Не справлюсь

      От каждого его касания воротило. Хотелось бежать. Прятаться. Хоть в шкаф, хоть под кровать, хоть прыгнуть в кусты или вниз с моста. Его голос резал нервы по живому, сжигал их разрядами тока — каждую ниточку нерва испепелял от начала до конца. Каждая клеточка ее тела была перманентно напряжена. Она сходила с ума, когда он был рядом.         Рядом. Он. Постоянно. Рядом.         Каждую секунду у нее на виду. Каждый час в телефоне. Каждую секунду в сообщениях. В телеграме. В инстаграме. В ватсапе. В смсках. Он везде. Он в ее голове. А где она сама?         Где ее разум? Где ее внутренний голос? Где высшие силы? Где все, когда они так       нужны?         Она чувствовала, как даже копившаяся все эти месяцы злость начинала исчезать. Испаряться, растворяться в воздухе, покидая ее тело, будто похищенная дементорами. На ее место приходило тотальное равнодушие. Становилось безразлично на все — на семью, на карьеру, на то, что по крупицам выстраивала долгие четыре года, на себя, да и вообще на свою жизнь.       Хотелось снова ощутить касание лезвия на предплечье, чтобы почувствовать боль, которая скажет, что она все еще живая. Или другое — совсем другое — касание, которое заставить ее восстать из пепла, в которое она сама себя превратила. Облила бензином и чиркнула спичкой. И горела, сгорала долгие месяцы.       Психосоматика подкидывала ей все новые и новые испытания — грипп с осложнениями, отит, ларингит, аллергии, травмы, отравления. Но хуже всего были не затяжные болезни, а тот факт, что он отменял свои дела, чтобы позаботиться о ней. Как же хотелось, чтобы он хоть раз занялся своим делом. Забил на нее. Ушел. Просто ушел. Просто, блять, уйди, ради всего святого.         Но он не уходил. Как и она.           Она не могла. Страшно. Стыдно. Стыдно уйти, стыдно быть причиной разрыва, стыдно думать о последствиях, о новостях, о разговорах за спиной. Стыдно перед собой. Загнала себя в адский омут фальшивых эмоций, надежды на спасение, на забытие, на то, что перегорит, переболит и пройдёт, а он, наверное, поможет. Он же хороший. Такой… хороший? А что в нем хорошего? Нет, так говорить нельзя… Он, конечно, заботливый, верный, все такое… но что в нем хорошего… для тебя? В последнее время для тебя он ассоциируется только с мучением и раздражением. С терпением в самом плохом смысле этого слова.         Зачем выходить замуж за такого человека? Нет, не так. Зачем выходить за того, кого не любишь? Зачем давать надежду тому, о ком не думаешь целыми сутками? Зачем жить с тем, кого… Кто совсем другой. Кто просто не тот. Не твое. Не. Твое. Не… Не он.         Он всегда учил не думать о том, что скажут и напишут. Не обращать на это внимание и жить своей жизнью. Похуй, кто что думает. Жизнь одна, и надо жить так, как хочешь ты. Наломала дров — ничего страшного, с кем не бывает? Выходить из отношений — да, сложно, а когда бывает просто? Признать, что это не то, что ты хотела — еще сложнее. Почти невозможно, но от этого зависит твоя жизнь. Зачем ждать, что кто-то сделает выбор за тебя? Каждый делает его в свою пользу, а эта польза у каждого своя.           Все бы отдала, чтобы услышать его слова сейчас. Советы с высоты его опыта. Советы того, кто всегда скажет правду, даже если ты посчитаешь ее обидной и несправедливой. Советы человека, которому ты никогда не была безразлична. Ты это знаешь. Даже если думаешь, что это давно прошло и забылось — обманываешься. Просто протяни руку и все решится. Закрой глаза, прыгни, как в темный омут — будь, что будет. Как прыжок с парашютом — будет страшно, будут трястить колени, руки, будет колотиться сердце, будет страшно до чертиков, забудешь, как дышать. Сделай шаг. Толкни себя. А потом — прыжок и эйфория. Просто попробуй. Просто сделай это.       Возьми телефон, вон он, на тумбочке. Разблокируй. Разблокируй телефон и его. Если поменял номера — разблокируй в телеграме. Ник ты знаешь наизусть. Ты все помнишь, все до единой крупицы, до каждого касания, до самого тихого слова. Все помнишь, хоть обманывала себя миллионы раз.           Казалось, единственная эмоция, которая еще осталась в ней, сидела где-то на донышке сердца, в самом укромном и тихом, самом секретном уголке — тоска. Это то, что никто не сможет у нее отнять. Маленькая тоска, запертая на самый надежный замок в темной коморке, прячет с собой атом надежды. Только атом. Один. Но он все-таки есть и будто лишь от этих двоих зависит ее жизнь. Если атом исчезнет — ее можно больше не искать. Ее просто не станет.           В тишине комнаты, окутанной ночным мраком, зашуршала постель. Валя моментально напряглась от раскачивающегося матраса. Пожалуйста, не ищи меня. Просто не ищи. Просто спи, ради бога.       Но мужская рука вопреки ее мольбам находит ее талию на холодной постели, обвивает и тянет к себе. Она щурится. Все неправильно. Это неправильно. Это не то. Совсем не то. Ужасная рука. Ужасные объятия. Ужасная кровать. Ужасное... то, что упирается сейчас в ее бедро. Пожалуйста, только не это.       Она не должна быть здесь. Как она оказалась здесь? Хочется блевать. Что-то просится наружу, хоть она не ела почти два дня. С каждым днем все хуевее и хуевее.       Он не поймет. Он точно не поймет. Он захочет ее вернуть. Он сделает для этого все. Она точно блеванет. Сердце колотится, ком подступает. Боже, как же плохо.       Она вырывается из его рук и, совсем не боясь его разбудить, несется в ванную и с грохотом закрывает дверь, опускаясь на ледяной кафель. Здесь холодно. Везде холодно. Всё холодно. Постель, кафель, мебель, воздух, руки, взгляды, касания, мысли, слезы. Все холодно.       — Валь?       Ну конечно, блять, ты пришел. Ты не можешь не прийти. Ты даже мертвый придешь к ней, два метра земли над тобой и стальной гроб не помешают, чтобы добраться до нее.       От того, как хочется послать его, и как все нутро этому противит из-за страха, ее трясет. Сковывает каждую мышцу и трясет. От этого тошнит еще сильнее. Ебучий адреналин. Ебучий кортизол. Ебучий он. Уйди, просто уйди, испарись, исчезни, пойми все сам и уйти, пожалуйста. Будь человеком...       — Что с тобой?       Если бы у нее был ответ. Конкретный, четкий. И смелость его озвучить. Если бы, боже, если бы.       — Я зайду?       Ручка двери проворачивается, и она готова умереть на месте, но не видеть его лица сейчас. Этих больших совиных глаз, несуразного носа, фальшивой улыбки, дурацких татуировок. Он не тот. Просто не то. Как очередной укус ядовитой змеи, когда она так нуждается в противоядии.       — Нет!       Истеричный крик оглушает и ее, и стоящего за дверью незванного гостя. Ручка замирает в самом низу, а дверь остается закрытой. Толика надежды, что он не зайдет, что он додумается, что он в состоянии понять, почему "нет". Но он это он. И он заходит.       — Тебе плохо?       — Очень, — она мгновенно фыркает, поднимаясь с пола.       Окоченевшие ноги не держат. Все еще тошнит. Тошнит еще больше от того, что он снова пришел.       — Чем тебе помочь?       Снова старается. Относится, как к маленькому ребенку. Сюсюкается, ластится.       — Ничем.       В прямом смысле. Не делай ничего — и пиздец как поможет.       — Врача? — рука касается ее предплечья, которое мигом отзывается током по всему телу и убийственными разрядами по позвонкам. Хочется заорать, чтобы пришли на помощь. Только от кого? Это же твой жених, который любит тебя и хочет тебе помочь, потому что ты себя плохо чувствуешь, не так ли?       Это не мой жених. Чувство стыда накрывает ее голову волной цунами. От невозможности сказать правду, от страха сказать правду, от страха не выдержать ужасно тяжелый разговор, от страха быть осужденной, от страха совершить ошибку, в конце-концов, тело трясет еще сильнее. Ее просто колышит.       А что, если она все себе придумала? Зачем ей уходить? С чего она взяла, что не любит? С чего она взяла, что он ей не подходит? Он ведь... заботится. Вон как переживает. Снова бровки домиком и губы надулись. Точно как о ребенке переживает. Как будто она не жизнь пытается свою выстроить, вернуть в нужное русло, а красками измазалась, пока принцесс в раскраске выводила. Тошнит. Блять, опять тошнит.       — Не надо. Можешь выйти?       Он мотает головой.       — Я не дам тебе страдать одной, тебе же плохо...       — Может мне от этого и плохо, — она бурчит под нос, заглушая слова напором воды из-под крана. Сука, и она тоже холодная.       — Валюш, — в большом зеркале она видит, как он начинает движение к ней. С каждым исчезающим сантиметром между ними она изводилась все сильнее и сильнее. Сейчас он снова ее обнимет. Ее точно стошнит. — Ты просто отравилась, родная. Сделать тебе чай, может быть?       — Не обнимай меня, твою мать, мне плохо! — она прикрикнула, надеясь, что аргумент и разраженный тон помогут избавиться от загребающих ее истощенное тело рук.       Он опешил. Замер в сантиметрах от нее и вернул руки по швам.       — Да, — она выдохнула. — Чай. С лимоном, пожалуйста. Спасибо.       Сейчас он подумает: "Ох уж эти женщины, такие эмоциональные", "Побесится — перебесится", "Позлится и успокоится, женщинам нужно иногда выпускать пар, они же эмоциональные, такие дурочки". Он просто стоит и молчит, а хочется ему втащить, что есть сил. Хотя сил уже нет. Остается только согласиться на чай. Лишь бы он ушел хоть на минуту.       — Пойдем вместе на кухню? — тошнотворным снисходительным тоном.       Да чтоб тебя.       — Принеси в кровать.       Он кивает и уходит. Как только мозг чувствует себя в моральной безопасности, все телесные проявления стресса как ветром сдувает. Она делает глубокий вдох-выдох, гоняя по дрожащему горлу воздух, и смотрит на себя в зеркало.       Во что ты превратилась? Исхудала. Не похудела, а исхудала. Диеты, болезни, ебучий спорт. Ты не получаешь удовольствия от жизни, и даже не можешь позволить получить пару гормонов счаться, съев сочный бургер или слопав мороженое. Почему ты такая ведомая?       Ты не была такой. Ты совсем такой не была.       Хочется проснуться. Это все сон. Кошмар, из которого она не может выбраться. Длинный, зацикленный, повторяющийся из ночи в ночь самый страшный кошмар. Застряла не там и не с тем. И выбраться не можешь.       Хотя, как не можешь? Вон дверь, вон гараж, вон ворота, вон машина — бери любую и уезжай. Что может быть проще? Молча. Сделай это молча. Заткни уши как ребенок, которым он тебя считает, и просто убеги. Туда, где безопасно. Туда, куда хочется. Туда, куда нужно. Просто жизненно необходимо. Но нет. Ты боишься. Ты маленькая ссыкунишка. Нашкодила, заварила кашу, а теперь ждешь, пока кто-то все решит за тебя.       А он ведь может решить. Одна смс и он сможет. Он приедет. Один или с охраной — неважно.       Хотя, откуда тебе знать? Сколько лет прошло? Сколько раз вы общались? Ноль. Сколько раз ты его о чем-то просила после расставания, а он отзывался? Ноль. Так с чего ты решила, что он готов сорваться к тебе сейчас, спустя эти месяцы и годы? Наивная.       Наивная. Наивная, глупая, безмозглая. Ревешь опять, а что ревешь? Он же услышит и прибежит. Сломя голову, спотыкаясь на лестнице, проливая чай себе на ноги, но он ведь прибежит. Его не остановит ничего. Ему нужно все контролировать. Ему нужно контролировать тебя. Ты не имеешь права быть без него. Без него — ты никто. Так, какая-то блоггерша, которую бросил Егор Крид. А он тебя спас. Он ведь спас, забыла? От абьюзера. От плохого парня. Тебя спас прекрасный принц на белом коне. Стер твои комплексы, проблемы... На скольких шоу и каналах ты это говорила? На всех? То-то же.       Кому ты врешь? Ему или себе? Про него или про себя? Или про него? Или ему? Врешь, не звоня ему. Не отправляя смс. Врешь, живя без него.       Вместе с твоими комплексами, проблемами он стер твои реальные мысли, избавился от твоей индивидуальности. Слепил тебя под себя. Для своих нужд. Это уже не ты.       Хочется потянуться за лезвием. Разрезать, посмотреть, что внутри. Есть ли там еще что-то или ты окончательно опустела?       Есть только один шанс проверить.       Адреналин затуманивает разум. Она более-менее осознанно находит вещи в шкафу и одевается, но как только ухо замечают приближающиеся к комнате, выученные по звукам, шаги, крышу сносит. Он снова пришел. Он. Опять. Пришел. Она слышит только стук крови в висках, свое дыхание, топот своих ног о холодный паркет, скрип лестницы, но не его. Она его не слышит. Впервые за этот год она его не слышит. Не хочет и получается. Впервые получается. Получается не слышать крики, успокоения, оправдания, обвинения, нравоучения. Она слышит себя.       — Ты дура, Валя, ты просто невозможная, блять, дура! — прокричит он, но она не услышит, глуша его слова скрипом колес.       Входная дверь открывается.       Она стоит перед ним. Беспомощная. Молящая о пощаде. Пощаде своего разума, сердца. Сердце уже не справляется — изнывает, трепещет. Просит защиты. Ее снова трясет, но теперь оттого, что видит его в метре от себя. Это он. Он так похудел. Похорошел. Изменил прическу. Он поменялся внешне, а что внутри — непонятно, но хочется верить, что он наполнен все той же теплотой, за которую она его так любила. И любит. Если он ее развернет — она обречена.       Егор смотрит на нее знакомым взглядом. Таким, каким он смотрел на нее, когда она пришла к нему с порезанными руками. Он все тот же, и от этого как будто больнее. Он остался собой. В отличие от нее. Жил так, как хотел. В отличие от нее. Слушал свое сердце, хоть оно очень долго побаливало от их расставания. Сам жил так, как всегда говорил ей. Нет, не так. Он не говорил. Не диктовал, не требовал. Он направлял. Советовал. Заботился. Подсказывал. Верил в нее. Но не говорил.       Он на удивление бодр и свеж: пять утра — его любимое время суток. Наверное, опять играл до утра. Суббота же. Он молчит. Его голубые глаза трепетно осматривают каждый миллиметр ее тела, а рука так и застыла на дверной ручке. И он сам застыл истуканом. Только глазные яблоки двигаются, как бешенные.       Она видит тату со своим именем на торце кисти и готовится упасть в обморок от нахлынувших воспоминаний. Душа хочет вернуться на место, а внутри в это время — гражданская война. Единственный путь — объедениться с надеждой, затаившейся в сердце. Тогда получится вернуться.       Егор не понимает. Ничего не понимает. Она в опасности, раз пришла к нему? Это вообще она? Или он заигрался, застримился, насмотрелся тиктоков и теперь ловит галлюцинации? Может, он соседку перепутал с ней? Точно галлюцинации.       Она похудела. До жути похудела. Но все тот же олений взгляд карих глаз и рамка густых черных ресниц, хотя лицо, брови и волосы теперь совсем другие. Повзрослела. Сильно. Вживую еще красивее. Взгляд скользит на руки: не обмотаны. На первый взгляд даже целы. Что же тогда с ней?..       Валя стоит и просто дышит. Как будто просто может. После долгого утопания, после захлебывания ядовитой водой она всплыла наружу и может дышать. Каждый вдох слаще предыдущего. Рядом с ним можно. Рядом с ним можно все, и она это знает. Поэтому, получив долгожданный сигнал, слезы моментально выскочили из глаз и заструились по бледным исхудалым щекам. Из последних сил она держала дрожащий подбородок, не отводя от взгляд от родных голубых глаз.       Егор хочет что-то спросить, но на ум не приходит ни одно слово. Никакое. Абсолютно. Все забыл. Ее увидел и все забыл. А что спрашивать? Что именно случилось? А какая разница? Она плачет, а значит все из рук вон плохо.       Он вдруг смыкает приоткрытые от удивления губы. Она здесь, чтобы он ей помог. Помог сделать выбор или спасти ее от того, что выбрала она сама. Егор понимает. Понимает, что она ждет от него действия. Слова, жеста, действия, хотя бы малейшего движения в ответ на то, что она осмелилась приехать, когда жизнь пошла под откос. Это написано на ее лице: дрожащих губах, ресницах, до полусметри искусанных губах, на струящихся дорожках слез.       Безумно жаль. Загнанная лань, нарвавшаяся на стаю. На стаю собственных страхов. Так и знал. Внутренности сжимаются оттого, как заполнявшая каждую клеточку их организмов тоска снова перерождается в любовь. В почти забытую, но вовсе не покинувшую его разум любовь.       — Иди ко мне.