Спасение

Роланд заставил себя сделать еще один шаг, а затем его колени все же подкосились. Дышалось тяжело и с хрипом, во рту стоял густой металлический привкус, на губах лопались кровавые пузыри: похоже, одно из сломанных в бою ребер зацепило легкие. Левая рука безвольно обвисла, рукав сутаны вокруг нее был насквозь мокрым; Роланд не чувствовал ни кончиков пальцев, ни локтя, ни даже плеча. В голове кружилось — то ли от потери крови, то ли от угарного газа, которого он успел надышаться. И все же — он победил. Вероника де Сад была мертва. Роланд позволил себе закрыть на несколько секунд глаза, собираясь с силами. Астольфо до сих пор не пришел в себя. За все их короткое хаотическое сражение он так и не узнал Роланда, сколько бы тот ни пытался докричаться. Его реакция оказалась едва ли не более быстрой, чем раньше, но движениям катастрофически не хватало уверенности, а широко распахнутые глаза смотрели совсем слепо. Так и не добившись ничего словами, Роланд в конце концов подгадал момент и выбил Луизетту у него из рук. Одного удара кулаком в солнечное сплетение оказалось достаточно, чтобы Астольфо, потеряв сознание, рухнул вниз. Сейчас он лежал рядом, все так же неподвижно, и, казалось, даже не дышал. Роланд протянул было руку, собираясь померить ему пульс, но на полпути понял, что сквозь латную перчатку ничего не почувствует. Подставил ладонь тыльной стороной под приоткрытый рот; металлическая нашивка запотела, и Роланд облегченно выдохнул. Затем осторожно отвел тонкие пряди с лица Астольфо. Тот совсем поседел: волосы, брови, ресницы — все стало белоснежного цвета. Во время боя Роланду было не до того, чтобы всматриваться, но сейчас он видел: Астольфо совсем недавно стригли — идеально ровно, волосок к волоску. Его лицо было покрыто пудрой, размывшейся на лбу и висках от пота, глаза подведены тенями, губы — выкрашены алым. С правого уха свисала тяжелая серьга — левая слетела в какой-то момент еще во время боя — и Роланд сорвал ее и отбросил подальше, словно та была ядовитым насекомым. То, во что Астольфо вырядили, по крою напоминало униформу охотников, но сшито было из куда более дорогой ткани. Кроваво-красный бархат украшали вставки органзы и какого-то кружева, широкие полы были отделаны лентами и оборками, на левом плече оставили широкий вырез, в котором еще совсем недавно виднелась метка Вероники. На шее из-под воротника выглядывали несколько совсем свежих укусов. Кожа вокруг них опухла и покраснела — так, словно Астольфо кусали в одно и то же место до того, как оно успевало зажить. И был ошейник — тонкая полоска золотистого металла, поводок от которого перед боем держала в руках Вероника. Роланд сжал кулак так, что заболели пальцы: Астольфо наряжали в дорогие тряпки, словно он был куклой, держали на цепи, как животное. Он исчез из Ордена полгода назад, перед самой Второй войной — без малейшего известия или подсказки, где его искать, даже Марко не знал ничего. И если все это время Астольфо был здесь, в плену у вампиров... Мир перед глазами размывался. Где-то далеко потрескивало пламя. Воздух полнился жаром, дышать становилось все труднее. — Я тебя отсюда вытащу, — тихо прошептал Роланд, и кровавые пузыри лопались на его губах в такт каждому его слову. — Обязательно вытащу. Теперь все будет хорошо. Только сейчас сниму эту мерзость. Пальцы изо всех сил сжали ошейник, но тот не поддался. Роланд попытался повернуть руку так, чтобы хоть чуть-чуть надломить тонкий сложный замок. Не вышло. Голова кружилась. Кровь стекала с рассеченного лба и крупными каплями падала вниз, Астольфо на лицо. — Роланд! Он с трудом поднял взгляд. На другом конце зала, там, где была лестница вниз, из черных пятен сложилась знакомая фигура. — О пресвятая Дева Мария! — Оливье подбежал и опустился на одно колено рядом. Красные отсветы пламени танцевали на его бледном лице. Роланд попытался улыбнуться, но не был уверен, получилось ли. — Я нашел Астольфо, — дышалось тяжело, воздух входил в грудь с хрипом. — Похоже, он все это время был здесь. Не волнуйся, он цел, это не его кровь... — Я вижу, что не его! — рявкнул в ответ Оливье. Руки у него дрожали. — Святая Женевьева, тебя нужно немедленно перевязать! — Подожди, сними сначала с него это. Кажется, в первое мгновение Оливье просто не понял. Затем поднял шокированный взгляд. — Сними, — тяжело повторил Роланд. Оливье набрал полную грудь воздуха, словно собирался возразить, затем выругался. — Ты проклятый тупой смертельно упрямый баран! — он выхватил нож из-за спины, подцепил им замок на ошейнике. Тот хрустнул, тонкая полоска металла полетела вниз. — Доволен?! Роланд улыбнулся одними губами. — Спасибо, — выдохнул тихо. Что Оливье ему ответил, он уже не слышал: перед глазами окончательно поплыло, и Роланд провалился во тьму. Нужная палата была первой по коридору: туда обычно клали наиболее искалеченных пациентов, чтобы врачам или медсестрам не нужно было далеко бегать, если вдруг раненому станет хуже. На пороге Оливье столкнулся с Альциной, главной медсестрой. Та окинула его тяжелым взглядом из-под лохматых седых бровей, какой-то миг смотрела темными внимательными глазами, затем вздохнула и, так и не сказав ни слова, двинулась прочь. Оливье невольно уступил ей дорогу: от Альцины на метры вокруг считывалось раздраженное «Идиоты, только калечиться и умеете». Роланд встретил его настолько нестерпимо сияющей улыбкой, что Оливье понадобился весь его самоконтроль, чтобы не треснуть придурка по его тупой башке сразу с порога. Выглядел тот отвратительно: бледный, похудевший, с впалыми глазами и заостренными скулами, он напоминал тень привычного себя. Левую руку не было видно за бинтами, она висела на широкой перевязи, перекинутой через шею. Бинты, казалось, вообще покрывали почти каждый сантиметр тела Роланда, оставляя открытым только лицо. — Неделя! — рявкнул Оливье раньше, чем Роланд успел даже раскрыть рот. — Ты провалялся в отключке целую проклятую неделю! Врачи не были уверены, что вообще тебя вытащат с того света! Объясни мне, какого черта нужно было так рисковать?! Роланд только шире улыбнулся. — Слушай, но все ведь закончилось хорошо, правда? — казалось, явись в его палату сейчас сама Дева Мария и возьмись отчитывать, это бы Роланда не смутило. — Я жив и цел... — Цел?! — Ну относительно, зарастет, ничего страшного. Мы победили, между людьми и вампирами наконец-то снова мир. И Астольфо оказался жив, и нам удалось его спасти! Что это, если не Божье провидение? Оливье закрыл лицо рукой: этот идиот, это проклятый, безответственный, безмозглый оптимистичный придурок!.. — Ну, сам подумай, неужели было бы лучше, если бы этого не случилось? — не унимался Роланд. Оливье до смерти захотелось его придушить. — Было бы лучше, если бы ты хоть иногда пользовался головой, не лез на рожон и не пытался самостоятельно победить Бестию, а дождался хотя бы меня! — он изо всех сил ударил кулаком по спинке кровати, удачно попавшейся под руку; дерево болезненно хрустнуло. — Ты не святой Дионисий Парижский, если тебе отрубят твою тупую башку, ты не встанешь и не пойдешь дальше бить вампиров. Ты умрешь, понимаешь? Роланд смотрел на него и улыбался извинительно и мягко, но в больших глазах не было ни капли раскаяния. Оливье тяжело вздохнул, затем сел на свободную кровать напротив. — Как бы я должен был смотреть в глаза твоим родителям, если бы ты погиб? — сказал уже спокойнее. — Какими словами сказать твоим младшим братьям о твоей смерти? Ты хоть чуть-чуть задумывался об этом? Роланд молчал. Оливье посидел немного, слушая тишину, потом вздохнул во второй раз. — Ты слышал? Астольфо вчера тоже пришел в себя, — сказал наконец. — Если хочешь его проведать, давай ты лучше сделаешь это сейчас, пока Альцина ушла, а ты под моим присмотром. Роланд расцвел счастливой улыбкой и радостно спрыгнул с кровати. Палата Астольфо была последней: там обычно оставляли тех, кто нуждался не столько в постоянном медицинском надзоре, сколько больше в покое. Оливье тихо постучал, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь — и сердце предательски пропустило удар. В палате, кроме Астольфо, оказалась Мелисса, одна из медсестер. Если память Оливье не изменяла, именно она присматривала за Астольфо, когда Роланд только привел того в Орден — и сейчас Оливье на мгновение показалось, что, открыв дверь, он прыгнул во времени. Астольфо, которого он знал, мог исключительно вежливыми словами, очаровательно улыбаясь, нахамить так, что у привычного ко всяческому Оливье вяли уши, и умудрялся смотреть свысока даже на Гано, который был чуть ли не на полторы головы выше и больше чем вдвое старше. Он бывал слишком горячным и опрометчивым в бою, вел себя иногда нестерпимо нагло, не признавал ничьего авторитета и вообще, откровенно говоря, был тем еще источником проблем, но его взгляд всегда был прямым и уверенным. Астольфо сейчас куда больше напоминал испуганного десятилетнего мальчика, которого Оливье видел, когда Роланд все же как-то затащил его с собой в лазарет со словами «Сходи со мной навестить, тебе ведь все равно нечем заняться». И дело было даже не в седине, которая так сильно резала глаза, и не в бледном и осунувшемся виде в целом — тот же Роланд сейчас выглядел не сильно лучше. Это было что-то более глубокое: во взгляде, в линии плеч, в том, как тонкие пальцы сжимали покрывало. Оливье почувствовал, как в груди что-то неприятно заскреблось. — Привет, Мелисса! — Роланд, кажется, ничего не заметил. Он первым зашел внутрь и двинулся прямо к Астольфо. Плюхнулся на свободную кровать напротив, расцвел привычной лучезарной улыбкой. — Астольфо, ты как? — с одной фразы было слышно, насколько его распирает от радости. — Нигде не болит? Как себя чувствуешь? Повисла длинная пауза. Обычно на подобное Астольфо бы огрызнулся или бросил что-то едкое в ответ, сказал бы Роланду убираться и не лезть к нему или просто фыркнул и отвернулся бы. Сейчас он скользнул неуверенным взглядом по Роланду с Оливье, затем перевел его на Мелиссу — словно ища у нее поддержки, невольно пронеслось в голове. Большие глаза в обрамлении белоснежных ресниц смотрели испуганно, сам Астольфо словно съежился и попытался отодвинуться дальше. — Кто вы?.. — прозвучало в мертвой тишине. Улыбка стекла с лица Роланда. Он медленно поднял глаза на Мелиссу — та стояла и кусала губы, отводя взгляд. — Мелисса, что… — начал было Роланд, но та сама его перебила. — Он ничего не помнит, — тонкие пальцы намертво вцепились в белый накрахмаленный фартук, изумрудные глаза потемнели и смотрели вниз. — Вообще ничего: ни об Ордене, ни о паладинах, ни о Марко, ни о семье, даже имени... Я пробовала что-то говорить, о чем-то напомнить, но тщетно. Какое-то мгновение Роланд смотрел на нее, словно надеясь, что сейчас Мелисса возьмет и начнет все отрицать, и скажет, что это была просто дурацкая шутка, затем медленно опустил голову. — Ясно, — прозвучало глухо. Снова повисла тишина. Мелисса продолжала мять руками фартук, Роланд сверлил глазами пол. Оливье бросил взгляд на Астольфо — все такого же неуверенного и испуганного — и вдруг поймал себя на том, что просто никак не может среагировать. В войне с вампирами, развязанной Гано и его приспешниками, Орден потерял более трети охотников и остался без шести паладинов. Оливье был рядом, когда Марко, столкнувшись с Гано в бою, бросился на того в совершенно бессмысленной и самоубийственной атаке. На его глазах Анри, его собственного заместителя, когти вампира разорвали надвое, а он ничего не смог сделать. Всего неделю назад он волок на своей спине окровавленного Роланда, не знал, выживет ли тот, и проклинал себя за то, что отпустил его одного. И сейчас, узнав, что Астольфо забыл все, даже собственное имя, что от того мальчишки, которого он знал больше пяти лет в Ордене, не осталось и следа, Оливье понял: он ничего не чувствует. У него просто не осталось сил чувствовать. Мелисса порывисто набрала в грудь воздух. — Может… — ее голос хрипел и срывался. — Может, так и лучше. Может быть, ему не стоит ничего вспоминать. После тех следов, которые у него были… — она запнулась и закусила губу, словно сказала слишком много. Роланд вскинул на нее темный взгляд, но Мелисса только упрямо мотнула головой: мол, больше она не проронит ни слова. Несколько секунд Оливье казалось, что Роланд не остановится и сейчас попытается вытрясти из Мелиссы все — но тот в конце концов так ничего и не спросил. — Мы все равно поговорим немного, ладно? — сказал вместо этого, и Мелисса кивнула. — Только будьте осторожны: он очень боится... всего, — сказала после короткой паузы и, повернувшись, быстро вышла из палаты. Роланд проводил ее глазами, затем бросил на Оливье короткий взгляд. Тот лишь отрицательно мотнул головой. — Не смотри на меня, я не знаю, что говорить в таких случаях. — Если бы хоть кто-то знал, — Роланд грустно улыбнулся ему в ответ и обернулся к Астольфо. За все время после первого вопроса Астольфо так и не проронил ни слова. Он следил за ними настороженным взглядом, правая рука продолжала нервно сжимать покрывало, пальцы левой вцепились в правый рукав. Роланд окинул его долгим взглядом, на миг закрыл глаза — от Оливье не скрылось то, как болезненно дернулся уголок его рта. — Извини, наверное, тебе сейчас нелегко все понять, — попытался ободряюще улыбнуться. — Незнакомое место, незнакомые люди. Все что-то от тебя хотят, все говорят о том, что ты не можешь вспомнить. Астольфо не отвечал. В его глазах ничего не изменилось. Роланд замер на мгновение, словно то, что он хотел сказать, застряло у него в горле, затем тихо вздохнул. — Я знаю, что не заменю тебе Марко, — сказал почти шепотом. — Будь он здесь, с нами, все, наверное, было бы куда лучше. Но я буду рядом, столько, сколько нужно. И постараюсь помочь всем, чем смогу. Ты только скажи, что можно сделать. И, наклонившись вперед, накрыл правую руку Астольфо своей. Что случилось дальше, Оливье не понял: Астольфо вдруг дернулся, вырвал запястье из пальцев Роланда и забился в угол кровати. Его лицо стало белым, как мел, дрожащие руки закрывали голову, словно он пытался от чего-то защититься. — Нет, нет, не надо, пожалуйста… — широко распахнутые глаза таращились в никуда, дыхание стало рваным и заполошным. Роланд потянулся было вперед, словно желая успокоить, но Астольфо лишь отчаянно вжался в стену. — Не надо, не надо, не надо… — его взгляд до края затопил страх. — Нет, умоляю, Роланд, помоги, пожалуйста, Роланд!.. — Что ты такое говоришь? Роланд же перед тобой... — начал было Оливье, перевел взгляд — и запнулся на полуслове. Побледневший, Роланд сидел, безвольно опустив руку на колено, и, казалось, даже не дышал. На миг Оливье стало страшно: такое выражение он видел у Роланда всего несколько раз за все годы их дружбы. Он уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут дверь распахнулась. — Вы что натворили?! — Мелисса влетела в палату с такой скоростью, что захлопала юбка. — Я ведь говорила вам быть осторожными! Проскочив Оливье с Роландом, она бросилась вперед и замерла на коленях у изголовья кровати — даже не пытаясь протянуть руку к Астольфо, невольно заметил Оливье. — Все хорошо, все хорошо, ты в безопасности, — заговорила ровным размеренным голосом. — Никто не причинит тебе вреда. Все будет хорошо. Попробуй вдохнуть немного поглубже. Затем обернулась, бросила взгляд снизу вверх на Роланда с Оливье. — Убирайтесь отсюда, — в изумрудных глазах плескался гнев. — Чтобы я вас больше здесь не видела. Оливье стоял мгновение, затем подхватил Роланда под локоть и потащил прочь из палаты. Остановился он только на середине коридора. Отпустил Роланда, бросил на него взгляд. От того, каким смертельно бледным даже в теплом свете астермитовых ламп было его лицо, сжалось сердце. — Все это время… — голос Роланда оказался хриплым и надтреснутым, глаза не мигая смотрели в конец коридора, туда, где была дверь в палату. — Все это время Астольфо ждал, что я приду и спасу его. Пока держался из последних сил. Пока забывал себя. Он звал меня. А я не пришел. Оливье закусил губу. — Не говори глупостей, — слова царапали сведенное судорогой горло. — Ты не знал, где он. Никто не знал, хотя Бог свидетель, Орден искал его. Большинство решили, что он погиб от рук Гано, даже Марко так думал, иначе он бы ни за что... — Оливье запнулся, затем продолжил: — Ты ничего не мог сделать. Он знал, что говорит правду. Знал, что Роланд, скорее всего, думает о том же — и понимал, что это бесполезно. У Оливье не было рядом мальчика, которого он бы спас, который бы рос на его глазах, который стал почти младшим братом — но представить, что сейчас чувствует Роланд, было не так уж сложно. Повисло тяжелое молчание. Долгую минуту Роланд смотрел на запертую дверь палаты в конце коридора, затем опустил взгляд. Сжал правую руку в кулак с такой силой, что хрустнули косточки. — Не нужно было Астольфо вступать в Орден, — прозвучало тихо и глухо. — Не нужно было мне его в этом поддерживать. Если бы Астольфо не был охотником, если бы не стал паладином, ничего бы этого с ним не произошло. Он мог бы жить счастливой нормальной жизнью, а не проходить через... это. Оливье тихо вздохнул. Он с самого начала считал, что это плохая идея, что мальчишке, у которого на глазах перерезали всю семью вампиры, нечего делать в Ордене — и не только потому, что охота требовала холодной головы, а жажда мести во все времена была плохим советчиком. Однако «А я же говорил!» сейчас были последними словами, которым стоило звучать. Оливье бросил взгляд на дверь палаты. — Ну, теперь он снова здесь, — вздохнул во второй раз. — И, думаю, как только более-менее встанет на ноги, Орден вернет его на место капитана двенадцатого отряда. У нас вместе с ним в живых остались только половина паладинов, бойцы такой силы сейчас на вес золота. То, какая тишина воцарилась в ответ, ему совершенно не понравилось. Оливье медленно повернулся к Роланду, чувствуя, как по спине вверх, к затылку ползут неприятные мурашки. — Так, ты что уже себе надумал? — он взял Роланда за плечо, развернул к себе — и умолк. Тот смотрел прямо, и в его глазах стояло такое знакомое невыносимое упрямство, что Оливье понял: что бы он ни решил, его уже не переубедить. — О пресвятая Дева Мария, только не говори, что ты... Роланд улыбнулся — мягко, извинительно и немного печально — и все слова встали поперек горла. — Ты ведь мне поможешь? — он смотрел снизу вверх, своим проклятым умоляющим взглядом из-под пушистых светлых ресниц, и Оливье понял, что не сможет ему отказать. Только не сейчас, не тогда, когда Роланд смотрел на него так. Оливье на мгновение закрыл глаза, проклял мысленно себя и свою глупую сентиментальность, затем тяжело вздохнул. — Надо решить, где его спрятать. И нам понадобится еще хотя бы один человек: вряд ли мы справимся вдвоем. — Думаю, я знаю место, где Астольфо сможет жить в безопасности, — Роланд на мгновение улыбнулся немного шире. — Что же касается остальных… Я уверен, Мелисса согласится нам помочь — ты и сам видел, как она бросилась защищать от нас Астольфо, — на мгновение голос Роланда едва заметно дрогнул, однако немедленно выровнялся. — И, может быть, мне удастся убедить еще кое-кого. Оливье отпустил плечо Роланда и закрыл лицо рукой. Постоял так несколько секунд, старательно глотая все проклятия, которые лезли на язык, затем устало поднял взгляд. — Ты ведь не передумаешь, да? — спросил безнадежно. Роланд лишь коротко улыбнулся. Что привело к пожару в лазарете, так никто окончательно и не смог сказать. Мира костерила на чем свет стоит весь инженерный отдел и требовала немедленного внепланового техосмотра абсолютно всех автоматонов Ордена, «А то не приведи Господь еще одна ваша кастрюля где-нибудь заискрит, и тогда мы все точно или сгорим, или задохнемся к черту!» Инженеры вяло пытались отмахиваться, но спорить с Мирой было сложно. Огонь вспыхнул посреди ночи, и только чудом удалось обойтись почти без жертв: Мелисса, которая дежурила в лазарете, заметила дым и успела вывести большинство пациентов до того, как до них добралось пламя. Все левое крыло лазарета обгорело, три крайних палаты — выгорели дотла. Четверть штаб-квартиры пришлось впопыхах эвакуировать, чтобы никто не угорел в дыму. Пострадавших оказалось всего двое. Свидетели рассказывали, что Роланд Фортис почти сразу покинул остальных пациентов и до последнего пытался прорваться к охваченным пламенем палатам. Говорили, остановить его смог только Оливье — да и тому пришлось тащить его силой, а Роланд продолжал отчаянно вырываться. К ранам, полученным во дворце Бестии, добавились отравление угарным газом и ожог почти трети лица. Астольфо Гранатум, недавно спасенный из плена вампиров, оказался в крайней палате и сгорел в пожаре.

***

Яблоневый цвет разливался вокруг дома, и издали казалось, что тот тонет в морской пене. Сладкий запах доносился до самой дороги, ведущей вдоль фермы Фортисов до Ле-Ре, вдалеке слышалось ровное жужжание пчел. Роланд поудобнее поправил сумку на плече, на миг зажмурился, ловя лицом лучи весеннего солнца — а затем легким шагом двинулся вперед. Голоса он услышал еще издали: детский визг вперемешку с боевыми воплями несся в теплом воздухе. Роланд прислушивался. — Ну, попробуй, догони! — это был Пьер: у него полгода как начал наконец ломаться голос, и теперь посреди привычных тонких возгласов проскакивали внезапные низкие ноты. — Нечестно! Ты меня обманул! — а это уже Натаниэль — его легко было узнать по характерным плаксивым интонациям. — Сам виноват, что повелся! — Нет, ты виноват! Это было нечестно! — Так, прекращайте! — в перепалку братьев вклинился третий голос — чуть более низкий, но звонкий и уверенный. — Мама сказала, обед почти готов, так что хватит бегать, идите умываться и мыть руки. — Пфе, Эсту, ты зануда! Мы еще десять раз успеем. — Точно, Эсту — зануда! Не мешай! — Прекращайте, я сказал! И хватит таскать за собой Жозефа: он на вас смотрит и повторяет, а ему и двух лет нет. Если он упадет и ушибется, это будет ваша вина! Роланд дошел до края яблоневого сада, ногой приоткрыл небольшую калитку — в памяти невольно всплыло, как он любил на ней качаться в детстве, — и проскользнул внутрь, стараясь не задеть ее локтем раненой руки. Оглянулся, двинулся на голоса. Белоснежные цветы обняли его со всех сторон, укутали в сладкий запах и жужжание пчел. — Не догонишь, не догонишь! — дразнился все ближе Пьер. — Я великий охотник на волков, а ты просто мой оруженосец! — А вот и догоню! — обиженно кричал Натаниэль. — И я не оруженосец, это я великий охотник на волков! Судя по тому, как били по ушам их боевые кличи, братья носились между яблонями где-то совсем близко. — Дозеесь! Дозеесь! — заливался серебристым смехом вслед за ними Жозеф. — Жозеф, не гоняйся за этими болванами, а то упа... Ну вот! Сам удар Роланд не услышал — зато рыдания, которыми немедленно наполнился воздух, пропустить было невозможно. Роланд дошел до края сада, замедлил шаг и осторожно выглянул из-за дерева. Жозеф, его младший брат, сидел посреди травы, задрав чумазое лицо вверх, и горько плакал. Пьер с Натаниэлем стояли поодаль, с палками в руках, которые, похоже, должны были изображать ружья или еще какое оружие, и неуверенно переминались с ноги на ногу. — А я же говорил! — прозвучало сердитое от забора. Роланд медленно поднял взгляд. Эсту — он приучил себя даже мысленно называть его новым именем — быстрым шагом шел к Жозефу. С тех пор как Роланд видел его в последний раз, он, кажется, немного вытянулся вверх и уже успел загореть под весенним солнцем. Белоснежные, как яблоневый цвет, волосы отросли еще больше и были собраны в низкий хвост, достигающий лопаток. Рубашка на груди была расстегнута на две пуговицы, рукава закатаны по локоть, на руках под солнечными лучами самоцветами сияли капли воды — похоже, Эсту только закончил поить скот. — Ну, ну, не плачь, дай я посмотрю, что случилось, — он вытер руки о штаны, опустился на одно колено рядом с Жозефом и погладил того по русой голове. — Смотри, ладони не ободрал, просто испачкал. И даже штаны не порвал. Мама, конечно, будет ругаться, что придется стирать, но хоть колени целые. Жозефа это явно не успокоило: он продолжал рыдать так горько, как умеют только маленькие дети. Эсту вздохнул, затем встал. — Иди сюда, — он подхватил Жозефа на руки — от Роланда не скрылось, как отчаянно тот вцепился в рубашку Эсту своими маленькими ладонями. Обнял, правой рукой снова погладил по голове. — Тихо, тихо, все в порядке. Не плачь. Все хорошо. — Эсту, мы это... Не хотели, — Пьер подошел первым, нервно дергая себя за каштановые кудри. Натаниэль выглядывал из-за его спины, зеленые, как у самого Роланда, глаза смотрели неуверенно. Эсту окинул их сердитым взглядом, но сказать ничего не успел: Роланд вышел из-за дерева. Натаниэль заметил его первым и с диким визгом бросился обниматься, Пьер отстал всего на секунду. — Ты приехал, ты приехал, ты приехал! — орали они в два голоса так, что даже Жозеф прекратил плакать и засмотрелся с любопытством. — Ты что-то нам привез из Парижа? Привез же?! — тряс его за куртку Натаниэль. — Ты надолго? Скажи, что хоть на неделю! Ты обещал мне в прошлый раз сходить вместе на рыбалку! — не отставал от него Пьер. Роланд хотел было ответить хотя бы на что-нибудь, но не успел. — Так, а ну оставили его в покое! — Эсту подошел и ссадил с рук Жозефа — тот немедленно вцепился ему в штанину и замер, пялясь с таким любопытством, что забыл закрыть рот. — Роланд еще порог перешагнуть не успел, а вы ему уже прохода не даете. Дайте ему хоть выдохнуть. И вообще, мама на обед звала уже минут пятнадцать как, а вы до сих пор торчите здесь. — Пфе, Эсту, ты зануда! — скривился Пьер. — Зануда! — поддакнул ему Натаниэль. — Так! — Эсту упёр руки в бока. — А ну марш мыть руки и умываться, и Жозефа с собой заберите и умойте, а то мама еще до обеда будет знать, из-за кого он сегодня такой чумазый! Пьер закатил глаза, но, похоже, последний аргумент на него подействовал: он подхватил Жозефа на руки и первым двинулся в сторону дома. Натаниэль побежал за ним, на полпути обернулся и показал язык. Эсту в долгу не остался и пригрозил ему вслед кулаком. Среди яблонь воцарилась тишина, такая непривычная после последних минут. Эсту повернулся к Роланду, его взгляд замер на перевязке. — А это уже что?! — его брови возмущенно сошлись на переносице, руки скрестились на груди. — Почему ты снова явился покалеченным? Ты — надежда и опора всей семьи, особенно с тех пор, как отец окончательно слег. И в каком виде ты возвращаешься домой? Какой пример даешь Пьеру, Натаниэлю и Жозефу? Какими они будут расти, если их старший брат настолько безответственный, что каждый раз приходит то с переломанной рукой, то с перевязанной головой, то еще с чем?! Роланд мягко улыбнулся. — Ну, все-таки, на этот раз я не приехал с бинтами на пол-лица, правда? — спросил весело, и Эсту немедленно бросил на него испепеляющий взгляд. — Если бы я тебя таким еще раз увидел — сам бы выставил за порог! — сердито огрызнулся, затем умолк. Постоял минуту, опустив взгляд. — Мама расстроится, — наконец сказал настолько тихо, что слова почти утонули в жужжании пчел. — Перед тобой она не показывает, но каждый раз, когда ты возвращаешься с новыми ранами, она потом сидит до самой ночи. Иногда молится, иногда просто смотрит в окно, забыв о вышивке, которой хотела заняться. Не делай так. Она и без того беспокоится, что у тебя опасная работа — так хоть имей совесть не появляться ей на глаза искалеченным. На солнце набежало мелкое облачко. Ветер прошелестел среди цветов яблонь, на миг затопив все вокруг дурманящим сладким запахом. Роланд улыбнулся немного шире. — Знаешь, — рука сама потянулась и взъерошила белые волосы, — если кто и является надеждой и опорой семьи, то это точно ты. Пока ты здесь, присматриваешь за всеми, я со спокойным сердцем могу оставаться в Париже. — Прекрати, — Эсту отмахнулся и отвернулся, направляясь в сторону дома, но Роланд успел заметить, как порозовели кончики его ушей. — Мне не десять, я не ребенок. Иди Жозефа по голове гладь. — Точно, Эсту и маме перестал даваться, — из-за забора справа выглянула кудрявая макушка Натаниэля. — Ходит весь такой важный, словно самый старший тут из всех. Пфе. — Ой, да он просто хочет, чтобы его только Анн, дочь мельника, по голове гладила, — рядом, насмешливо скалясь, показался Пьер. — Я видел позавчера, как они стояли вдвоем у ее мельницы, когда Эсту помог ей дотащить корзины с базара. Анн говорила, что у Эсту красивые волосы, и спрашивала, можно ли потрогать, а он распустил хвост и разрешил. Даже на расстоянии нескольких метров, на которые успел отойти Эсту, было видно, как его от шеи до ушей затопил румянец. — Не было ничего подобного! — его голос сорвался на высокой ноте, в глазах стояла паника. — Не придумывай такого перед Роландом! — Ой, да весь Ле-Ре видит, как вы друг на друга смотрите после того, как ты ее от реннских задир спас, что там придумывать, — показал язык Пьер, повернулся и исчез за забором. — Мама бы все равно Роланду рассказала, так что лучше уж мы, — пожал плечами Натаниэль и тоже пропал. — Ах вы мелкие, я вас умываться и руки мыть отправил, а вы!.. — Эсту, все еще красный, словно маков цвет, бросился прямо к забору и перемахнул его одним легким, до боли знакомым прыжком. Что именно он кричал дальше, Роланд не слышал, но судя по радостному визгу, который несся между цветущими яблонями, так легко поймать Пьера с Натаниэлем ему не удалось. Роланд снова поправил сумку на плече. Широко улыбнулся, поднял глаза к небу — оно раскинуло свой высокий лазурный купол над белой пеной яблонь, — а потом двинулся к дому.