снова снов осколки в разорванной струне
берег кажется таким близким, что хочется протянуть руку, попробовать на ощупь и поверить, что это все – реальность, а не плохо читаемые картинки, пробегающие перед глазами. огонь дышит в лицо, пробегая ужасным, нестерпимым жаром по коже, режет, будто раскаленным ножом, и снаружи, и внутри, а ледяной ветер уже будто не чувствуется: его поглотил пожар. где то сзади рухнула балка – последнее, а может, и нет, предупреждение к тому, что корабль уже на грани. еще немного, всего минута, и его не станет. глаза напротив выражают решимость, смешанную с сожалением, болью и чем то еще, таким, что невозможно прочитать: только почувствовать. матвей не забудет этот взгляд никогда, даже на том свете – светлые глаза цвета замерзшего океана с нездоровым блеском и полным отражением чужой души. только душа у алекса – не океан, и уж тем более не замерзший. матвей знает, что где то глубоко внутри алекс прячет любовь. где то там, куда нельзя никому, и даже сам тарасов боится туда заглянуть, опасаясь увидеть что то болезненное. что то, что когда то разорвало сердце, душу и веру в тепло и нежность, и что до сих пор, возможно, за много лет не срослось. матвей знает, что такое случается: отец рассказывал ему сказку о карлике-шуте, которому разбили сердце, и с самого детства ему было очень жалко этого несчастного мальчика, умершего таким молодым и от такой ужасной причины. сейчас же, спустя года, матвей встречает ту же картину, абсолютно ту же, вот только написана она совсем по другому. алекс не умер, он просто замерз и навсегда застрял в этом огромном кусочке льда с растерзанной душой и колыхающейся болью внутри себя. "пожалуйста, прыгай" матвей знает, прекрасно знает, что алекс не произнесет этого вслух: слишком больно и грустно, чтобы делать еще хуже в и без того такой напряженный момент. глаза говорят все за него – алекс молчит, едва заметно кусая губы и до синяков сжимая в пальцах револьвер, а матвей читает "прыгай"; читает "живи, тебе это нужно"; читает "господи иисусе, просто возьми и сделай уже". становится еще больнее, когда алекс улыбается: слабо совсем, разбито, и матвея рвет на части изнутри от осознания того, что это может быть их последней минутой вместе. минутой, которая кажется вечностью. "как же он, черт возьми, прав" — до встречи на том берегу. матвей прыгает, чувствуя на себе болезненный, проницательный взгляд, и он клянется, что у алекса в голове в тот момент проносится мысль о том, что зря они не коснулись друг друга перед концом света. *** матвей просыпается в холодном поту и с дрожащими руками, когда за окном уже сияет солнце, открывая вид из небольшой квартиры под крышей маленького дома на огромную эйфелевую башню, виднеющуюся прямо из кровати. ему приходится раз пять моргнуть, чтобы осознать несколько сомнительных, но очень важных фактов. они в париже, живут уже пятый месяц в квартире, снимающейся за какие то гроши. тут в целом уютно, даже приятно, матвей не может спорить с этим: тут действительно комфортно и тепло. на подоконнике стоят нежно-розовые цветы, которые он подарил алисе пару дней назад на старом рынке в центре, рядом её ожерелье, подаренное отцом на какой то праздник. и казалось бы, все так, как должно быть. "казалось бы?" матвей вымученно улыбается, когда алиса заходит в комнату, окидывая его обеспокоенным взглядом: в легком розовом платье, она выглядит так уютно и по домашнему, что плакать хочется. она будто чувствует его настроение, читает его мысли: присаживается на край кровати, протягивает руку, аккуратно касаясь спутанных жёстких волос, ласково улыбается. — все в порядке? алекс бы не так сказал. он бы усмехнулся, притягивая к себе и позволяя уткнуться в плечо лбом, взъерошил бы кудри и, заливисто смеясь, заглянул бы прямо в глаза, спрашивая, мол, "неужто, милый мой, опять волк в разноцветном лесу приснился?" раньше матвея это раздражало: он стыдился собственных снов, краснел, пряча лицо в тарасовской рубашке, бурчал что то про отсутствие тактичности, хотя прекрасно знал: алекс его не осудил. он никогда не осуждает никого, кроме тех, кто ему не нравится. а матвей ему нравится. но алекса больше нет. он где то там, в петербурге, под бурными водами невы, одинокий и покинутый всеми. думая об этом, матвей бы с удовольствием выцарапал бы его, выдрал бы с корнем из сердца, мозгов и души, вместе со всем, что о нем напоминает. но не может, ведь алекс поселился под кожей так глубоко, что вырвать не выйдет уж никогда. и матвей сам в этом виноват. — конечно, все в порядке, милая, – он вновь улыбается, легко целуя тонкое, украшенное стареньким браслетом запястье девушки, и заторможенно моргает, глядя, как она склоняется к цветам, вдыхая их благоухающий аромат, и упорхает из комнаты, как бабочка. а матвей думает о том, что алексу бы понравились эти цветы даже притом, что он ненавидел розовый цвет.я хочу, так хочу твою любовь поднять до солнца..