сигарета

Холодное дыхание Эсперанс в очередной раз задувает жалкий огонёк зажигалки — и Жанна замечает, как дрожит при этом её рука. Это уже пятая попытка. — Сука! — в этом восклицании смешивается разом и злость, и бессилие, и отчаяние, и «ненавижу февраль», и «я так устала». Мало кто догадывается, сколько эмоций способно вместить одно слово, пока не встречается с офицерами РГМ. А ещё это было громко. Слишком громко. Посреди пустой улицы перед участком это ощущается… острее. Точно крик маленького беспомощного ребёнка, потерявшегося в лесу. Стволы фонарей, увенчанные потрескавшимися стеклянными пузырями, кое-как освещают вечернюю тишину. Пожалуй, она действительно просто потерянный ребёнок, который пытается это скрыть. И от этого осознания хочется крикнуть только громче, так, чтобы в соседних домах дребезжали тонкие стёкла, но Жанна вместо этого щёлкает крышкой зажигалки. Туда-сюда. Однообразие успокаивает. Всё хорошо. Стук-стук, металл к металлу, чёрное к белому. Вот только чёрное на самом деле никто не любит, а она уже давно выгорела до обсидианового оттенка. Пальцы от холода ничего не чувствуют, но Жанна никак не уходит. Точно можно ещё дождаться чего-то волшебного из темноты, словно что-то ещё может измениться, словно она может что-то стоящее сделать. Ничего не меняется вот уже шесть ебучих лет — что пей таблетки, что не пей, всё собирается в болезненную черноту. И грязно-серый снег, падающий на торчащие из-под полицейской шапки волосы, кажется пеплом. Дверь участка открывается, и рядом с её тенью вырастает другая — окружённая сиянием и теплом жилого здания. — Вас долго не было, офицер, — голос Ким тоже излучает сияние, приглушённое и осторожное. И когда этот свет касается Жанны, заставляя вздрогнуть, она понимает, что не знает, что дальше делать. Бежать? Провалиться под землю? Повернуться и натянуть вежливую улыбку? Она становится вполоборота и чуть склоняет голову. В такие моменты, когда Ким Кицураги смотрит на неё со своим мягким спокойствием, в Светочи верится сильнее, чем когда-либо — и хочется только преклонить колени. — Всё в порядке, — голос дрожит от холода. И от сгустка боли меж рёбрами. — Я просто отошла покурить. — И всё ещё не выкурили свою сигарету. Это простой факт. Небо синее. Жанна не знает, как вести себя с людьми. Не знает, как доверять, как быть нежнее, как быть правильной, как… быть. И не мешать другим. — Я… просто… блять, — лёгкие сжимаются от тоски пополам со страхом, и в них нет ни капли света. — Извините, лейтенант. Привычка. А ещё ветер не даёт мне зажечь сигарету. — Давайте я помогу, — Ким подходит вплотную, и в этот момент её сияние, её спокойствие и самообладание начинают жечь. С Гарриет было что-то похожее. В тот далёкий день Жанна стояла посреди коридора и беспомощно смотрела, как приближался её силуэт. Живот скрутило. Гарриет усмехнулась шире — будто чувствовала её страх. «Ты любишь диско, Вик?» Тогда она любила диско, взбалмошность Гарриет, уверенность Гарриет и… Гарриет. Всю. Они поцеловались через несколько недель. Гарри была пьяна и звала её Дорой. Её так часто звали Дорой, что от этого имени начало тошнить. Сейчас страх вернулся. Вернулось и уважение, и восхищение, и желание припасть к губам. Всё давно закопанное появилось перед ней в лице Ким Кицураги, улыбающейся всё так же легко и небрежно — случайная рябь на воде. Ким тянет к ней руки в перчатках, а Жанна прикусывает сигарету зубами. Руки с посиневшими ногтями дрожат только сильнее. Огонёк наконец выдерживает ветер со снегом, и она затягивается ментоловым дымом. — С вами поделиться? — голос едва слышен среди метели и их общего странного мгновения. Ким смотрит ей прямо в глаза, будто пытаясь что-то понять. — Нет, спасибо. Я выкурю свою сигарету чуть позже. Возвращайтесь скорее. Она уходит — красивое, невероятное видение. И Жанне хочется, чтобы её забрали с собой. Даже если в Серость. Только не в очередную ночь наедине со своими мыслями. С ней уходит тепло, перегорает с треском ближайший фонарь — и кажется, будто всё рядом с Жанной рушится. Может, и вправду во всём её вина? Жанна смотрит на освещённое окно на третьем этаже и видит Ким, наклонившуюся к уху Гарриет. Её шёпот низкий и хриплый, слишком близкий, слишком... Интересно, какие у неё губы. Гарриет целуется со вкусом спирта, остервенело, точно сердце вот-вот остановится — а ей нужно взять от жизни всё. Ким, должно быть, целуется так, что у тебя в лёгких распускаются сияющие подсолнухи. Выверенно, нежно, но напористо. У них всё хорошо. Даже ей не под силу разрушить такую связь. Жанна выбрасывает окурок и заходит обратно в участок.