Berliner Luft

Он проснулся, когда Марлин, пьяно хихикая, рухнула на него всем своим весом, заставляя его задохнуться от неожиданности; острый локоть ощутимо ткнулся в его солнечное сплетение. Марлин по-странному замахала руками, пытаясь подняться, и Сириус увидел, как чужие — в тусклом свете он не разобрал, чьи именно — руки помогли ей принять вертикальное положение. Кто-то шикнул на нее, как на чересчур активного ребенка, и поправил занавеску, отгораживающую Сириуса от остальной части салона. Марлин продолжала глуповато хихикать, и смех ее с каждой секундой становился все тише и тише, пока не исчез окончательно. Неожиданно повисла тишина, нарушаемая лишь чьим-то приглушенным посапыванием. Сириус сонно потер глаза, морщась от головной боли и ломоты в конечностях. Он только сейчас понял, что машина стоит на месте. — Почему мы остановились? — хрипло пробормотал он, вытягивая руки над головой, но ответа так и не дождался — в салоне, по-видимому, не было никого, кроме него. Или, по крайней мере, никого, кто был бы в сознании. Застонав, Сириус потянулся и отдернул занавеску; тусклый грязновато-желтый свет ударил в глаза, и он вскинул руку в воздух, закрывая лицо ладонью. Когда перед глазами перестало плыть и двоиться, Сириус разглядел Доркас в углублении напротив: она спала, прикрыв лицо предплечьем и наполовину запутавшись в ткани занавески. Стараясь двигаться как можно тише и аккуратнее, Сириус вытащил из-под нее занавеску, поднял ноги в тяжелых ботинках в горизонтальное положение и поправил подушку под головой. Доркас фыркнула сквозь сон, размахивая рукой в попытках ударить его. Сириус неловко увернулся, хватаясь за полку позади. — Неблагодарная, — проворчал он, отстраняясь. Его мочевой пузырь был полон, желудок скручивало, голова болела, и каждая частичка его организма требовала как можно скорее оказаться на свежем воздухе, так что он поспешил к выходу, нетвердой покачивающейся походкой пересекая салон трейлера. Он открыл дверь и скользнул со ступеньки на асфальт, и прохладный воздух, коснувшийся его кожи мягко, словно вуаль, был настоящим благословением после душного спертого воздуха машины. Он огляделся, напрягая зрение. Они стояли на заправке, посреди глуши, где-то в Германии, судя по тому, что повсюду были надписи на немецком. Электронные часы над входом в круглосуточный магазин показывали 02:23. Он двинулся в сторону туалетов, на середине пути похлопал себя по карманам, но, не отыскав сигарет, остановился на месте, тоскливо глядя назад. Их дурацкий трейлер ядерного салатового цвета выглядел чересчур аляповато на этой угрюмой, сонной заправке, и Сириус на секунду выпал из реальности, растерянно моргая. Головная боль совместно с тянущим ощущением внизу живота вернули его с небес на землю. Он поморщился, двигаясь с места, боковым зрением замечая машину, подъезжающую к свободной бензоколонке. В магазине, за стеклом, маячили его друзья — Джеймс, которого с двух сторон обнимали Лили и Марлин, и Питер с Мэри, прохаживающиеся вдоль полок со всякой всячиной. Сириус задумался о том, чтобы попросить их купить ему сигарет, но один взгляд на лицо продавщицы, сонной женщины лет сорока, заставил его передумать: кажется, вся их веселая компания и без того невыносимо ее раздражала. Решив не усугублять положение, Сириус прошмыгнул в сторону туалетов. Закончив со своими делами, он вышел из кабинки, выкрутил кран, низко склонился над раковиной и щедро поплескал в лицо ледяной воды, пытаясь привести себя в порядок. Он уже давно не чувствовал себя настолько дерьмово. По правде говоря, он даже не до конца был уверен в том, что все еще жив. Не то чтобы он ожидал чего-то другого, отправляясь в это безумное алкогольное путешествие. Он посмотрел на себя в зеркало и поморщился: волосы были до того жирными, что даже блестели в ярком люминесцентном освещении туалета, под глазами пролегли тени, с которыми не мог соревноваться даже самый смелый мэйк-ап, а кожа, кажется, стала еще более бледной и просвечивающей, чем раньше. Он снова с силой потер щеки, пытаясь стереть потекшую подводку, чувствуя, как каждое движение высасывает из него жалкие остатки энергии. Холодный душ, мятная жвачка и удобная постель — вот и все, о чем он мечтал прямо сейчас. Он вздохнул, убрал пряди волос за уши и покачал головой. Он должен был убедить их остановиться в каком-нибудь мотеле на ночь прежде, чем они смогут отправиться дальше. Сириус не перенесет еще трое суток в чертовом трейлере, насквозь пропахшем водкой, травкой и какими-то специями, из-за которых ему постоянно хотелось чихать. Раздумывая над аргументами в свою пользу, Сириус толкнул дверь и вышел наружу. Он пробыл в туалете всего минут десять, но температура на улице упала на несколько градусов, и теперь его джинсы с низкой талией и обрезанная до середины футболка с принтом Боуи стали самыми бесполезными предметами одежды на свете. Обняв себя за плечи, Сириус уверенно двинулся в сторону трейлера, но тут же обнаружил, что трейлера больше нет. Он остановился, как вкопанный, медленно оглядываясь по сторонам. Магазин по-прежнему работал, но его друзей там тоже больше не было. — Это что, какая-то ебаная шутка… — пробормотал Сириус, вздрагивая всем телом от порывов ветра, чувствуя, как тревога быстро поднимается к горлу вместе с совсем недавно улегшейся тошнотой. Не зная, что делать, Сириус несколько раз обошел заправку по кругу. Трейлер упрямо отказывался магическим образом материализовываться на своем прежнем месте. Вокруг не было ни души, кроме неясного силуэта, маячившего рядом с единственной машиной здесь, и… точно! Продавщица! Она все еще должна быть там. Толкнув дверь, Сириус вошел в магазин и двинулся прямо к кассе. Завидев его, продавщица мгновенно подскочила на месте и настороженно спросила что-то по-немецки. — Э-э, здравствуйте, — протянул Сириус, опираясь руками о стойку, — не могли бы вы одолжить мне телефон, чтобы я позвонил своим друзьям? Они случайно уехали без меня, я должен срочно попросить их вернуться, пока они не укатили слишком далеко… Женщина моргнула, прищурилась, выдала еще несколько слов по-немецки. Сириус едва не застонал от отчаяния. Конечно же, она не понимала английского. Он начал изображать, будто звонит по телефону, и на секунду даже увидел проблеск понимания в ее глазах, но она продолжала спрашивать у него что-то — что-то, чего Сириус не понимал, не мог понять. Он не знал, как ответить ей, и сказал первое же, что всплыло в его паникующем мозгу, — одну немецкую фразу, которой его научила Доркас несколько месяцев назад. Они оба были ужасно пьяны в тот вечер, так что, может быть, Сириус не очень хорошо запомнил правильное произношение… Он убедился в этом, когда продавщица, распахнув рот, сначала густо покраснела, а потом вскочила на ноги и начала гневно размахивать руками. Сириус не понимал ни слова из ее воплей, но увидел, как ее рука тянется к чему-то под прилавком. Сириус не знал, что это — ружье или тревожная кнопка, — но проверять хотел не сильно. За двадцать три года жизни он успел побывать в полицейском участке дважды… а вот солью в него еще не стреляли. Он, конечно, всегда с интересом относился к получению новых ощущений, но этот случай, пожалуй, должен был стать исключением. Бормоча под нос что-то успокаивающее, пятясь и шаркая, Сириус поспешно ретировался из магазина. Только оказавшись за его пределами, он разжал ладонь и с триумфом посмотрел на свой трофей — пачку мятной жвачки. Показав язык в том направлении, где должна была находиться женщина, Сириус разорвал упаковку и сунул в рот несколько мятных пластинок. Он обнял себя за плечи в попытках защититься от беспощадных порывов ветра и снова огляделся. Заправка была окружена густым хвойным лесом со всех возможных сторон, и, вглядываясь в непроглядную темноту ночи, Сириус ощутил стойкое желание сесть на асфальт и заплакать. Итак, подводя итоги: у него похмелье; он собирался умереть от обморожения в ближайшие пару часов; женщина за прилавком желала его смерти; его друзья — гребаные мудаки, забывшие его на гребаной заправке посреди германской глуши, и… какой-то парень со шрамом на лице пялился на него так, будто он был самым увлекательным зрелищем на свете. Его ухмылка выглядела… интригующе. Сириус постарался не думать об этом. С его-то везением этот парень, скорее всего, окажется каким-нибудь чертовым маньяком. С другой стороны, он все равно не был уверен, что сможет пережить эту ночь. Сириус снова взглянул в сторону незнакомца. Вообще-то, он был… хорош. Высокий, широкий в плечах, с длинной шеей и светло-русыми кудрями, падающими на лоб. Даже его нос, который казался чересчур большим для его собственного лица, каким-то образом делал его только более очаровательным. — Приятель, у тебя сигареты не найдется? — спросил Сириус, делая шаг в его сторону, стараясь выглядеть как можно более непринужденно — настолько, насколько мог выглядеть человек, оставленный своими друзьями в чужой стране без паспорта, телефона и денег. Парень ответил на немецком. Сириус сжал челюсть, подавляя желание с разбегу удариться головой о стену. Он принялся было изображать курение, когда незнакомец вдруг засмеялся. Сириус смущенно нахмурился. Он не мог быть так плох в пантомимах. Общеизвестно, что Сириус Блэк хорош во всем, за что берется. — Прости, — сказал парень, отсмеявшись, — я просто издеваюсь, если честно. Сириус надулся, скрестив руки на груди. — Придурок. Это не смешно. — Это немного смешно. Ты действительно забавно изображаешь вещи. — Может, тебе еще что-нибудь показать, умник? — Сириус прищурился. — Нет, все в порядке. — Парень продолжал посмеиваться, даже когда отодвинул лацкан пиджака песочного цвета и вытащил пачку сигарет из внутреннего кармана. — Держи. — Серьезно? «Кэмел»? — Сириус выгнул бровь, подцепляя сигарету пальцами. — Тебе что, семьдесят? — Заткнись, — беззлобно ответил тот, его акцент был приятным и мягким. — А ты что куришь обычно? — Э-э… «Пэлл Мэлл». Парень пренебрежительно поморщился: — Британец. Сириус хмыкнул, пожимая плечами. Это было справедливо, на самом деле; многие ему говорили, что он был ходячим воплощением стереотипов о британцах. Видимо, его привычек в курении это тоже касалось, даже если он этого не замечал. Сунув сигарету за ухо, Сириус снова поежился и обнял себя за плечи, чувствуя себя еще более жалким теперь, под пристальным взглядом чужих карих глаз. Парень, кажется, заметив его дискомфорт, прочистил горло и отвел взгляд в сторону. Ненадолго, впрочем; через секунду его кривоватая ухмылка вернулась на место, и он снова насмешливо посмотрел на Сириуса сверху вниз. — Что ты ей сказал? — Кому? — Сириус нахмурился. — Продавщице. — Парень кивком головы указал в сторону магазина. — Я видел, как она на тебя кричала. Ты сильно ее оскорбил. — Вообще-то… я не знаю. — Сириус почесал в затылке, опуская взгляд. — Моя подруга Доркас научила меня этому пару месяцев назад, но я, хоть убей, не помню, как это переводится. Я просто… запаниковал и… сказал первое, что пришло на ум. Парень улыбнулся уголками губ. — Что же это было? Сириус, напрягаясь, повторил сказанную им несколькими минутами ранее фразу. Парень моргнул, безотрывно глядя на него, затем моргнул снова, открыл рот и… расхохотался, едва ли не сгибаясь пополам. Сириус снова поежился, чувство неловкости росло с каждой секундой. — Что? — пробормотал он, разглядывая наполовину слезший с ногтей черный лак. — Боже, я влюблен в твою подругу, — задыхаясь, произнес незнакомец, его смех понемногу стихал. — Что? — Сириус встрепенулся. — Почему? Что это такое? Окончательно успокоившись, парень выпрямился, вскинул подбородок и поднял вверх указательный палец, авторитетно сообщая: — «Иди и трахни себя в задницу». — Прости? — Сириус почувствовал, как бледнеет, нерв в его щеке начал дергаться. — Что? — Это то, чему научила тебя Доркас. Можешь поблагодарить ее, когда встретишь в следующий раз. Иди и трахни себя в задницу, подумал Сириус. Иди. И трахни. Себя. В задницу. Вот, что он сказал продавщице, этой несчастной женщине за прилавком. Сириус застонал, пряча лицо в ладонях. На ее месте он и сам был бы не против засадить дробью соли себе в зад. Доркас — сука. — Знаешь, ей повезет, если мы никогда больше не встретимся. — Почему вы не должны встретиться снова? — Не уверен, что переживу сегодняшнюю ночь. — Ты, вроде как, планируешь здесь самоубийство? — Ой, нет, в планах ничего подобного не было. — Сириус пожал плечами, изображая беззаботность. — Просто мои придурковатые друзья забыли меня, пока я торчал в туалете, и я даже не представляю, когда они поймут, что меня нет вместе с ними. Они пили полночи, пока я спал, так что, вероятно, сейчас они в отрубе, а единственному трезвому человеку в компании — Питеру, водителю — вряд ли вообще в голову придет проверить, кто есть, а кого нет в салоне. Поэтому, пока я прохлаждаюсь здесь и говорю всякие гадости незнакомым женщинам, они уезжают все дальше и дальше, а у меня даже нет возможности достучаться до них… — Вау… — Парень выглядел впечатленным, меж бровей пролегла озабоченная складка. — Это дерьмово. Я… могу тебе чем-то помочь? Может, я куплю тебе кофе или поесть? Уж прости, но ты и правда выглядишь неважно. — Да, я знаю. — Сириус устало улыбнулся. — В последний раз я был трезвым… кажется, во вторник утром. Какой сегодня день недели? — Суббота. — Парень взглянул на электронные часы. — Три часа ночи. — Да, ну, в общем… не беспокойся на этот счет. Но спасибо. Мне бы… э-э… позвонить?.. — О, да, разумеется. Парень поспешно вытащил из кармана пиджака телефон и передал его Сириусу. Сириус благодарно улыбнулся в ответ. На обоях стояла фотография какой-то девчонки с фиолетово-синими волосами; в руках — бокал с коктейлем, за ухом — сигарета. Не долго думая, Сириус набрал единственный номер, который помнил наизусть, — номер Джеймса Поттера. Трубку, разумеется, никто не брал, но Сириус терпеливо дождался сигнала автоответчика. — Алло, Джейми, детка, — промурлыкал он, отходя от парня на несколько шагов, прикрывая рот ладонью и отворачиваясь в попытках создать подобие личного разговора, — я надеюсь, вы как следует выспитесь и будете чувствовать себя превосходно завтрашним утром. Ничего страшного, что вы бросили меня на заправке, подумаешь! Тут со мной какой-то парень, я звоню с его телефона. Он довольно привлекательный, так что, вероятно, он к тому же маньяк. Возвращайтесь, чтобы забрать мой хладный труп, я хочу, чтобы меня кремировали и развеяли прах над морем. — Он сделал паузу, размышляя. — О, и вот еще что, Джеймс. Эванс просила не рассказывать тебе об этом, но на самом деле это я поцеловал ее первым, а не ты. Пока, детка, люблю тебя. Он сбросил звонок, злобно хмыкая. Жестоко было с его стороны говорить Джеймсу такие вещи, но он не чувствовал ни грамма сожаления в тот момент. Он был уставшим, брошенным и больным и собирался умереть то ли от холода, то ли от голода, — до сердечных переживаний Джеймса ему не было никакого дела. Он развернулся и протянул телефон обратно, его владельцу, неожиданно замечая крошечную татуировку луны на внутренней стороне чужого запястья. Нет уж, Сириус отказывался верить, что парень, делающий себе такие татуировки, окажется серийным убийцей-потрошителем. Это не укладывалось в его систему координат. — Спасибо. — Без проблем. — Парень кивнул и, чуть поколебавшись, спросил: — Итак, какие у тебя планы? Сириус скептически фыркнул. — Подумываю пойти отдаться на съедение волкам, а что такое? — Оу… я просто хотел пригласить тебя с собой, — объяснил парень, большим пальцем указывая себе за спину, туда, где, очевидно, стояла его машина. — Судя по всему, твои друзья не очень спешат за тобой вернуться, а я, в свою очередь, не смогу просто бросить тебя здесь, когда до ближайшего населенного пункта — сотни пустынных, безлюдных километров. Сириус снова огляделся по сторонам. Безусловно, перспектива ночевать на этой богом забытой заправке с очень злой на него женщиной, у которой, вероятно, все же припрятано ружье под прилавком для таких, как он, была не самой радужной. С другой стороны — садиться посреди ночи к незнакомому человеку, не имея при себе ни паспорта, ни средств связи и самозащиты?.. О боже, он умрет посреди глуши где-то в Германии, и его друзья навсегда запомнят его как придурка, которого они когда-то потеряли на заправке; возможно, у кого-то из них даже разовьются жуткие ассоциации с заправками, они будут плакать каждый раз, когда им нужно будет заправить машину, и просыпаться по ночам от кошмаров с ужасающими рядами бензоколонок. Какая страшная судьба. — Так куда же ты едешь? — Домой. В Берлин. Парень склонил голову набок, продолжая кривовато улыбаться ему. У маньяков не должно быть таких очаровательных улыбок, подумал Сириус. Это против правил. Затем закатил глаза. Тед Банди был блядски обворожителен и нравился всем женщинам — и где они теперь? Как бы то ни было, быть убитым от рук симпатичного немца показалось Сириусу более привлекательной перспективой, чем медленно замерзнуть насмерть посреди ничто. — Что ж, звучит здорово, я… был бы рад отправиться с тобой, если ты не против моей компании. — Ничуть. Незнакомец двинулся в сторону машины, и Сириус отправился следом, обнимая себя за плечи и стараясь не слишком громко стучать зубами. Парень был долговязым и каким-то нескладным, со старой, потертой от времени одеждой с заплатами на локтях, но его длинные ноги и широкие плечи показались Сириусу довольно увлекательным зрелищем. Впрочем, когда он открыл заднюю дверцу и нагнулся, чтобы что-то достать, внимание Сириуса быстро переместилось на его задницу, выгодно обтянутую тканью брюк. Парень вдруг выпрямился и протянул ему что-то, и Сириус подпрыгнул на месте от неожиданности, слегка краснея от собственного идиотского поведения. Затем опустил взгляд. Честно, он бы не удивился, если бы тот вдруг развернулся к нему с мачете в руках, но это был… обычный плащ? Да, старый бежевый плащ… в котором должно быть очень, очень тепло. Не раздумывая ни секунды, он потянулся вперед, и парень галантно придержал плащ перед ним, помогая продеть уже несгибающиеся от холода руки в широкие рукава. Сириус улыбнулся, плотнее закутываясь в мягкую ткань. — Я думаю, это должно греть лучше, чем твой топ с Боуи. — Парень снова приоткрыл заднюю дверцу машины и заглянул внутрь салона: — Слушай, на заднем сиденье такой бардак… Ты не против сесть спереди? — Я могу поехать даже в багажнике, если только ты позволишь мне закурить. — Сириус вымученно улыбнулся. — Я умираю, как хочу курить, а эта блядская заправка… Парень расхохотался, тут же понимающе кивая: — Да, само собой. Запрыгивай. Сириус — едва ли не вприпрыжку — обошел машину вокруг и уселся на пассажирское сиденье. Это была «Ауди», старенькая и немного покоцанная, но, видимо, любимая. Сиденья были удобными, стекла — чистыми, без единой царапины, и не было этих висячих штучек, от дурацкого запаха которых Сириуса вечно мутило. Заднее сиденье и правда было захламлено, но, привыкнув к темноте салона, Сириус с удивлением обнаружил там целые груды каких-то книжек — и ничего, кроме них. — Это что, библиотека на колесах? — спросил он, хватая первую попавшуюся. — Нет, это… эм-м… я просто… — Парень растерянно почесал нос, вставляя ключ в замок зажигания. — Забрал кое-что. — Ясно. Сириус достал сигарету у себя из-за уха и сунул ее в рот. Стоило им только вырулить с заправки и отъехать метров на десять, незнакомец тут же щелкнул перед ним зажигалкой. Сириус с благодарностью посмотрел на него, затягиваясь. Вместе с тем, как никотин обволок его легкие, все мысли вдруг покинули его черепную коробку. На одно короткое, короткое мгновение — но каким же блаженным оно было, господи. Он еще никогда не получал столько чистого удовольствия от простых сигарет. Он застонал, ничуть не стесняясь, и незнакомец тихо засмеялся над ним. Сириус откинулся на спинку, разглядывая его из-под прикрытых ресниц. Теперь, в непосредственной близости, он был еще красивее прежнего; его профиль выглядел необычно, но не в отталкивающем плане, а в очаровательном, — и эта его кривая ухмылка, и слегка выступающий клык, и чересчур большой нос. Сириусу вдруг захотелось проглотить его — всего, целиком, без остатка. Он поерзал на месте. Вряд ли у него были шансы. Он не мылся уже четверо суток, носил одну и ту же одежду и пах спиртным за версту. Не самый удачный момент, чтобы приударить за парнем. Он перевел взгляд на книгу у себя на коленях, пытаясь отвлечься. Сказки братьев Гримм. Написано, конечно, на немецком, но Сириус не настолько глуп, чтобы не догадаться, как переводится «Grimms Märchen». — Я думал, это для детей, — сказал он, демонстрируя обложку. Парень покосился в его сторону, усмехнулся и снова уставился на дорогу. — Я сомневаюсь, что ты стал бы читать нечто подобное детям. Если ты их любишь, конечно. — Почему бы и нет? — Потому что… это не совсем те сказки, которые ты себе воображаешь. Те, о которых ты говоришь, — это переработанные и адаптированные варианты. Это же — сборник настоящих сказок, записанных братьями Гримм. Во всех жестоких подробностях. — Жестоких? — с интересом переспросил Сириус. — Ну, например, Белоснежка. Все знают эту сказку, верно? У нас есть злая мачеха, которая ненавидит свою падчерицу, и падчерица, которая никому не сделала ничего плохого. В случае с Белоснежкой, ее ненавидят просто за то, что она красива. Вся эта история с волшебным зеркалом, помнишь, да? Так вот, когда оно признает самой красивой не королеву, а Белоснежку, разгневанная королева приказывает псарю отвести ее в лес и убить, а в доказательство принести ей легкое и печень Белоснежки. Миленькая сказочка, не правда ли? Но и на этом не все. Псарь решает пощадить Белоснежку и вместо нее убивает оленя. Знаешь, что делает королева с его легким и печенью? Съедает их. Она съедает их, подразумевая, что это органы ее падчерицы. — Вау, это… и правда не совсем то, чего я ожидал. — Да. В итоге Белоснежка попадает к семи гномам и живет у них припеваючи — ну, ровно до тех пор, пока зеркало не сообщает королеве, что она снова не самая красивая на свете. Тогда она пытается лично решить эту ситуацию. Она трижды наведывается к Белоснежке и трижды пытается ее убить — удушающим шнурком для платья, ядовитым гребнем и, конечно же, отравленным яблоком. Срабатывает только последний вариант — и то не окончательно: позже, когда прекрасный принц забирает хрустальный гроб с Белоснежкой внутри в свое королевство, слуги, которые несут гроб на плечах, спотыкаются, и кусок отравленного яблока выскакивает из горла Белоснежки. Конечно, она тут же просыпается, свежая и румяная, и без вопросов соглашается выйти замуж за своего прекрасного принца. Не в силах справиться со своим любопытством, королева приходит на их свадьбу, где для нее уже заготовлены раскаленные железные башмаки, в которых она должна плясать до тех пор, пока не упадет замертво. Сириус поежился. — Ты убедил меня, я забираю свои слова обратно. — Да? — Парень бросил на него насмешливый взгляд. — Я могу еще про Золушку рассказать. — Что не так с Золушкой? — Эпизод с примеркой ее туфельки, которую она потеряла на балу. Принц приходит к отцу Золушки и заявляет, что возьмет замуж только ту, кому эта туфелька придется впору. Тогда сестры Золушки решают поступить хитро: одна отрезает себе палец, чтобы надеть туфельку, другая — пятку… Сириус застонал, туша сигарету в пустом стаканчике из-под кофе: — Это же просто ебаное безумие, приятель. Я думал, сказки про добро и все такое. — Ну, в конечном итоге, так и есть. Добро всегда побеждает зло. Просто с небольшой долей жестокости и насилия. — Я смотрю, ты наслаждаешься этим. — Да. — Парень беззастенчиво улыбнулся ему. — Мне нравятся братья Гримм. Сириус хмыкнул, барабаня пальцами по потрепанной обложке книги. — Эй, я вдруг понял, что не знаю, как тебя зовут. Это странно, да? Типа, я в твоей машине, еду с тобой в твой город… слушаю страшные сказки… и все еще не знаю твоего имени. Меня, например, зовут Сириус, э-э… Сириус Блэк, вот. — Римус Люпин. Сириус помолчал. — С таким именем ты и сам мог бы быть персонажем одной из этих сказок. — И это мне говорит парень, названный в честь звезды, — с добродушной издевкой парировал Римус. — Туше. — Сириус нервно пожевал нижнюю губу, прежде чем продолжить: — Так откуда ты, Римус, едешь? — О, ничего особенного, на самом деле. Всего лишь закапывал обыкновенный труп в обыкновенной лесополосе неподалеку. Сириус тревожно вздрогнул, медленно переводя взгляд на Римуса. Тот изо всех сил пытался выглядеть невозмутимо, но на губах играла легкая озорная улыбка, и один взгляд на нее заставил Сириуса раздраженно закатить глаза. — Знаешь, я раньше и не верил во все эти стереотипы про то, что, мол, у немцев нет чувства юмора. Теперь начинаю. Римуса это, кажется, нисколько не оскорбило; он весело рассмеялся, сильнее цепляясь за руль своими длинными пальцами. — Прости, Сириус. Просто ты девяносто девять процентов нашего совместного времяпрепровождения пялишься на меня так, будто я с минуты на минуту растерзаю тебя на месте. — Тед Банди, Джеффри Дамер и Ричард Рамирес тоже были симпатяжками. — Твоя правда. Я могу сделать что-нибудь, чтобы ты чувствовал себя комфортно? Может быть, включить музыку? — «Раммштайн»? Римус снова рассеянно улыбнулся, будто бы умиляясь всем тем предубеждениям, которыми щедро сыпал Сириус последние полчаса. — У меня, к сожалению, нет «Раммштайн», — ответил он, подключая к магнитофону флэшку. — Но я постараюсь найти что-то, что придется тебе по вкусу. С полминуты Сириус наблюдал за тем, как Римус копается в настройках, почти не отводя внимательного взгляда от дороги; затем вдруг заиграла знакомая мелодия, и Сириус со слабой улыбкой откинулся назад. Римус включил ему Боуи. Сириус не верил в бога, но, честно говоря, этот момент был бы самым удобным, чтобы начать, — Римус Люпин был просто гребаным благословением, подарком небес. Во-первых, он не собирался закопать его посреди лесной чащи. Во-вторых, он не оставил его умирать на заправке в одиночестве. В-третьих, он одолжил ему теплую одежду. В-четвертых, он был чертовски красив. В-пятых, он был умным, начитанным и интересным собеседником, а знания — это то, что всегда возбуждало Сириуса в самую первую очередь. В-шестых, у него на флэшке был Боуи. Сириус собирался выйти за него замуж. — Это нормально? — Это идеально, спасибо, Римус. Римус бросил на него взгляд, который вполне мог бы показаться застенчивым, если бы не эта его острая ухмылка. На пару минут они оба замолчали, прислушиваясь к пению Боуи. Римус стучал пальцами по рулю в такт музыке, Сириус мурлыкал себе под нос любимые строчки. В любой другой поездке, едва заслышав Боуи, он принимался подпевать во всю мощь своих легких и глотки, обычно поддерживаемый Джеймсом и Лили, но сейчас старался сдерживаться — не хотелось портить впечатление о себе… в смысле, еще сильнее. Римус снова прервал тишину, только когда зазвучали последние аккорды «Starman». — Я ездил к отцу, — сказал он, его лицо теперь было серьезным и непроницаемым. Сириусу потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить заданный им же вопрос и выйти из замешательства. — Он живет в Дортмунде, это в пяти с половиной часах езды от Берлина. Я пробыл у него несколько дней, а теперь возвращаюсь домой. Никаких трупов с собой, обещаю. — Даже в багажнике? — Как ты думаешь, Сириус, чтó у меня в багажнике? — Готов поставить легкое на книги. — Мудро с твоей стороны. Сириус хмыкнул. Его взгляд невольно переместился к зеркалу заднего вида, в отражении которого нестройными грудами возвышались кучи книжек. Это было странно, если задуматься, — даже более странно, чем мертвое тело в багажнике. Прихватить с собой одну-две заинтересовавшие книжки из отцовского дома — это ладно, но забрать половину — а то и больше — домашней библиотеки? Зачем? — Это мамины, — коротко заметил Римус, поймав его взгляд. Сириус кивнул. Не то чтобы вопросов от этого стало меньше, но тон Римуса ясно давал понять: это не то, о чем он хочет говорить сейчас, здесь, с ним. Некоторые темы лучше оставить в покое — Сириус знал это не понаслышке. Он отвернулся к окну, но пейзажи оказались довольно однообразными — все те же хвойные леса, перемежающиеся с полями, пугающе бескрайними в ночной темноте. Лунный серп скрывался за облаками. — Сириус. — М-м? — Могу я поинтересоваться, что это, все-таки, за история, благодаря которой ты очутился на заправке в чужой стране в три часа ночи? — О, это просто… — Сириус взмахнул рукой, подбирая слова, — небольшое путешествие, знаешь. По крайней мере, так мы это задумывали. У нас с моим — теперь уже бывшим — другом Джеймсом с самого детства была мечта устроить нечто подобное. Мы грезили о том, как купим себе трейлер, обустроим его и будем жить в нем, переезжая из города в город. Конечно, когда мы выросли, идея жить на ходу показалась нам не самой разумной, так что мы решили немного ее переработать и превратили в недельную поездку по случайным уголкам Европы. В этом году многие из нашей компании закончили колледжи и университеты, так что хотелось как-нибудь это отпраздновать. Поездка показалась нам самым интересным, веселым и нетривиальным способом, так что мы подумали: почему бы и нет? Предполагалось, что будет весело… — Мне кажется, так оно и было. — Римус слегка улыбнулся. — Я имею в виду, я почти уверен, что мог бы накуриться, если бы вдохнул тебя поглубже. «Мы могли бы проверить твою теорию», — подумал Сириус. Затем сказал: — Да, травки было много. И алкоголя. В общем, это все, что я запомнил за прошедшие четыре дня. Римус пробормотал что-то на немецком. Сириус нахмурился. — Что? — О, прости, я иногда не замечаю, как переключаюсь. Я просто сказал, что восхищен. — Как так вышло, что ты знаешь два языка? — Технически, это три языка. — Римус взглянул на него, прежде чем снова уставиться на дорогу. — Мама немка, отец валлиец. В моем доме всегда разговаривали на двух языках одновременно; иногда я даже замечаю, что думаю таким образом. Потом, когда я пошел в школу, к немецкому и валлийскому добавился английский. Ничего сложного. — Языки — это здорово. — Ты знаешь какой-нибудь? — Французский. — Французский прекрасен. Скажи мне что-нибудь. Сириус подумал секунду. — Que femme veut — Dieu le veut. — Что это значит? — Чего хочет женщина — того хочет Бог. Любимая цитата моей подруги Марлин. Римус засмеялся. Его смех был приятным и бархатистым. Сириусу хотелось слушать его подольше. — Откуда ты знаешь французский? Сириус поколебался пару секунд, прежде чем с неохотой ответить: — Семья. У него не было ни сил, ни желания развивать эту тему, и Римус, кажется, уловил это; боковым зрением Сириус увидел, как тот поджал губы, будто бы останавливая самого себя от дальнейших комментариев. Это заставило его немного расслабиться. Сириусу нравились люди, которые видели границы и знали меру. Их диалог плавно сошел на нет, и вскоре из окружающих звуков остались только шум ветра в распахнутых окнах, шелест асфальта под колесами потрепанной «Ауди» и приглушенное пение Боуи в магнитофоне. Сириус поглубже закутался в плащ, вдыхая тонкий, едва уловимый аромат чужого парфюма, наслаждаясь атмосферой, удивляясь тому, насколько комфортно и правильно это все ощущается — поездка, которой никогда не должно было случиться, с человеком, которого он никогда не должен был встретить. Он задремал. Правда, понял он это только в тот момент, когда его разбудили, аккуратно коснувшись плеча. Сириус подскочил на месте, тревожно оглядываясь и пытаясь вспомнить, кто он и как здесь оказался. Лицо Римуса, попавшее в его поле зрения, по щелчку расставило все по местам. — Сколько я спал? — пробормотал он, потирая лицо ладонью. Он чувствовал себя еще хуже, чем до того, как заснул… если такое вообще было возможно. — Около полутора часов, должно быть. Сириус вдруг замер. Затем медленно отвел руку от лица и снова огляделся. — Мы уже в Берлине? Римус рассмеялся, отстегивая ремень безопасности. — Да. И… — продолжил он, вылезая из машины, — я взял на себя смелость пригласить тебя позавтракать. У этого места нет звезд Мишлен, но оно неплохое… и круглосуточное. Сириус выбрался из машины следом за ним, слегка ежась от перепадов температуры — в салоне было значительно теплее. — Чем, по-твоему, я завтракаю обычно, Римус? — Он закатил глаза. — Омарами? — Слушай, я ведь на самом деле по-прежнему ничего о тебе не знаю. Что, если ты какой-нибудь гребаный аристократ и все такое… Сириус растянул губы в неловкой улыбке. Римус замолчал, подозрительно щурясь. — Что? — Сириус Орион Блэк III — мое полное имя. Римус прижал ладонь ко рту, комично распахивая глаза. — Ваше Величество… — О, иди ты. Усмехнувшись, Римус достал из кармана пачку сигарет и протянул ее Сириусу. Сириус с энтузиазмом подцепил одну и сунул в уголок губ. Ожидая, когда Римус поделится с ним огоньком, он неловко взглянул в сторону забегаловки. Ему вдруг пришло в голову, что он не сможет заплатить даже за самый скудный завтрак: все его наличные остались в трейлере, а безналичные — на карте, которая, впрочем, тоже осталась в трейлере. Он поспешил сообщить об этом Римусу. — Ничего страшного, — ответил тот, бережно прикрывая огонек зажигалки ладонью. — Я угощаю. В честь, э-э, нашего знакомства. Это нормально? Сириус вздохнул, изо всех сил подавляя гордость. Он почти никому не позволял платить за себя. С другой стороны, какая альтернатива у него была прямо сейчас? Отбирать еду у бездомных? Драться с крысами за объедки? Умереть от голода? Кто знает, когда эти придурки — его друзья — вернутся за ним… если вообще вернутся. — Да, все отлично, Римус, спасибо. — Ты сможешь вернуть мне деньги позже, если захочешь, — сказал Римус, пристально наблюдая за ним, и Сириус немного поежился — этот парень выглядел так, будто мог без труда прочитать все его мысли. — Если так будет лучше. — Да, ладно. — Сириус отрывисто кивнул, избегая смотреть Римусу в глаза. — Пойдем, я только… Он выбросил недокуренную сигарету в урну и поколебался, прежде чем сбросить плащ с плеч. В плаще, очевидно, было теплее, чем без него, но он не хотел выглядеть придурком в глазах персонала, когда они зайдут внутрь. Распахнув заднюю дверцу машины, он забросил плащ в салон и снова немного завис, разглядывая груды книг. Некоторые успели свалиться с сиденья в дороге, и Сириус вытянулся, чтобы поднять их. Когда он, наконец, выпрямился, то встретился взглядом с Римусом, по-прежнему наблюдающим за его действиями. Он приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, но, увидев, как Сириус поежился на ветру, сделал жест рукой и двинулся в сторону забегаловки. Только когда они расположились за одним из столиков у окна, он снова заговорил: — Это немного жалко, да? — Что? — Все эти чертовы книги. — Книги? Ты думаешь, книги — это жалко? — Сириус вскинул брови. — Нет, вообще-то это… здорово. Я имею в виду… — Он тяжело сглотнул, чувствуя себя не слишком уверенно под чужим взглядом. — Я думаю, это привлекательно. Римус моргнул. — Привлекательно? — Да. Меня привлекают умные люди. Римус хотел ответить, но их диалог прервала официантка — девушка примерно их возраста с большими кольцами в ушах. Она жевала жвачку, надувала большие пузыри и с наслаждением лопала их. Слишком громко, вообще-то, но Сириус решил, что это вполне приемлемое поведение для пяти часов утра. Он не удивился бы, даже если бы она подошла к ним на руках и заговорила на древнеегипетском. Кто знает, чем еще люди обычно занимаются в такую рань, когда он спит. Девушка — Фредди, судя по бейджику — спросила у них что-то на немецком. Римус быстро ответил ей, тут же переводя взгляд на Сириуса. — У тебя есть предпочтения? — Я, э-э… — Так как у тебя похмелье, могу посоветовать взять что-нибудь пожирнее, — вмешалась Фредди. — Должно помочь. Сириус оскорбленно скрестил руки на груди, откидываясь на спинку. — Это не может быть так заметно. — У нас запотели все окна, когда ты зашел, — возразила Фредди, делая жест рукой. Сириус огляделся. Конечно, ничего подобного не произошло, но Фредди все равно выглядела чересчур довольной тем, что смогла его одурачить. Римус, до этого с молчаливым интересом наблюдавший за их диалогом, вмешался раньше, чем Сириус успел придумать достойный ответ. Он заказал им два бургера, большую порцию картошки фри и кофе. Фредди ушла, записав их пожелания в свой блокнот, и Сириус, не сдержавшись, показал язык ей вслед. — Возвращаясь к нашему разговору. — Римус улыбнулся, тут же захватывая его внимание целиком и полностью. — Меня в основном привлекают идиоты. Ты когда-нибудь совершал что-то идиотское? — Однажды я пытался вылезти в окно прямо посреди ужасно длинной и занудной лекции, в результате чего подвернул лодыжку и порвал брюки на заднице, — с гордым видом сообщил Сириус. — Вау. Кажется, у меня встал. Сириус слегка вытянулся на месте, тщетно борясь с улыбкой и немного краснея от удовольствия. Он и подумать не мог, что Римус станет флиртовать с ним настолько открыто и беззастенчиво. Обычно это было по его части. — Между прочим, это еще не предел моей глупости! Римус снисходительно улыбнулся ему: — Ну-ну, не раскрывай все тайны сразу. Через несколько минут ненапряженной болтовни Фредди принесла им их заказ. Сириус, в желудке которого последний раз было что-то съедобное около двенадцати часов назад, мгновенно почувствовал, как рот наполняется слюной при виде аппетитно пахнущих бургеров. — Guten Appetit, — сказала Фредди, ловко размещая на крошечном столике тарелки, миску с соусом и небольшой чайник со свежесваренным кофе. — Э-э… danke, — неуверенно пробормотал Сириус. — Ва-ау. Турист разговаривает со мной на немецком. Я очарована. — О, он и не такое может сказать. — Римус невинно улыбнулся. — Знаешь, что он сказал продавщице на заправке? Фредди выпрямилась, с интересом уставившись на Римуса сверху вниз. Сириус попытался было запротестовать, но никто не обратил на него никакого внимания. Тогда он принялся за свой бургер, заранее смиряясь с новой порцией унижений. — Geh und fick dich in den Arsch, — с наслаждением проговорил Римус. Фредди распахнула глаза, неверяще глядя сначала на Римуса, а потом на Сириуса. Она выглядела так, будто с трудом подавляла в себе желание дать Сириусу подзатыльник. — Что плохого тебе сделала эта женщина, негодяй? — Ничего, — с набитым ртом пробубнил Сириус. — Я даже не знал, что это значит. На пару секунд повисла тишина. Сириус был бы не против, если бы так оно и продолжалось, но Фредди вдруг захохотала, сгибаясь пополам. Сириус закатил глаза, откусывая очередной кусок от своего бургера — яростно и абсолютно не элегантно. — Прошу, скажи мне, кто научил тебя этому, — все еще всхлипывая от смеха, простонала Фредди. — Моя подруга Доркас. — Мне нужен ее номер. — К несчастью для тебя, она уже занята другой моей подругой Марлин. — Ну и что? Может быть, мы сообразим на троих. Сириус удивленно посмотрел на нее, прекращая жевать. Фредди подмигнула ему и ушла. Сириус продолжал слышать, как она посмеивается, даже когда она скрылась за дверью в комнате персонала. Он перевел укоризненный взгляд на Римуса. — Я надеюсь, тебе по крайней мере весело. — Очень, — признался Римус. Затем, быстро переводя тему, спросил: — Значит, ты впервые в Германии? — О, да. Это в принципе мое первое глобальное путешествие, до этого я разве что по Великобритании немного поездил. — И как тебе здесь пока что? Нравится? Сириус моргнул, поднимая взгляд. Карие глаза напротив смотрели с теплом и добродушной внимательностью. — Вообще-то, да. Нравится. Сириус не знал, нравится ли ему Германия, — не успел понять этого за ночь, полную стресса. Берлин — по крайней мере, на первый взгляд — был таким же унылым и серым, как родной Лондон, люди — странными и пугающими. Единственное, что нравилось ему здесь на данный момент, — это парень, сидящий напротив в поношенном пиджаке. Римус был по-странному захватывающим. Сириус определенно точно хотел бы увидеть его голым однажды, но он также прекрасно понимал, что его устраивает и нынешняя ситуация — просто сидеть вот так, наслаждаясь видом его красивых глаз и усталой улыбки, и болтать, будто они давние друзья, которые снова встретились спустя много лет разлуки. Это было странно. Сириус часто встречал парней, в чьи штаны он был не против запустить свои руки, но он никогда — или, может, почти никогда — не интересовался содержимым их голов. С Римусом было по-другому, с Римусом Сириусу хотелось обсудить все на свете: экологию, бога, гендерное неравенство, последнюю церемонию «Оскар», мятное мороженое, вероятность существования множественных вселенных, колонку несмешных шуток, которую зачем-то продолжают печатать в современных газетах, осьминогов, черные дыры, капитализм, фильмы Скорсезе, возможность клонирования людей, современное фэнтези, греческую мифологию, природу человеческой жестокости, показы мод со странными костюмами, призраков, смешных котят из Тиктока, Гитлера, Сталина, Муссолини и Бритни Спирс… Может, что-нибудь еще; список был незаконченным. В любом случае, суть такова: если бы у Сириуса была возможность, он бы с огромным удовольствием забрался в эту прекрасную кудрявую голову и остался в ней жить. И уже одно только это выделяло Римуса на фоне всех остальных парней, которые интересовали Сириуса прежде. В очередной раз пытаясь усесться поудобнее — или, может, просто делая вид, — Сириус прижал ноги к ногам Римуса под столом и замер так, не сдвигаясь. Римус не мог не почувствовать этого, но внешне остался абсолютно невозмутим; продолжал с легкой усмешкой рассказывать что-то о своей гиперподозрительной старушке-соседке, методично макая картошку фри в соус и отправляя ее себе в рот. Позже Фредди пришла, чтобы забрать пустые тарелки, и взамен принесла две порции какого-то десерта. Сириус, подливавший кофе в свою чашку, поднял на нее взгляд: — Спасибо, мы не заказывали. — О, приятель, я гораздо лучше тебя разбираюсь в нуждах моих постоянных клиентов, — сказала она, подмигивая. — Римус постоянно заказывает себе что-нибудь сладкое, когда появляется здесь. Этот парень реально жить не может без сахара. — О, вот как… — Сириус перевел взгляд на Римуса, с удивлением наблюдая за тем, как румянец ползет по его ушам и шее. — Сладкоежка. — Заткнись. — Вы такие милые. — Фредди прижала руки к груди в жесте благоговения. — Могу я принести вам свечу для создания атмосферы? — Что?.. Боже, Фредди, отвали от нас, иначе чаевые будут не слишком щедрыми сегодня. Фредди добродушно закатила глаза, прежде чем снова скрыться из виду. Римус перевел на Сириуса извиняющийся взгляд, выглядя чересчур смущенным — как для человека, чьи ноги по-прежнему переплетались с ногами Сириуса под столом. Сириус улыбнулся ему. Он надеялся, что это что-то значит. В идеале — не тот факт, что Римус просто-напросто слишком вежлив, чтобы попросить Сириуса отодвинуться от него, нахрен, подальше. Яблочный штрудель — а это был именно он — оказался просто невероятным на вкус, свежий и мягкий, щедро сдобренный ванильным сиропом с шоколадной крошкой. Сириус решил, что, во-первых, это лучшая выпечка в мире, которую он когда-либо пробовал, во-вторых, он мог бы продать за него свою душу. В-третьих, он никогда, никогда и ни за что не должен был сообщать Юфимии Поттер, что некая немецкая забегаловка способна конкурировать с ее знаменитыми кулинарными талантами. Это было бы предательством с его стороны. После сытного завтрака Сириус почувствовал себя лучше, чем за все время их поездки по уголкам Европы. Впрочем, настроение его быстро упало, пока он наблюдал за тем, как Римус достает деньги из портмоне, чтобы расплатиться. Поднявшись из-за стола, Сириус пошарил по задним карманам джинсов, выудил оттуда несколько центов и выразительно положил их поверх купюр. — Надеюсь, ты не потеряешь голову из-за таких богатств, — сказал он, сунув большие пальцы за пояс. Римус хмыкнул, поднимая на него взгляд. — Все в порядке, Сириус. Я только рад заплатить за завтрак, проведенный в прекрасной компании. Сириус — совершенно против воли — широко улыбнулся, чувствуя, как его глупое сердце начинает биться чаще от такого простого и незамысловатого комплимента. Попрощавшись с Фредди, они вышли на улицу. За время их завтрака небо потемнело, затянулось густыми черными тучами, начал мелко накрапывать противный осенний дождь. Сириус вскинул вверх руку с оттопыренным средним пальцем, надеясь, что бог увидит и примет это на свой счет… если где-нибудь в этой вселенной все же нашлось местечко для его непомерного эго и глупого чувства юмора. — Итак, не против ли ты поехать ко мне домой? Я имею в виду… — Римус поморщился, будто его собственные слова вызывали в нем приступы физической боли. — У меня маленькая квартира и все такое, но там есть все, что может быть необходимо, и ты сможешь принять душ и отдохнуть в более-менее приятных условиях до тех пор, пока не приедут твои друзья, так что… Он сбился и конец фразы договорил по-немецки, даже, кажется, не заметив этого. Сириус мягко улыбнулся, касаясь его предплечья пальцами. — Я был бы очень признателен за твое гостеприимство, Римус. Римус немного выдохнул, кивая ему, осторожная улыбка, к которой так успел привязаться Сириус, снова вернулась в уголки его рта. Выйдя из-под козырька, они бегом направились к машине. В салоне, продолжая непринужденным образом читать его мысли, Римус первым делом достал сигареты и поджег одну, чтобы тут же протянуть ее Сириусу. — Ты бесценен, приятель, — ответил тот, с наслаждением затягиваясь и выдыхая облачка густого сизого дыма в приоткрытое окно, боковым зрением наблюдая за тем, как Римус элегантно поджигает свою собственную сигарету. Пока они ехали, минуя улицу за улицей, по пустому, сонному городу, Сириус — чуть более бодрый благодаря недавнему полуторачасовому сну и трем выпитым чашкам крепкого кофе — имел возможность рассмотреть Берлин поподробнее. Он не знал, виновата ли в этом плохая погода, но город навевал на него тоску. Он был не таким помпезным и вычурным, как Лондон, но он был таким же черствым, каменным, холодным и серым. Он старался не показывать своих впечатлений слишком явно, чтобы не обидеть Римуса, но тот, кажется, все равно уловил его настроение. Прервавшись на полуслове, Римус дернул уголком губ и сказал: — Центр красивее, — таким тоном, будто ему необходимо было оправдываться, будто он единолично составлял планировку Берлина и строил здесь каждое здание. — Я не сомневаюсь, — мягко ответил Сириус. И, не дав себе задуматься, спросил: — У тебя никогда не было желания уехать отсюда? Я имею в виду… мне всегда хотелось послать Лондон к черту, переехать куда-нибудь, где… постоянно солнце, знаешь. Римус поджал губы и нахмурился, рассеянно постукивая пальцами по рулю. Светофор совершал обратный отсчет: десять, девять, восемь… Сириус мысленно выругался на себя за свои глупые неуместные разговоры. — Не думаю, — в конце концов ответил Римус. — Берлин не идеален, но… это мой город, я здесь родился и вырос, и иногда мне кажется, что я намертво привязан к нему. Я не отношусь к противной категории «ура-патриотов», но я люблю этот город, как… воспоминание. Понимаешь, о чем я? Сириус моргнул. — Наверное. Он не был уверен, что понимает. Лондон был полон прекрасных воспоминаний благодаря его друзьям, но Лондон также навсегда оставался городом его родителей, которые никогда не были ему рады, и брата, который никогда по-настоящему его не понимал. Неважно, сколько усилий прикладывал Сириус, чтобы создать новые воспоминания, — их никогда не хватало, чтобы затмить старые. В каждой витрине, мимо которой он шел, Сириус видел лицо отца — застывшее, словно восковая маска, с тяжелым взглядом темно-серых глаз и складкой между бровей, которая никогда не пропадала. В каждой луже, через которую переступал, он видел лицо матери — злобная гримаса с презрительно поджатыми губами и сжатой челюстью. В лице каждого проходящего мимо мужчины с черными волосами он видел лицо Регулуса, навсегда впитавшее в себя одно-единственное выражение — глубокое, всепожирающее разочарование. Боль и тоска, порожденные Вальбургой и Орионом, жили на каждой жалкой улочке, в каждом темном переулке, в каждом баре и цветочном магазине, и не было никакой надежды избавиться от них, не избавляясь при этом от самого города. Он, впрочем, радовался, что ситуация Римуса была так непохожа на его собственную. Он не желал ему ничего подобного. До конца поездки они больше не обмолвились ни словом, каждый думая о чем-то своем. Только потом, припарковав машину, Римус взмахнул рукой в сторону скромного пятиэтажного дома и сказал: — Здесь я живу. Он обернулся, обводя взглядом книги и будто бы решая что-то. — Тебе нужно отнести их в квартиру? — спросил Сириус. Римус перевел задумчивый взгляд на него. Моргнул. — Наверное, я так и должен поступить, да. — Тогда я… помогу тебе? Если ты позволишь. А, к черту, даже если не позволишь, я все равно помогу. — Сириус сделал жест рукой, отмахиваясь. — Ты слишком много для меня сделал за последние часы. — Ты ничего мне не должен… — На самом деле, должен. — Сириус вяло улыбнулся. — К тому же, мне будет попросту приятно помочь тебе в чем-то. Ну же, дай мне почувствовать себя не таким бесполезным, каким я являюсь по факту. Римус снова посмотрел на него, кусая нижнюю губу и хмурясь. Затем — будто бы через силу — кивнул. Сириус улыбнулся ему, на этот раз широко и искренне. Следующие минут двадцать они потратили на транспортировку книг из машины в квартиру. Римус — спасибо ему большое за предусмотрительность — жил на втором этаже, так что ходить далеко не приходилось. Хотя они оба сходили туда и обратно семь или восемь раз, — книжек и правда было чертовски много, — и этого хватило, чтобы Сириус выдохся; вся энергия, скопившаяся в нем после короткого сна и завтрака, была растрачена на беготню из машины в квартиру — и наоборот. В их последнюю вылазку соседняя с Римусом дверь распахнулась, и на пороге показалась старушка с шалью на плечах. Сириус решил, что это та самая подозрительная соседка, про которую Римус рассказывал ему за завтраком. В руках у нее сидел померанский шпиц — облачко сладкой ваты с глазками-бусинками. — Guten Morgen, Frau Bergman, — поздоровался Римус, замерев перед дверью с последней партией книг в руках. Сириус повторил чужие слова, всем своим видом излучая благожелательность и дружелюбие, хотя его лицо, кажется, противилось идее улыбаться кому-то, кто не Римус Люпин. Переложив книги в левую руку и изо всех сил балансируя ими, правую Сириус протянул вперед, чтобы погладить шпица между ушей. Шпиц высунул язык и тут же принялся барахтаться в руках своей хозяйки, стремясь быть ближе к Сириусу. Старушка, так и не произнесшая ни слова в ответ на их приветствия, посмотрела на него с прищуром, а уже через секунду захлопнула дверь — Сириус едва успел отдернуть руку вовремя. Когда он обернулся, Римус смотрел на него с выражением шока на лице — будто Сириус только что на его глазах элегантным движением руки укротил дикое животное, а не погладил маленького шпица по его бестолковой лохматой голове. — Что? — Пенни не любит, когда ее гладит кто-то, кто не фрау Бергман. — Правда? — Конечно, правда. Я пробовал подружиться с ней, но она приходит в ярость каждый раз, когда я просто смотрю на нее. Она абсолютно меня ненавидит. — Он сделал паузу, а затем вдруг драматично обернулся к Сириусу через плечо, указывая на свое лицо пальцем: — А ты думал, откуда у меня эти шрамы? Сириус фыркнул, качая головой: — Я, в общем-то, не строил предположений. — Нет? Римус поставил книги на другие книги — в прихожей теперь была мини-версия книжного города, где каждая из башен могла развалиться в любой момент от малейшего дуновения ветра. Сириус, подождав, поставил свои сверху. — Нет. Это было бы глупо с моей стороны. Римус слегка наклонил голову, рассматривая его сверху вниз с таким хищным интересом, что Сириус мгновенно ощутил дрожь, бегущую вдоль позвоночника. — Неужели тебе совсем не интересно? — У меня нет привычки лезть в душу и задавать бестактные вопросы, — сказал Сириус, понижая тон голоса, чтобы не выдать собственного волнения. — Но мне интересно все, чем ты захочешь со мной поделиться. Я имею в виду… ты, вероятно, самый захватывающий человек, которого я когда-либо встречал. Если ты хочешь о чем-то мне рассказать, то просто… Римус вдруг шагнул к нему, вторгаясь в его личное пространство с такой непоколебимой уверенностью, что у Сириуса захватило дух. Он машинально отступил назад, утыкаясь спиной в стену. Все на свете человеческие слова вылетели из его головы, оставив после себя звенящую, мерцающую пустоту. Римус приблизился к нему, намереваясь накрыть его губы своими, и Сириус едва успел увернуться, едва нашел в себе силы сделать это. — Прости, — выдохнул Римус, отстраняясь, — я, вероятно, неправильно тебя понял… Мне ужасно жаль. — Ты все правильно понял, Римус. — Сириус обхватил его лицо обеими ладонями, удерживая взгляд. — Эй, послушай, я не отталкиваю тебя, ладно? Я не отталкиваю тебя. Я бы скорее бросился под поезд, чем оттолкнул такого потрясающего мужчину. Я просто… — Сириус заправил прядь волос за ухо нервным движением руки, виновато улыбаясь, — я пробыл в дороге четверо суток и ни разу не мылся за это время, и зубная щетка последний раз была у меня во рту прошлым утром. — О. — Римус распахнул глаза, румянец пополз по его лицу густыми пятнами. — О, конечно. Боже, я идиот. Это отвратительно, и мне чертовски неловко, давай просто забудем это. — Я не испытываю неловкости. И я не хочу ничего забывать. Пожалуйста, доверься мне. В подтверждение своих слов Сириус качнул бедрами вперед, прижимаясь к бедру Римуса наполовину напряженным членом. Это было немного стыдно: Римус не успел толком дотронуться до него, а у него уже была эрекция. Стыдно, но не удивительно — как Сириус и сказал, Римус был потрясающим мужчиной. Если бы Сириус не был таким уставшим, напуганным и измученным к моменту их встречи, он, вероятно, мог бы провести со стояком всю чертову ночь. Римус опустил взгляд, прикусывая нижнюю губу, в карих глазах плескалось изумление. Боже, как будто не каждый молодой человек Берлина готов был отдаться в руки этого долговязого Казановы по первому же зову. — Значит, ты и правда этого хочешь? — спросил он, поднимая взгляд. — Нет, Римус. — Сириус закатил глаза, усмехаясь. — Я просто так тебе все ноги под столом отдавил. Без всякого намека. Римус ухмыльнулся. Былая уверенность вернулась к нему по щелчку пальцев, и вот он уже снова склонялся над Сириусом, уперевшись ладонями в стену по обе стороны от его головы. Сириус тяжело сглотнул, когда чужое теплое дыхание пробежалось по его губам и подбородку ниже, к шее. Римус прижался губами к его пульсу и замер так на пару мгновений, вдыхая запах. Затем провел по коже зубами — каким-то образом у него получилось сделать это осторожно и мягко, но в то же время так властно и требовательно, что Сириус весь содрогнулся. К тому моменту, как Римус отпрянул, нахально ухмыляясь, Сириус был уверен, что у него на лбу уже выступила нервная испарина. — В немецком языке есть аналог выражению про тихий омут? Вопрос, кажется, поверг Римуса в легкое замешательство. — Stille Wässer sind tief, — сказал он, подумав. Затем вдруг улыбнулся; искра понимания промелькнула в его глазах. — Вот именно, — подтвердил Сириус. Римус проводил его в ванную комнату, продемонстрировал всевозможные гигиенические принадлежности, вручил новую зубную щетку и притащил чистое полотенце. Сириусу, право слово, хватило бы воды из-под крана, мыла и зубной пасты, чтобы начать чувствовать себя человеком, но он не возражал. Вечером за ним — вероятно — приедут его друзья, и он снова покинет лоно цивилизации дня на три или четыре. Наслаждайся, пока можешь, подумал он, бросая взгляд на свое отражение. — Оставь свою одежду в корзине, если хочешь, — сказал Римус уже из-за двери, — я отправлю ее в стирку. — Не то чтобы я против ходить повсюду голым, но… — Я достану тебе что-нибудь приличное, не волнуйся. — В его голосе слышалась улыбка, и Сириус сам улыбнулся этому. Он поспешно сбросил с себя всю одежду, тут же отправив ее, как и советовал Римус, в корзину с грязным бельем; затем шагнул в душевую кабинку, поворачивая вентили и регулируя температуру воды до комнатной. Теплые струи побежали по его телу, приятно обволакивая, и он едва сдержал стон. Боже, эта гребаная поездка научила его ценить все, к чему раньше он относился как к должному. Он вымыл голову (несколько раз!), вымылся сам и, поразмышляв, подрочил, чтобы в следующий раз, когда рядом будет Римус, продержаться подольше. Мысль о том, каким высоким, сильным и властным он был, хотя создавал полностью противоположное впечатление, заставила Сириуса кончить мощно и быстро. Как раз в тот момент, когда он стоял там, пытаясь отдышаться и прийти в себя, в дверь, постучавшись, вошел Римус. Сириус выглянул из-за занавески, удивленно вскидывая брови при виде Римуса, закрывающего глаза ладонью. И этот парень собирался трахнуть меня у стены в прихожей десять минут назад, с ухмылкой подумал Сириус. Ему нравилось, каким разноплановым человеком был этот Римус Люпин. Stille Wässer sind tief, сказал он. И был абсолютно прав. — Я принес тебе кое-какие вещи, — сказал он, вслепую укладывая одежду на стиральную машину. — Надеюсь, они подойдут и… все такое. — Спасибо, Римус, — пропел Сириус. — Я уже выхожу. — Не торопись, — сказал Римус, добавляя на немецком что-то, чего Сириус, конечно же, не понял; что-то с выразительными «ш» и «х». — Что? Но Римус уже вышел, не услышав его — или притворившись, что не услышал. Сириус почему-то решил, что обязан выяснить, что это было. Вылезать из-под воды не хотелось, но занимать ванную комнату еще дольше было бы неприлично, так что, почистив зубы, Сириус наконец выбрался из душевой кабинки и выключил воду. Вытершись полотенцем, он оделся в принесенные Римусом вещи и посмотрел на себя в зеркало. Выглядело забавно: спортивные штаны были длинноваты, футболка — широка в плечах, — но Сириусу все равно нравилось. От одежды пахло Римусом, и по какой-то странной причине этот запах действовал успокаивающе. Сириус планировал стащить себе что-нибудь из его гардероба перед тем, как уедет. Просто, может быть, в качестве антидепрессанта. Выйдя из ванной комнаты, Сириус, ступая тихо и аккуратно, прошелся дальше по коридору, туда, откуда доносились звуки жизнедеятельности. Квартирка и правда была маленькой, гораздо меньше той, которую они снимали с Джеймсом и Лили в Лондоне, — комната, совмещающая в себе спальню, гостиную и кухню, была, видимо, единственным жилым помещением здесь. Тем не менее, выглядело все это… довольно уютно. Повсюду был беспорядок, который хотелось назвать творческим, на стенах висели разноцветные плакаты и картины, на столах и стульях вперемешку лежали книги, научные журналы, открытые тетради с исписанными листами, на полках красовались виниловые пластинки в обложках. На полу лежал широкий двуспальный матрас, на котором валялась одежда, ноутбук, наушники и сигареты; отдельно от всего, с краю, закрытым стоял проигрыватель. На подоконнике даже стояли глиняные горшочки с цветами — кактусами, правда, но чем они хуже других? Римус обернулся на звук его шагов. Сириус только в этот момент заметил пушистого рыже-белого кота, который, вкладывая в это всю свою энергию, терся о ноги Римуса то одним, то другим боком. — У тебя есть кот? Римус посмотрел вниз, будто бы удивившись такому предположению. — А, нет, он просто поесть приходит, — сказал он, указывая большим пальцем в сторону открытой двери балкона. — Ты кормишь чужого кота? — Не знаю. Может быть. А что? — Почему бы тебе не забрать его к себе жить? — Мы с ним пока не особо близки, — пошутил Римус, наклоняясь, чтобы насыпать корм в миску и погладить подбежавшего к ней кота. — К тому же, я не могу просто забрать его. Он самостоятельный. Приходит, когда захочет. Он немного придурковатый, честно говоря. В прошлую зиму поцапался с кем-то, пришел без уха, лечил его долго. — Это мило с твоей стороны. Римус выпрямился и вдруг окинул его — от головы до ног — внимательным взглядом. — Немного не твой стиль. — Не мой, — согласился Сириус. — Но мне нравится. Он шагнул к нему навстречу, но Римус вдруг сорвался с места и пронесся мимо него — так быстро, что Сириус даже моргнуть не успел. — Я в душ, — прокричал он, — чувствуй себя, э-э, как дома. — Ладно… Кот отозвался согласным мяуканьем. Сириус присел рядом, чтобы погладить его одноухую голову. Не существовало на свете животного, перед очарованием которого мог бы устоять Сириус Блэк. Ради справедливости: животные, как правило, поддавались его чарам с той же легкостью. Пока Римус был в ванной комнате, Сириус разрешил своей любопытной натуре выбраться наружу ненадолго. В первую очередь он прошелся по комнате, разглядывая стены, увешанные всякой всячиной. Плакаты рок-групп, постеры с абстрактными изображениями и надписями на немецком, картины — он узнал «Падшего ангела» Александра Кабанеля, несколько картин Рембрандта, Вермеера, Ван Гога и Врубеля; авторство других ему было неизвестно. Затем перебрал пластинки, с удовольствием отмечая про себя схожесть их с Римусом музыкальных вкусов. На матрасе лежал вязаный кардиган цвета жженого апельсина; не долго думая, Сириус взял его и набросил на плечи, наслаждаясь теплом и мягкостью структуры. От кардигана пахло пряностями и сигаретным дымом, и Сириусу хотелось закутаться в этот запах, как в облако. Там же, ранее спрятанная под кардиганом, отыскалась помятая тетрадка. Сириус с энтузиазмом полистал ее, но быстро разочаровался: все записи, выведенные красивым, аккуратным почерком, были сделаны на немецком, равно как и все заметки на стикерах, приклеенных к холодильнику магнитами. Сириус упал на матрас и открыл ноутбук. Он был запаролен. Сириус напечатал римуслюпин. Не подошло. Сириус закрыл ноутбук. Кот взгромоздился на него сверху, потоптался по его спине и выскользнул в приоткрытую дверь на балкон. Сириус проводил его взглядом. К тому моменту, как Римус вышел из ванной, на ходу вытирая волосы полотенцем, Сириус уже лежал, поудобнее устроившись на подушках, с первой попавшейся книгой на английском языке в руках. «Гордость и предубеждение». Он перечитывал ее раза три или четыре за жизнь, так что приятно было снова погрузиться в знакомую историю — даже если ненадолго. — Всегда хотел трахнуть мистера Дарси, — поделился он, демонстрируя Римусу обложку. Римус хмыкнул. — Мне… сложно осуждать тебя за это. — Значит ли это, что ты тоже хотел? — …может быть. Римус стянул полотенце с головы, остановился напротив и окинул Сириуса сверху вниз пристальным, изучающим взглядом. Сириус посмотрел на него в ответ, выгибая бровь. Римус был в своей прежней одежде, не считая обуви и пиджака; рубашка была расстегнута на несколько верхних пуговиц, являя островок бледной молочной кожи. И ох, как же Сириусу хотелось увидеть больше. — Хорошо проводишь время? — насмешливо спросил Римус, скрещивая руки на груди. — Признáюсь, не так хорошо, как, возможно, мог бы, — с вызовом ответил Сириус, вскидывая подбородок и сверкая широкой улыбкой. Римус прищурился, наклоняя голову набок. Еще мгновение они смотрели друг на друга, будто бы ведя бессловестную борьбу. Затем, мысленно решив что-то, Римус шагнул в сторону, чтобы закрыть балконную дверь и задернуть шторы, и эти простые, но такие многозначительные действия заставили внутренности Сириуса скрутиться от предвкушения; ему вдруг стало невыносимо оставаться на месте. Вскинувшись, как безумный, он на четвереньках подполз к краю матраса, ухватился за пояс чужих брюк и бесцеремонно дернул на себя. Римус издал удивленный звук в ответ, но, не сопротивляясь, позволил притянуть себя ближе. Мурлыча себе под нос, Сириус настойчиво потер его промежность, чувствуя, как быстро напрягается член под прикосновением ладони. Обычно он был не против долгих, томительных прелюдий, но к настоящему моменту его печально известное терпение пролило последнюю каплю. Он расстегнул ширинку и одним движением стянул брюки вместе с бельем, заставив Римуса охнуть от неожиданности. Его возбужденный член был великолепен. Сириус повидал немало членов за двадцать три года жизни, но мог поклясться, что никогда не видел более совершенного. Он был длинным и идеальным в обхвате, лежал в руке так, будто был создан исключительно ради этого, и от одной только мысли о том, как хорошо было бы ощущать его внутри, внизу живота болезненно запульсировало. Он обхватил его ладонью и поднял взгляд, чтобы убедиться, что все в порядке. Римус был красным от возбуждения, волосы взъерошены сильнее прежнего, зрачки расширены, глаза с жадностью ловили каждое движение. Сириус ухмыльнулся, полностью довольный собой. Ему нравилось, когда за ним наблюдают. Ему нравилось устраивать шоу. Он наклонился, касаясь головки члена губами, но Римус вдруг остановил его, придержав за подбородок. — Сириус, — сказал он, слегка отстраняясь, — позволь мне уточнить, э-э… правильно ли мы оба понимаем ситуацию. — Да, конечно, ладно, хорошо, что случилось? — нетерпеливо спросил тот, встряхивая волосами. — Мне, м-м, хотелось бы знать: мы сейчас планируем заняться сексом потому, что симпатичны друг другу, или потому, что кое-кто из нас считает себя обязанным другому и пытается расплатиться за что бы то ни было таким… нетривиальным образом? — Я благодарен за твою бдительность, Римус, — проговорил Сириус, чувствуя себя немного — совсем слегка — странно: они оба болтали так, будто Сириус не держался за член Римуса прямо в эту гребаную секунду, — но будь уверен: моя благодарность тебе и желание тебя трахнуть никак не связаны. Я хочу этого с тех пор, как впервые увидел тебя на заправке. Я хотел этого даже тогда, когда считал тебя маньяком, коллекционирующим человеческие лица. — Правда? — Абсолютная. И теперь, когда мы со всем разобрались, могу ли я, наконец, сделать тебе минет? Римус улыбнулся — почти, блин, застенчиво, придурок. — Я думаю, что ты можешь. — Черт возьми, — фыркнул Сириус, вскидывая брови, — спасибо за это гребаное одолжение. — Я, конечно же, имел в виду «пожалуйста, Сириус, сделай мне минет, пока мой член не взорвался из-за того, как ужасно я тебя хочу». Это было больше похоже на верный ответ. В награду за сообразительность Сириус провел по его члену вверх и вниз, большим пальцем собирая выступивший предэякулят. Римус издал тихий дрожащий стон, двигая бедрами навстречу его кулаку, и этот звук официально стал новым любимым звуком Сириуса, и зачем вообще существовала музыка, если вся она была таким дерьмом по сравнению с тем, как смеется и стонет Римус Люпин? Надеясь вырвать из него еще больше этих восхитительных звуков, Сириус вернулся к тому, на чем его прервали: обхватил головку губами и начал опускаться, влажно скользя по бархатной плоти, принимая его в себя медленно, миллиметр за миллиметром, пока бедра Римуса не начали дрожать от усердных попыток удержаться на месте. Сириус хотел отдать ему все на свете, все, что ему принадлежало, Сириус хотел показать, на что он способен, позволить ему схватиться за волосы и трахнуть его в рот — так быстро и грубо, как ему только захочется. Но было также что-то особенно захватывающее в том, чтобы полностью контролировать ситуацию, держать в руках и свое, и чужое удовольствие, и Сириус не хотел терять это ощущение слишком быстро. Он насаживался на член так глубоко, как только был способен, после чего тут же выпускал, наслаждаясь задыхающимися звуками сверху и жалея только о том, что не может видеть лица Римуса в этот момент, наблюдать, как черты его искажает удовольствие. Римус был восхитительно отзывчив. Он не был таким шумным, каким обычно бывал Сириус во время хорошего секса, но он отвечал на каждое движение рук, губ и языка тихими вздохами и полустонами, каждый из которых разрядом электричества направлялся к члену Сириуса. Когда чужие пальцы начали путаться в его волосах, накручивая и оттягивая, Сириус ускорил движения головы, сильнее втягивая щеки и работая языком, и тогда ко всем прочим звукам вдруг прибавилась речь — не совсем осмысленная, что-то вроде «черт возьми, блядь, Сириус, пожалуйста» и все в таком духе. Римус переходил от одного языка к другому, слишком ослепленный приближающейся эйфорией, чтобы замечать это, и где-то посередине всей этой бессвязной ругани на английском, немецком и валлийском Сириус выпустил его член изо рта и сжал основание. Римус задохнулся, не сразу понимая, что произошло, его грудная клетка вздымалась как у марафонца. — Так что ты сказал мне там, в ванной? — беззаботно спросил Сириус — таким тоном, будто они вели вежливую беседу на светском мероприятии, а не трахались. Римус опустил на него взгляд, поплывший и расфокусированный. Моргнул. — Что? — Там, в ванной, — терпеливо повторил Блэк. — Когда я мылся, а ты зашел, чтобы отдать мне одежду. Ты сказал «не торопись», а потом добавил что-то на немецком. Что это было? — Сириус, что ты… — Римус, детка, тебе нужно дать ответ, если ты хочешь кончить, — промурлыкал он, наклоняясь, чтобы лизнуть головку члена, его рука продолжала сжимать основание. Римус дрожаще выдохнул, моргая в попытках сосредоточить зрение, его лоб и виски покрывала испарина. — Просто скажи мне, что это было. Зажмурившись, Римус произнес что-то на немецком. — Повтори. — Sternchen, — сказал он. Затем, по буквам, немного нервно: — S-t-e-r-n-c-h-e-n. Это заслуживало поощрения. Сириус ослабил хватку, опускаясь, чтобы провести губами вдоль ствола, от основания к головке, его пальцы переместились к яичкам, сжимая и массируя. — Что это значит? — Это… это просто… — Римус покачал головой, будто бы все внутри него сопротивлялось самой идее отвечать на дурацкие вопросы Сириуса. — З-звезда. — Звезда? — Да. То есть даже… звездочка, наверное. — Звездочка? — Сириус, я прошу тебя… — Черт, да, прости. Сириус снова взял его в рот, размышляя, насколько глупо было бы расплакаться во время минета. Он часто плакал — иногда даже без всякого повода, — но он ни разу не плакал с чужим членом во рту. Однажды у него был секс с парнем, который заплакал после того, как кончил, и это было довольно неловко — Сириус не знал, куда себя деть, — так что он постарался сфокусироваться на своем занятии, чтобы не ставить Римуса в такое же глупое положение. Он двигал рукой и головой, втягивая щеки и старательно сглатывая каждый раз, когда головка оказывалась глубоко в горле. Бедра Римуса дрожали, пальцы путались в волосах, стоны вперемешку с руганью становились все более отчаянными… В какой-то момент, выстанывая имя Сириуса, Римус торопливо провел пальцами по его щеке — видимо, в знак того, что собирается кончить. Сириус не отстранился, вместо этого ускоряя движения руки и головы, и не выпускал его изо рта до тех пор, пока Римус не излил все до последней капли. Он вылизал его, проглатывая сперму, и отстранился только тогда, когда прикосновения к члену, чувствительному после оргазма, начали причинять дискомфорт. Римус запустил пятерню в волосы, пытаясь выровнять дыхание, и посмотрел на него сверху вниз. Сириус неуверенно улыбнулся ему, вытирая уголок рта большим пальцем. Он не знал, чего ожидать. Некоторые парни теряли к нему всякий интерес, как только получали оргазм, так что время от времени Сириус не добирался до собственного — или добирался в компании своей правой руки. Римус казался хорошим парнем, но заниматься сексом с незнакомцем — это всегда риск, и Сириус хотел быть готовым к любому варианту развития событий. Он не смог сдержать удивленного вздоха, когда Римус, поправив брюки, опустился на колени и взял его за подбородок — так нежно и бережно, что сердце Сириуса забилось быстрее. Глупое, глупое сердце; ты всегда так легко попадаешься в эти ловушки. — Можно мне поцеловать тебя, Сириус? — Приятель, твой член только что был у меня во рту, — «и ты назвал меня Звездочкой», — мысленно добавил Сириус, — а ты все равно продолжаешь спрашивать. Неужели ты до сих пор не понял? Делай со мной все что угодно, серьезно. Римус ответил ему хищной ухмылкой — той самой, что так не сочеталась с его вежливым и внимательным тоном. Гребаный человек контрастов — Римус Люпин. — Что угодно? — Ну, возможно, кроме продажи на органы — меня такое не очень возбуждает, понимаешь ли, так что… Он не договорил, потому что Римус заткнул его единственным приемлемым способом — целуя; Сириус не стал возражать, тут же подаваясь навстречу и обвивая чужую шею руками. Руки Римуса скользнули по его телу, оглаживая бедра и талию, кончики пальцев на секунду проникли под футболку, пробежались по коже. К тому моменту Сириус был так болезненно возбужден, что даже эти незамысловатые прикосновения заставили его задрожать всем телом. Он застонал, прикусывая нижнюю губу Римуса и углубляя поцелуй, будто бы пытаясь поглотить его. Но тот вдруг оторвался от его губ и отпрянул с чем-то насмешливым во взгляде. — Мне, конечно, очень нравится, как ты выглядишь в моем кардигане — да и вообще в моей одежде, — но не хочешь ли ты просто… расстаться с ним ненадолго? — Посмотрите-ка, кто тут решил меня раздеть, — проворковал Сириус, широко улыбаясь. Римус улыбнулся в ответ, наблюдая за тем, как Сириус сбрасывает кардиган и избавляется от футболки. Его взгляд проследил раскиданные по торсу Сириуса татуировки, и столько голодного интереса отыскалось в этих карих глазах, что Сириус почувствовал, как что-то горячее поднимается от низа его живота к груди — тугой, тяжелый комок оголенных нервов. Это было чем-то новым. Не его красота — нет, конечно. Он знал, что он красивый, знал, что он привлекательный. Люди часто смотрели на него с восхищением, обожанием, завистью. Но никто раньше не смотрел на него, как на гребаное произведение искусства, единственное во всем мире заслуживающее внимания. — А что насчет тебя? — прошептал он, наклоняясь лицом к лицу Римуса, кладя руку на его щеку и поглаживая большим пальцем, чувствуя, как под его прикосновением меняется структура кожи — в том месте, где пролегает пересекающий лицо шрам. — Я бы тоже был не против тебя раздеть. На секунду в глазах напротив застыла паника, и Сириус слегка отодвинулся, боясь, что сказал или сделал что-то не то. — Здесь… — начал Римус, но тут же запнулся, поджимая губы. Прочистил горло. — Здесь… довольно много шрамов. — Вау. Ты думаешь напугать меня этим или вроде того? — спросил Сириус — шутливо и мягко, но без издевки. Он не собирался высмеивать чужие страхи, он хотел показать, что для них нет никаких оснований. — Просто… предупреждаю. Отвращение в глазах партнера немного, м-м, портит настроение. Сириус поморщился, не в силах сдержать эмоций. — С какими же мудаками ты спал до меня, Римус… — Он покачал головой, пытаясь унять вспыхнувшую внутри него злобу. — Мне, блядь, так жаль. — Я полагаю, это просто от неожиданности… — Нет, Римус, неожиданность здесь вообще ни при чем. Они просто чертовы ублюдки, вот и все. — Он снова обхватил его лицо руками, приблизившись так, что между ними почти не оставалось свободного расстояния, и заговорил без пауз, тихо, полушепотом: — Послушай, ты можешь не снимать рубашку, если не хочешь этого, и я обещаю, что не расстроюсь, потому что уважаю твой выбор, но если все-таки существует какая-то вероятность, что тебе бы хотелось этого, — я клянусь, что ты никогда не увидишь от меня подобной реакции. Я временами тот еще придурок, но мне чертовски, блядь, далеко до твоих бывших. Шрамы были последним, что когда-либо волновало Сириуса в людях. Может быть, просто потому, что у него были собственные. Римус кивнул, хотя все еще заметно колебался, его пальцы рассеянно теребили пуговицу. Затем он вдруг вскочил на ноги и, жестом попросив Сириуса подождать, исчез дальше по коридору. Его не было всего с полминуты, и вернулся он, на ходу снимая с себя рубашку и бросая в руки Сириуса нераскрытый флакончик смазки. — Да, это полезная штучка, — хмыкнул Сириус, поднимая взгляд на Римуса — как раз в тот момент, когда рубашка легко соскользнула с его плеч и приземлилась на спинку стула. Римус не выглядел как тот самый парень, который ходит в тренажерный зал несколько раз в неделю, но у него было стройное, подтянутое тело, широкие плечи и сильные руки. Шрамов, разбросанных по его торсу то здесь, то там, и правда было предостаточно, и Сириус старался даже не представлять себе, сколько же должен был пережить этот парень, чтобы получить их все. Даже если случившееся было событием одного дня — это слишком, слишком много для любого человека. Сириус не отводил от него взгляда, пока Римус приближался к нему, потому что и сам прекрасно знал: хуже пристального разглядывания может быть только стыдливое, избегающее опускание глаз. Шрамы Сириуса располагались на спине и задней части ног, так что он не мог видеть чужую реакцию на них, но он почти всегда ее чувствовал — эту минутную заминку, внутреннюю борьбу, в ходе которой его абстрактный партнер пытался уговорить себя продолжить смотреть, сделать вид, что не произошло ничего необычного. Такое поведение, как правило, всегда чертовски отталкивало, и Сириус вылетал из постели раньше, чем успевал вернуться в свою одежду. — Все в норме? — спросил Римус, снова опускаясь перед ним на колени, его взгляд беспокойно шарил по лицу Сириуса, пытаясь отыскать намеки на перемену в настроении. Сириус улыбнулся ему — без излишнего заискивания и глупого подбадривания, просто и искренне, как улыбался всякий раз до этого. — Все идеально, Римус. Иди ко мне. Римус легко подался вперед, соединяя их рты, и Сириус не сдержал тихого хныканья, отвечая на поцелуй. Римус отстранился, настороженно посмотрев ему в глаза. — Что? — Прости, мне просто нравится, как ты целуешься, — объяснил Сириус, — типа, парень, ты можешь быть менее идеальным? Я скоро начну думать, что ты — моя фантазия. Этот твой шикарный рот, потрясающее тело и большой член… Римус несдержанно фыркнул, демонстрируя скептицизм ко всему услышанному, хотя очаровательный румянец уже залил его щеки и шею. Сириус не смог сдержать улыбки, снова наклоняясь, чтобы поцеловать его, переплетая их губы и языки. Римус был таким сладким на вкус; Сириус мог бы целовать его целую вечность, ни на секунду не заскучав. Он охнул, когда чужие руки пробежались по его спине, от лопаток до поясницы, пальцы скользнули за резинку штанов. Сириус слегка отодвинулся, чтобы дать Римусу больше пространства, и тот воспользовался этим, стягивая штаны вниз по бедрам. Возбуждение вспыхнуло в нем с новой силой, с новой мощью, пока он наблюдал за тем, как Римус — намеренно неспешно — открывает флакончик смазки и выливает ее в правую ладонь. Римус, похоже, не собирался размениваться по мелочам, тут же обвивая его член ладонью и задавая быстрый, размашистый темп. Удовольствие было таким сильным и таким оглушающим, что у Сириуса побелело в глазах. Это не было похоже ни на одну из его самостоятельных дрочек; он, как правило, придерживался концепции нарастания, увеличивая ритм и скорость с каждым новым движением. Римус же пропустил начало, как будто оно было слишком скучным и не заслуживающим внимания; его рука двигалась быстрыми, отточенными движениями, вверх и вниз, вверх и вниз, умело подводя Сириуса к краю. Он попытался возобновить поцелуй, но не мог сосредоточиться: его дыхание то и дело сбивалось, внутренности дрожали, словно желе, конечности горели и плавились, и все, что он мог, так это уткнуться в плечо Римуса лбом и ловить приоткрытым ртом воздух, пытаясь не задохнуться от остроты ощущений. Оргазм накрыл его внезапно и быстро, как лавина; он вскрикнул, выгнувшись в спине, и через мгновение снова опал на чужое плечо. Римус продолжал работать рукой, постепенно снижая темп, до тех пор, пока Сириус не начал скулить от болезненности ощущений. Он не знал, как долго они просидели так, без всякого движения, в тишине, нарушаемой лишь звуками их дыхания, но когда в голове наконец перестало стучать, Сириус выпрямился и моргнул. — Что ж… — Римус прочистил горло, посмотрев на перепачканную спермой ладонь, а затем — затем вдруг поднес ее к лицу и лизнул. Сириус открыл рот в театральном негодовании: — Грязный мальчишка. Римус закатил глаза, потому что, конечно же, не Сириусу было говорить об этом. Он поднялся на ноги одним плавным движением, и какое-то время Сириус просто сидел там, наблюдая за его перемещениями по квартире со вниманием, свойственным смертельно уставшему, сонному человеку. Когда Римус исчез из поля зрения, Сириус сбросил с себя штаны и пробрался выше по матрасу, к подушкам. Он почти задремал, когда откуда-то сбоку донеслось красноречивое «оу». Приоткрыв один глаз, он проследил за тем, как Римус — по-прежнему без рубашки, что, безусловно, было плюсом — опускается на матрас рядом с ним. Люпин неловко взмахнул рукой: — Я просто хочу немного… э-э… — и вместо того, чтобы договорить, провел по его груди и животу мягкой, теплой тканью. По-хорошему, им обоим не мешало бы снова принять душ после произошедшего, но Сириус был чересчур вымотан. Он не сдвинулся бы с места, даже если бы Берлин вдруг накрыло нашествие ходячих мертвецов. Единственное, на что хватило его сил, так это передвинуться поближе к Римусу и уложить голову ему на грудь, когда тот наконец поудобнее устроился рядом, натянув одеяло на них обоих. — Итак… — произнес Сириус, зевая, — раз уж ты придумал для меня милое прозвище, могу я придумать такое для тебя? — Я не придумывал тебе милое прозвище. — Нет, ты придумал. Ты назвал меня Звездочкой, наивно полагая, что я не узнаю об этом. Римус хмыкнул. — Да, ну, ты узнал. У тебя весьма действенные методы, на самом деле. Тебе стоит консультировать ФБР — им есть чему у тебя поучиться. Сириус улыбнулся, почувствовав, как чужие пальцы бережно коснулись его волос, перебирая и накручивая пряди. Он положил руку на грудь Римуса, принимаясь выводить невидимые узоры на бледной коже. — Могу я называть тебя Лунатиком? — спросил он, пораздумав. Римус напрягся — всего на секунду, но Сириус знал, что ему не показалось. — Почему? — Потому что мне кажется, что это мило… И мне действительно нравится твоя татуировка. Так и не дождавшись ответа, Сириус поднял голову. Римус рассматривал татуировку на собственном запястье с таким видом, будто видел ее впервые. Его взгляд был расфокусирован, когда он посмотрел Сириусу в глаза. — Это память. — Память… о ком? — О моей матери. Сириус прикусил губу, всем своим существом предчувствуя что-то нехорошее. — Что с ней… что с ней случилось? Римус сжал челюсть, отводя взгляд в сторону. — Она умерла, Сириус. — Черт возьми. Когда? — Два года назад. — Он рассеянно улыбнулся, хотя в улыбке его не было ничего веселого; то была улыбка человека, убитого горем. — Два года назад, представляешь? А я до сих пор не могу привыкнуть к этому. Я до сих пор не могу… — Всхлип вырвался из глубины его груди, и Римус прижал руку ко рту, будто пытаясь сдержать таким образом пробивающиеся наружу звуки. — Каждое утро… каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что она вот-вот позвонит, чтобы узнать, как у меня дела. А потом я вспоминаю, что ее больше нет, — будто камнем по затылку. — Римус… боже, Римус, милый, мне жаль, мне так жаль. Сириус подтянулся выше, чтобы прижать голову Римуса к груди; вся сонливость исчезла во мгновение ока, оставив после себя только тревогу и страх. Это было несправедливо, на самом деле несправедливо, — то, как жестоко этот мир обходился с прекрасными людьми, в то время как люди вроде родителей Сириуса продолжали жить и процветать. Они просыпались по утрам, пили кофе в любимых кофейнях, любовались картинами на выставках, гладили собак и дарили друг другу цветы, — а мамы Римуса больше не было. Никогда больше она не погладит своего сына по голове, не поцелует его в щеку, не улыбнется ему и не расскажет, как прошел ее день, и это просто блядски несправедливо. Сириус хотел бы сделать что-нибудь, чтобы это исправить. Сириус отдал бы все на свете, чтобы забрать боль Римуса себе, но он не мог. Он был бесполезен, беспомощен, жалок. Римус беззвучно плакал, обвивая его поперек груди, и все, на что был способен Сириус в ту секунду, — это гладить его по волосам и лепетать всякую чушь о том, как сильно он сожалеет. Увы, его чертова жалость не возвращала людей к жизни. Со временем слезы закончились, и Римус, перестав всхлипывать, вытер лицо ладонью и стыдливо отвернулся. Не то чтобы Сириус собирался его отпускать. — Прости, Сириус, это ужасно. Мне жаль. Типа, вау, этот парень, который только что отдрочил мне, теперь плачет у меня на плече из-за своей мертвой матери, это так странно и тупо, как я здесь оказался… — Римус, заткнись, — сказал Сириус, мило улыбнувшись ему, — это не то, как я думаю, и не надо делать вид, будто ты классно читаешь мысли. Я не против твоих слез, и нет ничего странного в том, что воспоминания о маме вызывают у тебя такую реакцию. — Правда? — Конечно, правда. Послушай, Джеймс однажды научил меня плакать всегда, когда я захочу, и это простой совет, но он потрясающе облегчает жизнь, и он сделал множество моих депрессивных эпизодов проще, потому что я не пытался законсервировать чувства в себе, а выплескивал их, так что я хочу посоветовать тебе то же самое. Пожалуйста, плачь, когда хочешь, Римус. Плевать, что происходит вокруг. Твои чувства важнее. — Ты так же мудр, как твой друг, Сириус. Сириус притворно закатил глаза: — Если бы ты был знаком с Джеймсом, ты бы знал, что это не комплимент. Улыбка Римуса была слабой, но она была, и Сириус обрадовался этому, как радовался лучам солнца, выглядывающим из-за серых туч в пасмурный, унылый день. Он снова лег рядом с ним, поудобнее устраиваясь на груди и выдыхая, когда чужие длинные пальцы вернулись в его волосы ласковыми, успокаивающими движениями. — Знаешь, я думаю, ей бы понравился Лунатик, — спустя время задумчиво произнес Римус. — Она бы сказала, что это забавно. — Да? — Да. Есть такая оперетта, которая называется «Фрау Луна». Это ее любимая оперетта. Когда я был маленьким, мы часто слушали ее вместе на пластинке. Я называл ее так в шутку — фрау Луна. Отсюда и татуировка. Так что… да, я думаю, она оценила бы твое желание называть меня Лунатиком. — Хорошо. — Сириус широко улыбнулся. — Лунатик. Он поднял голову, утыкаясь лбом в шею Римуса, вдыхая его запах (от него пахло малиновым гелем для душа, и Сириусу нравилось думать о том, что сам он пахнет точно так же). Римус прижал его к себе крепче. Через несколько минут они оба спали. Проснулись они от звонка телефона, который по какой-то загадочной причине вибрировал в районе поясницы Сириуса. Вслепую выудив телефон из-под спины, Сириус протянул его Римусу. Тот сонно проворчал что-то, прежде чем взять трубку. — Да? — хрипло рявкнул он, но в следующее же мгновение смягчился: — О, да, да, разумеется, эм-м… Готов вернуть его вам за, ну, скажем… десять тысяч евро? — Эй, — пробормотал Сириус, поднимая взгляд и удивленно улыбаясь, — решил озолотиться с моей помощью? — Он помолчал пару секунд. — Ладно, это верное решение, на самом деле. Джеймс из богатой английской семьи, они бы ничего не потеряли, поделившись с нами парой тысяч евро… — БРОДЯГА, ЭТО ТВОЙ ГОЛОС? — донесся крик из трубки. Римус поморщился, отодвигая телефон от уха. Подумав, протянул его Сириусу. Сириус перевел звонок на громкую связь и положил телефон на грудь Римуса, удобно устраиваясь на вытянутых руках. — Да, это мой голос, Сохатый. — Боже, друг, ты не представляешь, как я рад тебя слышать! Я никогда еще не был настолько же рад тебя слышать! Мы все здесь едва с ума не сошли… — О, я надеюсь, что так оно и было. — Именно так, Сириус! Прости нас! Мы были отвратительно пьяны, и никому из нас даже в голову не пришло проверить, на месте ли ты. Представь мое удивление, когда я проснулся полчаса назад, а Лили нависает надо мной и говорит: «Мы проебали Сириуса». — Она так и сказала? — Так и сказала, друг! — Вау. Эта девчонка использовала грубую лексику из-за меня. Я горд. — Да. И Питер передает тебе свои персональные извинения. — Джеймс, похоже, протискивался вдоль трейлера к водительскому месту. — Хочешь сказать что-нибудь Сириусу, Пит? — О, да! Сириус, дружище, мне так жаль. Я не знал, что ты вышел из трейлера, пока мы стояли; я думал, ты продолжаешь спать. Мне стоило устроить перекличку, но я подумал, что это будет бесполезно: когда я зашел, здесь был слышен только храп и сонное бормотание, так что… — Все в порядке, не извиняйся, Пит. На самом деле, я думаю, что нахожусь в гораздо более комфортных условиях, чем любой из вас. Не представляете, как много удовольствия доставляет мне эта мысль. За последние несколько часов мне удалось поесть, выпить кофе, принять душ и… — «и даже потрахаться». — И до того, как вы позвонили, я спал, так что… все прекрасно, но спасибо за ваше беспокойство. Повисла пауза. — Что ж, Бродяга, я рад узнать, что тот симпатичный парень с заправки все же не оказался убийцей-потрошителем… — озадаченно пробормотал Джеймс. На словах про симпатичного парня Римус приоткрыл один глаз и посмотрел на Сириуса сверху вниз. Сириус смущенно улыбнулся ему. — Стой… так ты у него дома? — Э-э, да. Здесь… довольно мило. Уютно. — Прекрасно. Ты планируешь оставаться там? Сириус замялся. Римус привез его к себе домой, потому что был добрым человеком, и они, вроде как, вполне неплохо проводили время вместе, но… это вовсе не значило, что Римус обязан был позволять ему и дальше тусоваться здесь. Может быть, у него были другие планы на остаток дня. — Я буду рад, если ты останешься, — сказал Римус, в очередной раз прочитав его мысли по выражению лица. Это могла быть дежурная вежливость, но Сириусу не хотелось даже думать об этом; он энергично кивнул, подтягиваясь, чтобы быстро прижаться губами к губам Римуса, и надеясь, что никто по ту сторону звонка не обладает способностью видеть сквозь пространство. — Я останусь, — наконец сказал он, снова обращаясь к Джеймсу. — Отлично! Тогда пусть… э-э… — Римус. — Да, верно… боже, твоего спасителя на самом деле так зовут? Вы так здорово подходите друг другу, Бродяга. Сириус застонал, утыкаясь лбом в грудь Римуса. — Заткнись, Джеймс. — Да-да, конечно, прошу прощения. — Джеймс не звучал искренне раскаивающимся. — В общем, Римус, приятель, если ты слышишь меня — не мог бы ты продиктовать мне адрес своего дома? Боюсь, что прямо сейчас мы стоим под Брюсселем, но мы вернемся… эм-м… Когда мы вернемся, Пит? — В районе восьми часов вечера. — Точно. Так оно и будет. — Да, без проблем, — отозвался Римус, медленно, чтобы Джеймс успел записать, диктуя ему свой адрес. — Ну, вот и чудно! Я наберу вам, когда мы будем поблизости. — Джеймс выдержал паузу, прежде чем торжественно произнести: — Дорогой Римус, могу ли я оставить на тебя своего лучшего друга и быть уверенным, что ты позаботишься о нем как следует? — Обо мне уже давно никто так не заботился, Джеймс, — пробормотал Сириус — одновременно с тем, как Римус, улыбаясь и не сводя с него хитро прищуренных глаз, сказал «Конечно, можешь рассчитывать на меня». — Замечательно! Тогда отбой, мне нужно пойти успокоить Маккиннон. Развлекайтесь, парни. Джеймс сбросил звонок, и на экране снова показалась та девчонка с фиолетово-синими волосами и сигаретой за ухом. Ее улыбка была такой широкой, что Сириус почувствовал слабую фантомную боль в нижней части лица. — Девушка? — спросил он, не успев вовремя прикусить язык. Римус вскинул брови и, поколебавшись секунду, кивнул: — Бывшая, да. — Если она бывшая, то… почему она стоит у тебя на обоях? — Потому что мне нравится эта фотография. И потому что тот факт, что она моя бывшая девушка, не означает, что она также моя бывшая подруга. Сириус задумчиво нахмурился. — Никогда не дружил ни с кем из бывших. — Ты… любил кого-нибудь из них? — М-м… нет, наверное, нет. То есть… вряд ли. Римус посмотрел на него так, будто бы это все объясняло. Сириус вдруг почувствовал себя глупо, уязвимо и неудобно под этим пристальным взглядом, так что он снова перебрался повыше, по-хозяйски забрасывая одну ногу между ног Римуса и обвивая его торс рукой. — У тебя забавные друзья, — сказал тот через небольшую паузу. — Да. Они с ебанцой, но они классные. Самое дорогое, что у меня есть. И они должны быть чертовски благодарны, что я продолжаю так мило отзываться о них после того, как они со мной поступили. — Ты не дашь им об этом забыть. — Ни на секунду. До самого конца их гребаных жизней. Римус неопределенно хмыкнул в ответ. Сириус поднял голову, чтобы посмотреть на него. Его профиль был чертовски красив в мягком полумраке комнаты. Почувствовав его взгляд, Римус повернулся к нему лицом и медленно растянул губы в кривой ухмылке — ухмылке, которую Сириус теперь считал такой привычной и знакомой. Отчего-то вдруг тоскливо защемило сердце. Сириус не знал, где он должен был отыскать силы, чтобы бросить этого парня сегодня вечером, когда за ним приедут его друзья, — бросить и никогда больше не вернуться. Сириус, казалось, не мог представить теперь, какой его жизнь была раньше, до Римуса. Череда парней, не вызывающих интереса, с одинаковыми лицами, именами и прошлым. Сириус знал, каково это — делить на двоих одну постель, трахаться до сорванного голоса и синяков, наливающихся в районе живота и бедер… но он не знал, каково просыпаться вот так, рядом, нежиться в объятиях друг друга безо всякого желания расставаться. Он привык сбегать из постели раньше, чем просыпался его партнер, подгоняемый легким чувством стыда и тревоги, собирать на ходу сброшенную впопыхах одежду и крадучись выскальзывать за дверь. Сегодня ему никуда бежать не хотелось, и он отдал бы все на свете, лишь бы это утро длилось подольше, лишь бы подольше чувствовать под щекой тепло чужой кожи и биение сердца на кончиках пальцев. Было всего одиннадцать утра, когда их разбудил звонок телефона, и Сириус чувствовал себя отдохнувшим, но не выспавшимся, его веки смыкались против его собственной воли; он продолжал дремать, прильнув к чужому плечу и бездумно выводя узоры на исполосованной рваными шрамами груди. И где-то там, на стыке сна и бодрствования, он думал о доме в Лондоне и доме здесь, в Берлине, думал о своих друзьях и о Римусе, и ему казалось, что у него есть воспоминания, в которых два этих мира сталкиваются, как будто так было всегда: Лили и Римус, горячо обсуждающие друг с другом недавно прочитанную книгу; Джеймс и Сириус, пытающиеся собрать шкаф из Икеи, пока Римус стоит над ними с инструкцией, руководя и наставляя; Мэри, плетущая для Римуса фенечки; Доркас, уговаривающая Римуса позволить нарисовать ему стрелки на глазах… — Будешь кофе? — спросил Римус, выдергивая его из дремы. — Я хочу налить нам кофе, а потом… — Нет, не уходи, — невнятно произнес Сириус, вжимаясь в него крепче, всем телом, сильнее обвивая рукой. — Я хочу налить нам кофе, — настойчиво, но мягко повторил Римус, — а потом вернуться в постель, чтобы и дальше выполнять роль твоего плюшевого медведя. — Правда? — Конечно. — Ладно. — Сириус нехотя отодвинулся в сторону, сонно моргая и пытаясь сфокусировать зрение. — Я буду кофе. — Да, мой господин. — Эй, мне это нравится. Хотя было бы куда лучше, если бы ты тоже был без штанов прямо сейчас. Римус фыркнул, качнув головой и явно не собираясь сбрасывать штаны. Сириус подтянул одеяло повыше. — Ты можешь поспать еще, если хочешь, — сказал он, оборачиваясь на Сириуса через плечо. — Я умею вести себя тихо. — Правда? Мне так не показалось. — Тебе нравится повсюду выискивать пошлый подтекст, да? — Не критикуй чужие увлечения, это грубо. Римус снова покачал головой, пряча улыбку. Они замолчали, и Сириус задумался, рассеянно наблюдая за тем, как Римус перемещается по своей спальне-гостиной-кухне, занимаясь приготовлением кофе для них двоих. Это было здорово, очень здорово и уютно, и он никогда не чувствовал себя более правильно ни с одним из бывших парней, и он мог представить Римуса, занимающегося тем же самым, в его квартире в Лондоне. Он мог представить, как они смеются, обнимаются, завтракают вместе и трахаются, и от всех этих фантазий пересыхало в горле и кружилась голова; но больше всего на свете он удивлялся тому, как легко в его воображении Римус встраивался в их компанию. Он знал, что Римус понравился бы всем, и каждому — по-разному; Лили полюбила бы его за начитанность и эрудицию, Джеймс — за странный юмор, Питер — за простоту и открытость. И он полюбил бы каждого из них, если бы только имел шанс познакомиться с ними. Это были странные, непривычные, обескураживающие мысли. Сириусу было двадцать три года, и он никогда не знакомил своих друзей со своими парнями. Да, безусловно, бывало такое, что, ранним утром провожая кого-нибудь из спальни, он натыкался на Джеймса, но это были случайные столкновения; знакомства никогда не были чем-то, что Сириус планировал, чем-то, чего бы он желал. Его парни и его друзья знали друг о друге в теории, но существовали по отдельности, и их миры ни при каких обстоятельствах не должны были столкнуться, иначе — как сообщал ему гадкий шепот из глубин подсознания — коллапс, крах и всемирное бедствие. С Римусом его подсознание почему-то молчало. — О чем думаешь, Sternchen? — спросил Римус, возвращаясь в постель с двумя ароматными кружками кофе. Сириус покачал головой, прогоняя мысли: — Ни о чем, — и улыбнулся ему, пытаясь изобразить беспечность. Римус, должно быть, не поверил ему, но принял этот ответ, не собираясь лезть в чужую душу глубже дозволенного. Задумчивый, он сделал несколько глотков кофе и отставил кружку на пол рядом с матрасом. Сириус повторил за ним — и замер, немного растерявшись. Ему хотелось вернуться в объятия Римуса и, желательно, никогда больше оттуда не вылезать, но он вдруг подумал о том, как жалко он, наверное, выглядит со стороны, и ему стало стыдно. Он обвил свои плечи руками, опуская взгляд и бесцельно, даже не осознавая этого, исследуя глазами чужую грудь. — Тебе и правда совсем не интересно, откуда они? — ровным тоном спросил Римус, делая маленький глоток из кружки и не сводя с него взгляда. — М-м, что ж, у меня есть предположение. — Сириус слабо улыбнулся. — Подрался с Кун Лао? Римус засмеялся, удивленно вскидывая брови. — Да. Это был трудный бой, но видел бы ты другого парня. Их взгляды ненадолго встретились. Затем Сириус мягко покачал головой: — Не рассказывай мне, если не хочешь. Я не умру от любопытства, Римус. Римус кивнул, и на пару минут они оба замолчали, сжимая кружки в руках. — Авария, — в конце концов сказал тот, не меняясь ни в голосе, ни в лице, только отводя взгляд. Сириус медленно убрал пустую кружку в сторону. — Фура врезалась в нашу машину на бешеной скорости. Мама чудом почти не пострадала, а меня по частям собирали. Я теперь что-то вроде монстра Франкенштейна, знаешь. — Почему ты постоянно пытаешься принизить себя? — полушутливо возмутился Сириус, перебрасывая ногу через его бедра и вскарабкиваясь на него сверху. — Я не пытаюсь, — честно ответил Римус, глядя на него снизу вверх из-под прикрытых ресниц, его дыхание на секунду сбилось. — Мне нравится монстр Франкенштейна. Мне не нравится сам Франкенштейн. Довольно безответственный тип, на мой взгляд. Абсолютно не умеет принимать последствия принятых им решений. Сириус хмыкнул, потому что ему нечего было ответить. Он знал Франкенштейна, много раз смотрел фильмы и перечитывал книгу, но у него не было настроения для анализа персонажей и их поступков, не тогда, когда этот парень лежал здесь и рассказывал ему подобные вещи. Трагичные, трагичные вещи, над которыми он каким-то образом находил силы шутить. — Мне жаль, что это случилось с тобой и твоей мамой, Римус… Лунатик. — Да, я знаю. — Римус отрывисто кивнул, прикусывая нижнюю губу. — Все в порядке. Просто хотел, чтобы ты знал. — Спасибо. Римус снова кивнул, глядя в сторону. Сириус наклонился ниже, чтобы обнять его, пряча лицо в том месте, где плечо соединяется с шеей. Римус пах малиной, черным кофе и сигаретами, и Сириус мог бы остаться вот так на целую вечность, вдыхая и выдыхая его запах, прощупывая губами чужой пульс. Римус — маленький негодяй — решил разрушить его планы, коротко, будто бы на пробу вскидывая бедра, прижимая их теснее друг к другу. Сириус охнул от неожиданности. Он не планировал ничего подобного, вскарабкиваясь на него сверху, но теперь эта идея казалась ему просто блестящей. Он с энтузиазмом подался навстречу, чувствуя, как тяжелеет и наливается его член. Римус снова издавал эти прекрасные тихие звуки при каждом их движении друг к другу, и Сириус повернулся к нему лицом, требовательно накрывая его губы своими — не потому, что хотел заглушить их, но потому, что хотел впитать их в себя. Чем дольше они целовались, тем более беспорядочным и влажным становился их поцелуй, и руки Римуса — руки Римуса были, казалось, повсюду, шарили по спине и бокам, сжимали в объятиях и направляли; пальцы обводили выступающие позвонки, ногти царапали кожу, оставляя следы, и все эти ощущения только сильнее подливали масла в огонь. Сириус глухо зарычал, прикусывая нижнюю губу Римуса, его руки судорожно метнулись вниз, туда, к единственной преграде между их телами — гребаным брюкам. Ему пришлось оторваться от чужого рта и выпрямиться, чтобы справиться с ширинкой, что было не так-то просто сделать руками, трясущимися от напряжения (и остатков похмелья, вероятно). К тому моменту, как он вернулся в прежнее положение, Римус уже успел отыскать флакончик смазки, затерявшийся где-то в складках простыни. Сириус опустился, сталкивая их члены, и это потрясающее ощущение трения кожи о кожу будто бы воспламенило все его внутренности; он издал что-то среднее между всхлипом и стоном, снова утыкаясь лбом в чужое плечо. Одной рукой Римус обхватил их члены, а другую положил на бедро Сириуса, помогая двигаться на нем сверху, подталкивая и направляя его, и это было так правильно, так привычно, будто они делали это уже не в первый раз, будто они знали тела, будто они знали повадки друг друга так же верно, как свои собственные. Это была неожиданная мысль, заставившая Сириуса заскулить. Он силой заставил себя выпрямиться, опираясь обеими ладонями о стену над головой Римуса. Напряжение, с каждой секундой все сильнее нарастающее внизу его живота, заставляло его двигаться быстрее, сильнее и беспорядочнее, на лбу и висках выступила испарина, в голове горячо пульсировало, руки и бедра дрожали будто бы в лихорадке, пока Римус уверенными и мощными толчками подводил их обоих к разрядке. Ему казалось, будто легкие исчезли из его грудной клетки, будто его сердце перекачивает не кровь, а раскаленный металл; он был сплошным клубком оголенных нервов, раскачивающимся и стонущим. Его стоны, смешивающиеся с мольбами не останавливаться, были, вероятно, чертовски громкими, но он не осознавал этого до тех пор, пока не кончил, гортанно вскрикнув. Наступила тишина, нарушаемая лишь сбитым дыханием Римуса. Он продолжал дрочить, гоняясь за собственным удовольствием, и Сириус, позволив себе несколько секунд отдышаться, спустился ниже. Похоже, вида его лица на одном уровне с членом Римуса было достаточно, чтобы вытолкнуть того за край; он кончил, откидываясь на подушки и закатывая глаза. Сириус открыл рот, подставляя язык под капли спермы и удовлетворенно мурлыча. — Ты пиздец какой громкий, ты знаешь об этом? — спросил Римус, опуская на него взгляд, его дыхание по-прежнему было тяжелым и сбитым, грудная клетка тяжело вздымалась. — У фрау Бергман будет куча претензий. Сириус кокетливо завел волосы за уши: — Ради нее стараюсь. Римус усмехнулся, откидываясь на подушки и сглатывая. Сириус, довольный и умиротворенный, с благословенной тишиной в голове и полностью расслабленными конечностями, окинул его взглядом. Римус запустил пальцы в волосы и снова посмотрел на него — на этот раз более осмысленно. — Теперь нам все-таки придется сходить в душ. — Или я могу сделать… так, — сказал Сириус, опуская голову и касаясь языком низа его живота, слизывая брызги спермы. Римус застонал, закрывая лицо ладонями. — Душ, — отчаянно повторил он. Сириус рассмеялся. В душе Римус — не грубо, но требовательно — толкнул его к стене, разводя его ноги коленом. Сириус даже не думал сопротивляться, широко улыбаясь в ответ на его действия. — Не можешь насытиться мной, — с наслаждением прошептал Сириус. — Ты чертовски прав, — сказал Римус, его голос был низким, глаза — черными, и Сириус мог поклясться, что его сердце пропустило несколько положенных ему ударов, когда Римус вдруг плавно опустился перед ним на колени. Минут через пятнадцать они вышли из душа и в комфортном молчании вернулись в жилую комнату, где Римус, набросив на себя шорты, одним осторожным движением столкнул все с матраса и взялся перестилать постель. Сириус натянул спортивные штаны и устроился на стуле неподалеку, лениво подпирая голову рукой. Он уже давно не чувствовал себя настолько основательно оттраханным. Это было сродни блаженству. Для абсолютного счастья ему не хватало разве что сигареты… но, едва подумав об этом, он обнаружил пачку «Кэмела» в руках. Сириус усмехнулся и, подняв взгляд, кивком головы указал в сторону балкона. Римус махнул рукой: — Кури здесь, — и открыл балконную дверь, запуская в комнату свежий, прохладный воздух Берлина. — Я уже говорил тебе, что ты идеален? — Сириус сунул сигарету в уголок рта, наклоняясь к руке Римуса с зажатой в ней зажигалкой. Римус усмехнулся: — Да, кажется, пару раз. Сириус переместился на матрас, наслаждаясь от соприкосновения чувствительной кожи с чистым постельным бельем. Римус усмехнулся, наблюдая за ним, предусмотрительно протянул ему пепельницу с подоконника. Затем отдернул шторы, позволяя дневному свету просочиться в комнату. Было так же пасмурно, как и несколько часов назад, но дождь, кажется, перестал. Сириус рассеянно наблюдал за плывущими по небу тучами, с наслаждением докуривая сигарету, когда Римус опустился на матрас с новой порцией кофе для них двоих. — Спасибо, — улыбнулся Сириус. — Не за что. — Римус ответил на его улыбку своей, слабой, но искренней. — Чем бы ты хотел заняться сегодня? — Оу. Э-э… — Я имею в виду, твои друзья сказали, что приедут около восьми часов вечера, так что у нас есть… семь с половиной часов в запасе, чтобы заняться… чем бы то ни было. Даже не знаю, что могло бы заинтересовать тебя. Например, экскурсия? Ты говорил, что не был в Берлине раньше, так что я мог бы показать тебе что-нибудь из достопримечательностей. Мы не сможем посмотреть все за один день, но я мог бы… отвезти тебя к Бранденбургским воротам, например. Или… — Он замолчал, не встретив энтузиазма в лице Сириуса. — Что? Извини, я просто подумал, что тебе захочется прогуляться, я не… я не настаиваю. Сириус качнул головой, пытаясь вернуть на лицо расслабленную улыбку. Он дотянулся и положил руку поверх чужой ладони. Римус осторожно переплел их пальцы, наблюдая за этим со странной отрешенностью. — На самом деле, — сказал Сириус, — я хотел бы остаться здесь, с тобой… на все время, что у нас еще осталось. Хотя теперь я понимаю, каким навязчивым, должно быть, кажусь тебе. Римус вздрогнул, фокусируя на нем взгляд. — Вовсе нет! Я в восторге от этой идеи. — Да? — с сомнением переспросил Сириус, хотя уголки его губ подрагивали в плохо сдерживаемой улыбке. — Разумеется, — сказал Римус, и это был тон, которым здравомыслящий человек сообщает безумцу о том, что Земля все-таки круглая. — Послушай, Сириус… если ты каким-то образом еще не понял этого, ты мне очень нравишься. Не просто… — Римус взмахнул рукой, — твое тело. Ты. Это было больше, чем он мог бы мечтать. Его сердце взволнованно подрагивало, когда он поднялся и, уперевшись руками в чужие бедра, приблизился лицом к лицу Римуса, карие глаза наблюдали за ним расслабленным интересом. — Мне нравишься ты, — сказал он. — И твое тело. Римус улыбнулся ему, счастливый и искренний. Сириус соединил их губы в мягком, почти невинном поцелуе, просто наслаждаясь этим, наслаждаясь тем, что может позволить себе это — маленькие мгновения нежности с человеком, который ему симпатичен. Позже Римус поставил одну из пластинок «The Smiths» в проигрыватель, и они лежали рядом, закутавшись в одеяло и слушая музыку, пальцы Римуса блуждали по спине Сириуса и путались в волосах. Они разговаривали — обо всем на свете, даже не замечая, как сменяются и перетекают одна в другую их темы. Сириус рассказывал о жизни в Лондоне, коротко — о семье и о детстве, о младшем брате, по которому он тосковал, но не знал, как вернуть после всего, что между ними случилось; о фильмах, которые он смотрел, и о книгах, которые он читал. Римус рассказывал о жизни в Берлине, о детстве, об отце, который всегда был холоден с ним и слишком многого требовал, и о матери, которая была единственным звеном, связывающим их между собой, пока не умерла. Римус рассказывал о том, каким искренним всегда был ее смех, как она любила играть на гитаре и каждое утро завивала волосы, потому что ее прямая прическа казалась ей слишком серьезной, взрослой и скучной; о том, как она любила выращивать цветы на подоконниках, и о том, как танцевала с ним каждый раз, когда ему становилось грустно, и это были странные, безумные танцы, которые всегда смешили его, даже если до этого ему хотелось уткнуться лицом в подушку и реветь не замолкая. О том, как ярко светилась ее улыбка, когда он впервые принес ей написанный им рассказ, и о том, как она до последнего пыталась скрыть, что у нее рак, до тех пор, пока скрывать дальше было просто невозможно; о том, как она любила праздники и маскарады, и о том, как она тускнела и гасла с каждым днем — высокая, сильная и энергичная женщина его детства на его глазах превращалась в призрак, тень прежней себя; о том, как она любила красиво наряжаться, невпопад цепляя на себя украшения, и о том, как горько она плакала, лежа на больничной койке и цепляясь за его руку, и просила не смотреть на нее, потому что она больше не была красивой. О том, как женщина, которая любила жить и искренне радовалась каждому новому дню, умоляла об эвтаназии, потому что больше не могла выносить эту боль, потому что смерть милосерднее. Эвтаназия была легализована на территории Германии спустя полгода после того, как ее не стало. Сириус не знал, что сказать, да и не был уверен, что это необходимо; слова, казалось, только все испортили бы, так что он молча сжимал чужую руку в своей и слушал, слушал, слушал. Римус больше не плакал, рассказывая о маме, его голос был ровным, спокойным и тихим, но взгляд, подернутый дымкой воспоминаний, смотрел сквозь пространство, и Сириус знал, чтó это значит: Римуса здесь нет, только его физическая оболочка. Настоящий Римус сейчас далеко-далеко отсюда, на залитой солнцем просторной кухне, танцует и кружится, держась за руки с одной замечательной женщиной по имени Хоуп Люпин. Сириус чувствовал горечь на корне языка и холодный озноб где-то под ребрами от мысли о том, насколько же несправедливым все это было, насколько рано Римус потерял свою маму, а Лайалл — жену, насколько рано смерть распахнула для нее свои объятия. — Мне так жаль, что я никогда не познакомлюсь с ней. — Да, мне тоже. — Римус моргнул и посмотрел на него — впервые с тех пор, как завел разговор о матери. — Знаешь, ты бы безумно понравился ей. Она любила таких людей. — Каких? Римус слабо улыбнулся: — Сумасшедших, как она сама. Сириус улыбнулся в ответ. Это было лучшим комплиментом на свете. Потом они курили, выпуская струйки сизого дыма в потолок, и продолжали разговаривать, перескакивая с темы на тему, и где-то на середине рассказа о той самой ночи, когда Сириус сбежал в поместье Поттеров из родного дома, он вдруг понял, что хочет рассказать слишком много — рассказать и услышать; и как бы они ни старались, в этом не было смысла, потому что жалкие пять часов — это все, что у них оставалось… ничтожно мало, чтобы выговорить друг другу всю жизнь. — Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — спросил Сириус, пытаясь увести самого себя от тоскливых мыслей, вызывающих тоскливое настроение. — Немного странный вопрос, когда вам обоим за двадцать. — Не знаю. Некоторые задаются им и в семьдесят. Никогда не поздно, наверное. — М-да… что ж. — Римус побарабанил пальцами по бедру. — Хорошим человеком — в первую очередь, но, я полагаю, твой вопрос не об этом, так что… думаю, я хотел бы получить второе высшее. — О, а первое ты получил в сфере?.. — Юриспруденции. — Что? — Сириус глупо моргнул, ожидая, что Римус усмехнется и скажет: да ладно, я просто пошутил, ты что, поверил? — Подожди… что? Ты… серьезно? Ты, блядь, юрист? — Ага. — Римус фыркнул, туша сигарету в пепельнице. — По такому… э-э… книжному парню, как я, и не скажешь, правда? — Не пойми меня неправильно, но… да! Блядь, да! Что за черт? — Моя мама была романтиком и любила книжки, а мой отец — бюрократ до мозга костей. Не знаю даже, как они влюбились друг в друга; спрашивал у матери однажды, но она сказала: «Ты не выбираешь, в кого влюбляешься, Римус», так что, ну, как-то так… Когда я закончил школу, он настоял на том, чтобы я получил «нормальное» образование. «Любовь к литературе — это худшее, что ты мог унаследовать от своей мамы, сынок», — сказал он мне. И добавил, что нищим писателем я стать всегда успею. Поэтому я поступил на юридический. Когда закончил, даже успел поработать немного юрисконсультом, пока не осознал, что эта работа приносит мне не столько деньги, сколько ежевечернее желание выстрелить себе в голову из дробовика. — Боже, я… представляю. — Сириус помолчал, обдумывая услышанное. — Но… кем бы ты хотел быть? Не твой отец; ты. — Ну, как я уже упоминал, мне нравятся книги… тексты и их анализ, все, что с этим связано. Мне нравится писать самостоятельно ровно в той же степени, что и редактировать чужое. Я получаю удовольствие от ощущения, что текст становится если не идеальным, то близким к идеалу под моими пальцами. Так что, может быть, что-то связанное с этим. Литературоведение, редактура, все такое. И не забывай, что мне еще нищим писателем становиться. — Римус вяло улыбнулся. — А что насчет тебя? — Ну, как я уже, э-э, рассказывал где-то в начале нашего знакомства, я окончил университет в этом году, как и многие мои друзья… — На кого ты отучился? Сириус сел, пафосным движением руки откидывая волосы назад и принимая горделивую позу: — Между прочим, перед тобой — дипломированный социолог. Римус, конечно же, был гораздо более тактичным, чем он, так что, несмотря на удивление, явно написанное на его лице, он помолчал и осторожно спросил: — Что же… привлекло тебя в области социологии? — Возможность досадить моим родителям, вероятно? — Сириус равнодушно пожал плечами. — Как и твой отец, они хотели отправить меня на юридический, чтобы я мог продолжить семейное дело, когда вырасту. Вряд ли они рассчитывали, что вместо всего этого я пошлю их на хуй. Я выбрал социологию, потому что знал, что они будут вне себя от злости, если — когда — узнают. Думаешь, это глупо? Несколько секунд Римус смотрел на него с приоткрытым ртом. — Знаешь, Сириус, я не думаю, что это глупо. Я думаю, что это восхищает. Твоя смелость, то, как ты… не побоялся вступить в открытую конфронтацию со своими родителями, зная, что это лишит тебя дома, наследства и прочего. Хотел бы я иметь хотя бы часть твоего бесстрашия. Сириус покачал головой, опуская взгляд. — Бесстрашие — это точно не обо мне. Мне постоянно страшно. В конце концов, тот факт, что я получил социологическое образование, не означает, что я планирую работать в этой области. Я до сих пор не знаю, кем хочу быть, до сих пор ищу себя. Джеймс сказал, что в нашем возрасте это нормально и я не обязан по щелчку пальцев осознать, к чему меня больше тянет, но… все равно иногда смотрю на наших сверстников, гораздо более состоятельных и успешных, чем я, и не могу перестать чувствовать себя убогим инфантильным дурачком. Как будто я к своим годам уже должен был обзавестись домом, семьей и бизнесом, ежедневно приносящим мне золотые горы. На деле же я просыпаюсь в обед и еще полчаса решаю, какие носки мне сегодня надеть: с авокадо или с бананами, — и в итоге надеваю по разному на каждую ногу, потому что даже это я выбрать не способен. — Я понимаю, о чем ты. — Римус кивнул, поджигая еще одну сигарету. — Мы живем, с самого детства окруженные примерами людей, очень рано добившихся успеха. Куда ни посмотри, везде музыканты, чьи альбомы выстреливают, писатели, чьи книги раскупают за полдня, блогеры, за которыми готовы следовать миллионы. И всем этим людям зачастую едва за двадцать. Но примеры обратного тоже существуют, просто о них почти не говорят. Поль Гоген, известнейший постимпрессионист, в тридцать пять лет решил бросить работу брокера и посвятил себя искусству, из-за чего жена ушла от него, забрав с собой пятерых детей. Марселю Прусту было сорок два, когда он опубликовал первый том из своего цикла «В поисках утраченного времени». Флемингу, который придумал Джеймса Бонда, и Толкину, который подарил миру множество монументальных произведений о Средиземье, — обоим было по сорок пять на момент их первой публикации. — Он замолчал, затягиваясь, и внимательно посмотрел на Сириуса. — У тебя есть все время мира, чтобы разобраться в себе и решить, чего ты хочешь, Sternchen. Сириус улыбнулся. Он осознавал все это, но, как ни крути, здорово было услышать нечто настолько воодушевляющее от кого-то другого. У Римуса потрясающе получалось подбирать слова; он восхищался этим, потому что вечно страдал из-за неспособности поддерживать собеседников. Он поцеловал его в скулу и отобрал сигарету, чтобы сделать последнюю затяжку. — Я надеюсь на это. Спасибо, Лунатик. На какое-то время они замолчали, оба погруженные в свои мысли. Сириус лежал, вытянувшись на животе и устроив голову на скрещенных руках, Римус сидел рядом, опираясь спиной о холодную стену. Они не соприкасались, но Сириус чувствовал жар его кожи даже так, на расстоянии десятка сантиметров, и в этом было спокойствие и комфорт. Он немного повернул голову, и его взгляд наткнулся на книги, которые они перетаскивали из машины в квартиру, казалось бы, целую вечность назад. Маленький и шаткий книжный лабиринт, разросшийся посреди прихожей. Там была по меньшей мере сотня разных произведений. — Что ты собираешься делать с этими книгами? — спросил он. — Не знаю, — отозвался Римус. — Мама… мама хотела бы, чтобы ее библиотека продолжала жить даже после ее смерти, так что… у меня нет мыслей сдать их на переработку или вроде того. Наверное, кое-что я просто оставлю себе, а кое-что раздам — в библиотеки, школы, университеты, букинистические магазины и пункты обмена. Мне просто… мне просто нужно собраться с силами, чтобы сделать это. Там на каждой странице — она. Сириус повернулся в его сторону, колеблясь. — Хочешь… сделаем это вместе? — неуверенно предложил он. Римус удивленно посмотрел на него сверху вниз. В тусклом луче света Сириус видел, как пылинки кружатся над его головой. — Правда? — Конечно. Если… если это уместно. — Это уместно, — медленно ответил Римус, продолжая странно поглядывать на него. Потом вдруг кивнул и, перебравшись через него, поднялся на ноги: — Тогда пойдем. Сириус немедленно последовал за ним. Они перебрались в прихожую и устроились в самом центре книжного беспорядка — оба растрепанные, одетые только наполовину. Сириус уселся напротив Римуса, копируя его позу, и замер в ожидании команды. Римус, казалось, и сам не знал, с чего начать, с силой стиснув собственные пальцы и неуверенно оглядываясь по сторонам. Сириус взял случайную книгу с самой вершины одной из башен и показал ее Римусу: — Как тебе эта? Это был сборник стихов Шарля Бодлера. Сириусу ни о чем не говорило это имя, но Римус заметно оживился при виде обложки: — О, эта… мне нравится. Она иногда читала мне что-нибудь на свой вкус. Ее французский был прекрасен. Сириус открыл страницу наугад и прочитал Римусу первое попавшееся стихотворение. Оно было своеобразным и повествовало о любви. Римус не понимал ни слова, но слушал его внимательно, не шевелясь, не моргая и даже, может быть, не дыша. Когда Сириус замолчал и поднял на него взгляд, Римус протянул к нему руку — почти боязливо, словно книга была змеей, которая могла вцепиться в его ладонь и отравить. — Я хочу оставить ее, — прошептал он. — Конечно, — ответил Сириус, отдавая ему книгу. — Конечно, мы так и сделаем. Сириус отвернулся, переключая свое внимание и делая вид, что не замечает, как Римус прижал книгу к груди на пару мгновений, прежде чем отложить ее в сторону. Дальше дело двигалось быстрее. Сириус брал одну из книг вокруг него и демонстрировал обложку Римусу, дожидаясь его вердикта, после которого книга отправлялась в одну из двух импровизированных категорий — оставить и отдать. Книги были разными: от художественных до научных, от классики до современного фэнтези, от любовных романов до ужасов. Объединяло их только то, что все они были… ну, скажем, не совсем новыми. Когда Сириус заметил это, Римус поспешил объяснить: — Мама верила, что книги в определенном смысле наделены душой и эмоциями. Это немного сумасбродно, — я более прагматичен в этом плане, как ни крути, — но она считала важным время от времени доставать свои любимые романы с полок и перечитывать оттуда несколько абзацев или страниц, просто чтобы напомнить книге об ее ценности и значимости. Так что… — Он передернул плечами, — да, они выглядят изношенными, но это не по небрежности, это по любви. Сириус задумчиво улыбнулся, сжимая в руках очередную книгу — «Чуму» Альбера Камю. Хоуп была странной женщиной, но внутри нее таилось столько любви, что с лихвой хватало даже на книжки. Не было ничего удивительного в том, что ее сын впитал эту любовь в себя и так бережно перенес ее во взрослую жизнь. Хотя Сириус все равно в какой-то момент понял, что недооценивал масштабы этого. Римусу не просто нравилось читать, он страстно увлекался этим. Он разбирался в эпохах и направлениях, без всякого труда вспоминал детали биографии тех или иных авторов, подмечал особенности стилистики их текстов и помнил сюжеты, легко и элегантно ориентируясь в событиях и их порядке. Сириус, который зачастую забывал сюжет просмотренного фильма через секунду после того, как заканчивались титры, определенно, определенно восхищался этим; он даже ловил себя на том, что время от времени зависает с открытым ртом, слушая и внимая всему, чем делится Римус. Эта великолепная кудрявая голова была бездонной библиотекой знаний о литературе. Сириус не мог перестать думать о том, как сильно Хоуп Люпин гордилась бы своим сыном сейчас. Именно поэтому он так удивился, когда Римус, прервав свой рассказ о том, почему он считает Достоевского одним из основоположников экзистенциальной философии, осекся и опустил взгляд: — Прости, тебе, должно быть, не очень интересно слушать это все. Сириус потянулся вперед и легонько хлопнул Римуса книжкой по голове. — Лунатик, детка, если бы мне не нравилось слушать, как ты рассказываешь о книгах, я бы уже давно позировал тебе для фото рядом с Бранденбургскими воротами. Римус поднял на него неуверенный взгляд: — Тебе нравится меня слушать? — Конечно, — легкомысленно отозвался Сириус, — как и всем, кто тебя окружает, я полагаю. Типа, ты, знаешь, такой препод, но клевый, с которым хочется дружить и тусоваться… Препод, которого хочет трахнуть полгруппы, мысленно добавил Сириус, опираясь подбородком о колено. — Не знаю. — Римус покачал головой. — У меня, в общем-то, и нет никого, кроме Тонкс. Сириус вскинул голову, не веря своим ушам. — Как это возможно? — Не знаю, — повторил Римус, отворачиваясь в поисках новой книги. — Разве может одинокий человек сказать, почему он одинок? Сириус поджал губы. Он не стал спрашивать дальше, хотя новое знание легло на его душу тяжелым грузом, мешая дыханию. Вскоре все вернулось в привычное русло, и они перебирали книги, изредка прерываясь на перекур. Римус вернулся к рассказам, постепенно смелея, рассказывая больше и увлеченнее, будто до этого он изо всех сил сдерживался; его речь была такой живой и интересной, что Сириусу казалось, будто он лично знает всех этих давно почивших писателей, будто он был такой же неотъемлемой частью их жизни, как и они — его, будто он гулял по вересковым пустошам вместе с сестрами Бронте, бывал на лекциях Умберто Эко, в пасмурный дождливый день сидел на веранде с Сильвией Плат за чашечкой крепкого кофе. Прихожая была маленьким, замкнутым местом, лишенным естественного света, пахнущая средством для обуви и стойким древесным парфюмом Римуса, и не сложно было, увлекшись монотонной работой, путешествовать по судьбам людей, которых он никогда не знал. Когда они закончили, время близилось к вечеру, на улице стемнело, но Римус почему-то все равно отказывался зажигать свет, ограничившись ночником в жилой комнате. Он заказал пиццу — гавайскую для Сириуса и мясную для себя, — и они ели ее прямо так, растянувшись бок о бок на матрасе, и молчали — дольше, чем когда-либо за день. Римус, похоже, был уставшим и выдохшимся после долгих часов монолога; он только раз прервал тишину, легко толкая Сириуса плечом и благодаря за то, что помог разобраться с книгами. — Если бы не ты, я бы еще полгода обходил их вокруг, делая вид, что не замечаю. Но с тобой было не так тяжело. Возможность рассказывать отвлекала меня, и ты прекрасный слушатель, так что… спасибо. Правда, спасибо, Сириус. — Не за что. — Сириус качнул головой, позволяя волосам упасть на лицо. — Мне было приятно помочь тебе. Потом они снова замолчали. Уныние, которое Сириус упрямо гнал от себя на протяжении целого дня, наконец догнало его тупым ударом по затылку, и все вдруг стало таким противным и тягучим — все, кроме времени; время бежало беспощадно и быстро. Сириус смотрел на зеленые цифры, сменяющие друг друга на экранчике электронных часов, и ему казалось, будто есть в этом что-то насмешливое. Он не мог понять, почему это с ним происходит. Впервые в жизни он нашел место, откуда ему не хочется уезжать, — и ему нужно отсюда уехать. Впервые в жизни он нашел человека, которого ему не хочется бросать, — и ему нужно бросить его. Но куда он поедет? и зачем? Амстердам был конечным пунктом их путешествия, и Сириус мечтал о нем. Он мечтал прогуляться по этому городу, как настоящий турист, любуясь его архитектурой и фотографируя все, что попадается на пути, заглянуть в квартал красных фонарей и музеи, попробовать местную кухню (в том числе и те самые кексики с травкой, про которые он столько слышал), арендовать катамаран для прогулок по воде и покататься на велосипедах по мощеным улочкам. Теперь, лежа здесь, на двуспальном матрасе в маленькой квартирке на окраине Берлина, он не чувствовал ни грамма воодушевления при мысли об Амстердаме и дальнейших путешествиях. К хорошему и правда быстро привыкаешь. — Лунатик, ты веришь в знаки? — спросил он, когда часы показывали половину восьмого. — Скорее нет, чем да. Почему ты спрашиваешь? — Потому что я верю. — Он замялся, но быстро вспомнил, что у него больше нет времени на долгие раздумья — если он хочет что-то сказать, он должен говорить здесь и сейчас. — Я верю в знаки и в судьбу, и можешь назвать меня придурком, но я и правда думаю, что наша встреча не случайна — слишком уж она хороша, чтобы быть обычным стечением обстоятельств. Какова была вероятность, что мы встретимся на этой гребаной заправке? Что мои друзья оставят меня там? Что ты решишь заправиться там по дороге в Берлин? Что ты обратишь на меня внимание, а не оставишь в одиночку разбираться со своими проблемами, как любой другой сделал бы на твоем месте? Это чертова Вселенная, Лунатик. Она свела нас вместе, и я… — Он вдруг почувствовал, как краснеют его щеки, и весьма кстати оказалось полное отсутствие света здесь. — Я благодарен ей за это. Это… потрясающее знакомство. Римус нашел его руку в темноте и сжал. Сириус не видел выражения его лица, но благодаря ночнику мог разглядеть очертания его кудрей, горящие медно-красным, тонкую шею и широкие плечи. — Я не собираюсь называть тебя придурком, Сириус. Может быть, Вселенная и правда свела нас вместе. А может, это был бог, или дьявол, или кто угодно еще из тех ребят, играющих с нами в кости. А может, это комбинация самых невероятных совпадений на свете заставила нас столкнуться на заправке под Хамельном в три часа ночи. Чем бы оно ни было, я благодарен за это, как и ты. Это потрясающее знакомство. Сириус судорожно вздохнул. Его грудь сжималась и болела от переполняющих ее эмоций, и, не в силах сдерживать себя, Сириус рывком придвинулся ближе и устроился у Римуса на груди. Римус обнял его за плечи, выводя круги на коже кончиками пальцев. Сириус чувствовал себя жалко. Может быть, он на самом деле был жалок, но это мало волновало его в тот момент, когда он прошептал: — Я не хочу уезжать отсюда, — тихо, едва слышно, разговаривая скорее с собой, чем с Римусом. В этом не было ни намека, ни просьбы, сухая констатация гложущего его факта. Он лежал в постели с человеком, которого знал около шестнадцати часов, и его сердце — дурацкий, никчемный орган — разваливалось на кусочки, когда он думал, что скоро ему придется уехать. Он был так увлечен собственными мыслями, что едва не пропустил чужой шепот, звучащий у самого уха: — Тогда не уезжай. Сириус моргнул. Римус сказал ему не уезжать. Или, может быть, ему просто показалось. Он поднял голову от чужой груди. Лицо Римуса было так близко к его собственному, что Сириус мог разглядеть красивый коньячный цвет его глаз даже сквозь темноту. — Что ты сказал? — Я сказал «тогда не уезжай», — неуверенно ответил Римус. — Слушай, я знаю, что это так не работает, что мы живем не в сказочном мире, где все легко и просто и решения принимаются по щелчку пальцев, но ты ведь и сам сказал, что до сих пор ищешь себя, так ведь? — Он сделал небольшую паузу, позволяя Сириусу сбивчиво кивнуть в ответ. — Так что я подумал… я просто подумал… если ты ищешь себя, то почему бы тебе не начать отсюда? Почему бы тебе не поискать себя где-то здесь, рядом со мной? О боже… это такая чушь, я не знаю, что говорю, и у меня ощущение, будто я предлагаю тебе руку и сердце, так что просто… — Знаешь, после всего, что ты со мной сделал сегодня, предложение руки и сердца было бы вполне уместным, — невпопад ответил Сириус, улыбаясь. — О, заткнись. — Римус смущенно фыркнул. Они замолчали, улыбаясь друг другу сквозь полумрак комнаты, тепло чужого дыхания скользило по губам и подбородку Сириуса, пока его мозг усиленно обдумывал новые вводные. — Ты правда имеешь это в виду? То, о чем говоришь? — спросил Сириус. — Ты хочешь, чтобы я остался? — Да, я… то есть… я хотел бы, но… я знаю, что не имею права просить тебя об этом. — Тогда я останусь не потому, что ты об этом просишь, ладно? — Сириус улыбнулся. — Я останусь потому, что хочу этого. Если ты совершенно уверен, что не против. Взгляд Римуса был недоверчивым, будто бы сама идея о том, что Сириус хочет остаться с ним, казалась ему абсурдной. — Я был бы счастлив, Сириус, — сказал Римус, его голос был твердым и чистым, но взгляд по-прежнему выражал сомнение. — Знаешь, мы едва знакомы. — И ты уже знаешь меня лучше, чем девяносто процентов людей, которых я встретил за жизнь, включая моих родителей, лично принесших меня в этот ужасный мир. — Неужели тебя совсем не смущает… все это? — Римус движением головы обвел комнату. — Что именно? — Я… не особенно богат, как ты мог заметить. У меня даже нет кровати. — О, черт, да, ты прав. — Сириус скорчил гримасу. — Не знаю, как смирюсь с этим. Я надеялся, что ты согласишься стать моим папиком. Римус поджал губы, будто бы останавливая самого себя от продолжения спора. Как выяснилось спустя секунду, это не помогло. — Но ты ведь хотел туда, где всегда солнце. — Он озабоченно нахмурился. — В Берлине солнца почти не бывает. Взгляд Сириуса скользнул от его глаз к губам. Он мягко усмехнулся. — Это не страшно. Луна мне тоже очень нравится. Он хотел добавить что-то еще, но в этот момент Римус прервал его, подаваясь вперед, накрывая его губы своими и вовлекая в поцелуй — мягкий, неторопливый и такой чувственный, что Сириус мгновенно почувствовал, как превращается в желе его позвоночник. Момент, впрочем, довольно быстро был разрушен звуком входящего сообщения. Римус оторвался от него с извиняющимся видом и пошарил рукой по матрасу в поисках телефона. Прочитав сообщение, он хмыкнул и повернул телефон экраном к Сириусу. Йоу! Мы въезжаем в Берлин и будем у дома герра Люпина примерно через полчаса. Я крайне надеюсь, что вы не занимаетесь ничем непристойным и выглядите подобающе, так как лимит голого Сириуса в моей жизни явно давно превышен. Чмок. — Боже, иногда он бывает таким раздражающим. — Сириус закатил глаза. — Скажи, у тебя это сообщение тоже вызвало непреодолимое желание раздеться здесь и сейчас и ожидать их появления в таком виде? — Разумеется, — с неприкрытым сарказмом в голосе отозвался Римус. — Разумеется, нет, Сириус, я не буду встречать твоих друзей голым. Даже наполовину. Слезь с меня, мне нужно найти какую-нибудь одежду. С приглушенным ворчанием Сириус перекатился на спину и закинул руки за голову. Римус зажег еще несколько светильников, разбавляя полумрак комнаты, затем принялся торопливо собирать свои вещи то тут, то там. Сириус наблюдал за его перемещениями с легкой улыбкой и особенным чувством трепета, всегда рождающимся на пороге чего-то нового. Еще полчаса назад он и представить себе не мог, что Римус на самом деле предложит ему остаться, но теперь был полностью заворожен этой идеей. У него не было никакой уверенности в том, к чему все это приведет их, он вполне допускал, что завтрашним утром они могут проснуться и одновременно осознать, что до смерти надоели друг другу; но это был риск, к которому он был готов. Ничто не мешало ему вернуться в Лондон, если что-то вдруг пойдет не так. Римус был чертовски прав, когда говорил, что, раз Сириус все еще ищет себя, он вполне может начать свои поиски и отсюда. Джеймс написал им в восемь, а уже в половину девятого трейлер подкатил к дому, наверняка нарушая несколько правил дорожного движения остановкой прямо у тротуара. Сириус вышел на улицу, кутаясь в кардиган, в качестве протеста наброшенный на голый торс. Римус, одетый теперь в брюки и рубашку, — спасибо, что без пиджака и галстука, черт возьми! — следовал за ним на некотором… безопасном расстоянии. Сириус обернулся было, чтобы окликнуть его и подозвать поближе, но был прерван Джеймсом, который, выскочив из трейлера, набросился на него и сгреб в охапку. Сириус почти слышал, как трещат его ребра в этих медвежьих объятиях и медленно заканчивается кислород. — Сохатый, я умираю, — пропыхтел он, заставляя Джеймса, наконец, отступить. Поттер уставился на него, почти не моргая, как будто с момента их последней встречи прошли не сутки, а целое десятилетие, и оба они уже были совершенно другими людьми. Сириус даже не представлял себе, что Джеймс может так сильно переживать из-за этого. Для него это были долгие часы, проведенные наедине с незнакомым человеком, которому он вынужден был довериться, потому что альтернативой была ночевка на неудобной скамейке рядом с заправкой, окруженной сплошным хвойным лесом. Для Джеймса это были жалкие полчаса после пробуждения от похмельного сна. Сириус не думал о том, как тяжело для него это было, потому что не принимал в расчет характер Джеймса — его заботу, чуткость и постоянное желание угодить, время от времени перетекающее в непоколебимое «я костьми лягу, лишь бы тебе было хорошо». Они заботились друг о друге с тех пор, как были мальчишками, и Сириус прекрасно знал, что ему достаточно слова, чтобы Джеймс, не задавая вопросов, отправился на край света — босиком и с завязанными глазами. Он никогда не злоупотреблял этим, но он знал. Джеймс Поттер славился своей самоотверженностью, когда дело доходило до его друзей. Невозможно было даже вообразить себе, чтó он пережил в те короткие полчаса, когда узнал об его пропаже. Он хотел как-нибудь утешить его, но не мог подобрать правильных слов, и пока они стояли там, пялясь друг на друга, остальные уже успели выскочить из трейлера вслед за Джеймсом. Подошла Марлин, и ему пришлось переключить свое внимание на нее. Она стиснула его в объятиях, не менее крепких, чем у Джеймса, похвалила шампунь и полюбопытствовала, куда он дел всю свою одежду. — Волки растерзали ее во время нашей ожесточенной битвы — мои кулаки против их зубов, десять на одного… довольно нечестно, на самом деле, — как ни в чем не бывало ответил Сириус, взмахивая рукой. — Волки — это эвфемизм? Сириус озабоченно нахмурился: — Почему? — Ну, насколько мне известно, твоего друга зовут Римус, — сказала Марлин — таким тоном, будто это объясняло все на свете. — Я подумала, что ты потерял свою одежду, пока вы впопыхах стаскивали ее друг с друга… Она явно хотела продолжить, судя по нахальной ухмылочке, сверкающей на ее лице, но Мэри прервала ее, подойдя ближе нетвердой, покачивающейся походкой. Выглядела она… не лучшим образом. Ее лицо было серым, на висках блестел пот, а руки одолевал тремор. Сириус никогда не видел ее в таком состоянии. Он даже сделал шаг в ее сторону, чтобы быть поблизости, если она вдруг решит упасть в обморок. — Сириус, мне очень нужно освежиться, — сказала она, сжимая зубы, каждое слово давалось ей с нечеловеческим трудом. — Могу я попасть в уборную? Сириус метнул взгляд в сторону Римуса, и тот, соединившись с ним, тут же кивнул, делая Мэри приглашающий жест рукой. Все остальные, не долго думая, двинулись следом. Питер, приблизившись, хлопнул его по плечу и попросил никогда больше их так не пугать. Сириус хотел было попросить никогда больше не бросать его одного без денег и паспорта, но Питер уже обошел его, бросаясь за Мэри. Лили нагнала Сириуса на лестнице и, поравнявшись, закинула его руку себе на плечо. Сириус спросил у нее о шутке про волков, на девяносто девять процентов уверенный, что в этом был какой-то смысл, и Лили терпеливо пояснила ему, что к чему (оказывается, это была отсылка на легенду о братьях-близнецах, бывших основателями Рима и якобы вскормленных волчицей). — Этот ваш Римус Люпин еще более причудлив, чем я думал, — пробормотал Сириус. — Люпин — его фамилия? — Эванс, кажется, готова была заплакать. — Да. А с ней что не так? Они остановились внизу лестницы, пропустив наверх всех остальных, и Лили сообщила ему, что люпин — это название цветка, происходящее от латинского слова «lupus», что, в свою очередь, переводится как «волк». Сириус завис на какое-то время, не моргая и пытаясь смириться с тем, что парня, который ему нравится, в самом деле зовут так же, как персонажа всех этих сказок, которые он так любил. Сириус уже шутил об этом раньше, но на тот момент он даже не подозревал, что загадочное сочетание букв чужого имени расшифровывается буквально как «волк волк». Он собирался по максимуму использовать эту благодатную почву для возделывания его будущих шуток. Когда они последовали за всеми остальными, в квартире царило неловкое молчание. Из ванной доносились стоны человека, страдающего алкогольным отравлением. Сириус помялся у двери, дожидаясь затишья, чтобы предложить свою помощь, но Римус уже вылетел ему навстречу с половиной домашней аптечки и стаканом воды в руках. Сириус посторонился, пропуская его и проходя дальше. В жилой комнате Джеймс стоял, скрестив руки на груди; Питер, явно не зная, куда себя деть, мялся у окна и то и дело выглядывал наружу, проверяя сохранность трейлера, будто любой, кто проходил мимо, мог в мгновение ока положить его в свой карман и унести. Доркас устроилась на матрасе, по-хозяйски подложив подушку под спину, Марлин — у нее на коленях. Комната была маленькая, конечно, но все же не настолько, чтобы пришлось залезать друг на друга. Не то чтобы кто-то решился предъявить им за это. Сириус запрыгнул на кухонный гарнитур, подтянувшись на руках, и оглядел своих друзей. Он был счастлив снова видеть каждого из них, но это было так странно… то, что они вдруг стали частью этой комнаты, этого маленького мира, который Сириус делил с Римусом более десяти часов своей жизни. Он наблюдал за тем, с каким интересом Лили осматривается здесь, цепляясь взглядом за картины, плакаты, пластинки и книжки, и вспоминал, что совсем недавно сам был на этом месте, и не мог в это поверить. Через мгновение Римус присоединился к ним и, окинув собравшихся быстрым взглядом, неловко замер, не находя себе места в собственной комнате. — В этой квартире еще не было столько людей одновременно, — пробормотал он, вызывая несколько глухих смешков. Напряжение, кажется, спало. Сириус улыбнулся ему. Он подумывал о том, чтобы пригласить Римуса устроиться у него на коленях, но не знал, будет ли ему комфортно из-за такого открытого выражения привязанности между ними. Римус казался закрытым и стеснительным человеком, и их отношения были далеко не на том уровне, чтобы позволять себе такие вольности; Сириус не стал рисковать. — Кто-нибудь хочет чай или кофе? — спросил Римус, надеясь, видимо, занять чем-нибудь руки. — Нет, спасибо, мы… — начал было Джеймс, но Лили перебила его: — Да, я бы с радостью выпила кофе, спасибо большое, Римус. Мы уже пять суток в пути, и меня скоро начнет тошнить от вкуса и запаха чертова быстрорастворимого кофе. — Эй, вы сказали, что мы ненадолго, — возмутился Питер. — Заберем Сириуса и поедем дальше — чьи это слова? Лили бросила взгляд в его сторону. Питер замер с открытым ртом, будто жертва, поймавшая прямой взгляд хищника. Сириус ухмыльнулся. Когда они только познакомились, Лили ему не понравилась — она была высокомерной зубрилой и снобкой, смотревшей на всех сверху вниз. Со временем Сириус начал испытывать к ней глубокое восхищение. Этой девчонке хватало одного-единственного взгляда, чтобы заставить любого из них замолчать. Сириус знал, что это за взгляд; он и сам частенько становился объектом этой ее чудодейственной способности. Питер смиренно замолчал, вновь отвернувшись к окну. Доркас и Марлин сказали, что были бы не против выпить зеленого чаю, и поблагодарили Римуса за заботу. Когда Римус взглянул на Джеймса, тот снова твердо отказался. Он выглядел напряженным, и Сириус не мог понять почему — они ведь уже нашли его, так что главная опасность миновала, — но подозревал, что новость, которую он собирается им всем сообщить, не улучшит его настроение. Римус раздал всем по кружке, и на какое-то время они замолчали, как всегда замолкают дружные компании людей, когда к ним присоединяется незнакомец. Затем Лили, видимо, решилась наконец начать свой допрос. — Так как вы с Сириусом встретились? — Э-э, на заправке. — Римус потер лоб ребром ладони. — На той, где вы, ребята, забыли его, помните? Марлин, Доркас и Питер синхронно застонали, отмахиваясь от него, но Римус не обратил на это внимания, адресуя Сириусу игривую, заговорщическую улыбку. Сириус широко улыбнулся в ответ. О да, они были в одной команде. — Ты просто был там в три часа ночи? — Лили склонила голову набок, разглядывая Римуса снизу вверх. — Да, я… ну, что я могу сказать? Я ехал домой из Дортмунда. У меня нет четкого алиби, если тебе это важно, но можешь позвонить моему отцу, Лайаллу Люпину, он подтвердит, что я покинул его около полуночи. — Нет-нет, я… — Лили неожиданно смутилась. — Просто интересуюсь. — Сириус бóльшую часть времени тоже подозревал, что я кто-то типа волка в овечьей шкуре. Марлин рассмеялась над его словами, как над хорошей шуткой. Римус улыбнулся ей, всем своим видом давая понять, что специально выразился именно так. Лили продолжала задавать вопросы, изо всех сил пытаясь изобразить дружелюбие и невинность, но Сириус видел, что она проверяет Римуса. Она поступала так время от времени с кем-то из его любовников. Он отворачивался на секунду, а когда поворачивался, она уже зажимала их в коридоре, допрашивая, как строгая, но заботливая мать. Увлечения, работа, семья, решишь обидеть Сириуса — я выколю тебе глаза во сне, все такое. Сириус еще не успел рассказать ей, что между ним и Римусом что-то есть, — он и сам не до конца это понял, — но, видимо, не нужно быть Шерлоком, чтобы догадаться. Боже правый, он одет в чужой кардиган поверх голого торса; он даже не попытался ничего скрыть. У Римуса было ангельское терпение. Если вопросы Лили его чем-то задевали, он не показывал этого, спокойно и терпеливо отвечая на каждый. В какой-то момент к разговору присоединились и остальные, и беседа потекла более… неформальным образом. Марлин интересовалась тем, какую музыку слушает Римус, Доркас — его образованием. Она так же, как и Сириус, удивилась, когда услышала, что Римус учился на юридическом факультете. — А ты что изучала? — спросил он. — Языки. Немецкий, итальянский, французский… — Благодаря этому я едва не получил зарядом соли в зад, — с легкой тоской в голосе произнес Сириус. Подумав, добавил: — Стерва. — Эй! Что я сделала? — Твои уроки немецкого несколько месяцев назад, помнишь? — Сириус вскинул брови. — Непереводимая идиома, сказала ты. Потрясающая игра слов. Каждый немец будет в восторге, если услышит это. Лицо Доркас оставалось пустым и отсутствующим еще несколько секунд, пока она припоминала, о чем идет речь. Сириус будто в замедленной съемке наблюдал за тем, как вытягивается ее лицо и удивленно распахивается рот. — Сириус, — сдавленно пробормотала она, закрывая ладонью нижнюю половину лица. — Я чертовски поражена тем, что ты, блядь, запомнил это! Мы же оба были пьяны, ты и я, и там было так шумно, и мне было чертовски весело, потому что я учила тебя говорить всякие гадости, притворяясь, будто это что-то хорошее… И ты умудрился вспомнить это спустя два месяца! Возможно, ты не такой придурок, каким всегда мне казался. Сириус фыркнул, закатывая глаза. Затем повторил выражение, которому она его научила. Доркас приняла это с достоинством. Никто, кроме Римуса, не понял, что произошло, но Марлин на всякий случай показала ему средний палец. Сириус послал ей воздушный поцелуй. Потом Римус сказал что-то на немецком, и Доркас тут же ответила ему. Она никогда не общалась с носителем немецкого языка, так что была воодушевлена теперь, когда ей представилась такая возможность. Их короткий диалог прервало драматичное появление Мэри, чья голова была замотана в мокрое полотенце для рук. Выглядела она как оживший мертвец, и Сириус был уверен, что чувствовала она себя еще хуже. Невозможно было представить ничего отвратительнее, чем непрекращающееся путешествие в доме на колесах, когда у тебя настолько сильное похмелье, что от каждого случайного движения хочется умереть. Лили отодвинулась в сторону, освобождая для нее место, и Мэри осторожно легла на матрас, закрывая глаза и складывая руки на груди, как умирающая. Сириус ожидал, что она вот-вот попросит кого-нибудь из них написать за нее завещание. — Текила — орудие дьявола, — вместо этого сказала она. Марлин кивнула с видом знающего человека. — Ладненько, — снова засуетился Питер, — раз уж вы допили свой чай… — Я еще не допила кофе, — возразила Лили, но Питер не обратил на нее внимания. — …и все темы для разговора, вроде как, закончились, то, может, мы уже поедем? Я не совсем правильно припарковался, и мне могут выписать штраф с минуты на минуту, так что… — О, как раз об этом. — Сириус опустил голову, перебирая пальцами торчащую из кардигана пряжу. — Я никуда не еду. На секунду повисла тишина — настолько мертвая, что Сириусу показалось, будто он слышит вялое тявканье Пенни в соседней квартире. — В смысле не едешь? — спросила Марлин. — Пешком до Амстердама далеко так-то. — Нет, в смысле… я не еду, потому что… я остаюсь здесь. В Берлине. — Вау. Они снова замолчали. Сириус наконец осмелился поднять глаза и скользнуть по своим друзьям беглым, опасливым взглядом. Лица у них были потерянные, как будто Сириус собирался переехать не в Берлин, а на Луну или вроде того. Никто из них не знал, как реагировать на услышанное. Римус, казалось, изо всех сил пытался утопиться в кружке. Марлин снова первая нарушила тишину, возмутившись: — Ты собираешься позволить ему остаться у тебя? Он же храпит, как старая глухая собака с больными суставами! Прошло несколько секунд, прежде чем до Сириуса дошло, кого она имеет в виду. Он распахнул рот в немом возмущении. Римус бросил взгляд в его сторону, медленно опуская кружку. — Меня это не беспокоит, — осторожно ответил он. — Эй! — Дар речи наконец вернулся к Сириусу. — Я не храплю! — Немного храпишь, — возразил Римус. Сириус сложил руки на груди, оскорбленный и униженный до глубины души. — Приятель, — проникновенно заговорила Марлин, переползая поближе к нему, — я жила с тобой в одной комнате. Я знаю, каково это. Если этот парень готов терпеть тебя, несмотря на твой храп… я даже не знаю… Либо он так заворожен глубиной твоей личности, либо… э-э, другими твоими умениями… что тоже, в принципе, неплохо. — Э-э, да, спасибо, Марлс… — ответил Сириус, покосившись в сторону Римуса. Тот стоял, неподвижный, обреченно уставившись в одну точку на противоположной стене. Сириус пожалел, что забыл рассказать ему о том, насколько открытыми и доверительными были его отношения с друзьями. — На самом деле, это немного поспешно, нет? — спросила Лили, нахмурившись — не так, будто бы злилась или была разочарована, скорее так, будто изо всех сил пыталась понять. — Это так выглядит, — согласился Сириус, — но… Он не успел договорить, потому что в этот момент терпение Джеймса подошло к концу. — Ладно, Бродяга, пойдем поговорим, — сказал он, хватая Сириуса за руку и утягивая за собой, в сторону балкона. Сириус повиновался. Не было необходимости применять физическую силу — он никогда не мог сказать «нет», если слышал от Джеймса этот непреклонный тон уставшего воспитателя в детском саду. Он успел обернуться и встретиться взглядом с Римусом, прежде чем Джеймс вытянул его на балкон и плотно закрыл за ними дверь. — Ты что, все-таки злишься на меня из-за того, что я целовался с Лили? — рискнул предположить Сириус, предплечьями опираясь о перегородку. — Что? — Джеймс нахмурился. — О, нет, что за чушь, с чего бы мне злиться на тебя из-за этого? Если помнишь, мы с тобой тоже целовались, так что это просто… круговорот слюны между тремя хорошими друзьями. Сириус поморщился. — Ты мерзок. — Спасибо, я тоже тебя люблю. — Джеймс вздохнул, потирая лоб ладонью. Отблески оранжевого фонарного света гуляли по его лицу, бликуя на линзах очков, прохладный вечерний ветер трепал непослушные волосы. — Сириус, ты это все серьезно? — Абсолютно. — Неужели он настолько хорош в постели, что никто из твоих лондонских любовников не сможет с ним соревноваться? — Слушай, ну, раз уж ты спрашиваешь, да, он настолько хорош в постели. Ты не представляешь, сколько раз за сегодняшний день мне удалось кончить… — Я и не хочу это представлять… — Четыре раза, Джеймс! Ладно, один раз его там не было, потому что я думал, что, если подрочу себе перед тем, как упаду в его объятия, то смогу продержаться подольше, но мне это не очень помогло: его руки — это нечто. По какой-то причине Джеймс впечатленным не выглядел. — Спасибо за подробности, Сириус. — Ну что ты, я еще даже не начал. — Сириус сложил руки на груди, наблюдая за тем, как Джеймс пытается подобрать слова. — В чем дело, Сохатый? — Я просто… — Поттер отрывисто покачал головой, — я знаю, что ты никогда не отличался умением принимать взвешенные решения, но это просто… это слишком даже для тебя, Бродяга. Оставаться с этим незнакомцем просто потому, что он классно трахается. Сириус поджал губы, уязвленный. Он был сексуально открытым и раскрепощенным человеком почти всю свою жизнь, исключая те несколько лет в старшей школе, потраченные на разборки со своей ориентацией, и он никогда не скрывал, что ему нравится заниматься сексом. Но он определенно, определенно не стремился создать имидж поверхностного придурка, который интересуется только плотскими утехами и всем, что с ними связано. Особенно в кругу друзей. — Мы ведь не только трахались, Сохатый, — разочарованно сказал он, и Джеймс вскинул голову, слишком чуткий к переменам в чужом настроении. — Мы разговаривали. — Разговаривали? О чем? — О многом. Почти обо всем. В основном о наших жизнях, о Лондоне и Берлине. Я рассказал ему про родителей… и про Регулуса. И про то, как я пришел к тебе на порог среди ночи, когда нам обоим было по шестнадцать. Джеймс смотрел на него так, будто не мог поверить собственным ушам, будто Сириус, рассказывающий кому-то о своей семье, — событие такое же невероятное, как и внезапное исчезновение солнца с небосвода. — Ты никогда не говорил со мной о родителях, — сказал Джеймс. Он не звучал ревниво, скорее просто… потерянно. — И о Регулусе. Сириус пожал плечами, не зная, что ответить. Были темы, которых он избегал. Это не зависело от собеседника или от чувств, которые к нему испытывал Сириус. Просто… некоторые вещи никто не должен был слышать. Ну, или почти никто. — Мне просто показалось, что он поймет меня, — сказал он. — К тому же, он тоже был откровенен со мной. Он тоже рассказывал мне вещи, о которых не говорил ни с кем, кроме меня. — И тем не менее… — Послушай, я ведь не сумасшедший. Это удивит тебя, но я на самом деле способен своими силами следить за ходом времени. Я знаю, что даже суток не прошло с момента нашего знакомства, просто… это все… — Сириус запнулся, качая головой. — Я никогда и ни с кем не чувствовал себя так хорошо и так правильно, как с Лунатиком. Он потрясающе трахается, но это не все, что у него есть. Мне нравится разговаривать с ним, мне нравится его слушать, мне нравится, когда он увлечен чем-то, мне нравится, когда он смеется над моими шутками, мне нравится, когда он задумчив и погружен в себя. Мне просто… нравится. Я не могу это объяснить. Замолчав, Сириус наконец рискнул посмотреть на Джеймса. Он ожидал увидеть что угодно, кроме выражения шока на его лице. — Что? — Ты придумал ему прозвище. О. Черт. — Да. У него… маленькая татуировка вот здесь. — Сириус ткнул пальцем в запястье. — Луна. Поэтому… — И замолчал, неловко пожимая плечами. Джеймс запустил руку в волосы, прохаживаясь из стороны в сторону (что было довольно проблематично, учитывая крошечный размер балкона). Сириус сильнее вжался в перегородку позади себя, мечтая только о том, чтобы закурить. Мельтешение Джеймса вызывало у него головную боль, но он не смел его одернуть. Было что-то еще, что-то более глубокое, чем переезд Сириуса в Берлин, и он был зол на себя — за то, что никак не может нащупать это, — и на Джеймса — за то, что ходит вокруг да около вместо того, чтобы сказать прямо. — Бродяга, — в конце концов заговорил Джеймс, — я… я рад, что нашелся парень, от которого тебе не хочется бежать сломя голову сразу же, как только ты выбираешься из его постели. Это замечательно. И я правда, я правда ценю твои чувства к нему. Но я уверен, что это поспешное решение. Ты не можешь переехать к человеку, которого едва знаешь, даже если тебе с ним комфортно, как ни с кем другим. Это испортит ваши отношения, если у них есть шанс. — О. Я… не собираюсь переезжать к нему. Я знаю, что это может быть чревато, и не хочу ничего испортить. На самом деле, я уже все обдумал. На первое время я просто сниму номер в каком-нибудь мотеле или хостеле, мне не принципиально; если я выдержал четверо суток в одном трейлере с вами, выдержу и это. Оттуда буду заниматься поиском квартиры. Мне не нужно ничего шикарного, так как я переезжаю один, сойдет однокомнатная. Не слишком близко к Лунатику, чтобы не выглядеть навязчиво, но и не слишком далеко, чтобы можно было видеться в любое время дня и ночи безо всяких проблем. Лунатик объяснил мне, что бóльшая часть молодежи здесь прекрасно владеет английским, так что проблем с поиском работы у меня не возникнет. — Он помолчал пару секунд. — Вдруг он любовь всей моей жизни, Джеймс? — А что, если нет? — глухо спросил тот. — Что, если да? Послушай, я ничего не потеряю, если останусь. Но если я уеду, я потеряю его. И, возможно, буду жалеть об этом до конца своих дней. Я себя не прощу… за то, что даже не попробовал. Повисла тишина, нарушаемая лишь отдаленным шумом улицы — музыка, смех, голоса, рокот моторов проезжающих мимо машин. Сириус слышал, как от особенно сильных порывов ветра скрипит пожарная лестница над их головами. Джеймс не отвечал. Он поднял очки на макушку и потер лицо ладонями. Было в этом столько несвойственной Джеймсу Поттеру усталости, что Сириус не выдержал. — Что, черт возьми, происходит, Сохатый? Расскажешь ты мне или нет? Джеймс опустил руки и посмотрел на него, забыв вернуть очки на место — без них его лицо выглядело до странного беззащитным. — Лили беременна. Сириус моргнул. — Что? Ты… Это… Он перевел взгляд, глядя поверх чужого плеча, впервые за все время их диалога обращая внимание на происходящее в квартире. Со своего места он видел только Лили и Римуса, увлеченно беседующих о чем-то друг с другом. В секунду, когда Сириус посмотрел на них, Лили перевела на него взгляд и осторожно улыбнулась. Она знала, о чем они разговаривают. И это была правда. Боже, она беременна. Лили беременна. Сириус не был уверен, что выстоял бы на ногах, если бы балконная перегородка не поддерживала его. Он чувствовал себя вмиг ослабевшим, и в какой-то степени это было даже забавно — реагировать так на новость о беременности, которая не имела к нему прямого отношения. Если бы кто-нибудь когда-нибудь залетел от него, он бы, наверное, умер на месте. Спасибо великому гейскому Ктулху за то, что мужчины не способны рожать. — Когда вы узнали? — Сегодня. Лили рассказала мне чуть позже нашего с тобой разговора. У нее были подозрения из-за задержки, но она не была уверена, так что купила тест… Когда мы стояли под Брюсселем, ее теория подтвердилась. Сириус нахмурился. Все, что он видел перед собой сейчас, не сходилось с тем, что он узнал о Джеймсе за их многолетнюю дружбу. Джеймс был помешан на Лили — еще задолго до того, как по-настоящему полюбил ее, задолго до того, как она полюбила его в ответ. У него не было страхов перед отношениями или созданием семьи, он никогда не боялся брать на себя ответственность. Он мечтал об отцовстве, сколько Сириус его помнил. Всегда, когда Сириус воображал себе этот момент между ними, он представлял Джеймса вне себя от безграничного счастья. В реальности все было иначе: Джеймс казался напуганным и опустошенным. О чем он должен был думать, видя его таким? — Вы… собираетесь его оставить? — Да… да, конечно. Мы поговорили об этом. Я думаю, что Лили имеет право принимать окончательное решение об этом всем, так как именно ее тело будет на протяжении девяти месяцев эксплуатировать другое активно растущее существо, но она сказала, что хочет этого. — А ты? — И я. Конечно, я этого хочу. Я всегда об этом мечтал, ты же знаешь. — Тогда в чем дело, Джеймс? — как можно мягче спросил Сириус. — На тебе лица нет. — Я просто… — Джеймс снова беспомощно потер лицо ладонями, — я боюсь, Сириус. Мне страшно. Что, если я буду плохим отцом? И вот оно. Наконец-то они добрались до того, что на самом деле имеет значение. — Этого не случится. — Сириус покачал головой. — Послушай, ведь ты еще в одиннадцать лет обзавелся бесплатной демо-версией ребенка в лице меня. Мы вместе уже больше десяти лет, и вот он я, целый и невредимый. Джеймс слабо улыбнулся: — Я потерял тебя на заправке в Германии. Ночью. — Но ты за мной вернулся. — Сириус пожал плечами. — В любом случае, это не имеет значения. Вспомни, сколько хорошего ты сделал для меня. Вспомни, как ты обрабатывал мои ссадины, когда я падал с деревьев или велосипеда. Вспомни, как ты позволял мне забираться в твою постель по ночам, потому что мне снились кошмары. Вспомни, как ты поддержал меня, когда я сказал, что мне нравятся мальчики, а потом еще долго-долго обнимал меня и гладил по спине, пока я не перестал плакать. Вспомни это все, Джеймс. Потому что я об этом никогда не забываю. Договорив, он позволил себе слегка улыбнуться. Джеймс не улыбнулся в ответ, только смотрел на него во все глаза, почти не моргая. Потом опустил голову. — Я не представляю, как я должен буду вернуться в Лондон без тебя, Сириус, — сказал он. — Я так привык к тому, что ты всегда у меня есть… что я всегда могу обратиться к тебе, если что-то в моей жизни идет не так. Я не готов к тому, чтобы действовать в одиночку. Сириус вздохнул, чувствуя, как его глаза наполняются горячими слезами. Он моргнул, и они скатились вниз по его щекам. — Ты мой брат, Джеймс. Если ты скажешь, что я должен уехать вместе с тобой, я поеду вместе с тобой, — сказал он, и это была правда — такая, от которой вяжет в горле и тянет где-то за ребрами, жестокая и болезненная. — Но послушай меня. Я никогда не встречал человека более заботливого, внимательного и ответственного, чем ты. Дело никогда не было во мне, Джеймс. Это всегда был ты. — Думаешь, я справлюсь? — Конечно. Ты всегда со всем справляешься. К тому же, родительство — это про двоих. У тебя есть Лили, которая всегда будет рядом, чтобы помочь. И я, Джеймс. Я тоже всегда буду рядом. Джеймс отрывисто кивнул. Затем вдруг запрокинул голову, глядя в ночное небо, чернотой разлившееся в просвете между крышами одинаковых серых домов. — Бродяга. — Что? — У меня будет ребенок. — Блядь, да. — Сириус широко улыбнулся, не обращая внимания на слезы, вновь скатывающиеся по его щекам. — Кажется, так оно и есть, Сохатый. Он сделал шаг навстречу, и Джеймс приглашающе поднял руку, распахивая для него свои объятия. — Спасибо, — немного погодя сказал Джеймс. — И прости. Я был эгоистом и думал только о себе. Я не хочу, чтобы ты оставлял Лунатика. Сириус улыбнулся, все еще утыкаясь лбом в чужое плечо. Рубашка Джеймса была мокрой из-за слез в том месте, где покоилась его голова. Так же, как Джеймсу было важно, что Сириус придумал прозвище для своего нового знакомого, Сириусу было важно, что Джеймс принимал и использовал это прозвище в своей речи. Ничто не могло быть более показательным, чем этот жест. — Ничего. Всем иногда бывает страшно. — Я хочу, чтобы ты был крестным малыша. — Знаешь, — прогудел Сириус, — если ты продолжишь в том же духе, я никогда не перестану плакать. Джеймс влажно рассмеялся. В этот момент что-то тяжелое рухнуло на Сириуса сверху, и он подскочил на месте, испуганный и растерянный. Из темноты снизу донеслось надменное мяуканье. — Придурок, — пробормотал Сириус, открывая балконную дверь, чтобы запустить кота внутрь квартиры. Джеймс наблюдал за его действиями с легким изумлением, но, видимо, решил ничего не спрашивать. — Так что? Ты согласен? — Конечно, я согласен, Джейми. — Сириус смахнул дорожки слез с лица запястьем. — Обещаю, я буду самым классным крестным на свете. — Лили это не понравится. Сириус театрально закатил глаза. — Так уж и быть, ради ее спокойствия я притворюсь скучным, умеренно классным крестным. Надеюсь, малыш меня не выдаст. — Я воспитаю его правильно, — пообещал Джеймс, торжественно приложив руку к груди. Они рассмеялись, глядя друг на друга блестящими от слез глазами. Сириус не мог перестать радоваться всей той живости, которая вернулась к Джеймсу теперь, когда он объяснил истинную причину своего беспокойства. Вряд ли их разговор был способен решить все проблемы на свете, но он, казалось, помог Джеймсу снова ощутить твердую почву у себя под ногами, а это уже немало. Они простояли там еще несколько минут, медленно приходя в себя. Джеймс объяснил, что никто, кроме них троих, еще не знает новостей, так что Сириус потер лицо ладонями, стирая слезы со щек и делая невозмутимый вид. Ужасные навыки актерской игры были унаследованы им от матери, так что он не слишком на себя рассчитывал. Впрочем, это все равно сработало… ну, по крайней мере никто не бросился расспрашивать его о том, что случилось, когда они вернулись в квартиру. На самом деле, никто даже не заметил их возвращения. Мэри продолжала лежать в позе умирающей, Марлин и Доркас обнимались, переговариваясь о чем-то вполголоса, Лили сидела на кухонном гарнитуре, поглаживая одноухого кота и внимательно слушая Римуса, который, активно жестикулируя, рассказывал ей о чем-то. О книжках, судя по тому, как горели глаза у них обоих. Сириус подкрался к нему сзади, обвивая руками его талию и заставляя споткнуться на середине фразы. На секунду тело Римуса под его пальцами напряглось, и Сириус готов был отступить, но чужие руки легли поверх его собственных, будто бы предугадывая его порыв. Римус обернулся на него через плечо с неуверенной улыбкой: — Все нормально? — Его взгляд скользнул за спину Сириуса, туда, где был Джеймс. — Все отлично. — Сириус кивнул. — Куда подевался Пит? — спросил Джеймс. — О, он разволновался, что трейлер могут эвакуировать, так что пошел на улицу, чтобы посторожить его, — ответила Марлин, приподняв голову от шеи Доркас, чтобы звучать внятно. — Схожу к нему, — сказал Сириус. — Мне как раз нужно забрать свои вещи оттуда. — Ты все-таки остаешься? — спросила Марлин, подскакивая с матраса и догоняя его в прихожей. — Остаюсь. — Сириус кивнул. Прищурился. — Назовешь меня глупым и безответственным? — Назову тебя смелым, чувак, — возразила Марлин, пихая его кулаком в плечо. — Я люблю тебя за твою спонтанность, ты знаешь? Там, где другие будут колебаться, ты просто берешь и делаешь. Это восхищает. Мне, типа, вообще не по душе вся эта чушь про принятие взвешенных решений. Типа, бля, что? Мы слишком молоды для такого дерьма. — Спасибо, Марлс. — Сириус улыбнулся. — Я тоже так думаю. — Это не значит, что я не буду по тебе скучать, придурок. — Конечно, будешь. Уже вижу, как ты рыдаешь над нашими полароидными снимками со дня рождения Джеймса… Она рассмеялась, качая головой. Сириус ожидал, что она снова ударит его в плечо или назовет надоедливым идиотом, но она не сделала ничего из этого, только шагнула вперед и заключила его в объятия, и что-то вдруг больно сжалось в его груди — только в этот момент он по-настоящему осознал, что прощается с ними. — Не расстраивайся, малыш, — прошептала Марлин, ласково касаясь его волос ладонью, прижимая голову к своему плечу. — Ты же всегда мечтал встретить кого-то, кому сможешь вручить свое сердце. Я уверена, что Римус обойдется с ним бережно. И ты всегда мечтал уехать из Лондона. Мы никогда не говорили об этом, но я просто знаю, ладно? Ты будешь счастлив здесь, Сириус, обещаю. И ты так просто от нас не отделаешься. От меня, по крайней мере. Никакое гребаное расстояние не заставит меня перестать сплетничать с Сириусом Блэком. Я бы даже писала бы тебе письма, если бы мне пришлось, я бы никогда тебя не оставила. И я приеду на вашу свадьбу, понял? Даже если ты не пришлешь мне приглашение. А потом вы оба приедете на мою, когда я наконец соберусь сделать Доркас предложение. Она еще долго нашептывала ему всякую чепуху, бессвязную и лишенную смысла, предназначенную лишь для того, чтобы заставить его расслабиться. Это сработало, потому что это работало всегда, потому что Марлин знала его, как себя саму. В какой-то момент Сириус поймал себя на том, что слушает ее, кивая и улыбаясь. Ему было горько расставаться со своими друзьями — с людьми, которых он знал больше половины своей жизни, — но это было нормальное чувство, и он знал, что эта рана на его сердце вскоре зарастет, как любая другая. И с приятным удивлением он понял, что среди чувств, бушующих внутри него, нет ничего, похожего на страх. Его друзья уезжали, но он не оставался один. Больше нет. — Пойдем, заберем твои вещи, — в конце концов сказала Марлин, похлопав его по плечу, и они вышли наружу. Питер стоял, прильнув к трейлеру спиной и параноидально оглядываясь по сторонам. Когда они показались в его поле зрения, он встрепенулся и окинул их быстрым взглядом, будто бы пытаясь оценить текущее настроение команды. — Я зайду? — Сириус неловко улыбнулся, кивая на трейлер. — Конечно, да, конечно. — Питер поспешно отошел в сторону, пропуская его и Марлин внутрь. — Значит, ты и правда остаешься? — Похоже на то, Пит, — рассеянно ответил Сириус, оглядываясь по сторонам в попытках разглядеть в тусклом освещении трейлера вещи, принадлежавшие ему. — Что думаешь об этом? — Думаю, это здорово. Лондон всегда был немного тесным для тебя, не правда ли? И Римус кажется хорошим парнем. Он позаботится о тебе. Голос Питера, слегка приглушенный звуками улицы, звучал легко и ясно, как всегда, когда он говорил от чистого сердца, не задумываясь и не подыскивая слов. Сириус на секунду замер, уставившись в одну точку. Он готов был поклясться, что никогда и ни с кем не обсуждал свое желание уехать подальше от родного города, города его семьи и его ночных кошмаров. Тем не менее, все, казалось, просто знали об этом, как будто это было очевидно, как будто это было написано у него на лбу большими неоновыми буквами. Размышляя об этом, Сириус чувствовал что-то среднее между нежностью и смущением. Он повернулся к Марлин, и та ободряюще улыбнулась ему; его кожаная куртка уже висела у нее на плече. Сириус рассеянно улыбнулся в ответ, отворачиваясь. Он достал с верхней полки рюкзак и, открыв, покопался в его содержимом. Паспорт, банковские карты, наличка, куча жвачек с разными вкусами — все самое необходимое было на месте. Телефон, найденный на полу под спальным местом, был небрежно заброшен туда же. — Ну, — сказал Сириус, застегивая молнию. — Кажется, все. Он снова огляделся по сторонам. По этому дурацкому трейлеру он тоже будет скучать. Он был неудобным и тесным — скорее консервная банка на колесах, нежели настоящая машина, — а от концентрации запахов спиртного и травки, впитавшихся в обшивку салона, моментально становилось дурно, но Сириус любил это место, как любое другое, связанное с хорошими воспоминаниями. Здесь они пели песни, перекрикивая голоса друг друга, играли в покер на раздевание, на спор делали трюки, спали в обнимку, когда ничего больше не хотелось, ели и пили, пока эти колеса упрямо тащили их по Европе, сквозь Венецию, Милан, Цюрих и Мюнхен — сюда, в Берлин, где он наконец решил закончить свои скитания. Марлин накинула ему куртку на плечи, и Сириус, захватив рюкзак, выскочил наружу. К тому моменту, как он закончил сборы, все остальные уже дружной кучкой спускались по лестнице. Сириус просто стоял там, наблюдая, как они рассыпаются по тротуару. Он не мог даже представить себе, когда ему снова удастся увидеть всех этих людей, которых он любил, в одном пространстве, и от этой мысли тоскливо щемило под ребрами. Марлин, будто бы читая его мысли, достала из сумки полароид и собрала всех для группового снимка. Когда они разместились так, чтобы всех было видно, Марлин развернулась к ним спиной и подняла фотоаппарат вверх. Они сгрудились поближе друг к другу, обнимаясь и сверкая улыбками. Даже Мэри, желая соответствовать общему настроению, растянула губы в бледной улыбке и показала знак V в камеру. Марлин нажала на кнопку. Камера зажужжала и выдала снимок. Марлин схватила его кончиками пальцев и потрясла в воздухе. — Вот, — сказала она, когда изображение наконец проявилось, и положила фотографию на ладонь Сириуса. — Не хочу, знаешь ли, чтобы я одна рыдала над нашими общими снимками, пока тебя не будет рядом. — Она улыбнулась ему, показывая, что шутит, и Сириусу пришлось выдавить улыбку в ответ, хотя его губы снова дрожали. После этого Мэри обняла его за шею, и он взял с нее обещание, что она никогда больше не будет пить текилу. — Да я скорее сдохну, — с каменным лицом ответила она. Затем повернулась к Римусу, стоящему рядом, и очень тихо произнесла: — Позаботься о нем как следует, ладно? Потом Питер помог ей забраться внутрь трейлера, чтобы она могла отдохнуть, и все остальные подошли к нему, чтобы попрощаться. — Знаете, сегодня одна немецкая девушка заинтересовалась Доркас, — торопливо сказал он, слишком очевидно желая оттянуть момент их отбытия. — Что это ее так заинтересовало? — Доркас прищурилась, складывая руки на груди. — Э-э… — Сириус покосился на Римуса, — твое остроумие? Как бы то ни было, я сказал ей, что у тебя есть девушка… В ответ на что она ясно дала понять, что не видит в этом проблемы. — Он слегка наклонил голову, многозначительно расширив глаза. Марлин и Доркас переглянулись, общаясь при помощи взглядов. Через секунду Доркас снова посмотрела на него. — Прекрасно. Мне нужен номер ее телефона. И пока Римус записывал номер Фредди в телефон Доркас, Марлин воспользовалась моментом, чтобы повиснуть на плече у вновь вышедшего наружу Питера: — Так что, пироженка моя, как ты считаешь, мы могли бы провести эту ночь в Берлине? Мы ведь никуда не торопимся, что скажешь? Марлин была на половину головы выше Питера, и тот явно чувствовал себя не очень комфортно, когда ее острый красный ноготь скользил по его щеке. Джеймс закатил глаза, наблюдая за ними. Потом они снова обнимались, на этот раз молча. Питер пожал Римусу руку, Марлин и Лили обняли его, как кого-то, с кем были знакомы давным-давно. Доркас поцеловала их обоих в щеки, прежде чем запрыгнуть в темноту салона. Джеймс был последним, но у него тоже не оставалось сил для долгого прощания. — Я люблю тебя, Сириус, — сказал он — и затем, не давая ответить: — Приглядывай за ним, Лунатик. Я доверяю тебе самое ценное, что у меня есть. Римус успел только кивнуть в ответ, прежде чем Джеймс поспешно скрылся за выдвижной дверью трейлера. Питер помахал им рукой с водительского сиденья, и через секунду машина тронулась, оставляя их двоих молчаливо и неподвижно стоять в оранжевом свете фонаря, высвечивающем их, словно прожектор на сцене. Сириус наблюдал за трейлером до тех пор, пока тот не исчез из его поля зрения, свернув за угол. Потом вытер холодные дорожки слез с лица и обернулся к Римусу. — Как думаешь, у них с Фредди что-нибудь получится? — спросил он. Римус немного помолчал, удивленный тем, что Сириус заговорил именно об этом. — Я думаю, ты обеспечил им троим очень интересную ночь, — вкрадчиво ответил он, делая шаг навстречу, в его теплых карих глазах плескался едва заметный дьявольский огонек. — Практика языка для Доркас. И в прямом, и в переносном смысле. Сириус удивленно засмеялся: — Боже правый, а я-то думал, ты хороший мальчик. — Разочарован? — Ничуть. Римус улыбнулся уголками губ, и Сириус, больше не в силах сдерживаться, легко прильнул к нему, устраивая макушку под чужим подбородком, наслаждаясь уютом и теплом объятий человека, о чьем существовании еще вчера он даже не подозревал. — Не жалеешь, что остался со мной? — спросил Римус, и Сириус помолчал, прислушиваясь к собственным ощущениям, чтобы ответить честно. Там была грусть, и тоска, и любовь, и предвкушение; и ничего, похожего на жалость. Он отрывисто покачал головой. — Есть много вещей, о которых я жалею. Ты — не в их числе. — Тогда идем домой. Ты выберешь, какую пластинку мы послушаем, а я приготовлю нам чай. И ты, если захочешь, сможешь снова использовать меня как своего плюшевого медведя, когда мы ляжем спать. — Только если ты пообещаешь не душить меня подушкой во сне, когда мой храп окончательно тебя доконает, дорогой Римус Люпин, — смущенно проворчал Сириус. Римус засмеялся над ним, откидывая голову назад. Сириус улыбнулся, впитывая в себя его смех и прислушиваясь к тому, как новое чувство, у которого еще не было названия, формируется в нем, и в очередной раз убеждаясь, что он именно там, где всегда хотел быть, с тем, с кем всегда хотел быть. Даже если раньше и не знал об этом. — Джон, — неожиданно сказал Римус. — Что? — Мое среднее имя. Римус Джон Люпин. — Пауза. — Подумал, что ты должен знать мое, раз уж твое я знаю. Сириус пораздумал секунду. — Это все равно не делает тебя в меньшей степени сказочным персонажем, Волк Джон Волк. Римус снова тихо рассмеялся, касаясь губами его макушки: — Как скажешь, Sternchen.