try to hold my tongue but it's useless

      Эмма оглядывается в сыром хранилище.        — Знаешь, этому месту не помешало бы пару окон, — говорит она, поднимая маленькую бутылочку, наполненную тёмно-фиолетовой жидкостью, рассматривая.        — Я же сказала: ничего не трогать! — Кричит Реджина и выхватывает предмет из ненадёжных рук Спасительницы. — Я вынуждена повторять это каждый раз. Ты что, не в состоянии держать себя в руках?        Эмма ухмыляется, устав от уроков магии.        — Ну… — она шевелит бровями, а Реджина продолжает молча на неё смотреть. Эмма фыркает и скрещивает руки на груди. — Вот. Ничего не трогать, — обещает она.        Реджина корчит лицо, которое при некоторых обстоятельствах можно было бы принять за благодарность, но Эмма знает её лучше.       Прежде чем Реджина успевает что-то сказать, начинает звонить её телефон.        — Это Генри, я скоро вернусь, — она выходит из склепа, чтобы связь стала лучше, и Эмма остаётся в гордом одиночестве.        Она никогда раньше не была одна в склепе Реджины, и, несмотря на все предупреждения брюнетки, Эмме было ужасно любопытно, поэтому она решает исследовать склеп, пока у неё есть такая возможность. Почти ничего не подписано. Реджина, должно быть, знает всё наизусть, что Эмма находит немного впечатляющим. В основном это просто флаконы с жидкостью, старые на вид коробки, которые невозможно открыть, и одежда. Эмма возвращает на место большую часть флаконов, ведь она не знает, что это такое. Она совсем не горит желанием отрастить хвост, или ещё что похуже. Эмма пытается открыть каждую коробку в поле зрения — привычка из детства, от которой она, кажется, никогда не сможет избавиться. Блондинка кладёт в карман небольшой гладкий бирюзовый камень и чувствует себя виноватой из-за этого лишь на полсекунды. Ещё одна ужасная детская привычка. Большинство ящиков заперты, но в некоторых хранятся драгоценности и безделушки, которые, если взглянуть на них более минуты или около того, кажутся вторжением в частную жизнь Реджины. Одна маленькая богато украшенная деревянная коробка на полке привлекает её внимание, и Эмма тянется к ней. Она видит, что она не заперта, и дёргает сильнее, упираясь ногой в стену в качестве рычага. Раздаётся звук, похожий на хрюканье, пока коробка не распахивается, взрываясь светло-розовым порошком и покрывая им Эмму. Она начинает кашлять и спотыкается, размахивая руками, чтобы стряхнуть порошок с лица и носа. Такова её удача, что Реджина выбирает именно этот момент, чтобы вернуться в хранилище, сунув телефон в карман куртки и остановившись посреди склепа, грозно глядя на Спасительницу.        — Что ты натворила, мисс Свон?! — Кричит она.        Эмма фыркает и продолжает шлепать свою одежду, пытаясь избавиться от пудры, прилипшей к коже.        — Я… как бы… Перерыла все твои вещи, и эта штука взорвалась прямо на мне. Это полностью моя вина, — Эмма хмурится. Она абсолютно точно хотела сказать, что «это не её вина».       — Ты идиотка! — Реджина делает шаг вперед и отталкивает Эмму от коробки. Её глаза расширяются, когда она понимает, о какой именно штуке говорила Эмма. — Полная идиотка, — бормочет она себе под нос.        — Иногда, когда ты называешь меня идиоткой, я думаю, ты говоришь это в хорошем смысле, — говорит Эмма и перестаёт пытаться избавиться от порошка. Он прилип к её одежде, волосам, коже и, скорее всего, она останется розовой несколько дней. Эмма снова хмурится. Она не собиралась говорить это вслух, и была не уверена, почему сказала.        Реджина резко поворачивает голову и смотрит на Эмму как-то странно. Вспыльчивый взгляд, к которому она уже привыкла, но вопрос в глазах Реджины — это что-то новенькое. Эмма замечала это лишь время от времени в течение последнего месяца или около того; с тех пор, как они вернулись из Неверленда.        — Нет. Когда я говорю, что ты идиотка – я имею в виду именно это, — говорит она резким и жестоким голосом. Эмма почти вздрагивает, несмотря на их предварительный… союз? Эмма даже не знает, как это назвать, ведь время от времени Реджина не удерживается от взгляда или комментария, которое, как известно, свойственно «Злой Королеве».        — Я снова и снова говорила тебе не трогать мои вещи. Многие из этих зелий и порошков опасны. Как я могу впечатать это через твой толстый очаровательный череп?  Эмма встряхивает волосами, снова кашляя, когда розовый порошок попадает ей в рот.        — У меня вырастет хвост? Или я умру?        Реджина щиплет переносицу и раздраженно вздыхает:       — Нет.        — О, хорошо. Хвост может быть забавным всего лишь в течение пары часов. Мне пришлось бы вырезать дырки на всех штанах, и это сделало бы секс довольно странным. Не то, чтобы он у меня был. Но если бы я захотела, это могло бы стать странным, — лицо Реджины сморщивается, и она выглядит какой-то напряженной, а Эмма растеряно сужает глаза. — Ты продолжаешь делать это, — невольно говорит она, — делаешь такое лицо на меня.        — Что? — Сердито рявкает Реджина. — Какое лицо?        — Иногда ты выглядишь грустной, и обычно от этого мне хочется тебя обнять, — Эмма прикрывает рот рукой. Она совершенно не хотела этого говорить. — Я именно это имела в виду! Что за чёрт? — Она не может остановить слова, которые срываются с её губ. — Я продолжаю говорить то, о чём думаю, но не хочу говорить. Я имею в виду... Я имею в виду это. Я имею в виду это! Я… Дерьмо!        Реджина делает шаг вперед и зажимает рукой рот Эммы.        — Прекрати говорить как идиотка. В твой организм попал порошок, который заставляет человека говорить правду. Ты не можешь предотвратить это, так что не пытайся.        Эмма аккуратно освобождается от плена Реджины, удерживая её руку в своих.       — Как долго это продлится? — Хнычет она, — почему это не действует на тебя? Это дерьмо повсюду.        — Двадцать четыре часа. И эта пыль не действует на меня, потому что ещё давно я стала неуязвимой к этому.        Эмма поднимает руку Реджины, прикрывая ей свои губы. Реджина выдёргивает свою руку обратно.       — Это будет отстой, а у тебя очень мягкие руки, — Эмма снова пытается схватить их. — Каким лосьоном ты пользуешься? Я что, пьяная? Потому что я чувствую себя… странно.        — Порошок излучает ауру счастья, чтобы успокоить человека. Так что, по сути, да. Он заставляет тебя слегка гудеть, когда ты вынуждена раскрыть правду, что очень эффективно.        Эмма поднимает голову и понимает, что Реджина всё ещё стоит очень близко. Эмма чувствует приятный запах, исходящий от Реджины. Её запах.        — Ты приятно пахнешь, — говорит она, и Реджина снова делает изможденное лицо, поэтому Эмма обнимает её. Реджина не пытается обнять Эмму в ответ. Ее руки остаются прижатыми к бокам, и она задыхается, откидывая голову назад. Эмма, чувствуя головокружение и странность, только крепче прижимается к тёплому телу. Ей требуется ещё секунда, но Реджина, наконец, отталкивает Эмму назад.       — Прекрати это!        — Тебе нужна практика. Ты должна обнимать другого человека, — Эмма ухмыляется, глядя на Реджину, и теперь её возбуждение действительно усиливается. — Ты сегодня выглядишь очень красиво, — говорит она, потому что это правда. Тёмные волосы всегда идеально уложены, но Реджина позволила им немного отрасти, упав прямо до плеч большими волнистыми кудрями. Эмма почти тянется, чтобы коснуться их, но ей удается вовремя себя остановить. Кажется, она контролирует своё тело, если не то, что выходит из её рта. Это хорошо. Вместо этого Эмма просто смотрит на Реджину. Она всегда была такой красивой, но что-то в ней изменилось с тех пор, как они вернулись из Неверленда. Эмма хотела спросить её, что именно, но всегда боялась. Она была не уверена, что у них действительно настолько хорошие отношения, в которых они могут говорить о таких вещах. Они достигли своего рода перемирия, союзников, а если нет… то дружба — максимально, что им светит. Но Эмма никогда не хотела испытывать свою удачу. Теперь её нерешительность почти исчезла. Боится она или нет, но она собирается сказать всё, что придет ей в голову. А Реджина красивая, так она ей так и говорит. Эти слова произносятся чем-то вроде шёпота, и Эмма протягивает руку и убирает волосы с лица Реджины, говоря это. Может быть, она всё-таки не полностью контролирует своё тело; или, может быть, она просто хотела прикоснуться к волосам Реджины.        Эмма думает, что это было бы неплохо сказать, но это заставляет Реджину нахмуриться и отступить. Эмма снова тянется, пытаясь вернуть её назад, но это только заставляет Реджину отдаляться ещё больше.        — Реджина… — Начинает Эмма. Она не знает, что вот-вот вылетит из её рта, но уже у неё никогда не будет возможности это узнать: Реджина прерывает ее.        — Ты должна пойти в душ, — говорит брюнетка сдавленным шёпотом и начинает подниматься по лестнице, пятясь от Эммы. — И будь осторожна с тем, кто тебя окружает. Ты не сможешь контролировать то, что говоришь, и как только ты что-то скажешь… — она ловит взгляд Эммы, и Эмма замечает, как ей кажется, в глазах напротив надежду, но Реджина почти сразу же маскирует это. — …то не сможешь забрать это обратно.        Реджина бежит вверх по лестнице, и Эмма остается одна.        Пудра в её волосах начинает казаться отвратительной, поэтому Эмма идёт в квартиру (это именно квартира, а не дом) и сбрасывает одежду, забираясь в душ. К счастью, Мэри Маргарет здесь нет. Снежки, напоминает она себе. Некоторое время назад Снежка огрызнулась и настояла, чтобы люди начали называть её настоящим именем. Она снова занялась преподаванием с тех пор, как они вернулись из Неверленда. Эмма избегает её, не в силах скрыть обиду из-за заявления, что Снежка хочет ещё одного ребенка. В глубине души Эмма знает, что её мать не пыталась причинить ей боль, но ей так надоело быть недостаточной. Постоянно недостаточной. Эмма слишком взрослая, слишком сломлена, слишком шумна, слишком тиха, слишком то и то; им никогда не было достаточно. Эмма привыкла к этому с годами, но услышать это от Снежки...       Эмма качает головой, стараясь выкинуть ненужные мысли, и выдавливает намного больше шампуня, чем обычно, энергично втирая его в кожу головы. Она трёт до боли, затем ополаскивает волосы, нанося на них кондиционер как можно аккуратней.        Когда она выходит из душа, завернувшись в полотенце, то слышит, как внизу кто-то ходит. Эмма бросает взгляд на часы на тумбочке – 3:42. Снежка дома.       Эмма натягивает джинсы и футболку, быстро расчёсывает мокрые волосы и вопреки здравому смыслу спускается вниз. У неё урчит в животе, ведь обед она пропустила.        — Привет! — Приветствует Снежка, и её лицо светится. Эмма выдавливает улыбку в ответ. Дело не в том, что она не заботится о ней или даже не любит, просто... она не уверена, как именно себя вести. Переход от подруги к матери всё ещё сбивает с толку, и теперь, когда у них есть всё это время, когда никто не пытается их убить или похитить, Эмма должна наконец разобраться со всем этим дерьмом.        — Хэй, — Эмма подходит и берёт с прилавка банан, очищает его и намазывает сверху немного арахисового масла, прежде чем откусить. — Что-ж, не волнуйся, но на мне куча волшебной пыли, из-за которой я буду говорить только правду следующие двадцать четыре часа или около того. И всё это время я буду в своей комнате.        — Что!? — Снежка резко поворачивается к ней. Паника чётко отображается на всём её лице. — Как? Подожди, тебя отравили? — Её глаза расширяются. — Реджина тебя отравила?        — Что? Нет, боже, она бы этого не сделала, — Снежка сужает глаза, а Эмма намазывает ещё немного арахисового масла на свой банан. — Она не стала бы, — настаивает Эмма с набитым ртом, — я ей нравлюсь. Я даже не думаю, что она тебя так уж сильно ненавидит. В любом случае, этого недостаточно, чтобы попытаться убить тебя, — Снежка выглядит немного обиженной этим, и Эмма вздрагивает. Она хотела, чтобы это вышло хотя бы немного более дипломатично. — Хорошо, я пойду запрусь в своей комнате. Просто хотела захватить немного еды и свой ноутбук.        — Почему ты запираешься в своей комнате? — Спрашивает Снежка.        — На случай, если я скажу что-то, что заденет чьи-то чувства, — говорит Эмма и берёт в руки пакет кукурузных чипсов, два яблока и кусок холодной пиццы.        — Зачем тебе задевать чьи-то чувства?        — О, я не знаю, может быть, я скажу что-то вроде того, что я злилась на тебя несколько недель за то, что ты говорила, что меня недостаточно для тебя. Или что твоё зависание становится очень раздражающим. Или что количество самодовольства, которое вы с Дэвидом имеете, иногда чертовски раздражает. Или что я не трахалась больше года, и я невероятно возбуждена. Или что этот город иногда кажется удушающим. Или что Реджина чертовски раздражает, но в основном я хочу поцеловать её. Типа, грубые, грязные поцелуи, а потом и другие вещи без одежды, — быстро выплевывает Эмма. В ту секунду, когда признаётся в последнем, она задыхается, потому что она даже не знала, что думала об этом, и уж точно не собиралась говорить это вслух своей матери. Она не собиралась говорить об этом вслух вообще, и именно поэтому ей не следовало спускаться вниз. — О, дерьмо, — бормочет Эмма.        — Я… — Снежка медленно качает головой, не в силах обработать всю информацию, которую Эмма только что вывалила. — Ты… ты думаешь, что я считаю, что тебя недостаточно? — Спрашивает она с болью в голосе. Эмма делает шаг назад. Она бы предпочла, чтобы Снежка не обратила внимание на желание целовать Реджину. — Эмма… — Снежка делает шаг вперёд и слегка сжимает предплечье Эммы, сдерживая слёзы. — Я никогда не имела в виду… Я никогда не имела в виду это, — настаивает она. И Эмма знает; она знает с тех пор, как Снежка сказала это, но это не меняет того факта, что она выбрала те самые слова, которые Эмма слышала всю свою жизнь. — Я просто хотела… — Эмма отступает, выскальзывает из её рук и швыряет еду обратно на прилавок. Она не может думать об этом, не сейчас. Не тогда, когда не может контролировать, что у неё вылетает изо рта. Её комната не далеко. Снежка будет стоять снаружи всю ночь.        Эмма бежит к входной двери, хватает свою куртку и уходит, игнорируя призывы Снежки вернуться.        Каким-то образом она оказывается у входной двери Реджины. Эмма звонит в дверь, а потом сдаётся и просто стучит по ней кулаком. Реджина распахивает дверь и рявкает:        — Что?       — Я сказала маме, что хочу с тобой поцеловаться. А ещё, что я злюсь на неё и куча других вещей, и мне нужно спрятаться от неё, пока эффект от этой пыли не пройдёт. Могу я войти? — Быстро спрашивает Эмма. Глаза Реджины комично расширяются, но Эмма просто переминается с ноги на ногу; спокойная, счастливая часть этого порошка стирается. Теперь она просто встревожена и на грани, и ей хочется выпрыгнуть из кожи.        — Я… Нет, ты не можешь.        — Пожалуйста? — Эмма умоляет. — Я не хочу быть одна, но я также хочу быть с тобой, — она зажимает рукой рот. Это становится очень, очень раздражающим. Кроме того, это раскрывает много вещей, которые Эмма, по-видимому, довольно успешно игнорировала.        Реджина смотрит на неё, кажется, целую вечность, затем приходит к какому-то решению, о котором она не сообщает Эмме; но она открывает дверь шире. Эмма проскальзывает внутрь, всё ещё подпрыгивая на ногах, а её пальцы переплетаются, не в силах успокоиться.       — Хочешь чего-нибудь выпить? — Спрашивает Реджина через минуту.        — Да. Но я не знаю, хорошая ли это идея. Я уже чувствую себя достаточно странно, и, напившись, похоже, будет только хуже.        — Я не позволю тебе напиться в моём доме. Я предложила тебе выпить один раз.        — О, ну… Хорошо, — Эмма сбрасывает куртку, ведь ей становится слишком жарко, а затем делает то же самое с обувью. Она садится на диван и подтягивает под себя ноги, пытаясь оставаться неподвижной. Реджина уходит в другую комнату, оставляя Эмму одну на минуту, прежде чем вернуться с двумя стаканами в руках. Она предлагает один Эмме, а затем садится на стул напротив неё. Эмма хмурится:       — Я хочу, чтобы ты села здесь.        Реджина сжимает зубы, и выражение, которое Эмма видела уже несколько недель, снова скользит по её лицу. Эмма думает, что начинает понимать, что это значит.        — Ну, а я не хочу сидеть там, — заявляет Реджина. Она врёт. Эмма всегда может сказать, когда она лжёт.        — Ты врёшь.        Реджина улыбается, и эта улыбка озаряет всё её лицо. Боже, Эмма хочет поцеловать её. И она довольно давно хотела это сделать. Не верится, что она не осознавала этого до сих пор.        — Твоя суперсила, как известно, иногда даёт сбои, — говорит Реджина.        — Не с тобой. Я всегда знаю, когда ты лжёшь.        Реджина отпивает свой напиток и не отвечает. Эмма убирает из рук свой. Её колени подпрыгивают, отказываясь оставаться неподвижными. Тишина затягивается, и Эмма ёрзает на диване, пытаясь найти положение, в котором она могла бы просто расслабиться и сидеть неподвижно.        — Что именно ты сказала Снежке? — Спрашивает Реджина через несколько минут.        — О, ну… — Вздыхает Эмма, — про всю ту чушь, которую она наговорила в Неверленде, о желании ещё одного ребёнка, — Реджина кивает, призывая Эмму продолжать. — Это… это то, что мне говорила каждая приёмная семья, которая отправила меня обратно. Что меня недостаточно. Младший ребёнок всегда лучше. Люди хотят детей, или я сделала что-то не так, и это просто... Это было слишком знакомо, и я никогда не думала, что услышу это от неё, понимаешь? Типа... быть недостаточной для людей, которые не являются твоей семьёй, – это одно, а быть недостаточной для собственной мамы – другое.        Реджина молчит, глядя в пол, и Эмма вздыхает, изгибаясь так, что теперь находится вверх ногами на диване, положив ноги на спинку. Когда Реджина снова смотрит на неё, то издаёт небольшой смешок. Он легкий, и что-то в нём согревает Эмму, заставляя ухмыляться, что получается криво и вверх тормашками.  — Матери суровые, — мягко говорит Реджина. Эмма думает, что это всё, что она собирается сказать по этому поводу, но затем Реджина вздыхает и обнимает себя, не глядя Эмме в глаза. — Я знаю Белоснежку очень долгое время, — Реджина смотрит в никуда, — и у меня были сложные отношения со своей матерью. Снежка – это многое; она идиотка, всегда права в своих глазах, эгоистична во многих отношениях, наивна и до боли невежественна в глазах других, — наконец Реджина поворачивается к Эмме, всё ещё лежащей вверх ногами, и смотрит ей прямо в глаза. — Я видела, как она смотрит на тебя, и тебя достаточно для неё, Эмма. Тебя достаточно, — шепчет она, — даже если Снежка слишком слепа, чтобы увидеть то, какая ты на самом деле.        — Ты тоже, — говорит Эмма, не совсем понимая, что она имеет в виду. Но это правда. Реджина… всеохватывающая. И Эмма думает, что Реджина действительно не знает об этом. У Реджины перехватывает дыхание, и она отворачивается от Эммы. Эмма переворачивает ноги – очень неизящно – и приземляется с глухим стуком на пол. — Обе наши матери облажались с нами, — шутит Эмма. Плечи Реджины напрягаются, и Эмма думает, что, может, это была неправильная фраза. Всё, что она сегодня говорит – неправильно. — Всегда недостаточно, — говорит Эмма, — я имею в виду, что мы ведь не мертвы, и есть возможности для того, чтобы стать лучше.        Реджина медленно поворачивает голову и хмурится. Эмма понятия не имеет, о чём говорит. Пришло время сменить тему.       — Как ты научилась готовить? — Спрашивает она.        Глаза Реджины расширяются. Она потрясена вопросом. Но всё же она вздыхает, и Эмма видит, как её плечи расслабляются.        — Много кулинарных книг, телевидения и интернета, — она пожимает плечами. — У меня было много свободного времени до того, как у меня появился Генри. Это был… вызов. Было много попыток и ошибок, но я обнаружила, что мне это нравится. Это расслабляет.        — Я всё сжигаю, — признаётся Эмма, сидя со скрещенными ногами на полу, прямо перед Реджиной. — В моём… пятом приемном доме, когда мне было лет двенадцать или около того, я пыталась приготовить завтрак на день рождения для моего приёмного отца; и я взорвала микроволновку, — Реджина фыркает и недоверчиво смотрит на неё. — Я действительно её взорвала. Никто никогда не говорил мне, что в неё нельзя вставлять металл. Откуда я должна была знать? Производители микроволновых печей должны написать это на самом видном месте: «не класть металл». И этот ужасный вонючий черный дым заполнил весь дом. Нам всем пришлось открыть все окна и выбежать на улицу, потому что во всём доме было очень токсично. Все были так на меня злы, — говорит Эмма, ковыряя маленькую дырку в своих джинсах. — От меня отказались где-то через неделю, — она пожимает плечами, пытаясь сдержать слёзы. По крайней мере, она может контролировать своё тело. — Надоело снова пытаться готовить.        Реджина ловит её взгляд, и Эмма сглатывает слезы.        — Ну… если ты не взорвёшь мой дом, может быть, мы сможем продлить твои уроки магии, включив в них готовку, — предлагает она через минуту.        Эмма не может ей не улыбнуться.        — Ты уверена, что я не взорву твой дом?       — Ну, у меня есть огнетушитель. И магия, дорогая. Я не настолько наивна.        Эмма усмехается.        — Ну, конечно.        Она смотрит на Реджину, которая улыбается в ответ так, что у Эммы чуть не перехватывает дыхание. Она улыбается ей так, как улыбается Генри. И Эмме хочется наклониться и поцеловать её, но вместо этого она упирается коленями в пол и отводит взгляд.       Затем она слышит, как Реджина втягивает воздух и неуверенно шепчет:       — Ты упоминала о поцелуях… почему?        Эмма поднимает на неё взгляд, и она никогда не видела, чтобы Реджина выглядела такой... испуганной? Уязвимой? Эмма не уверена. Но именно тогда все странные взгляды Реджины наконец обретают смысл. Эмма снова нервно теребит свои джинсы. Реджина не скажет этого первой. Может, только тогда, пока Эмма не сделает это. Эмма неспособна солгать ей сейчас – это единственная причина, по которой она осмелилась спросить. И Эмма понимает это больше, чем Реджина. Страх отвержения постепенно становится слишком болезненным. И слишком большим.        Эмма закусывает губу и снова смотрит на Реджину. Она пожимает плечами.        — Ну… потому что я хочу? Я… я хочу этого долгое время. Не уверена, как долго.        — Это… — Реджина делает паузу и убирает волосы с лица, — потому, что ты находишь меня привлекательной?       Эмма кивает.        — Ну да, ты же знаешь, что ты горячая.        Похоже, это было неправильное высказывание. Реджина чуть не вскочила со стула прочь от Эммы. Вместо этого она сердито стискивает зубы и щурится. «Потому, что ты находишь меня привлекательной?» И Эмма, наконец, понимает, что Реджина заботится о ней. Она не хочет быть желанной только из-за своего тела. Эмма на мгновение задумывается об этом; но она не позволяла себе думать ни о чём больше. Во-первых, действительно не было времени. Чувства Эммы сложны, если не сказать больше. Но всякий раз, когда она видит Реджину и Генри, она думает о них как о своей семье. Она чувствует себя обделённой, когда они вдвоем идут домой без неё. Когда она чем-то взволнована или делает что-то правильно с помощью своей магии, она хочет рассказать об этом Реджине. Ни кому другому. В последнее время она почти всегда рада видеть Реджину. Теперь, когда она задумалась об этом, то поняла, что всегда тяготела к Реджине в той или иной форме. «О, дерьмо», думает Эмма.        — Нет, — исправляет она. — Дело не только в том, что ты невероятно горячая.        Эмма не может разобрать всех эмоций, которые мелькают на лице Реджины, но надежда и облегчение определенно присутствуют. Вместе с возбуждением. Эмма ухмыляется, и на этот раз она поднимается. Её лицо неуверенно приближается к Реджине. После секундного колебания Реджина наклоняется, нежно прикасаясь своими губами к губам Эммы.        «Вся эта история с волшебной пылью может быть не так уж и плоха», думает Эмма, углубляя поцелуй.