Звук твоего крика

      В темной пучине время от времени показывалась проворная фигура, слышался стук металлических каблуков, шипение и эхо язвительного, женского хохота, раздающегося из глубин черни, но в то же время и где-то рядом, у аудиосенсоров, давя на процессор со всех сторон. И пущую атмосферу мрачности и угнетения, как будто запланировано, дополняли звуки капающего масла, энергона, и шум засоренных вентиляционных систем.       Удар. Ожидаемый, но от того не менее внезапный, пришелся на заднюю часть коленных суставов, мгновенно развалив крепкую стойку Саундвейва. Но на весу, с вывернутыми манипуляторами-крыльями, десептикона удержала крепкая паутина, связывающая конечности над головой. Она растянулась как резина и застыла, обездвиживая в открытой, чрезвычайно уязвимой позе. Офицер связи попытался одернуть руки, но паутина сковывала малейшие движения, даже тонкие пальцы – вязкая слизь душно облегала металл как не до конца затвердевший цемент. Торс также был полностью облеплен бледной субстанцией, не позволяя щупальцам вырваться наружу и защититься от атак.       Розовые окуляры с ячеистой структурой блеснули хищностью, чуть ли не ослепляя посреди мрачной темноты, где они являлись единственным источником света. Встав напротив Саундвейва, невзирая на разницу в размерах, Эйрахнида поравнялась с десептиконом, любопытно наклоняя головой, изучая. Губы растянулись в снисходительной усмешке, или же голодном оскале – по ней нельзя было сказать, ведь арахникон была устроена так, чтобы наводить ужас на любую жертву, убивая ее в первый раз морально, а во второй – вгрызаясь в искру как скраплет.       — В этот день, мир услышит звук твоего крика, — шепнула Эйрахнида, разбивая вдребезги хрупкую тишину – ее голос, пронзительный, диссонирующий, резонировал в тишине темного помещения и в искре Саундвейва, откликающейся на него возбужденными пульсациями, посылающими разряды по всему эндоскелету до самых кончиков пальцев – после чего резко исчезла в черни своих угодий. Однако десептикон чувствовал ее присутствие у себя за спиной; ему уже были известны ее фокусы, нацеленные отвлечь добычу перед очередным наскоком.       Следующий выпад уже не сопровождался столь ярким всплеском паники, но острая боль пронзила сначала оба сервопривода, ближе к ступням, а потом плечевые шарниры, куда со скрежетом протиснулись, раздвигая и загибая пластины, смертоносные паучьи лапки.       Эйрахнида – столь похожее, но настолько же отдаленное от обычного кибертронца существо, несмотря на то, что является потомком древнейших обитателей планеты Праймуса. Искра арахникона родилась во тьме и жестокости, а ее корпус был сплавлен, выковлен и собран как идеальная машина смерти. Похожая на хитин темно-фиолетовая броня, растворяющаяся в тени; внушительные рога на шлеме, изображающие корону; острый подбородок, изящные губы и клыки сигнализировали, громче сирен и ярче красной лампочки над головой, о ее дикой природе. А макиавеллическая личность в сочетании с садистскими наклонностями делали ее тираном даже среди наследия опаснейших убийц.       Длинные конечности, растущие на спине Эйрахниды, окружили Саундвейва со всех сторон, по-хозяйски исследуя чужую обшивку. Арахникон вскарабкалась на Саундвейва, заставляя его содрогаться каждый раз когда клешни хватались на углы суставов и креплений. Эйрахнида тонкими, острыми когтями вела по металлическому корпусу, оставляя еле заметные полосы, завивающиеся нежными узорами на грудных пластинах, крыльях и спине, заставляя десептикона выгибаться от предвкушения. И когда когтистая рука словно маленький паучок поползла по неоновым линиям к искре, Саундвейв задрожал – от блаженства, или же боли и страха, ее не волновало.       «Да! — вероятно, думает десептикон — сожри мою искру!» — наверно думает, но Эйрахнида точно знать не может, потому что процессор Саундвейва работает совершенно иначе, нежели ее собственный, или любого другого кибертронца, а потому невозможно даже предполагать как он мыслит, дышит и живет.       — Никчемный трутень, — прошипела арахникон. Ее авторитетный тон, так раздражающий офицера связи в обыденных ситуациях, теперь пробуждал в нем первородный инстинкт, желание, протестующее табуном мурашек. — Рожденный (не созданный, не собранный, не клонированный) чтобы служить своей королеве. Кормить свою королеву. Умереть за свою королеву. Покладистый кивок послужил ответом. Саундвейв поднял на Эйрахниду преданный взгляд, которым наделял исключительно Лорда Мегатрона. Но сейчас он подчинялся своей королеве, как нерационалльный, безвольно верный инсектикон. И все же один приказ он не исполнял даже под присягой: — Тогда кричи! А реакции на этот раз не последовало.       Десептикона передергивает от очередного удара по корпусу. Эйрахнида вонзает коготь на конце придатка в торс, незащищенный броней кроме рвущейся паутины, и протягивает когтистый манипулятор к шлему. Тонированный визор Саундвейва не имел нервных окончаний. Стекло без препятствий пропускало радиацию и вибрации, отзывающиеся мгновенными реакциями в процессоре, но в то же время это была довольно крепкая деталь, защищающая сложные сенсорные схемы и мозг от тупых ударов, пусть и крайне уязвимая к царапинам. — Молчишь, значит, — хмыкнула Эйрахнида, а крылатый отвернулся от когтя, со скрипом скользнувшего по стеклу. Последнее, что ему хотелось делать после тотального унижения и обесценивания своего существа, это обращаться к Нокауту, чтобы исправить поврежденную маску и сталкиваться с неудобными, хоть и вполне уместными вопросами. Но Эйрахнида то знает, что в случае поражения твердошлемого разведчика, настроенного держать обет молчания вплоть до коллапса искры, все формальности, предосторожности, страхи и неудобства потеряют значение. А без поражения он не выйдет. Как и без энергопролитного боя.       Морда арахникона так близко находится от черного визора, что через стекло на нее смотрит собственное отражение, заменяя лицо Саундвейву. Отсутствие фейсплейта не считается недостатком среди кибертронцев – за исключением, разве что, жертв эмпураты – ибо трансформеры не ласкаются энергоприемниками, как это делают, к примеру, земные обитатели. Они не ласкаются от слова совсем. Корпус Саундвейва совмещал в себе самые передовые технологии, что само по себе было привлекательно в оптосенсорах кибертронца, и славился высоким статусом. Несмотря на это, Эйрахнида мечтала разбить беспросветную маску или вырвать сенсорный экран с проводкой, не волнуясь о последствиях, и воплотила бы свои фантазии в реальность, но краем окуляра так и ловила сидящего на стене Лазербика. Миникон-надзиратель следил за тем, чтобы с хозяином ничего не случилось в процессе, но арахникон не могла стереть из процессора идею о мелком извращенце, подсматривающим за двумя высокопоставленными десептиконами, пусть и подобные увлечения были чужды и непонятны созданиям Праймуса. Так или иначе, Эйрахнида была наделена не только неутолимой жестокостью, аппетитом к сладостной боли, но и волевой саморегуляцией, тактичностью и коварством, и предпочитала бить из-за спины, выжидая подходящий момент, манипулируя своей добычей как можно дольше. И это ей вполне удавалось.       Эйрахнида цепляется паучьими лапками за крылья Саундвейва, за чувствительные шестерни, соединяющие их с остальным корпусом, за набедренные выступы и коленные суставы. Потом, раздвигает крючковатые сервоприводы, воткнув в нижние конечности свои каблуки, а подошвы десептикона закрепляет на полу паутиной. Смотрит на Саундвейва, а тот смотрит на нее – она это чувствует всей прошивкой, вплоть до эндоскелета. У него нет привычных оптосенсоров, излучающих яркий свет и охарактеризующих его уникальным окрасом. У него нет ничего, что в малейшей степени выявляет его личность.       Из под трансформировавшегося из ног брюшного хитина арахникона выдвинулось жало, острое на конце, со светящимся нутром покрытым вязкой липкой слизью черного цвета. В отличие от яркой пурпурной подсветки ее окуляров и сдвигов брони, яйцеклад пульсировал ярко-оранжевым неоном. — Ты урод, — напомнила ему Эйрахнида, неестественно мягким убаюкивающим тоном, но уничтожая болезненной правдой, пока инородный трансформеру орган скользнул по внутренней части бедер пленника. Она знала, что под маской, в прошивке, в самом КНК кроется нечто куда уродливей инсектикона или очередного результата экспериментов Шоквейва. Гибридизированный двойной агент, влившийся в кибертронский народ, но не потерявший свою полуорганическую сущность, отнюдь не присущую разумным трансформерам: А именно потребность в смачной, животной ебле.       Эта особенность отличала его от других кибертронцев, неспособных к размножению (ибо новые искры порождаются исключительно Всеискрой или путем клонирования), и так тесно связывала с Эйрахнидой, чей вид на жиле от вымирания приспособился к репродукции методом партеногенеза или симбиозом с инсектиконами, которых использует как инкубатор.       «Отродья Оникса Прайма» – их девиз и их отталкивающая натура. А девиз Саундвейва ей еще предстоит узнать. И для начала десептикон должен заговорить.       — Только деактив избавит тебя от твоих кошмаров, а мир — от кошмара, которым являешься ты, — несмотря на унизительные оскорбления, в оптике Эйрахниды десептикон сиял как прекрасная, бесценная жемчужина пустынь Ржавого Моря; диковинный трофей, которым можно было украсить капитанский мостик ее корабля, чтобы ни на клик не терять из виду свое сокровище.       На мокрые, липкие прикосновения корпус Саундвейва ответил раздвинувшимися створками в районе таза – по воле десептикона, или следуя первобытным инстинктам, не понять. Открытая впадина представляла собой проход из колец эластичного, похожего на резину материала, скользкого от подтекающего масла и усыпанного тактильными датчиками, откликающимися на каждое прикосновения волной странных, будоражащих ощущений. Эйрахнида не знала, зачем Саундвейву этот гротескный приемник. Точно не для размножения – охотница за головами не раз сканировала его корпус насквозь, выискивая гонады (хотя бы инкубаторский отсек как у инсектиконов-слуг), прежде чем окрестить десептикона как негодного для репродуктивной функции – самец провел над собой эмаскуляцию, чтобы слиться с чуждой ему расой (в чем сам однажды и признался). Арахникон вовсе считала, что имела дело с энергоприемником, ошибочно установленным на бампере, пока не увидела как Саундвейв сосет топливо выдвигаемыми щупальцами – не менее редкостное зрелище, ибо основной рацион питания разведчик получал из электроники Немезиды, заряжаясь энерготоком прямиком через компьютер, от которого не отрывается ни на клик.       Эйрахнида прилегла своим жалом к паховой пластине Саундвейва, заставляя того волнующе ерзать в паутинных путах. Первый звук, издаваемый десептиконом: громкое, шипящее вентилирование, выпуск газа под давлением из-под сжавшихся грудных пластин. Похоже, лишение наружных половых органов не полностью избавило его от чувствительности в интимных местах.       Эйрахнида довольно скалится, но знает, что нежных формальностей отнюдь не хватит; отпрыгивает, обходит десептикона, устраивается сзади и резким взмахом срезает паутину, скрепляющею его под потолком. Манипуляторы остаются связанными, но сам десептикон нелепо падает на четвереньки. Арахникон исследует лапками шипы на спине Саундвейва. Тонкие, чувствительные – каждое прикосновение провоцирует разряд в 1000 ампер, отчего окончания взрываются яркими голубыми вспышками.       Открытый врагу, под ее неоспариваемой властью, десептикон все же сохранял свою леденящую энергон тишину и невозмутимость, будто пришел на починку с бонусом в виде полировки от Нокаута. Но прикрываясь непроницаемым спокойствием, как энергитическим щитом, десептикон всегда упускал внезапный, фатальный удар в спину – а точнее вдоль, растягивающий тугие спирали, раздвигающий внутренности, будто выпад копьем, насаживающий на всю длину древка через лишний приемник. Эйрахнида засадила жало-яйцеклад по самое брюшко, и наклонила под таким углом, чтобы образовать крючок, сковывающий ее со своей добычей. Офицер связи заворочался, истошно разгоняя воздух под броней, унимая распирающую боль, кислотой разъедающий позор, и возбуждающий страх. Он хочет того, что совсем не хочет даже хотеть; требует исполнения необузданной нужды, как казни – и смертный приговор ему был выписан практически с рождения, когда на свет явился урод, от уродливых предков, на уродливой планете. Которому не суждено стать полноценным кибертронцем, сколько бы он себя не мутилировал.       С громким лязгом жало, выровнявшись, стало вбиваться глубже, его очертание выпирало из-под гибких пластин узкой талии, под которыми чужеродный орган раздавливал сложенные тентакли Саундвейва. Строение корпуса, очевидно, требовало полную стерилизацию, но невозможно стереть из создания его природу, как Праймус не существует без Юникрона. Боль наказывала Саундвейва за его отталкивающую сущность, но сладострастие поощряло в разы больше. Он шире развел сервоприводами, треща заевшими шарнирами, и вентилировал, гудел, скрежетал механизмами, в кромешной тьме, под мерзостное шипение одичавшего арахникона, пока яйцеклад растягивал кольчатый проход как пружину, всверливался в его сокровенный секрет, разгадывая все тайны разведчика. Но Эйрахнида давно знала о Саундвейве больше чем хотелось, чтобы та знала.       И лишь помня кто он – Саундвейв, уважаемый, страшимый и безоговорочно преданный своей фракции и идеологии, десептикон всей своей силой духа сопротивлялся тому, что делало его Саундвейвом внутри, под броней и обшивкой; там, где никто не увидит, и уж тем более не услышит – скорбящим, сожалеющим, ненавидящим Саундвейвом. Кричащим. И вырывающимся наружу. В борьбе с запрещенным удовольствием его глючило, скручивало и плавило в слиток чистого греха, караемого в искре Юникрона. На Кибертроне презираемы грязь и пошлость. Самого офицера претили эти составляющие его сущности, которые он изо всех сил пытался скрыть от посторонних окуляров. И притворялся так много времени, держа нерушимую клятву, что в какой-то момент потерял себя, забыл кем на самом деле являлся, пока подавленные чувства сами о себе не напомнили, образовав болезненную опухоль, пожирающую искру.       — Кричи, слуга! — приказывает Эйрахнида грозно – лучше не спорить, ясно каждому – но покладистый под доминированием Саундвейв мотает головой и выпускает пар, будто смеясь над королевой. Охотница за головами с азартом скалит хищные клыки. Для Саундвейва это была настоящая пытка, но для нее веселье только начиналось. Он закричит от удовольствия. Завопит от боли. Сорвет голосовой модуль, умоляя ее остановиться – а она не послушает, даже если аудиосенсоры не вынесут такой нагрузки.       От невозможности расцарапать поверхность облепленными паутиной когтями (с такой яростью, что он бы стер их в прах, или же поломал на гайки), Саундвейв потерся шлемом о пол, отвлекаясь от звенящих датчиков, посылающих по всей прошивке шоковые разряды. Создаваемый раздражительный скрип привлек внимание Эйрахниды, что тут же схватила нарушителя за тонкий шип на шлеме и дернула назад, отрывая от пола, одновременно вонзая жало. И пробыв на пике наслаждения от силы нанокликов десять, десептикон вновь провалился в бездну щемящей боли, когда твердый предмет овоидной формы протолкнулся сквозь раздвигающиеся сегменты яйцеклада, прямо внутрь, в обитель чудовища, заполоняя и цепляясь за стенки округленными выпуклостями. Шевелящиеся, живые личинки, готовились пожрать органы – щупальца бесполезны против паразитов, ибо слишком объемные чтобы разложиться даже в собственном отсеке.       Снова связист громко вентилирует, беззвучно стенает, прогибается, насколько позволяет его конструкция, пытается свести конечности, вырывается из вязкой смеси, не в состоянии сдерживать то, что уже испепеляло каждую клетку полуорганического тела. — «Пощадите, Лорд Мег!.. Эйрахнида…» — услышав голос Старскрима, арахникон инстинктивно насторожилась, огляделась вокруг – отсутствие света не было помехой с инфракрасным зрением. Отсек закрыт, да и никто и близко не станет подходить к ее личной кварте. К ее личному подземелью мучений и смерти. Даже Лазербик не мог помочь хозяину, в какой-то момент оказавшись приклеенным к стене паутиной, беспомощно пища.       Не приспособленная к вынашиванию чужого потомства конструкция затрещала, давление на органы возрастало с каждым выпущенным яйцом, вытесняющем предыдущее далеко за пределы терпимого. И если первые три десептикон еще стойко выдержал, то последущие пять пилили его напололам. «Как такое может нравится?» – спрашивал, наверно, себя Саундвейв, дергаясь в парадоксальном удовольствии от пытки, которую не выдержал не один кибертронец, попавший в плен охотницы за головами. Спрашивал себя, убиваясь на полу в конвульсиях от сотен ошибок, поедающих оперативную память, когда жало наконец покинуло растянутое отверстие. И когда Эйнахнида с презрением фыркнула, переворачивая офицера связи ногой, он так и не нашел ответа даже в ее снисходительном взгляде.       Трясущийся, перегретый десептикон скрючился, прижав крылья в груди, визор-экран вспотел, подсветка мигала в такт биющейся искре, и кажется, что от малейшего прикосновения Саундвейв взорвется с мощностью сверхновой звезды. Он поломан, разбит и сквозь трещины выпускает то, что разрушает его изнутри.       Эйрахнида язвительно ухмыльнулась и с размаху ударила сервоприводом десептикона в живот, избавляя от наполняющих личинок, вколов каблук до струи энергона, стекающей по горячему металлу. Бомба перестала тикать. Отчет до катастрофы наконец закончился.       Пластины, составляющие корпус десептикона одновременно раздвинулись, приоткрылись, выпуская длинные зубы и сотни фиолетовых волосков, извивающихся как языки. Вмиг его тело превратилось в десятки сросшихся хищных пастей, голодных до плоти, металла и энергона. Саундвейв разразился пронзительным воплем, извергая оглушительный, скрежещущий крик из каждого рта, разрастающийся ударной волной и электромагнитным импульсом по отсеку арахникона и всей Немезиде. Корабль жестко тряхануло, электроника заискрилась и вырубилась, стеклянные колбы в лаборатории Нокаута затрещали и лопнули, стальные колонны скрутились спиралью и погнулись, покрытие стен слегка подплавилось, и каждый кибертронец на корабле сжал шлем манипуляторами когда процессор острым лезвием пронзило шипение разрывающихся аудиосенсоров. За воем последовали тысячи голосов – высоких, низких, звонких, глубоких, шепчущих на незнакомых языках стихи, ругань, молитвы, сожаления – казалось, на их фоне даже заиграла музыка, а гомон преобразовывался в хаотичный хор, опустошая перегруженный мозг существа, что впервые за миллиарды ворнов нарушил обет молчания.       И юникронову пьесу свою десептикон продолжал несколько нанокликов, что растянулись до вечности адских мучений для своих слушателей. Корпус Саундвейва обдало теплым паром когда он с щелчком захлопнул хрипящие рты, при этом уменьшаясь раза в два. Он тяжело вентилировал, гоняя в грудном отсеке нагретый в помещении воздух, но не потратил больше времени отходя от пережитого события – как ни в чем не бывало, десептикон поднялся, опираясь на длиннющие манипуляторы, освободившиеся от растаянной паутины, и оставил Эйрахниду, застывшую в выражении агонической боли и ужаса еще на пару циклов, пока та не сумела разморозить приводы и, помотав головой, откалибровать слух и зрение обратно в норму. Саундвейв к этому моменту уже пропал бы в темноте, если бы для арахникона это было помехой.       — Скажи кто ты, — потребовала Эйрахнида, и собственные слова бесчисленное количество раз отразились эхом в процессоре, как в бездонной глухой пещере. Саундвейв повернулся к охотнице за головами, без стыда раскрывая секрет, спрятанный за визором, что теперь хрустел под сервоприводами в виде тысяч микроскопических осколков. Три круглые камеры разных размеров, занимающие большую часть лица, крутились по сторонам, изучая и записывая окружающую среду; микросхемы процессора переправляли информацию в виде разноцветных неоновых лучиков, мелькающих в проводах, а крохотные клыки еще не до конца втянулись обратно под собирающиеся пластины на месте энергоприемника. Это существо выглядело столь чуждым, неизвестным, что именно зубы – пусть даже и не металлические – придавали эфемерное ощущение близости к фауне Кибертрона. — «Память», — ответил Саундвейв с помощью записей чужих голосов, — «мир», «Саундвейв», «смерть». «Саундвейв» – «память». «Саундвейв» – «месть».       Эйрахнида закрыла окуляры, язвительно усмехаясь. Сквозь туман, затмевающий чувства, к ней постепенно стал подступать жар собственного тела, проплавленного до эндоскелета, и при вентилировании она ощутила, будто выдыхала собственные органы. — Назови своего хозяина, — продолжила она свою игру, и пусть в этот раз не ожидала услышать отзыв, десептикон мог удивить и самыми мелкими вещами: — «Кибертрон» – «дом». «Мегатрон» – «Кибертрон». «Слуга», «дом». «Слуга», «Мегатрон», — объяснил офицер связи, протягивая манипуляторы в сторону Лазербика, приглашая миникона состыковаться — «Саундвейв» – «Слуга», «Мегатрон» — эмфазирован он, и с веселым писком птичка заворочалась в паутине, из которой изумительно легко вырвалась, тотцикл помчась к своему хозяину. Невероятно, как в нескольких сантиметрах от искры (если у него такая была) чудовища, способного не поведя камерой разрушить целый корабль, искра маленького Лазербика находила свой желанный покой.       Спокойной, ровной походкой Саундвейв направился к выходу, ни жестом, ни позой не давая и намека на изменение в своем внутреннем состоянии и состоянии корпуса, кроме видных царапин, вмятин и разбитой маски.       — Не забывай, кто твоя королева, — ухмыльнулась Эйрахнида. Десептикон не остановился, не обернулся и никак не отреагировал на ее провокацию; покинул отсек, когда дверные створки послушно, почти с уважением раскрылись перед ним, завернул к мед отсеку и пропадал из виду. И не стоило волноваться насчет обнаружения попадающими на пути клонами или десептиконами – Саундвейв тенью прошмыгнет в нужное помещение даже не напрягаясь.       Эйрахнида знала с хищным оскалом на лице, сопровождая офицера связи безмятежным взглядом, что приняв масляную ванну, отполировав корпус и заштопав открытые раны, Саундвейв позаботится о том, чтобы стереть со своих драйвов все события, произошедшие за последние четыре мегацикла. Его особенный процессор, так отличающийся от кибертронского, был способен вытворять с собой подобные махинации без ощутимых последствий. И отправив свой смердящий призрак памяти о пережитом позоре в небытие, офицер связи несколько солнечных циклов будет неустанно работать, заглаживая неоправданное чувство вины перед Лордом Мегатроном и десептиконской фракцией, пока не утешит это ржавое в железе омерзение к себе. Тем не менее – и арахникон в этом уверена – десептикон спустя некоторое время вновь объявится с целью избавить себя от мыслей, эмоций и желаний, заставив все выкричать дочиста. Потому что только открывая окуляры на собственное горе он ненавидит Эйрахниду – а еще больше самого себя – страстно и грязно, освобождая боль через извращенное вожделение, и таким образом сдерживает свою дикую, разрушительную природу за дверьми паучьего логова – там, где никто ее не найдет.

Даже он сам.