Больно было и плохо

      — Кёка-чан, с тобой всё в порядке?       Нет, я не знаю, что со мной происходит, и как мне вернуться к прежней жизни, как перестать чувствовать, что мне сделать, чтобы жить не напрасно, как отключить сердце и эмоции.       — Да, вполне.       Она думает, что разойдётся по швам, как старая тряпичная игрушка, если расскажет кому-то о своих мыслях. Упадёт замертво. И даже такой вариант развития событий ей нравился, ведь она перестанет чувствовать, и никто не узнает о её секрете. Секрет того стоил, чуть ли не вопил о том, что он не для чужих ушей и его нужно унести с собой в могилу, как позорную страницу биографии.       Кёка влюблена. Влюблена, по уши влюблена в Фёдора Достоевского, того самого, который хочет уничтожить агенство. Только девочка стала детективом, он сразу же вышел на арену организаций вместе со своими крысами. Кёка как сейчас помнит день, когда узнала о нём. Обычный вторник, почти все детективы сидят в офисе, разбирают документацию, и вдруг Дазаю и Ацуши захотелось завести диалог о русском эспере. Он вдруг и нацистом оказался, и манипулятором, и тварью дрожащей, и демоном, и злодеем, и даже коммунистом. Она тогда им не поверила, твёрдо решив, что будет делать выводы о нём, как о потенциальном враге и принимать к сведению только действительно полезные данные, а не личностные качества, пусть и в бой он наврятли пойдёт, тем более с ней.       Кёка как сейчас помнит день, когда впервые его увидела. Тогда ей выдали первую зарплату за какую-то мелкую миссию, и она решила окончить день на радостной ноте, в кафе. По классике второсортных ромкомов, именно там уже находился Достоевский — белая ушанка -, спокойно пьющий чай на террасе. Девочка растерялась, села неподалёку и просто наблюдала за русским, пока тот не ушёл. Странное чувство. Не знаешь, как себя вести, что нужно делать, чтобы не выдать себя, пригодится ли эта информация Дазай-сану, как реагировать на всё вокруг. И эмоции. Они тоже какие-то странные, смесь волнения и… Восхищения? Так же можно описать это лёгкое покалывание с ветерком где-то глубоко внутри? Будто ветер по пустыне колючку катает. Но от этого становится спокойней, даже приятно на душе.       - Эй, мелкая! Выглядишь кисло, держи поки!       - Спасибо, Рампо-сан. Немного есть такое.       Коё когда-то говорила девочке, ещё только-только вступившей в Портовую мафию, что влюблённость обманчива. Она похожа на её Снежного демона — красивая и изящная, но не несущая ничего, кроме бед и страданий. Тогда Кёка быстро усвоила урок, её способность казалась ей настоящей карой свыше, но сейчас, когда она полюбила демона, высказывание наставницы приобрело иной смысл, и этот иной смысл давал надежду на счастливый исход. На то, что Кёка забудет о Достоевском, как о страшном сне.       Она сама не понимала, чем он её так зацепил, до того момента, пока с ужасом не осознала, что «втрескалась по уши». Детектив пыталась понять, почему всё пошло не так. Причина нашла не сразу, лишь когда начала искать плюсы Фёдора. Красивый, внешне немного похож на неё саму, особенно волосами, кои у двоих отдавали фиолетовым, образованный, интеллигентный, культурный, непредсказуемый, гений преступного мира. Он казался ей чем-то вроде запутанной тайны, загадки, которую ей так хотелось разгадать. Хотелось прикоснуться к болезненно бледной коже, крепко обнять и не отпускать, даже если за этими объятиями последует смерть. Но она знала, что этого никогда не будет.        - Кёка, ты... Ты грустная. Почему?       - Всё в порядке, Кенджи.       Даже в мыслях Кёка не могла навести порядок, не говоря уже обо всём остальном. Всё вокруг было похоже на порочный круг, неизменной частью которого были страх и размышления о насущном. Стоило ей перестать загружать мозг отчётами, миссиями и бытовыми проблемами, она автоматически начинала загонять себя по поводу внезапно нахлынувшей влюблённости. Вскоре навязчивые мысли начали появляться и во время готовки, и во время бумажной работы, и даже во время боя. Они лезли и лезли, как попрошайки в трущобах, стоило только там появится человеку из более состоятельного района.       Ну и конечно, столь большие перемены не могли не заметить её новые коллеги. Ацуши вдруг начал чаще брать на себя обязанности по дому и интересоваться, всё ли у неё в порядке, но получал в ответ лишь заученное «Да, вполне». Йосано тоже вдруг включила заботливую мамочку и спрашивала про самочувствие, хмурилась на явную ложь и пожимала плечами, показывая, что не лезет в чужие дела. Такой же тактичностью отличился и Рампо, что отказал остальным детективам узнавать причину странностей девочки. Кенджи с Танидзаки пытались как-то помочь, разговорить её, но получалось слабо. Поняли Кёку лишь Куникида, увидевший внезапный приступ трудоголизма и нагрузивший её работой, не вдаваясь в душевные подробности, и Наоми, которая с первого же дня визжала на весь офис о том, что их новенькая влюбилась, и пыталась всеми правдами и неправдами выяснить всё до мельчайших подробностей, благо никто романтические речи девушки всерьёз не воспринял.       - Ура-а-а, наша Кёка влюбилась! Кто он? Ну же, скажи-скажи-скажи!       - Наоми-кун, это не так. Пожалуйста, не мешайте заполнять отчёт, он пойдёт директору.       Когда Достоевский предстал пред всеми как член «Смерти небожителей», всё стало ещё сложнее. Кёка и раньше не чувствовала к нему ненависти или чего-то подобного, даже во время заражений способностью Пушкина, или мелких, но не менее опасных стычек, но сейчас... Всё осталось как прежде. Все детективы готовы были чуть ли не порвать Фёдора на клочья за всё хорошее, но девочка упорно продолжала видеть в нём кумира, некую возвышенную сущность. Вот Гоголь, Сигма, Ищейки и прочие прихвостни её знатно так бесили и вызывали отвращение от одного упоминания о них, но Достоевский - нет, никогда. Она не пыталась улучшить чужое мнение о нём, но и не говорила какой он плохой, избегая этой темы. Да, Кёка продолжала ставить интересны организации выше своих собственных и подчиняться ей во всём, стремилась приносить ей лишь пользу, но нельзя, просто нельзя спокойно совмещать работу и влюблённость в врага, нельзя.       Со временем эта злополучная влюблённость перестала восприниматься как вселенская трагедия, и Кёка даже свыклась с мыслями о ней. Нет, конечно, она всё ещё боялась, ей было тревожно и беспокойно, но время лечит раны и притупляет чувства. Она перестала чураться своих порывов увидеть кумира, стала пытаться увидеть его вживую, может, даже обнять, хотя нет, это всё ещё казалось неправильным. Пару раз ей удавалось увидеть Фёдора в том же кафе и на улице.       Мысли... Они приходили резко, но чаще всего - ночью, когда Кёка ложилась спать. Она уже не пыталась их отогнать. Мысли дарили некое тепло, приносили лживое, искуственное счастье, согревали и укрывали от холодного ветра. Достаточно было представить Достоевского. Не важно где и с кем, в сердце отзывалось радостью лишь осознание, что он где-то есть. Живой, настоящий. Пусть он её не знает, так даже лучше, она переживёт этот момент с влюблённостью.       - Кёка-чан, вот список отчётов, которые нужно сдать до завтра. Задания, соответственно, выполнять тоже.       - Хорошо, Куникида-сан.       А потом...       Потом Достоевский подался в Мёрсо.       Тёплые, приторно-счастливые мысли перед сном уступили место постоянной беспричинной тревоге, волнению по мелочам и страху. Как бы Кёка не пыталась объяснить своему сердцу, что волноваться за такого гения, как Фёдор, просто глупо, да и не ей нужно за него волноваться, то упрямо отвергало все попытки здравого смысла взять контроль над телом. Ей даже было смешно с самой себя: стереотипная маленькая девочка, влюбившаяся в сверхумного, загадочного и "не такого, как все" взрослого парня. Не хватало ещё девушки этого самого не такого, и парня, бегающего за главной героиней. Ацуши, увы, на последнюю роль не подходил. Он милый, добрый и честный, пытался помочь ей с самого первого дня, и сейчас продолжал поддерживать подругу во всём, пусть и не догадываясь о причине перемен. Она видела в нём друга, даже брата, но точно не спутника жизни.       Кёка уже в раннем детстве твёрдо решила, что вся эта слащавая любовь и романтика не для неё, и что она проживёт всю жизнь, не задумываясь о подобном. Этот устой прочно вошёл в её сознание, прочнее, чем уверенность в том, что она создана для бесконечных убийств. Будучи ребёнком она хотела стать простым парикмахером и завести несколько кошек, но судьба распорядилась иначе, убив её родителей и отрезав маленькую девочку от её прошлого. Она его даже не помнит, будто родилась уже сиротой из трущоб, а после сразу принялась резать глотки врагам Портовой мафии. Интересно, какое прошлое у Достоевского, что тоже создан убивать... Кёка часто задумывалась об этом. Он же из России, верно? Тогда неудивительно, что он такой же холодный. И семьи у него, скорее всего, тоже не было. Почти все эсперы сироты.       - Ты, случаем, не заболела? Выглядишь, как Танидзаки после вчерашнего лечения.       - Спасибо, всё в порядке, Йосано-сан.       И вообще, что Кёка может сделать, чтобы прекратить это? Что можно сделать, когда взгляд цепляется за каждого человека в толпе, ища того самого, когда все пути непременно приводят её в то кафе, когда мозг яростно требует прекратить нести чушь, а сердце отчаянно просит любви? Что можно сделать, что, что? Она это сделает, правда сделает!       Я лишь хочу прекратить это.       Её отец сейчас бы сказал, что дело хромает, а она ломается. Это и вправду так. Наверное, но ведь так будет явно лучше. Дазай-сан с Достоевским развлекаются в тюрьме, Портовая мафии заражена вампиризмом, Акутагава мёртв, половина детективов в плену у Смерти небожителей, Ацуши опять куда-то пропал, как и директор, гильдийцы прячутся, как крысы в норах, а единственное, что она может сделать полезного для агенства - это ждать приказа, которого уже не будет. Но она ждала. Долго, послушно, терпеливо. Однако, терпение ни у кого не бесконечно, и рано или поздно наступает решающий момент, когда нужно понять, чего хочешь именно ты.       И то, чего она сейчас уж точно не хочет, так это стоять на краю пустого моста и держаться за ограждения за спиной, лишь чтобы не сорваться раньше времени. Точно не хочет, но именно это она и делает. В голове всплыл один из первых дней после падения Гильдии, когда всё ещё было хорошо, а детективы могли себе позволить помогать бухгалтеру из мафии и своему бывшему сотруднику. Тогда Дазай, сидя после очередной попытки суицида у Йосано в лазарете, описывал красочные ощущения полёта и предсмертные минуты.       - Кёка-тян, тебя же можно в чай класть вместо лимона, почему грусти-им?~       - Дазай-сан, вас ровно десять минут назад достали из петли.       Кёка вздохнула и улыбнулась кончиками губ.       - Если всё время думать об одном и том же, обязательно выдашь свои мысли, - тихо прошептала девочка, любуясь волнами, искрящимися на свету. - Но я не выдала ничего о вас, Достоевский.       Она отпустила руки и расслабилась, полностью отдаваясь ветру. Лёгенькое тело пошатнулось и накренилось вниз, готовясь к падению. Сердце бешенно стучало, пыталось заставить конечности рефлексивно сжаться и вцепиться в железную балку, лишь бы сохранить жизнь. Разум убил сердце.       Вдруг кто-то резко, но в то же время осторожно схватил Кёку за запястье. От неожиданности та подскользнулась и взвизгнула, чуть не полетев вниз, и вжалась в перила спиной, крепко сжимая холодную руку.       - Что именно ты не выдала, Кёка?