на привязи

Андрей напряженно смотрел на то, как упорно Миха затирает свою тему. Как тот самый душный чел на тусовках, который уходит на кухню и талдычит без конца, пока его пленник окончательно не блеванет от потока сознания. Правда, сейчас они были не на вечеринке, и алкоголь здесь не лился рекой, но состояние примерно такое же. Хотелось спать, блевать, но больше всего узнать, есть ли конец у этой речи Горшка. И хотя бы смысл. Чем дальше, тем больше возникало сомнений. — … я ещё, ну, как бы вычитал… ладно, мне рассказали, ну не суть, короче, что из-за песни этой вот про … ну, ё-моё, королеву эту их брытанскую Роттена хотели судить за… ну за песню, и казнь ему смертная светила, понимаешь, да? А он в это время… Поток всё не заканчивался. Андрей просто подпирал висок кулаком, стягивая всю кожу к волосам. Пиво давно стало тёплым и уже невкусное, отчего еще больше хотелось блевать. А Горшок с упоением тараторил свою панковскую лекцию, развалившись на диване и лениво болтая ногой по грязному полу, который, наверное, никогда и не мыли. Его взгляд бегал по потрескавшемуся потолку и по старой советской мебели хозяйки этой съёмной хаты. И взгляд изучал все вокруг, но игнорировал своего собеседника; если бы они встретились глазами, то Миха явно бы просёк настроение «публики». В комнате Михи несло спиртягой, как и от него самого. Давно грязные волосы блестели салом в жёлтой тусклой лампе на нитке провода из-под потолка. И этот горе-свет подчеркивал все пятна на домашней одежде, а точнее затасканной футболке и трусах. Андрей не мог отвести взгляд от Михи, и в голове крутилась мысль, что невозможно себя так запустить всего за месяц. Хлебнув теплое пиво, Андрей сморщился и поставил бутылку на пол возле своего протертого кресла с дырявыми подлокотниками под хрипловато-невнятную речь Михи. Такое случается, когда мысли опережают его язык. Гордится ли Андрей, что знает его наизусть? — Не-не, всё, хорош, — всё же прервал его Андрей, поднимая руки. — Ты ж сам позвонил. Сказал своим умирающим голосом, что срочный разговор. А у меня дела были. Думаю: «Ладно, зовет же ж, чё-т важное, да еще и таким тоном». А «важное» — это часовое выступление про Sex Pistols? Ради этого я рвал сюда свою жопу? И этим выступлением ты хочешь прервать нашу вражду? В голосе Андрея звучала сдержанная раздраженность. И когда Миха не в духе, он это чувствует и подхватывает какой-то эмпатией, распыляя скандал из пустяка. А иногда, если сил не особо много, наоборот усмирялся от даже небольшой искры. И сейчас, кажется, был последний сценарий. Он сразу же замолк и задумчиво увел взгляд вверх, тут же прекращая шуршать ногой по полу. В его глазах читался запой и тоска. И мысли, очень много мыслей. Миха никогда не любил такие разговоры после ссор. Вот это все выяснения отношений, всё такое. Всегда ворчал, что все слова звучат как из дешевой бразильской мелодрамы. Поэтому предпочитал, чтобы кто-то другой делал первый шаг к примирению. И сейчас Андрей прекрасно следовал этому неоглашенному правилу. Последний раз они виделись где-то месяц назад. Последнее, что запомнили глаза Андрея — разъяренную харю Михи, который громко хлопнул дверью точки и свалил, оставив всю группу одних. Последнее, что услышал Андрей — «пошёл в пизду со своей тупой хуйнёй, она никому неинтересна. Либо засовываешь ее себе в жопу, либо я ухожу». Очевидно, что именно выбрал Андрей, раз Миха свалил с репетиции. Почему-то попытки убедить упёртого Горшка, что у этой «писанины» есть потенциал, иногда выходили за рамки предполагаемого хода событий. Особенно если в башку кидается панк, то от агрессии тот становится просто неуправляемым. И иногда эти разногласия настолько выводили Горшка, что тот готов был хоть месяц игнорировать друга и не выходить на связь. Блять, просто из-за разного взгляда на песню! И что вся группа была на стороне Андрея. Очень иронично, что после этой ссоры и Балу, и Ренегат общались с Горшком, пытались объяснить, что дело реально хуйня. И это было так. Вот только ни Андрей, ни Миха не делали попыток поговорить друг с другом. До этого проклятого вечера. Потрещать за Sex Pistols — вот это исключение. — Ну… не то, чтобы прям срочный разговор. Просто, ну, скучно, вот и позвал. И сиги кончились, а денег, как бы, ну, всё. Одолжишь? Да и какая там вражда… Ничего особого, понимаешь, да? — выдавил из себя Миха, упорно смотрящий в потолок. Его уголки губ под щетиной, которая растет у него очень быстро (на зависть Андрею), напряженно вдавливались внутрь, словно каждое слово дается с большим усилием. Или с отличного похмелья. Но даже наблюдение за этими усилиями не особо впечатлило Андрея. Хотелось открыть окно в этой наидушнейшей комнате и завыть волком. Значит, они месяц не общались, но той самой переломной точкой стали сиги и скука? Достойная причина. Но, несмотря на все то ощущение внутри и желание кинуть в него этой самой пачкой сигарет, он смиренно достал ее и положил на живот Миши. — Да какое дело, вражда или нет. По-человечески вести себя надо, по-человечески. Мих, ты ж вроде нормальный мужик, а патологически не умеешь признавать свою вину. Вот всё в тебе хорошо, но, блять, опять двадцать пять! —возмущенно произнес Андрей и посмотрел на него с полным осуждением в глазах. Но какой смысл, если тот, блять, не смотрит? Андрей поклялся себе, если и прямой текст ничего не решит, то он точно сваливает с этого проклятого места. — «Свою вину»? Я разве там где-то был виноват? — переспросил Миха с таким загруженным лицом, словно тормознутый компьютер. Не то он даже ситуацию видит иначе, не то вовсе всё совершенно забыл. — А кто мою работу обосрал и обиделся, что вся группа за меня была? Я что ли? Миха ничего не ответил. И этим своим молчанием выбрал следующий путь на этом перекрестке сценариев. Андрей шумно вздохнул и сжал кулаки. Ясно, снова бесполезно. Миха до отвращения упёртый, а когда пьян, то и вовсе становится несдвигаемым. — Я понял, — произнес он со сдерживаемым раздражением в голосе. Миха только чуть приподнял голову и рукой медленно стянул сиги с живота на диван. — Ты только в следующий раз звони и говори, что у тебя не важный разговор, а целое выступление «Аншлага». Я тогда ещё подумаю, приезжать или нет. Или выступление подготовь веселее. Кровь везде разлей, как ты любишь. Лан, давай, бывай. У меня дела. «Как и знал, ничего не меняется». Где-то внутри ныло разочарованное сердце; было обидно, что Миха в своих эмоциях не фильтрует слова, и не боится сказать что-то грубое в адрес друга. Что эмоции и собственное эго становится выше всей их совместной истории. И что Миха совершенно не догоняет до этой простой мысли. Андрей стянул кожанку со спинки кресла и направился к выходу. Все его мысли уже были обращены в тот мир за дверью этой квартиры со скрипучими полами и отклеивающимися обоями под потолком. И в этих мыслях он не услышал торопливого шуршания одежды о диван и топот ног. — Андрюх! — окликнул Миха где-то сзади. — Ну чё? — устало протянул он, обернувшись. Миша стоял посреди этой холостятской и пустой комнаты, в которой даже дышать было душно. Он смотрел на Андрея с какой-то невообразимой тяжестью в пьяных глазах. Вся его медвежья фигура словно таяла на глазах с каждой секундой. Некоторое время он смотрел на Андрея с немой растерянностью, словно покинутый ребенок в магазине. — Не уходи, блин, — все же произнес он и шумно вздохнул. — Останься. Ко мне и так сюда никто не приходит. Было слышно, как ему тяжело это говорить. Как в каждом слове звучит сердечная нота. Как каждая буква наполнена этим уязвимым признанием. Миха не из тех, кто сразу откроет сердце. И порой даже закрывал его от Андрея. Но сейчас Андрей слышал, что это говорит не мозг, а то самое спрятанной сердце. «А, так он во мне слушателя нашел? Ни друга, ни товарища по группе. Просто слушателя?». Андрея чуть не пробило на нервный смех от этой комедии. Значит, песни дерьмовые пишет, но вот как молчаливый чел на фоне — очень даже ничего. Лично Андрею хотелось признания, которого никак не было слышно. А быть мебелью он и дома может за пивом и хорошим фильмом из проката. Несмотря на всю сердечность Михи, Андрея это не пробило. Или же он видел, что Миха в шаге от чистосердечного, поэтому решил додавить своей манипуляцией? — Не, Мих, у меня дела. А ты проспись и заканчивай синячить. На человека перестал быть похож, — с будничным тоном покачал головой Андрей и развернулся, продолжая путь уже по прихожей. Но внезапно раздался дикий топот. Словно за ним гналась целая стая бизонов. Начиналась коррида. Опасность. В случае с Михой — смертельная. Горшок буквально со всего разбега запрыгнул на спину Андрея, сбил с ног и завалил на пол. Андрей и опомниться не успел, как куда-то в бок ударилось колено, скулу свело болью от встречи с кулаком. Миха бил не в шутку, как обычно, а остервенело, со всей своей неадекватной силой. Пусть и пьяный, но он всегда поразительно держал контроль. — Бля, ты чё?! — ошарашенно протянул Андрей, заваливаясь на бок. — Давай, Андюх, вдарь мне. Ёбни так сильно, чтоб ходить не мог трое суток. До сотряса, ага? Давай же! Ударь, ё-моё! — кричал Миха, соскакивая на ноги и наклоняясь к нему, чтобы подставить лицо для удара. Соблазнительно, конечно, но мысль какая-то хуёвая. Андрей только прижимал руку к ноющей скуле, пока на фоне где-то прыгал Миха и не прекращал своих уговоров въебать ему. — Ну же, блять! Или чё, зассал? Слабак, да? — расплылся в беззубой улыбке он. Ну сука. Знает же, на что давить. Андрей тут же поднялся на ноги и пихнул Миху в плечо. Полетела на пол верхняя одежда с вешалок сзади. Упал домашний телефон. Нога путалась в скрученном проводе трубки. Андрей даже не знал, куда бил. Сначала хотел лишь отмахнуться, но эта дикая отдача от Горшка, который и правда бил во всю силу, порождала большую злость. Андрей просто бил, потому что хотел. Хотел выпустить все то раздражение, которое тихо копилось внутри уже столько времени. Бил со всего размаху — не как профессионал, конечно, но как любитель точно. Миха тоже не отставал и лупасил по животу, лицу, а чтобы оглушить даже по ушам. Ощущалось превосходство Миши в этом плане, пусть и пьяного. И это очень не нравилось Андрею. Кажется, они этим кубарем вернулись обратно в комнату, разлили оставшееся пиво из бутылок. И если это был хитрый план Михи, то у него получилось — Андрей никуда не ушёл. В один момент Андрей прижал Горшка к стене, больно ударив того затылком. Завёл кулак и … что-то хрустнуло. Они оба замерли. Сам Горшок даже будто дышать перестал — весь растрепанный он раскрыл глаза и впился взглядом в Андрея. После осторожно поднял руку к носу и мазнул пальцем под ним — кровь. — Это чё, я выиграл? — спросил Андрей с прерывистым дыханием. — Ага, еще чё захотел? — проворчал тот и отпихнул Андрея, тут же проходя мимо него и оседая на пол. — Да дай гляну. — Не, иди в пизду. — Не ворчи. Я просто посмотрю, — надавил голосом Андрей и присел напротив Михи, поднимая его лицо за подбородок. Нос и правда выглядел неважно. Не перелом, но что-то в нем было и правда не так. Скорее всего, на следующее утро немного опухнет и будет огромной картохой. Андрей даже как-то улыбнулся сквозь собственную боль. — Ну… сам же хотел сотряс. Вот, сотряс носа. Миха только дернул бровями и отвернул лицо. — Ну что, всё ещё считаешь, что я месяц назад написал отстойник? — Ага, — выдохнул Миха, размазывая кровь по лицу. — Напиши чё-нить другое, ё-моё. И пацанам передай, чтоб даже не думали её брать. – Хорошо, — покорно согласился Андрей, отпуская всякую надежду на уговоры. Да и ту вспыльчивость Михи тоже простил. В любом случае, он не ребёнок, а уже личность. Хоть и личность большого ребёнка, но никак ее уже не перевоспитать. Где-то тянуло под ребром и горело лицо. Кажется, без каких-то серьезных травм, но последствия явно будут долго проходить. Это не была их стандартная драка или соревнование «кто сильнее». Здесь явно была совершенно другая мотивация. И мысли Михи по этому поводу так и останутся с ним. Зачем накинулся, зачем полез? Если хотел остановить Андрея, то мог выбрать способ безопаснее. — Ты мне часто снился этот месяц. И даже во сне мы ссорились, — выдохнул Андрей, все еще сидя на полу напротив него. — Даже там ты меня жутко бесишь. Миха повел бровью, уводя взгляд куда-то в пол, слизывая кровь с верхней губы. Пусть он весь снова ссутулился и выглядит не лучшим образом, но что-то в нем заметно отличалось от начала их беседы. Почему-то в его глазах уже не была та глубокая задумчивость или скованность, скрытая за пеленой алкоголя. Сейчас его взгляд был таким расслабленным. Что-то подсказывало, что Миха впервые за этот месяц смог облегчённо выдохнуть. Быть может, этому способствовал разговор с Андреем или драка, в которой он смог выплеснуть все напряжение. Как и сам Андрей. — Мне не хватало этого, — признался Миха. — Никто не приедет, если я им позвоню, блин. Никто не будет слушать меня часами. Никто даже не отпиздит нормально, понимаешь? А у тебя удар есть, рука поставлена, всё такое. Миха с любовной улыбкой наматывал кровавый след из-под носа на кулак и будто был наполнен безграничной любовью к миру и жизни. И к этой крови и следам хаоса. Андрей даже не предлагал её смыть или заткнуть ноздрю ватой, потому что знал ответ. Миха безумно любит этот дух панка в бардаке вокруг и на себе. Наверное, даже в этих немытых волосах тоже скрывался некий вызов. Андрей неохотно поднялся с пола и, придерживаясь за бок, присел на какой-то стул с горой шмотья на спинке. Миха подошел к своей небольшой коллекции кассет. Одну из них он особо любил — говорил, знакомый аж из Америки привёз. Небольшая коробочка с лайв альбомом Сида Вишеса. Андрей ещё никогда не видел, чтобы к чему-то Миха относился настолько бережно, как к своим кассетам. И по мелкой комнате разлился не особо классного качества запись кавера «I wanna be your dog» со всеми концертными шумами. Миха особо задумчиво курил, сидя перед магнитофоном на полу. Взгляд стремился куда-то вдаль и одновременно никуда, пока к верхней губе кралась капля крови под надрывное повторение «now I wanna be your dog». — Песня… Эт самое, хуйня. Ну, по смыслу-то. Но поет прикольно, — заключил музыкальный критик, не сводя взгляда с одной точки. — Да вроде и песня нормальная, — повел плечом Андрей, опуская взгляд на Миху. — Забористая такая. — Раньше ты со мной соглашался. Миша посмотрел на Андрея. И в этом взгляде тот вспомнил одну клятву, что им должна нравиться одна музыка. Вкус Михи оставался неизменным, а вот Андрей стал меняться. И одно лишь разногласие в музыкальном вкусе могло стать предзнаменованием — они меняются, и очень даже возможно разойдутся по разным берегам. Но никто этого не хочет. Пусть обзывают друг друга, пусть используют каждый на своем поле. И никто не готов снимать этот добровольный поводок. Пусть он и сжимает шею, натирает кожу. Но такой родной этот ошейник. Они оба как щенки — не могут надолго отойти от хозяина. И становилось все труднее общаться и творить, когда одновременно хочется быть щенком и хозяином. Взгляд Миши снова вернулся к магнитофону. Кажется, они оба поняли, что время несёт свои изменения, но никто не готов принять этот факт. — Знаешь, если мы однажды всё-таки разбежимся, — начал Миха и затушил сигарету о ножку стула Андрея. — Приходи ко мне попиздиться? Вот без слов, без обвинений и наездов. Просто пиздиться. Горшок подполз к Андрею. Голова утомленно завалилась виском на колено, а взгляд отстраненно смотрел куда-то вдаль, вглубь комнаты. Андрей ощущал, что сейчас в его голове происходят либо сложные мысли, либо тотальное их отсутствие. Он смотрел, как тяжело вздымается грудь после драки, как расслабляются плечи. Как наконец на него спадает облегчение. Андрей и сам ощутил, что в их случае драка заканчивается парадоксально релаксацией. Рука подтянулась к голове Горшка и осторожно легла на затылок. — Андрюх? — повторил он. — М? — Так придёшь? — повторил тише Миха. Хотелось ему многое высказать. Что уши болят от его бесконечного трёпа, что время есть на что другое потратить, что все равно их разговоры заканчиваются ссорами. Тупыми и настолько нелепыми, что хочется выть, потому что задевают неоправданно сильно. Но в то же время мир становится слишком скучным, спокойным и постоянным без этих нервотрёпок, беспокойства и драк. За тот месяц Андрей реально высыпался, даже набрал немного, вот только такая жизнь казалась слишком пресной. Миха зависим от адреналина — драк, веществ, громких слов. Андрей зависим от адреналина — драк Миши, переживания от состояния Миши под веществами, громких слов Миши. И пусть тот кричит, пусть рвёт тетради, пусть с пеной у рта доказывает, что Андрей бездарность — Андрей все равно придёт по первому звонку, по первому крику о помощи — потому что он нужен Мише. Потому что жизнь Миши полна хаоса, и Андрей зависим от хаоса и попыток достать его из этого водоворота. — Приду, — согласился Князь, поглаживая его по голове. — Обещаешь? — Обещаю.