Мерцают звезды

Когда Свен забегает внутрь таверны, взмыленный и бледный, будто увидел призрака, Дилюк не придает этому значения и продолжает сортировать бутылки с напитками под стойкой. Рыцарь мажет по нему взглядом, быстро, но тут же отворачивается. У Дилюка странное ощущение, будто тот хотел что-то сказать, но передумал. Тревога мелькает на краю сознания быстро и также быстро растворяется в мыслях о повседневных заботах. Нужно привести новую партию вина и заказать ингредиенты из Ли Юэ. Свен, перескакивая ступеньки, запинаясь, подбегает к столу, за которым сидят другие рыцари Ордо Фавониус разной степени опьянения и что-то негромко им втолковывает. За столом на секунду повисает мертвая тишина. Кружка падает из рук одного из рыцарей, раскалывается от удара об пол, и сидр, пенясь, заливает доски. Через мгновение они срываются с места, не обращая никакого внимания на оставленный беспорядок. В другой раз Дилюк бы устроил им взбучку, запретил появляться в таверне, а может даже и прочитал лекцию Кэйе, чтобы тот как следует муштровал своих ребят, но сейчас слова почему-то застревают в глотке. Чарльз ворчит и хватает тряпку, но Дилюк перехватывает его за предплечье, прокашливается, прежде чем сказать: - Что-то не так. Я отлучусь. Он выходит из таверны, думает пройти через площадь к штабу рыцарей, но осекается, слыша шум от главных ворот. Гул тревожных голосов только нарастает, по мере того как Дилюк минует поворот и движется к воротам. Впереди показывается толпа местных, их так много, что за спинами невозможно разглядеть, что же творится у ворот. Дилюк слышит отдельные возгласы, чувствует напряжение, царящее в воздухе, и ускоряет шаг. Его сердце тревожно сжимается, когда он видит как чуть в стороне Флора, такая взрослая, плачет как ребенок, сжавшись в комок за своим прилавком. Донна белая как мел, на коленях рядом с ней, положила ладонь ей на спину, но будто зависла глубоко в своих мыслях, не способная погладить ребенка в утешающем жесте. Его взгляд мажет по толпе. Он замечает справа Лизу, ее зрачки сузились до мелких точек, губа закушена до крови, а ладони крепко сжаты в кулаки. Катерина за стойкой дергано, механическим жестом вздергивает ладони к лицу. - Что происх… - Он протискивается сквозь толпу и застывает на полуслове, кто-то сжимает его плечо, но Дилюк едва ли осознает прикосновение. Нет. Дилюк обходит рыцарей, он бросает взгляд вперед и судьба бьет его кулаком под дых. Мона сидит на коленях в центре своего телепортационного круга, редкие всполохи элементальной Гидро энергии все еще мелькают над брусчаткой, геометрический узор меркнет, на глазах теряя сияние. Несколько рыцарей внутри круга возятся, пытаясь подняться. На форме некоторых из них видны следы крови, Барбара спешит к ним, подхватывая за плечи и помогая тверже встать на ноги. Руки маленькой целительницы дрожат. Джинн, придерживает Мону за плечи, окутывая своим одуванчиковым бризом, она пытается уговорить ее подняться, но та не двигается с места. Дилюк не видит выражения лица Моны под широкополой шляпой, но видит, как та дрожащими руками вцепилась в край знакомой белой рубашки и как крепко сжимает в ладони длинные смуглые пальцы. Кэйа будто спит, он никак не реагирует на прикосновение. Его волосы синей волной разметались по брусчатке. Слишком тихий и неподвижный. Дилюк замечает белоснежную когда-то меховую накидку измазанную кровью. Брызги алого покрывают все его лицо, шею и грудь, оставляют отпечатки на ткани рубашки. Его веки закрыты, на глазу нет привычной повязки. - Почему…? – Дилюк не договаривает, пытаясь справиться с будто онемевшим языком. - Почему рядом с ним нет целителя? Джинн оборачивается так резко, будто ее ударили. Ее глаза красные, но сухие, нижняя губа трясется так, что скрыть этого не удается, как сильно бы она не сжимала челюсти. - Люк, это не… - Некрасивый всхлип вырывается из ее горла, судорога проходит по лицу и Джинн все-таки плачет. – Слишком поздно… Дилюк не слышит слов, только шум в ушах. Он чувствует, как ледяной кинжал вонзается ему в живот, и потрошит до самого сердца. Он делает судорожный выдох и понимает, что вдохнуть по новой он просто не в состоянии. Нет. Не может быть. Это кошмарный сон. Такого не могло произойти в реальности. Сколько раз Кэйа ввязывался в переделки и всегда возвращался в Мондштадт невредимым. Он силен, он с легкостью может оставить в дураках любого противника. Быстрый, смертоносный, с идеальным контролем. Как? Дилюк валится на колени рядом с ним. Он, не глядя, отбрасывает в сторону свои перчатки, осторожно трогает грудную клетку, пальцы тут же окрашиваются в алый. Мона вздрагивает и смотрит в упор, ее глаза пронзительно серые, слезы бегут дорожками по щекам и срываются с подбородка. Она продолжает сдавливать безвольные пальцы в своих ладонях. На ее лице тоже брызги крови, Дилюк уверен, что она принадлежит Кэйе. Он берет его запястье, бездумно проверяя пульс. Отсутствие ритма выбивает землю у него из под ног, Дилюк жмурится и не открывает глаза, пока цветные круги не начинают танцевать под веками. - Когда я сказала, что выбор настигнет его… - Мона сипит, ее передергивает от накатывающих спазмов, застревающих в горле. - Я не знала… Почему я не увидела? Дилюк не слушает. Он не понимает о чем она. Он слишком мало знает о новом Кэйе и не узнает теперь никогда. Он не хочет думать об этом. Он не может… Дилюк приподнимает Кэйю за плечи, чтобы уложить себе на колени, его голова безвольно откидывается назад, открывая шею. Он бережно гладит его по щеке, стирая брызги крови, пропускает через пальцы синие пряди. Он не касался Кэйи так целую вечность. Дилюку кажется, что кто-то запустил у него в груди руинного молотильщика. Внезапно вакуум вокруг будто растворяется с хлопком и на Дилюка обрушиваются звуки, а с ними и общее горе. Джинн содрогается и скулит, Лиза с тихим шорохом оседает на землю, пряча лицо в ладонях. Кто-то до хруста сжимает кулаки, кто-то кричит, плачет, кто-то не верит. Дилюк тоже не может поверить, но Кэйа в его руках не дышит, на его груди смертельной раной застыло кровавое месиво. Его кожа еще теплая, спокойное выражение лица не несет ни одной маски. Дилюк хочет, чтобы его ресницы задрожали, и он открыл глаза, слегка жмурясь, чтобы Кэйа улыбнулся, пошутил насчет того, какую драму они тут устроили. Дилюк переплетает их пальцы и прижимается лбом к его лбу. Глаза печет так сильно, что когда первые капли срываются вниз по щекам, падая Кэйе на лицо, Дилюку даже становится чуточку легче. Он не знает, сколько времени проходит, прежде чем Джинн аккуратно трясет его за плечо. Он хочет, чтобы его (их) оставили в покое. Он хочет, чтобы Кэйа – легкость непринужденных бесед – пришел сегодня в таверну, как всегда делает по понедельникам, набросал шуток небрежных, поделился новостями, пока Дилюк будет протирать один стакан по сотому кругу, чтобы не покидать стойку, слушать внимательно, иногда прятать улыбку в уголках губ. Хочет видеть, как Кэйя сияет и расслабляется, когда ее замечает. Он хочет, чтобы не было воспоминаний о тех днях, когда он, только вернувшись в город, отталкивал Кэйю множество раз. Он хочет выжечь в своем мозгу воспоминания о Кэйе, лежащем на брусчатке у главных ворот в неестественной позе. Он хочет чтобы… Его взгляд упирается в потухший Глаз Бога, на металлическом ободке не достает одной пары крыльев. Дилюк раньше не замечал, они не успели снова стать так близки, чтобы… Злая улыбка кривит его губы. Подступающая истерика. *** Он не помнит, как оказался в штабе, как Джинн удалось уговорить его, выпустить из хватки безжизненные пальцы. Рассказ Моны путанный и то и дело прерывается судорожными попытками проглотить рыдания, комом застрявшие в горле. Картина соединяется воедино отрывками, рваными краями сходится в уродливую реальность. Они попали в засаду на западном склоне Драконьего хребта. Многие рыцари пострадали, Мона начала готовиться к отступлению. Капитану кавалерии пришлось покинуть круг, чтобы закрыть их ледяной стеной и не нарушить целостность заклинания телепортации. Тварей из Ордена Бездны было слишком много, Мона даже не разглядела, как был нанесен последний удар, заметила лишь брызги алого, что вплелись в Гидро энергию вокруг, как Кэйа оступился и упал сначала на колено, касаясь рукой груди. Меч в его руках развоплотился в тот момент, когда он рухнул на землю лицом вниз, рядом с ее ногами. Глаз Бога мигнул и потух. Дилюк зажимает голову руками не в силах слушать. Если сейчас что-нибудь загорится… если сгорит до пепелища весь штаб бесполезных рыцарей Ордо Фавониус, что не смогли прикрыть его, он будет рад. Дилюк осекается на миг. Кэйа любит это место, он вернулся сюда после ухода Дилюка, чтобы защищать Мондштадт вместо него. Он мысленно поправляет себя «Кэйа любил…» Любил. Дилюк хочет перестать открывать новые уровни боли, но на следующий день, он снова в Ордо Фавониус, потому что Кэйа там. Он встречает Альбедо, вернувшегося с хребта вместе с Кли и Сахарозой. Кли бежит проверять кабинет капитана кавалерии, разыскивая Кэйю. Его там нет, отрешенно думает Дилюк. Альбедо недоверчиво оглядывает его, статуей застывшего в коридоре, прежде чем его подзывает Джинн. Он может видеть издалека, как она отводит Альбедо в сторону, ее губы сводит, печаль тянет уголки вниз. Она что-то тихо говорит, и на его лице разом пропадают все эмоции, Дилюк видит, как расширяются его глаза в неверии, как алхимик словно становится на секунду неживым куском мела. Кли появляется через секунду, озадаченно оглядывает замершего в обрушившейся скорби Альбедо. Джинн гладит ее по голове. Дилюку даже интересно, что она расскажет ребенку, Искорке, которую Кэйа так берег. Кли хмурится, сжимает крепче смешную игрушку в руках. Твой старший братик уснул? Умер? Уехал навсегда? Героически погиб, спасая Мондштадт? Знает ли ребенок, что такое смерть? Дилюк не хотел бы знать, но сначала Крепус, теперь Кэйа. Он потерял всех. *** Дилюк хочет разогнать всех их. Рыцарей, устроивших в его таверне место памяти. Может быть даже подраться. Но он останавливает себя на неожиданно альтруистической мысли - им это нужно. Неважно, что у Дилюка при каждом взгляде на заваленный цветами стол в углу, в сердце вкручивается очередной ледяной шип. Он и сам провел последние три дня, вломившись в дом Кэйи, рассматривая его вещи, сидя за столом на его кухне, тупо уставившись в стену и гладя безжизненные грани потухшего элементального кристалла. Дилюк неодобрительно хмурится, наблюдая как Гай, со скорбным лицом, опускает на стол связанные синей лентой ветряные астры и наполненный бокал вина. Дилюку хочется кричать. Кэйа всегда выбирал другое место. Его глаза сами опускаются на табурет перед самой стойкой, негласно занятый капитаном кавалерии по понедельникам, средам и субботам. Глаза неожиданно печет, Дилюк хочет обратиться к Альбедо, чтобы тот вскрыл его черепную коробку и помог забыть. Это невыносимо. Кэйа салютует сложенными в приветственном жесте пальцами. Кэйа смеется, рассказывая очередную байку. Кэйа заговорщически делится информацией о похитителях сокровищ и просит передать ее Полуночному герою, подмигивая. Кэйа, уставший и пьяный, дремлет прямо на стойке до самого закрытия. Дилюк всерьез раздумывает о том, чтобы сесть на пол, скрывшись за стойкой, и опустошить целую бутылку вина. Может две. В таверну прибывают люди. Дилюк считает попытку отвлечься работой проваленной и уже хочет позвать Чарльза, чтобы попрощаться, но замирает. Его взгляд цепляется за что-то, он не может сразу понять, что такого в этом незнакомце, но чувство нереальности накрывает с головой так, что ладони потеют и разрядом беспокойства продирает по позвоночнику. Высокий светловолосый мужчина проходит вглубь зала, безошибочно выбирает стул, на котором вечерами сидел Кэйа, и опускается прямо напротив Дилюка, укладывая ладони на стойку. Осознание с размаху бьет Дилюка по голове. Темные одежды со знакомыми орнаментами, то, как он наклоняет голову, его движения и отдельные жесты, зрачки-звездочки. Даже его маска на правой стороне лица настолько напоминает Кэйю, что Дилюку кажется еще секунда и его скрутит прямо тут от боли где-то в грудине. Он не знает, кто от кого перенял эти манеры и жесты, но очевидное – это гость из Каэнри’ах, и они были знакомы. Мог ли Кэйа расти с ним до появления на винокурне, или встречаться после? Мысли скачут, но обрываются мгновенно, когда незнакомец открывает рот. - Мне бокал Полуденной смерти, пожалуйста. – Тихо произносит он. Дилюк медленно берется за заказ, продолжая впираться взглядом в него, почти не дыша. - Кто..? – Наконец выдавливает он, но его голос срывается на середине фразы. - Меня зовут Дайнслейф. Он называл меня Дайн, если тебе угодно. – Тот слегка склоняет голову в приветствии, его взгляд на секунду мажет по столу, усыпанному цветами. – Я пришел попрощаться. Дайнслейф достает из-за пазухи лилию калла и кладет ее бережно на стойку, мягко касаясь лепестков. Его лицо неподвижно в своей скорби. Дилюк чувствует, как печет глаза и застревает ком в горле, сердце ноет снова и снова. Дайнслейф наклоняет голову вбок, смотря ему в глаза, и Дилюк узнает это движение, Кэйа также наклонял голову, когда внимательно слушал. Минуты тянутся, Дилюк думает, что, если он посмотрит ему в глаза, более светлые, но такие… похожие, то просто разрыдается тут же. Дайнслейф не сводит с него взгляда, даже тогда, когда Дилюк ставит перед ним бокал Полуденной смерти. - Я не могу без него. – Внезапно для самого себя делится Дилюк шепотом. Он не говорил ни с кем и вряд ли был готов сделать это когда-либо, но… Слова сами срываются с губ, под внимательным взглядом, руки сжимаются в кулаки до побелевших костяшек. Что-то внутри рушится, с того самого момента, как он увидел Кэйю, лежащего там у ворот. - Я знаю. - Дайнслейф тяжело вздыхает. – Но тебе придется остаться здесь, на страже города, который он любил. Дилюк позорно всхлипывает, он впивается пальцами в стойку, чтобы не рухнуть на колени. - Хотел бы я быть здесь, рядом, чтобы защитить своего принца, но это был его выбор. Свобода всегда была его выбором, иначе он не обрел бы здесь любовь и Глаз Бога. – Произносит Дайнслейф. Дилюку, кажется, что тот вогнал в его живот нож и проворачивает медленно. - Я хочу знать… - Его голос срывается. Хочу знать все о Кэйе. Архонты, я хочу, чтобы он сам мне всё это рассказал. Дилюк жмурится, пытаясь остановить рыдание. Боль – свежая рана с рваными краями. Когда же она утихнет? Дайнслейф с печалью смотрит ему в глаза, прежде чем произнести: - Некоторые истории слишком поздно рассказывать.