лежал муж. В нос ещё сильнее ударяет запах альфы. В животе что-то крутится, тянется, завязываясь, тяжелеет, пока Ли ложится рядом, накрывая себя и Джисона одеялом с головой. Хан сглатывает, не сводя глаз с мужа, чувствует бедром его твёрдый член. Минхо целует снова, только теперь грубее, языком проходится по губам, прежде чем вторгнуться в рот. Джисон зажмуривается — всё равно не особо много видно. Язык Минхо ощущается странно, хотя больше приятно. Возможно, нужно просто откинуть все мысли из головы и сконцентрироваться на происходящем, на том, что с Джисоном делают. Так он хотя бы сможет получить немного удовлетворения, в котором нуждается тело.        — Джисон, — чуть хрипло зовёт Минхо, и Хан мычит, откликаясь, — я могу делать всё? — Он нашаривает губами линию подбородка, проходится по ней, оставляя влажные следы. Джисон выпускает воздух через рот, кивает.        — Да, я… — Он вытягивает ноги, поджимая пальцы на них, понимая, что хочет снять с себя оставшееся нижнее бельё, потому что мешает слишком сильно, натирает.        — Тш-ш-ш… — Минхо поднимается, и немного света попадает под одеяло. Его колено давит меж бёдер, но дальше он не заходит, только оставляет ногу слишком близко к промежности. Джисон задыхается, спешит отстраниться, потому что вызванная вроде бы простым действием дрожь в теле пугает. Она проходит по всем нервам током, бьёт по голове, напоминая, что он собрался позволить альфе.        — Минхо… — Хан встречается с ним взглядами, облизывает слегка гудящие губы.       Минхо целует снова, и этот раз ясно показывает, что Джисона так просто не отпустят. Точно не сейчас. Ли наваливается сверху, придавливает, из-за чего дышать становится ещё тяжелее, и глухо стонет прямо в рот, вжимаясь членом в приподнятое Ханово бедро. Джисон зажмуривается, почти что с ума сходит.       Кроме того, что секс — унизительное и мерзкое действо, мама упоминал ещё кое-что, что идёт в противовес этому. Физический контакт, который он ненавидит, имеет последствия, ценное для каждой омеги. Джисон знает, что от этого появляются дети — ещё бы он не знал. И ему всё ещё не интересно это.       «Это единственное хорошее, что альфа тебе может дать.»       Альфа вообще может дать что-то хорошее? Минхо даёт крышу над головой, еду, помогает с мечтой… И вроде как помог избавиться от тех, кто при любом удобном случае сбежит?       А что Джисон, как омега, даёт Минхо? Просто выполняет роль живого декора в доме? Как кот или собака. Джисон ничего не даёт — лишь жадно потребляет и просит ещё, наивно надеясь на то, что Минхо не будет чувствовать к нему что-то больше обычного желания просто обладать. Только вот уже поздно. Джисон просто максималист, топчущий чужие чувства, эгоист, не знающий пощады.       Забавно даже. Он ведь был полностью уверен в себе, а сейчас ломается, осознавая, что Минхо не особо-то и виновен в их несколько натянутых взаимоотношениях.       Шею жжёт от влажных поцелуев. Джисон откидывает голову на подушку, давая больше места, издаёт короткие тихие стоны и впивается ногтями в спину мужа, оставляя короткие царапины. Ладони Минхо горячие, крупные, с удивительной лёгкостью мнущие почему-то податливую кожу. Джисон приподнимается, и он заводит руку за спину, дотягивается до самых лопаток, короткими ногтями чуть царапает пространство между ними и опускается ниже, стискивая ягодицу через ткань. Хан не сдерживает судорожного вздоха, мычит чуть громче. Минхо облизывает и прикусывает сосок, тянет в рот. У Джисона голова сильнее кружится от этого.       Почему мама называл секс отвратительным, он не понимает. Это, вроде как, приятно, если лишние беспокойные мысли и чувства откинуть подальше. А может, Джисон относится к этому проще, потому что втихушку изучал себя и давно любопытствовал, как ощущается, когда тебя трогает кто-то другой. В любом случае, ему нравится. Нравится, как Минхо по-собственнически трогает его, жмётся губами к коже, оставляя свой запах, помечая сильнее, чем раньше. Просто от мысли, что кто-то хочет присвоить себе от и до, у Джисона в исподнем совсем мокро становится.       Вот Минхо с ним и разбирается, спускает пониже и сразу член ладонью обхватывает. Джисон охает, дёргается, интуитивно попытавшись свести ноги вместе, но ничего не выходит, только бедро Ли зажимает. Минхо где-то под одеялом, всё ещё на уровне груди. И дыхание его, сбитое и дикое, ударяется о кожу, посылая одну волну мурашек за другой, заставляя густо краснеть. Он двигает рукой неспешно, большим пальцем давит на уретру, массирует. Ненадолго ладонь пропадает, и Джисон слышит влажный звук. Хан толкается бёдрами вверх, задевает член мужа, после чего тот рвано выдыхает и кусает чуть выше рёбер. Вернувшаяся ладонь чуть прохладная и влажная. Она двигается резко, быстро, так что Джисон не сдерживает скулежа, напрягается всем телом, понимая, что ещё немного такого темпа, и он закончит, сразу выдохнется, оставшись безвольной куклой. Минхо в своём состоянии вряд ли не воспользуется этим.        — Джисон. — Он неожиданно прижимается губами к подбородку, оставляет на нём мокрый тягучий поцелуй. Хан обессиленно мычит, не сразу понимая, что муж отодвигается немного в сторону. — Сними. — Минхо дёргает за ткань белья. Джисон чуть не хнычет, но послушно опускает руки с Ли и, ёрзая, стягивает с себя липкое из-за пота и обильно выделившегося секрета бельё. Минхо утыкается носом ему в щеку, чтобы не мешаться, придерживает одеяло, чтобы оно не сползло, и, как только Хан выкидывает на пол ненужную ткань, опускается к ярко-розовому уху. Джисон несильно поворачивает к нему голову в попытках приластиться. Всё тело требует внимания, нетерпеливо дрожит и жмётся ближе к альфе. — Ты очень мокрый, да? — шепчет Минхо прямо в ухо и проводит кончиком языка по хрящу. Хан резко выдыхает, сжимает бёдра вместе, потому что да, от этого вроде бы незамысловатого действия ему только хуже. Ладонь Ли ложится на живот, пальцы еле ощутимо скользят по подымающейся и опускающейся от тяжёлого дыхания коже, опускаются ещё ниже, минуя член и ныряя меж бёдер. Джисон вздрагивает, пискнув, зажмуривается и плотно сжимает губы. Минхо водит пальцем вокруг, размазывает выделившийся секрет и несильно давит на вход. — Подними ноги. — Он убирает руку, кладёт на живот, и Джисон слабо чувствует липкость, сгибая ноги в коленях, всё ещё сжимая их вместе. Минхо зарывается носом в волосы за ухом, дышит ощутимо сильно, отчего по загривку мурашки пробегают. — Так мы далеко не уйдём. Давай, Джисон, мне нужно будет место. — Хан громко сглатывает, скулит коротко и всё же неуверенно расставляет ноги, поджимая на них пальцы. Ладонь альфы соскальзывает на бок с живота и ощутимо сжимается чуть ниже талии. — А теперь подними ноги и держи их руками под коленями.       Джисон сглатывает и послушно исполняет указания. Щёки горят так сильно, что хочется опрокинуть на себя воду из графинов рядом. Минхо шепчет что-то ещё, скользя губами ниже по шее, но Хан его уже не особо слушает, понимая, что сейчас случится, и непроизвольно напрягаясь из-за этого, натягиваясь как струна. Это наверняка больно. Мама говорил, что секс сопровождается болью, что это всегда неприятно. Джисон зажмуривается, поджимая губы, замирает, задерживая дыхание. Ладони Минхо, лёгшие на обратную сторону бёдер, придерживающие и раскрывающие сильнее, почему-то ощущаются правильно. Так вот всё и должно быть? Правильно, потому что у них законный брак? Разве не мало этого для подобного ощущения? Может, потому что Джисон ещё немного доверяет ему? Потому что готов к боли, которую Минхо вот-вот причинит?       Губы его прижимаются к бёдрам, оставляют лёгкие поцелуи. Если бы всё это не происходило под одеялом, Джисон бы с ума сошёл. Увидел бы, что муж творит, и сбежал бы сразу как можно дальше. А с одеялом есть граница, хотя под ним до ужаса жарко. Джисон вжимается в подушку, перед глазами бегают цветные пятна. Он делает короткий тихий вдох, потому что дышать нечем, и мелко вздрагивает, почувствовав размашистое движение вдоль промежности до самой мошонки. Хан распахивает глаза, закусывает нижнюю губу, сдирая с неё кожу, и непроизвольно пытается сомкнуть ноги вместе. Минхо не позволяет, удерживая, даже ещё сильнее сильнее разводит и давит, приподнимая таз, рычит прямо в кожу, прикусив в качестве предупреждения. И язык его щекочет тугие мышцы.       Джисон ведь не ошибся? Он поворачивает голову, убеждаясь. Руки Минхо на бёдрах — без сомнений. Если бы он прикасался к Хану членом, то явно нависал бы сверху. Да и его дыхание явно ощущается внизу.       Минхо лижет его там.       Джисон вспыхивает. Разве так можно? Ладно целовать или кусать какие-то части тела, лизать их, но там… Это же мерзко. Минхо ведь будет туда своим членом… Может быть, делает так, потому что знает, что у Джисона никого не было? Звучит более-менее логично, но не менее странно. Как вообще можно было додуматься до подобного? А решиться? Минхо уже делал это с другими? Джисон даже думать не хочет. Возможно, ему стоит остановить Минхо и попросить так больше никогда не делать, но это слишком до странного приятно. Язык альфы неглубоко толкается внутрь, дразнит. Минхо вжимается губами, посасывает и одну руку перекладывает на член. Джисон стонет, прикрывая глаза. Он подумает обо всём позже. Сейчас ему хочется сконцентрироваться на том, что делает муж, и получить как можно больше удовольствия — чёрт ведь знает, будет ли ещё нечто подобное в его жизни. И это куда лучше самоудовлетворения, которым он занимался. Ноги тут и там покалывает от приятных ощущений, из горла сами собой вырываются негромкие стоны, тело обмякает, мелко дрожит, и Джисон опускает одну руку на голову Минхо, зарываясь в волосы пальцами и несильно оттягивая их. Из-под одеяла доносится гулкое причмокивание. Хан закусывает нижнюю губу. Минхо действительно нравится подобное? Он ведь не стал бы делать что-то такое просто так, да? Ещё и с таким удовольствием.       Или Джисон просто научился хорошо врать самому себе. Он случайно слышал шутки отца и его друзей, когда те приходили в гости. Они часто обсуждали постельные дела и рассказывали о практике, когда их удовлетворяли ртом.       Джисон правда думал, что альфы подобным не занимаются, но Минхо в принципе не был обычным альфой. Хан всё ещё не понимает, плохо это или хорошо.        — Минхо. — Джисон вжимает голову в плечи, скулит, опуская на голову Ли и вторую руку, сжимая волосы так сильно, что тот шипит и рычит, проникнув языком внутрь. Он подёргивается, гладит изнутри, собирает рванувший новым поток секрет и толкается как можно глубже. Рука на члене сжимается чуть сильнее, мастурбирует вальяжно, будто просто массирует. Джисон хватает ртом воздух, всхлипывает, сквозь пелену впериваясь взглядом в потолок.       И когда он чувствует, что вот-вот закончит, Минхо отстраняется и оказывается рядом, нависнув сверху, вынырнув из-под одеяла. Ли облизывает влажные красные губы, стирает слюну и секрет с подбородка и втягивает средний и безымянный пальцы в рот. Джисон не знает, можно ли сгореть заживо от смущения, но он определённо близок. Весь разбитый и готовый закончить, хнычущий, жаждущий прикосновений, Хан разводит ноги в стороны, царапает плечи Минхо, на которые соскользнули ладони. Вид мужа тоже действует не очень благоприятно: волосы его растрёпаны, спутаны, лицо красное, глаза не отрываются от Джисоновых. И пальцы свои влажные медленно изо рта достаёт так, что слюна тянется. Хан сглатывает, облизывает пересохшие губы и взволнованно выдыхает, когда Минхо снова рукой вниз ныряет, позже достаточно легко проскальзывая внутрь. Джисон радостно стонет, обмякает, расплываясь и предвкушая скорый конец.       Ненадолго, правда. Минхо быстро двигает рукой, загибает пальцы, то и дело оглаживая чувствительное место, давит на него. Джисон забывает, как дышать, зажмуривается, уже не различая перед глазами абсолютно ничего, и обнимает прижавшегося к шее мужа, вдавливая в себя и оставляя царапины над лопаткой. Минхо и сам кусается, дышит громко, рычит на выдохах, марая свою руку в хлюпающем из-за обилия секрете. Хан беспрестанно бормочет имя альфы, скулит и дрожит, просит «ещё немного», лишь бы Ли позволил ему закончить.       Джисону и правда не потребовалось много времени, чтобы зайтись в судорогах и сорвать голос. По каждой клеточке внутри будто заряд тока ударил. В животе раскрутился тягуче приятный узел, оставил после себя слегка натянутые канаты нервов. А Минхо всё не останавливался, выбивая из Хана всё, что можно. Уже явно не так остервенело, однако достаточно уверенно, чтобы Джисон ещё какое-то время вздрагивал и сипел, кривя губы.       Минхо ложится рядом, утыкаясь носом в щеку, убирает руку и обнимает ей за талию, притягивая как можно ближе к себе. Джисон закрывает глаза. В голове откровенно пусто. И тело не понятно то ли лёгкое совсем, то ли потяжелевшее раз в пять. Лёгкие горят, в горле сухость. Хан поворачивает голову к мужу, натыкаясь на его нос своим. Глаза лень открывать.        — У тебя ведь никого не было? — бормочет Минхо негромко. Джисон чувствует, как в голове дёргается раздражение. У него определённо нет настроения разговаривать или отвечать на подобные идиотские вопросы. Не тогда, когда он остывает после того, как получил пока что самый насыщенный оргазм в своей жизни. И всё же Хан выдавливает из себя короткое «нет». Оно определённо легче, чем какое-либо возмущение. Минхо гладит под рёбрами.       Джисон с места не сдвинется — увольте. Его вполне устраивает то положение, в котором он сейчас лежит: под тёплым одеялом, с обнимающим его альфой и без лишних движений. Если Минхо дальше надумает зайти…       Дальше.       Его ладонь ведь не просто так сейчас возвращается туда, где недавно была?       Хан распахивает глаза, поднимает руку, наотмашь ударяя мужа по щеке и спеша подскочить с кровати. Ноги только держат слабо. Всё ещё дрожат, подкашиваются, не выдерживая даже собственного веса. Джисон падает коленями на своё одеяло, цепляет его, задыхаясь страхом, и, запинаясь, несётся к выходу.       Что он наделал вообще? Как позволил прикоснуться к себе? Зачем? Плата за то, что Минхо добр к нему? Джисон с ума сошёл телом расплачиваться за доброту? С чего он взял вообще, что это именно она?       Как теперь в глаза Минхо смотреть?