U want same

      Какие степени откровенности существуют? А какие из них вписываются в рамки приличия. Даже если таковые и существовали, Сакура пролетела по всем фронтам. Её зависть Хинате, выбравшейся из дыры одним лишь чудом, давно перелилась за края дозволенного. Чашу весов стремилась уравнять одна искренняя радость за подругу.       Кому-то везёт в жизни. «Кому-то» обычно не заменяется её именем.       Себя хочется сжечь к чертям собачьим. Вместе с этой проклятой богодельней.       Каждый вечер выходить на сцену в нарядах эксклюзивно неприличных. И каждый вечер осознавать — Саске Учиха давно омерзителен ей, важная шишка, пользующаяся своими привилегиями и внешностью. Говорят, что если любишь человека, то ненавидеть не можешь. И либо Сакура ежедневно опровергала великое высказывание, либо взаправду не любила. И второе неприменно грело угли, оставшиеся от тления души. Потому что раньше безоговорочно думала, что между ними любовь.       Скрипач сегодняшним вечером воскресенья безбожно не фальшивил, пианист оставался хорош как всегда. Вокалистка отпела последнюю на сегодня ноту. Красное платье — проклятье. И кто бы не говорил — это цвет Сакуры. Она в нём сияет. А чета Учиха в полном своём составе в зале как огромное зеркало отразит свет и ослепит девушку наповал. Ей выходить следующей.       По вине Саске Учиха рядом сейчас не стоит Ино Яманака. Убить девушку за то, что она узнала лишнего о его грязных делах. Или в мимолётном признании говорилось о клане в целом… Переспать с другой, той, что в порыве жажды внимания ослепла для остальных вещей. Они обе хотели любви, хотели выбраться со дна.       Их обеих наградила судьба дурным вкусом. К удаче выжившей болезнь излечима.       — А сейчас на сцене звёздочка нашей программы, — говорит пухловатый ведущий. Чоджи брал исключительной харизмой, пропадающей за зря в кабере, пусть и самом элитном в столице. — Сакура.       С первых движений и нот без проблеска интереса у нелицеприятных зрителей. Отлично, отплесать три минуты. Три бесконечные минуты. Как всегда эмоционально. Как всегда с подачей. Юбка открывает обзор на чёрные чулки, удачно сочетающиеся с чёрным бантом на шее. С короткими волосами мастерица по гриму возилась только для приличия — придание объёма с помощью нагретых щипцов для завивки и всё. Движения, часто выходящие смазанными и подходящие только под около классический аккомпанемент, выходили слишком отрывистыми подстать вариациям мелодии, в которых обычно сияла Ино. Полное погружение. Помогает забыться.       И сразу после — когда мышцы немеют, а разум приходит в себя — боль растекается по телу умиротворением. Учиха ненавидят подобные неприличности наблюдать вместе. Изредка и поодиночке — лучший план. Как тот самый парень, что единственный смотрел на неё, как на произведение искусства, необходимое к рассмотрению на выставке или в театре. Отчего же ему не было стыдно? Глаза с красным отливом не прожигали дыру пошлости, лишь любовались. Ноги и так трясутся от сдачи нервов. Странный Учиха. Хотя каждый из них такой. Слухов не мало. Однако где-то, на самую мелкую долю из всевозможных зародилось скромное тепло. Редко люди искали в здешних культурное посвящение.       День за днём дышать становилось легче, а к мечте ближе. Кредит отца в казино практически оплачен. А какие-то мафиози ей не помеха, пока она мышью притворяется. А затем сбежит, не оглядываясь никуда.       — Браво господа, браво этому самовольному этюду чувсв, — комментировал коллега, когда сцена уже опустела.       В гримёрке мандраж постепенно утих. Отрвращение в чистом виде поуспокоилось до следующей встречи глазами с Саске. Когда только эта болячка переболит?       Её работа окончена. Пора домой.       Следующим вечером после выступления дверь в попытке открыться столкнулась с небольшим припятствием. Сакура медленно открыла её и увидела букет розовых гортензий в корзине. Видимо какой-то поклонник решил не изощрятся до пошлости роз. И внутрь заложил записку. До жути романтично. Аж сердце замирает на мгновение. Но только на него. Потому что где-то «до» все эмоции и чувства за день пережились сполна.       «Сакуре, цветущей красным цветом»       Просто и метфорично. Можно охарактеризовать событие «чудесным», исключая подкрадывающееся неприятное покалывание. Основная часть зрителей влиятельный клан Учиха. Им просто хочется поразвлечься.       — Ого, у нашей Сакуры появился поклонник, — обсуждали девочки у самого выхода. Вероятно в этот момент они завидовали ей так же, как и сама девушка Хинате. С одной большой разницей в том, что милая подруга не хотела сжечь цветы, а поклонник был простой и весёлый Наруто Узумаки, владелец популярного ресторана традиционной кухни. А позже работницы ходили в зал, цеплять кого-то за деньги, смотря в след Сакуре, уходящей из гордости и чуть более высокой заработной платы. Завидовать ей - бред.       — Ого, у нашей Сакуры появился поклонник, — высказался грубым передразниваением сын директора собственной персоной. Видимо снова приходил за выручкой, пропивать что-то надо было. — Скажи, перед кем ещё ты ходила голая? Перед каждым же ходишь. Вы все красотки отсюда такие…       Что за неадекватный приступ посреди улицы? Чёрт, он аномально пьян! Его отец ему за такое не разу язык с мылом не мыл? Жаль.       Мог грубо приплести её концертную одежду, но она осталась внутри здания в гримёрке. Сейчас девушку от обычной горожанки отличал лишь макияж. Такая ситуация случалось уже в прошлом. Тогда Хината пришла на работу с кучей вульгарных кровавых засосов. Мерзость. Исчезла одна жертва из поля зрения — неудачно для Сакуры она стала следующей.       — Любой танец это искусство, а обнажённой я родилась, — грубо, как пощёчина высокомерного факта. Потому что она взаправду была выше этого. Каждое представление это в первую очередь танец, а мерзкие люди уже превращают действие в нечто извращённое. Когда-нибудь она вернётся к изучению балета и покажет всю глубину таланта собственного.       — Как удачно выкрутилась, но когда спала с Учихами ты так себя не вела, — цокнул языком как собственник одной из колекционных кукол, которая теперь устойчиво не стояла на полке вровень с остальными. Собачий бред нёс тридцатилетний пьяный мужик… не в том обществе она живёт. Где нормальные люди?       Огрубевшая от порезов о стекло разбитых бутылок рука грубо обхватила запястье. Она вот-вот сделала шаги к побегу.       Её попытки вырваться игнорировались, потому что крики давали отголосок в здание. Работники знали — властьимущий всегда прав. Проблемы с законом в запасе у каждого, наживать новые никто не любит. Вообще инстинкт самосохранения в подобной ситуации вставал в тупик: и сбежать хочется и потом не оберёшься того же, от чего бежал. Связан по рукам и ногам каждый.       Выходить из помещения чёрным ходом всегда чревато наткнуться на грязный тёмный проулок. Но точно не на роскошный автомобиль в нём. Владельцев машин в этом районе по пальцам одной руки посчитать. Жадный отпрыск начальника предпочитал парковаться у главного входа. Не местный, однозначно. Главное не задеть эту дороговизну своей импульсивной попыткой сбежать.       — Сакура, вы всё же приняли подарок, — дверь открывается и чёрным ходом выходит солидный человек. В его глазах пробиралась усталость, лицо будто бы побывало в пучинах отчаяния и теперь едва сохраняло свою молодую форму. Чёрные волосы, всё чёрное, за исключением рубашки красного цвета, запрятанной за пиджак. Длинные волосы собранные в хвост вообще не бывали здесь в моде.       О нет, перед ней один из отвратительных коррупционеров Учиха. Как ему удалось воспользоваться выходом для работников?       — Благодарю, — не особо радостно. Отчаяно-удивлённо. Ей, чёрт возьми, сейчас не до букетов.       — Учиха? — подстёгивал ядом обычный вопрос пьяный мужчина. Становится страшно. Напряжение растёт, будто они сейчас испепелят друг друга взглядом презрения, точнее сделает это её потенциальный похититель.       — Твои цветочки? Я думал ты дойдёшь до самой сути логики и подаришь ветки сакуры, — начиналась какая-то словестная война, инницивтором которой очевидно являлась залёгшая давно обида.       Появляется шанс сбежать?       — Сейчас не сезон, — бархатное спокойствие. Мужчина слово взаправду планировал удивить фаворитку вчерашнего дня ветками цветущего дерева.       — У нас с тобой выходит и вкус одинаковый… — хитризна прокрадывалась более очевидно. — Хорошо, забирай. — швыряет прямиком в объятья молнеиносно сориентировавшегося Учиха. — Но танцевать это единственное её умение.       Они очевидно давно знакомы и что-то не поделили в прошлом. Легко проигнорировать упрёк от человека её не знающего. А танцует Сакура действительно хорошо. Грустно оказаться трофеем непонятной вражды, который как вещь можно просто передавать друг другу в переулке. Может ей удастся сбежать, потому что второй её не сдеживает грубой хваткой?       — Вас довести до дому, леди? — вежливость, сражающая на повал. Этот человек на вид вылит из плотнотной стали, выдерживающей натеск пуль револьвера. — Итачи Учиха.       — Да, — немного бездушное, хриплое. Совершенно забывается представиться в ответ, её имя он тем более знает.       Пьяный умник просто входит в злосчастную дверь и удаляется, у него там куча возможностей побывать излюбленным женщинами.       Сакуре, пережившей пятиминутный непонятный сумбур, открывают дверь автомобиля.       Уже будучи в пути у неё скромно спросили адрес.       — Вы любовники? — невзначай спросил парень.       — Нет! — отрицает на корню. — Не знаю как назвать то, что было и… — не находит слов от бури внутри, — и простите за сцену.       — Вы жалеете?       — Жалею только о том, что когда-то влюбилась в одного человека. Остальное решаемо.       — Влюбились…у людей искусства настолько ранимая душа, — вдумчиво и отраненно проговаривает Итачи.       — Считаете влюбляться глупостью? — вспоминает тенденцию молодёжи на отрицание великого чувства.       — Учиха не созданы для любви, говорил мой отец, — явная грусть, может даже что-то случалось и в его не слишком долгой жизни. Он как будто знал об их недолгой связи с Саске и понимал о какой влюблённости идёт речь. — Поэтому не могу судить.       Дальше они передвигались в тишине. Неким образом поняли друг друга. И неким образом в паре фраз излили душу, одновременно оставаясь с сугубо личным внутри.       — Приехали, — говорит девушка после заключительного разворота. — Спасибо за цветы ещё раз, правда их пришлось отставить на месте преступления.       — Ваш танец их достоин, как и вы, — вторую часть добавляет как некий вывод, которого удостаивается не каждый.       Таким образом на протяжении быстротечных тридцати дней Итачи Учиха забирает её с работы на своей иностранной машине. Вот уже как месяц они проводят беседы, прогуливаются по городу и всё у них хорошо. И вот уже как последние дни до окончания его отпуска. Ему надо вернуться в другую страну. А ей страшно снова говорить даже себе в мыслях слово «влюбилась». Если она Саске даровала такую характеристику, то нынешним событиям не придумать описание. Другое всё до мелочей. Вплоть до того, что о её сексуальности или интимной жизни речь заходила исключительно как о чём-то прекрасном, достояном простого комплимента. Да, они взрослые люди и могут спокойно об этом говорить. Однако это будто бы теряло всю картину метафоричной романтики. Потому что между ними происходила «романтика». Потому что Учиха не созданы для любви.       — Спасибо за этот ужин, — мялась Сакура, сама предложившая поужинать у себя дома.       Её самоубеждению казалось, что это время из жизни улетучивалось навсегда, ей никто не обещал вернуться. Завтра вечером в сказке о коротком счастье напишется последнее предложение. И сегодня по логике им нужно заняться любовью, потому что такова максимальная эмоциональная и физическая связь между парой. Девушка не боготворила данному занятию. По единственному партнёру судить глупо, но ей не особо понравился набор однотипных грубых телодвижений. Просто Хината на их двух последних встречах утверждала, что дело в эмоциях… В любом случае нечего терять. Сердце от потери дорогого человека пострадает. Снова она быстро к кому-то привязалась и быстро этого человека потеряет. Ино Яманака ровно за месяц до смерти стала Сакуре лучшей подругой. Хватит!       — Спасибо за вашу компанию, — улыбается нежно, неизменно галантен. Его немногословность будто бы придаёт ещё больше шарма таким вот вежливым фразам.       Впервые её не считали красивой и глупой носительницей тиары. Какой бы сломленной не была — её личность развита достаточно и стремится к успеху.       Итачи почти идеален.       И она не знает с чего начинать. Сказать прямо или начать с поцелуя? Её колени трясутся. Такого ещё не происходило в её жизни. В первый раз Саске просто предложил ей переспать, завалившись к ней домой после убийства подруги. Тут должно работать по-другому! Она же сказала дурному прошлому прекратить!       — Я…я бы хотела, — подходит ближе к вставшему убирать посуду мужчине. Чёрт, разница в росте может помешать…мягко кладёт руку на плечо и заставляет их лица оказаться ближе, а губы соприкоснутся. Такие поцелуи уже были для их недоотношений не новостью, как и более глубокие.       Мягкие касания не затягиваются в излишнюю пошлость. Каждый из них впитывает возможность насладиться друг другом подольше. Дыхание замирать от подобных моментов недавно разучилось. Замер сам момент, когда они делились друг с другом теплом.       На миг они прервываются дабы встретиться взглядами. Похоже в этот момент произошёл слышимый лишь им диалог. Диалог о романтичном и согласии зайти дальше.       Её колени не отпускал тремор, как описывалось в каком-нибудь бульварном романе, которые хранились на полках квартиры, которую она снимала. Можно подумать они правдоподобны. Давно доказано, что такое сжигать надо за извращение над анатомией и наукой.       Истинный джентльмен подхватывает её на руки и несёт к кровати.       — Уверена? — ещё раз уточняет по пути, но уже вслух.       — Да, — не сомневается, лишь боится чего-то далёкого.       Уложив даму Итачи нависает сверху. Он нежно целует шею, спуская лямку платься вниз. Где-то в душе они негласно благодарны концу моды на корсеты с их изощрёнными шнуровками, которые девушка вынужденно надевала только на работе. Каждый сантиметр ключиц удостаивается лёгкого касания губ. И боже, это взаправду возбуждает получше самого процесса проникновения. Оказаться в гармонии с собой будто найти общий знаменатель своего существования, не желая переходить к сложным уравнениям. Максимально нескромно оказывается только скорейшее исчезновение элементов одежды на телах. Вечернее прогулочное платье, затем рубашка и брюки для уравновешевания сил. Так же скоро исчезает и бельё.       — Подожди, — останавливает Итачи, вспомнивший о чём-то важном. В тумбочке около кровати он достаёт какую-то баночку и откручивает крышку, продолжая большей частью себя нависать над ней, — лучше перестраховаться. Аккуратно подхваченная густая масса размазывается по пальцам мужчины и Сакуре становится на секунду неловко, ведь в живую этот процесс ей не доводилось видеть, момент как-будто обладает странной отдельной интимностью. И просто задумавшись зачем проделывается это… Саске и многие парни из рассказов знакомых предпочитали полагаться на часто подводящую природу. Неприятно было всегда, не только поначалу. В конце-концов сразу узнаётся американский менталитет въевшийся в Итачи.       Незаметно вернувшись к процессу, решил начать. Боже. Скура будто бы испытала нечто альтернативное той грубости однажды. Это человек спасал её не в первый по счёту раз: от принуждения, от мелких неприятностей и даже от собственного брата, от плохого впечатления о любви. Бархатное дыхание уверено ударяется ей около уха — моментальное отвлечение. Руки начинают поглаживать бёдра всё выше и выше — создаётся двойная атака её неожиданной беспомощности. Чёрт возьми, она просто ждала чего-то стандартного для собственного не шибко опытного организма.       Когда тебя настигает проблеск агонии, не думаешь не о чём другом, кроме «мне хорошо». И палец, бережно введёный внутрь влагалища становится шоком. Отрезвляет.       — Не больно? — спрашивает, будто должное. С таким уровнем подготовки максимум можно удивиться тому, что инородное тело попало внутрь, а остальное добьёт эмоциональное возбуждение, доводя до удовольствия.       -… смущает, — остальные нечленораздельные звуки некого волнения растворяются в непонятности. Сакура отворачивает голову и глаза к подушке.       — Ты прекрана, — вводит укол успокоительного в виде слов поддержки прямо над давно раскрасневшимся ухом.       Второй палец ждал из чистого приличия и ввёлся сразу же, начиная понемногу растягивать девушку. Каждое движение отдавало внутри по-новому, может даже стыдом за отсуствие умения доставлять удовольствие партнёру в ответ. Где-то на задворках здравого смысла она обещает сделать всё лучше к следующему разу, но всё тот же здравый смысл намекает действовать сейчас. Поэтому пока пальцы танцуют внутри под хаотичный ритм, Сакура начинает поглаживать спину прильнувшего почти вплотную к ней Итачи. Через руки передаются слова благодарности за каждый мелкий поступок в её честь. И их счёты никогда не будут равны, думается девушке. Потому что целует он лучше кого-либо на свете. Никогда не уходя в звенящую пошлость, умудряется вариировать глубоким поцелуем. Как сейчас. Предчувсвует, что для финала первого акта требуется сделаться ещё более идеальным в глазах своей возлюбленной.       Когда по губам его проходятся покусывания разной степени боли пальцы прекращают будто бы на самом интересном. А губы отстраняются. Баночка со смазывющим веществом снова идёт в ход.       — Разрешишь? — интересуется в превосходной степени волнения за правильность. Но голос по прежнему равномерно мягок.       В ответ одобряющий кивок. Своими сбившимся в процессе дыханием нарушает тишину Сакура крайне неприлично, дарует жар груди и животу Итачи, приставая вместе с ним. С долькой наглости подхватывает своими неумелыми пальцами маленькую горку вещества и размазывает, как неумелый художник тонкой кистью по всему вставшему члену. Звоночек превращается в колокол смущающей очевидности — он возбудился лишь от её вида за подобной работой.       — Не бойся, — улыбается уголками губ, на автомате. Руки девушки захватываются под контроль для демонстрации правильности нанесения смазки.       — Спасибо, — вторит указаниям она, делая всё чуть смелее.       Всё. Приготовления завершены. Расставив ноги пошире по неприличной просьбе Итачи, как требуется для самого основного ожидалось повторение изученных действий. Однако даже в этом старший брат превзошёл младшего. Проникновение не есть сверхъестественное. Подача — вот секрет успеха. Вечные поцелуи мужчины создают целостность, гармонируют с бережностью на все сто, готовый букет создаётся подетально, а не простой механикой и симпатичной внешностью. Половой орган двигается внутри достаточно медленно, но впервые проявленная грубость в самих рывках — открытие для всех видов восприятия. И от удовольствия Сакура сжимает его внутри ещё сильнее, незаметно скрещивая ноги на спине Итачи.       Перебор или нет… Вернуться назад уже не сможет.       За время процесса Итачи словно нарочно сменяет темпоритм, как виртуозный джазовый импровизатор, доводя их обоих до конечной точки удовольствия.       Их молчание отдаёт недосказанностью. Отношения их впринципе любят тишину, играют партию полную спокойствия. Наполняется светом улицы и звёзд комната, где двое уставших любовников спят. Даже тот, кто вечно вежливо осторожен удосужился закрыть глаза во имя сна, ведь кажется начал он доверять человеку слишком быстро.       — Я буду тебе писать, — единственное, что конкретно обещает, когда настаёт утро.       А Сакура просто молчит, где-то в глубине души понимая, что Учиха всё же не способны любить, они способны сделать нечто большее.