Когда-нибудь

Миле кажется, что когда-нибудь случится то самое «время» и «место». Она подойдёт к своему полуночному наваждению, заглянёт в лиловые глаза и пригласит на танец. Но бег времени не замедляется. Нужный момент не наступает. Она подпирает плечом нелепо-вычурную колонну и ждёт, нервно наматывая свою же выдержку на разрастающийся ворох страхов. Жадный взгляд ловит малейший жест, прокручивает сквозь фильтры замедленной съёмки, фиксирует особенно удачные моменты и откладывает в отдельную папку — на память. Сара слегка наклоняет голову, ближе придвигаясь к своему собеседнику. Микки говорит то ли что-то очень забавное, то ли что-то крайне оскорбительное. Золотистая кисть сжимает бокал крепче положенного. Мила видит, как под кожей напрягаются жилы. Ей хочется ощутить силу этих рук на себе, даже если они погубят её. За вуалью смоляных волос не видно лица, она не улавливает эмоций своего наваждения и тяжело вздыхает. Ей мало Ей всегда было мало. Когда они виделись в последний раз? На отборочных. Почти год назад. Тогда им не повезло попасть на разные этапы: Милу определили на Скейт Америку, Сару — в Канаду. Почти год. Невыносимо много для того, чтобы спокойно перенести разлуку с той, кем ты одержима. Ничтожно мало для того, чтобы избавиться от своей зависимости. Когда же настанет то самое, заветное — «время» и «место»? Когда-нибудь? Когда они не будут соперницами? Когда встанут на один пьедестал? Когда смогут говорить друг с другом, не боясь развязать международный скандал? Когда Микки наконец отлипнет от своей драгоценной сестры и даст возможность подобраться к ней ближе? Мила всё также не может отвести глаз от своей мечты. Образы сыплются на неё, как картинки в калейдоскопе. Её накрывает волна из тысяч образов, словно снег в лютую вьюгу: Когда-нибудь она сможет касаться этих волос. Ласково пропускать через пальцы пряди, распрямлять и тут же их спутывать. Целовать уязвимую шею и вдыхать запах солнца, сирени и пряностей. Улыбаться без стеснения, глазами выражать всё, что хранится в чулане, на самых затворках сознания. И видеть отражение ответного чувства в лиловом зеркале. Мила продолжает упорно провожать глазами ускользающую фигуру каждый год. Наблюдать из-за угла. Смотреть, как в зал входит ровным и неспешным шагом её прекрасная незнакомка, полуобморочное ночное видение, её дар и её же проклятье. Мила наблюдает за ней с необузданным голодом. Где-то на дне лазурной радужки перезвонами тонких аккордов поёт боль расставания. Она успевает считать привычную усталость и скуку, небрежно скрываемую за дружелюбием. Лёгкое раздражение, выдаваемое секундным напряжением во всей фигуре. Оно мелькает, подобно вспышке молнии и тут же теряется под слоем хороших манер и умением держать лицо. Отличная игра, Сара! За твоё умение быть безупречной куклой, идеальным орудием, обворожительным идолом, моим личным кошмаром, моей больной, неосуществимой мечтой стоит выпить. Мысли гулким эхом разносятся по больному сознанию, пока Мила опрокидывает в себя содержимое очередного бокала. Если честно, она даже не знает, что в нём. Если честно, ей уже наплевать. Она продолжает наблюдать из раза в раз, но не улавливает ответного внимания. Не видит ни дружеской заинтересованности, ни придирчивого оценивающего взгляда. Ничего, кроме приветливой маски. Что ты прячешь за ней, милая? Ты действительно любишь сирень? И готовишь с таким огромным количеством специй? Или у тебя настолько необычные духи? Какова твоя кожа на вкус? Насколько мягки твои волосы? Как будет ощущается твой вес на моём теле? Я хочу забраться тебе под кожу и остаться там жить до конца мироздания. Мила чувствует, что она падает всё ниже и ниже в своём горе, не в силах ни остановить поток мыслей, ни отвести взгляд. На запястье Сары поблескивает золотой браслет с гравировкой. Кажется, это подарок Эмиля. Во рту вдруг становится горько. Глаза жжёт. Внезапно вспоминается Света. Её робкие и неловкие слова о желанном подарке. Что она тогда ответила? Кажется, машинально кивнула. А потом пошла в ювелирный за точно таким же браслетом, что лежал в тумбочке. Прости меня, Света. Мой разум предан другой, у меня нет иной богини и иной религии, кроме неё. Это всё, что мне осталось. Несколько лет назад Миле казалось, что у неё есть шансы. Ей казалось, что начать общение с поздравлений и небольшого подарка — то, что надо. Она даже знала, что ей понравится. Потому что Сара не раз появлялась в украшениях этого бренда. Мила зажглась решимостью что-то поменять. Она даже заказала платье с карманом, чтобы положить в него это несчастное подношение. Что за глупости, право слово, это просто нелепо. В тот вечер подарочная коробочка неприятно оттягивала карман своей тяжестью, но это ощущение казалось таким естественным, таким… нормальным. Миле перестало так казаться, когда она увидела Сару и Эмиля сквозь закрывающиеся двери лифта. Все её надежды и планы в тот вечер рухнули как карточный домик. Может, просто не стоило обманываться? Той ночью Мила впервые напилась до беспамятства. Впервые рыдала до сорванных связок и слабости во всём теле. Раньше она смеялась над Кацуки. Прятать под кровать плакаты своего кумира, когда он заявился к тебе в дом? Это просто смехотворно. Больше Миле не было смешно. Что ещё остаётся отверженной, кроме поклонения своей богине? Она бережно сохраняет фотографии с постов и статьёй в отдельные папки. Вырезает особо удачные снимки из журналов. Сары Криспино стало поразительно много в её жизни. Лиловый цвет, терпкие приправы, тёмно-каштановый цвет волос. Она постаралась собрать вокруг себя как можно больше своей любви. Но волосы Светы были на несколько тонов светлее. Лиловые шторы не спасали от солнца. В его свете обнажались все недостатки квартиры, подмена избранницы становилась очевидной. От приправ смертельно хотелось чихать и кашлять, а саму еду — утопить в соусе, чтобы хоть как-то исправить вкус. Мила знала, что она несчастна. Знала, что она больна. И не могла отказаться даже от мнимого присутствия возлюбленной в своей жизни. Если утром не открывать глаза сразу, лежать, вдыхая запахи с кухни, можно представить, что это Сара — наводит свои порядки. Достаточно лишь подняться с постели и, застыв в дверях, наблюдать за движениями любимых рук. Они до сих пор ей снятся. Можно было вообще упорствовать до последнего. Молчать, когда Света склоняется над постелью с целомудренным поцелуем и просьбой проснуться. Сначала смотреть на шторы, потом — на неё. В полумраке комнаты серые глаза кажутся лиловыми, а жизнь — светлее и лучше. Цветная тень не скрывает вздёрнутого к верху носа. Не сглаживает остро очерченные скулы и не делает ту женщину, с которой она делит постель Сарой. Осознание болью отдаётся в солнечном сплетении. Затапливает тело, следом за ним — разум. Пока Света готовит им кофе, у Милы есть время зажмуриться и попытаться не плакать. Или смыть слёзы под горячими струями. Сделать всю кожу красной от кипятка, чтобы выглядеть не заплаканной, а неловко покрасневшей от смущения. «Когда-нибудь» не наступает.