Голос

Welcome all to curtain call At the opera! Группа «Kamelot», песня «Ghost Opera».

Кристина Дааэ. Звучит неплохо, вполне неплохо. Вот если бы еще знать, что от меня требуется, чтобы я вернулась к себе домой, было бы вообще замечательно. Как сказала Аня, измерение живет своей жизнью, в нем многое из книги, многое из интерпретации книги, а многое вообще появилось из ниоткуда. Но есть то, что измерение формирует само, чтобы заполнить недостающие ячейки своей матрицы мироздания. Например, я. Как оказалось, Кристина каким-то образом пропала, её пытались искать сотрудники той самой службы, из-за которой я здесь неизвестно на сколько застряла, и поэтому срочно была нужна замена, дабы история имела продолжение. Но самое интересное то, что я вообще не представляла, что будет, если сделаю что-то не так или раскрою себя. Привыкала я к новой обстановке долго… «Дня три», — как пошутила Аннет. На вопрос про то, что мой иммунитет не привык к многим болезням этого века и есть ли вероятность того, что я могу заболеть, моя «похитительница» ответила отрицательно, объясняя, что я — ячейка этого мира и он не будет воспринимать меня враждебно. Корсет и платье — это еще небольшая часть неудобств, которые меня постигли в этом веке. Корсет я как-то даже научилась зашнуровывать сама, правда, с превеликим трудом, в платье не семенить, как объевшийся пингвин. Конечно, в какой-то момент я сообразила, что общаться с другими представителями Парижа мне как-нибудь, да придется, а из французского я знаю только «Оui» и «Merсi». Оказалось, что все очень просто — как раз тут-то мне и пригодился подарок Ани. Он принадлежал Кристине (а вещи несут информацию о владельце), поэтому я могла пользоваться всеми её воспоминаниями, в том числе и её голосом… Как Вы уже поняли, я не оперная певица — хотя это было бы неплохо, — поэтому воспроизвести какую-то арию, да еще на французском или итальянском, мне бы составило не то что огромную трудность, а вообще неисполнимую задачу. А, благодаря камее, я могла совершенно не бояться попасть впросак и раскрыть свою «страшную» тайну. Первый день в Опере прошел неплохо, правда, несколько раз я чуть было не вызвала удивленные взгляды и кручение пальца у виска. Как оказалось, ко мне (я говорю про Кристину, конечно) очень неплохо относились, хотя и особо не замечали. Мне это было на руку: пристальное внимание сразу же бы раскрыло меня, потому что все же я не копия той, настоящей Кристины как никак. Ах, да, внешность… По совершенно большой «случайности», как бы нелепо это ни звучало, я оказалась внешне вылитая Кристина. Может, что-то и было отлично во мне, но это были мелочи, которые невооруженным взглядом сложно распознать: поворот головы, некоторые интонации, эмоции в голосе, в какие-то моменты меня мог выдать смех или определенные словечки. Об этом всем мне говорила Аня (все же мне привычнее её так называть, Аннет звучит как-то слишком напыщенно), когда внимательнее ко мне пригляделась. В её задачу входило знать отличительные черты всех персонажей на тот случай, если произойдет какая-то утечка информации или персонаж неожиданно пропадет, как в моем случае. Отсутствие Кристины все же заметили, но тут же решили, что она заболела. Аннет — все остальные зовут ей только так, потому русская интерпретация им неизвестна — позаботилась о том, чтобы это мнение четко утвердилось в головах всех тех, кто хоть как-то пересекался с ней. Аня в этой «трагедии» занимала не последнюю роль… В книге выделялось место так называемой мадам Жири, да и в мюзикле тоже… Да-да, Аня была балетмейстером Гранд Опера. Но это была её версия. Она беспрепятственно проходила в Оперу и все её там давно знали. Поэтому она разъяснила, с кем дружила моя героиня, где обычно «обитает». Я спросила её, а почему тогда Мэг не живет с ней? Оказалось, что в этом измерении Мэг приходится ей не дочерью, а племянницей. Дом, в котором мы живем, достался мадам Жири по наследству, и теперь она живет в нем в гордом одиночестве. Не удивляетесь тому, что Аннет знает русский. Попытки хоть что-то узнать о ней, расспросить о том, как сюда она попала, или жила здесь всегда, увенчались крахом. Конечно, русский язык того времени и нынешний отличаются, но женщину обучили и «новому» варианту языка. Нет, она не моя соотечественница, просто её муж — русский, вот она и знает русский язык. Я имела на руках лишь крупицы информации: она не любила говорить о себе и всегда уходила от ответа. Про портрет тоже ничего не сказала. Портретом это, конечно, сложно было назвать. Мужчина на нем был изображен спиной к смотрящему, а поворот головы такой, что можно было различить лишь его профиль. Странный портрет для того времени. Очень странный… Почему я узнала в нем гостя из моих снов? Потому что в одном из снов видела его в точно такой же позе, только в полный рост. Чтобы было проще ориентироваться в моем путешествии, поясню, где я нахожусь и кто я, точнее, Кристина, в книге… Я не являются любительницей ни книги, ни мюзикла, но сюжет я знаю, кое-что напомнила Аня. Кристина Дааэ — молодая певица, оставшаяся сиротой, когда была еще совсем ребенком. Её отец был скрипачом и поражал всех своей виртуозной игрой и тем, как он преподносит каждую ноту. Долгое время Кристина с отцом странствовала по Скандинавии, тогда она и познакомилась с профессором Валериусом, взявшим на себя заботу о малютке и ее отце. Позже, она совершенно случайно встретила на своем пути виконта-де Шаньи, ставшего ее хорошим другом, да таким, что память об их дружбе она всегда хранила в своем сердце. Благодаря доброте профессора Валериуса, они обрели с отцом дом, и профессор пытался, как мог, помочь Кристине и таланту, испытанному временем. Веря в чудеса и сказки, Кристина очень любила слушать сказочные рассказы отца, которые она запомнила на всю жизнь. Особенно маленькая Лотта, так её называл отец, любила историю про Ангела Музыки. «Его нельзя увидеть, а услышать могут лишь избранные люди, чье сердце наполнено чистотой. Он наполняет души людей музыкой, которую нельзя сравнить ни с одной мелодией, что знают люди. Это музыка небес, что окрыляет души людей и делает их поистине талантливыми«… Перед смертью отец пообещал ей, что обязательно пришлет к ней Ангела. Прошло время, Кристина добилась неплохих успехов в музыке и попала в качестве хористки в Гранд Опера. Она не могла раскрыть всю красоту своего голоса перед публикой из-за того, что после смерти отца горе сломило её, и голос перестал слушаться указаний хозяйки. Она пела, но музыка не пронизывала её сердца, она пела разумом, и души не было в её словах. Она подавала надежды, но… великой славы ей было бы не достичь. И вот однажды Кристина услышала в своей гримерке голос, который представился Ангелом Музыки и попросил не бояться его. Он спросил, не хочет ли она взять у него несколько уроков вокала, ведь она заслужила это как никто другой. Девушка с радостью согласилась, даже не задумываясь о возможности обмана. Скажем, это официальная версия из книги. Как сказала Аня, это здесь вполне было правдой. А потом…А что было потом мне предстояло испытать уже на своей шкуре (грубо, зато точно передает то, что я испытываю в данный момент). Конечно, это все замечательно. Но… Одно маленькое, не очень большое «но» — Эрик, он же Призрак Оперы. Призрак Оперы — это одна из ключевых фигур в моем путешествии, точка отсчета, как бы. Именно он является Ангелом Музыки, пришедшим к Кристине, и именно он является ключевой фигурой во всей «обстановке». На самом деле он не Ангел, а самый обычный человек, который нашел себе пристанище в недрах Гранд Опера и эпизодически пугает своим присутствием жителей Оперы. Все, что о нем знают: одет в черный костюм, черный плащ с красной подкладкой и на нем белая маска. По крайней мере, это похожие на правду признаки. Он — гениальный музыкант, не нашедший свое место в обществе из-за своего внешнего вида, а точнее дефектов внешности, пугающих до обморока. Пока я не могу о нем что-либо судить, потому что совершенно не знаю, как он может себя повести. Судя по всему, он уже начал уроки музыки с Кристиной, а вдруг он заметит подмену? Что тогда будет? Судя по моим воспоминаниям, у него две крайности: он не сдержан в своих эмоциях и, тем более, поступках и очень любит Кристину. Поэтому больше всего я боялась той самой гримерной. Под «той самой» я подразумеваю ту, с которой все началось, той, где впервые Кристина встретилась с Голосом, где и мне впервые предстояло услышать его, а потом, возможно — надеюсь, к тому времени Кристину найдут, — и столкнуться лицом к лицу. Также меня еще ждал сюрприз в виде старого друга Кристины — виконта Рауля-де Шаньи, в которого Кристина влюблена. Только одно меня смущало — почему все так хорошо восприняли Аннет? Не врет ли она о том, что всего лишь балетмейстер Оперы? Каждый раз мы вместе приходили в Оперу, а потом она бесследно исчезала, вечером она меня находила, и мы шли вместе домой. Так прошла неделя. Я привыкла к окружающей меня обстановке, и, просыпаясь по утру, уже не вскакивала с криком: «Где я?», но не могла свыкнуться с тем, что просыпаясь, я видела не свою привычную комнату, а незнакомую, и совершенно не могла припомнить, как тут оказалась. Потом вспоминала, что со мной случилось и где я. С протяжным стоном я падала на подушки и думала, что делать дальше. Мой распорядок дня был четко расписан и, под бдительным контролем Ани, я прилежно ему следовала. Наверное, возникает вопрос, почему я так легко доверила свое существование этой странной женщине? До сих пор сама не могу понять… Это как какой-то туман, окутавший мое сознание. Вроде бы, я понимаю, что не должна беспрекословно следовать советам незнакомой мне женщине, но она единственная, кто может меня поддержать сейчас. Рядом нет никого, и только я вершу свою судьбу. Было тяжело осознавать, что все в этом мире для меня чужое: люди, дома, чувства, запахи. Все было враждебным и каким-то неживым. И только Гранд Опера или Национальная академия Музыки и Танца вносит в мою бунтующую душу какой-то трепет и чувство защищенности. Красота этого величественного здания влекла к себе, не давая даже на минуту подумать о правильности выбора. Каждый штрих, каждый сантиметр отделки был идеален, позолота бросалась в глаза, но не раздражала, а ласкала теплым мягким светом. Главная лестница фойе была как тропа к высшему познанию искусства. Сказать, что она была восхитительна, значит не сказать ничего. Никогда не забуду тот момент, когда я впервые её увидела. Поднимаясь по ней я чувствовала себя великосветской дамой, которая поднимается на вершину своего богатства, успеха и уважения. Гранд фойе напомнило мне мою поездку в Версаль — зеркала, золото, везде манящий блеск богатства. Величественная красота, трогающая до глубины души… Зеркала увеличивали пространство и придавали таинственную сдержанность, свечи, казалось, что их тысячи, парили под потолком, обрамленные тяжелыми люстрами, как в кольце камень обрамляет драгоценный металл. Танцевальное фойе показалось мне пещерой сокровищ, таинственной и мрачной, благолепие которой раскрывалось только избранным людям, открывавшим ей сердце. Загадочное место, манящее своей скрытностью. Я попала в сказку — меня окружали золотые деревья, ветви которых переплетались в замысловатые узоры, а листья превратились в кокетливые завитушки, звуки неведомой музыки и веселый смех. Казалось еще миг — и скульптуры оживут, приветствуя в этом храме музыки и танца. Что говорить — вся эта обстановка грела мою душу, мне становилось легко и свободно. Конечно, всю эту красочность я не могла наблюдать день за днем — репетиции никто еще не отменял, да и проходить надо было через служебный вход. Но самым главным для меня был зрительный зал! Формой своей он напоминал подкову, обрамленную бархатом и деревом. Обитые бархатом кресла, мраморные колонны, позолота… И запах, сотканный из тысячи полузапахов духов, дерева, обивки, пыли и людей. Не удивляйтесь, что позолота занимала и здесь важное место, пусть её было безумно много, но при этом не было ни капли пошлости. Огромная люстра, освещающая зрительный зал как в моменты суеты публики, ожидающих представление, и моменты оваций, выражаемые аплодисментами и криками, так и в моменты молчания, когда театр находится наедине с собой и с артистами, озаряла все пространство зрительного зала. Тяжелый красный занавес отделял зрителей от момента представления; он был барьером, отделявшим умы людей от чужих жизней, проносящихся на сцене. Когда шло представление, публика забывала о том, кто они, какие проблемы их ждут за порогом театра. Они жили в эти моменты переживаниями главных героев: смеялись, плакали, радовались за них или наоборот, осуждали за скверный поступок, злились или презирали всей душой. Здесь, за кулисами, была совсем другая жизнь… Беготня, смех, ругань… Опера Гарнье жила своей жизнью, но вносила коррективы в судьбы других. В мою тоже вошли большие изменения. Честно — я очень боялась петь. Я испробовала подарок Ани у нее дома и все прошло замечательно, но.. А вдруг совершу ошибку? Исполню фальшивую ноту? Я даже не знаю нотной грамоты, о каких ариях может быть речь? Как я ни старалась уйти от своих обязанностей, они дали о себе знать. Все прошло вполне нормально, что меня очень удивило. Мое горло выполнило за меня черную работу, а камея проконтролировала процесс. Я оглянуться не успела, как все уже произошло. Даже обидно стало, что я ничего не смогла успеть понять, но она тут же улетучилась. Потому что следующая за репетицией новость подвергла меня в состояние оцепенения. Оказалось, что вечером меня ждет выступление! И этот в тот момент, когда я только стала привыкать к тому, что все так замечательно складывается. Сказать, что вечер был пыткой… Нет, эта была не пытка, это был ад: первые полчаса я вообще не понимала, что делаю. Словно механическая кукла, которую завели ключиком, и вот она ходит, разговаривает, а потом опять становится неподвижной. А ключиком были воспоминания Кристины, заключенные в камее. Когда я мысленно пыталась понять, что делать, камея как будто начинала подавлять меня, начинала мной руководить, не смотря на мои протесты. В тот момент я была лишь сторонним наблюдателем, но в теле певицы. После моего первого выступления Аннет встревожено спросила, нормально ли я себя чувствую? Впечатлений огромное количество, учитывая, что я даже не помню, что за опера была. Я решила сказать правду, поэтому она получила ответ, что чувствую себя ненормально на протяжении всего времени, что нахожусь в этом измерении. — Кристина, надо поговорить, — женщина мягко улыбнулась. — О чем, Аннет? Это не может подождать завтрашнего утра? Я не могу даже пальцем пошевелить, не то, что обдумывать какие-то вещи. А судя по такому оптимистичному началу твоей фразы, нам предстоит серьезный разговор, верно? — Верно. Поэтому я и не хочу его откладывать. Выслушай меня, это не займет много времени. Сегодня у тебя был трудный день, и тебе пришлось воспользоваться воспоминаниями Кристины. Будь с ними аккуратна. Если ты позволишь им полностью завладеть твоим разумом, то больше не сможешь себя контролировать и превратишься в настоящую Кристину. — Что? — мой голос стал усиливаться, пока не превратился практически в визг. — Почему ты все это время молчала? Да как ты вообще могла подвергнуть меня такой опасности? Ты должна была сразу меня об этом предупредить! — Извини меня. Я не думала, что ты так воспримешь все близко к сердцу. Но я сегодня видела, как ты себя вела на сцене. Впредь, контролируй себя, а не будь просто марионеткой. Не сможешь держать в себя в руках — не жди скорого возвращения домой. А теперь можешь идти. Не меня поразила та холодность и та черствость, с которой она произнесла эти слова. Неужели она не чувствует ответственности за то, что я здесь оказалась? Хорошо, не она меня сюда перенесла, но я — её задание, в конце концов! — Аннет, пожалуйста, если ты считаешь, что я тебе враг, скажи об этом сразу. Не надо тогда строить из себя мою спасительницу. И скажи уж все, что может причинить мне вред. А то ты как-то поздно мне выдаешь необходимую информацию. Она фыркнула и недовольно пробурчала: «Ну извини, что подвергла тебя опасности. Я в такой же ловушке, как и ты. Если будешь вести себя благоразумно, то ничего дурного с тобой не случится». Мне больше не хотелось с ней говорить. Пожелав ей спокойной ночи, я удалилась к себе в комнату. Голова была тяжелой, словно мою голову заменили на чугунную. Руки — ноги не слушались меня, почему-то было так плохо, что даже в какой-то момент стала задыхаться. В тот момент я захотела закричать и позвать Аню на помощь, но неожиданно перед глазами поплыли мушки, и резкий свет ослепил меня на миг… Я увидела луг с растущими на нем цветами, аромат которых пропитывал воздух вокруг, и маленького светловолосого мальчика с одуванчиком в руках. Маленький мальчик смотрел на меня влюбленными глазами и смущенно произнес: «Кристина, неужели ты веришь, что феи правда существуют? Я их не вижу и думаю, что все это сказки для маленьких». «Рауль, — я услышала свой голос, — не будь таким букой. Феи существуют! Неужели ты их не видишь? Смотри, вот там, около того дерева, сидит маленькая фея с фиолетовыми волосами и в коротком пурпурном платье. Она так весело болтает ножками, так задорно смеется!» Рауль запыхтел. Он упорно пытался присмотреться к тому месту, что показала ему я, но по его обиженному личику было видно, что он не может найти ни эту фею, ни даже хоть малейшего на неё намека. «Кристина, как ты их видишь? Я уже столько раз туда смотрел, но все равно ничего не вижу!» «Рауль, ну почему ты такой упрямый? Не хочу с тобой разговаривать"... Все так же резко оборвалось, как и появилось. «Аннет!» — мой сдавленный крик вырвался наконец-то из горла. Она тот же час прибежала ко мне в комнату. Увидев меня в таком состоянии, она остолбенела и, прикрыв рукой рот, вытаращила на меня глаза, но потом, взяв себя в руки, подбежала ко мне. Видок в тот момент у меня, наверное, был наиприятнейший. Весь вечер она провела со мной, успокаивая и подбадривая, как умела и могла. После этого случая я стала осторожнее в своих суждениях и поступках.