Moonlight Sonata

-1- Аромат свежей крови дурманил разум, разливаясь по воздуху. Он был тяжел, словно туман поздней осени, скапливался в легких, создавая приятный осадок. Казалось, что переполненный воздух через пару мгновений сгустится и низвергнется кровавым дождем. Чудный металлический запах будоражил. Именно ради него берсерки когда-то бросались в бой. Он умел затмевать сознание, выводя новые приоритеты, заключающиеся лишь в одном желании убивать. Убивать снова и снова, чтобы аромат крови и смерти не переставал витать над землей. Блеск кинжала, ловящего отсветы оранжевых фонарей, отражался в темных глазах, придавая им особую кровожадность берсерка. Язык легко скользил по лезвию, собирая драгоценный дар, чтобы ни одна капля не упала на землю. Удлинившиеся клыки, похожие на волчьи, были покрыты кровью. Осторожно собрав остатки из желобка пальцем, вампир, в чьей руке лежало оружие, провел рукой по черным волосам, влажным и слипшимся от крови, и оглядел недвижимое тело, лежащее у его ног. Взгляд мужчины был пуст и равнодушен. Сам процесс убийства его всегда завораживал. Запах крови, безумие взгляда жертвы в предчувствии смерти, ее отчаяние, власть над жизнью – все это было для него чем-то необычайно прекрасным, несущим в себе великую тайну, которая связывала жизнь и смерть. Но когда из тела уходила душа, когда оно становилось куском мяса, не имеющим ни прошлого, ни будущего, он терял к ней интерес. Проведя языком по окровавленным губам, вампир устало опустился на землю, скрестив ноги, и бездумно уставился на лицо трупа, молодой девушки, что застыло в изумленном отчаянии. Ее смерть на этот раз несла в себе особый смысл. Она была своего рода ритуалом призыва для того, кого убийца очень хотел увидеть, кого он давно потерял. Лишь мысли о нем заставляли скупое на чувства сердце воина болезненно сжиматься. Мужчина, пару минут назад хладнокровно уничтоживший жизнь, был совершенно беспомощен перед собственными мыслями. Пальцы машинально гладили сверкающий от счастья кинжал. Он свое дело сделал, а над остальным был не властен. Оставалось лишь ждать. Огромные каменные клетки бездушных домов были полны людей, но в этот ночной час горело всего пара окон. За ними были те единицы, что понимали реальность окружающего их мира, люди, которые задумывались над жизнью. Их одолевали горестные мысли, мешающие беззаботному сну. Остальные слепо спали, не зная что творится под их темными окнами. Вампир ненавидел людей, этих безвольных слабых существ, прячущихся от жизни за стенами и замками, словно загнанные звери. Он ценил людей только в качестве сосудов для хранения крови. Только за эту жидкую жизнь и за сладость убийства он прощал им их грехи и слабости, словно милосердный проповедник. Мужчина поднял голову, и в его мрачных глазах отразилась луна, одиноко сияющая в небе. Звезд не было видно, как часто бывает в больших городах. Смог ли тому виной или свет фонарей и неоновых вывесок, вампир не знал. Ему было все равно. Как истинный воин, он всегда предпочитал землю небу. — Крысишь, Рейган? Мужчина повернул голову на голос и едва заметно улыбнулся. Что ж, девушка умерла не зря. В свете ближнего фонаря стоял тот, кого он так жаждал увидеть. Это был юноша лет двадцати с виду, в строгом черном костюме, который принято надевать на похороны. Его руки, стянутые в белые лайковые перчатки, лежали на стальном набалдашнике трости из красного дерева. Глаза металлического волка зло сверкали блеском, что свойственен лишь рубинам – блеском застывшей крови. Белоснежные, кажущиеся седыми волосы были стянуты в густой хвост и перевязаны черной лентой. Ни одной пряди не спадало на его красивое лицо с тонкими аристократическими чертами. Он слегка наклонил голову, и в свете фонаря блеснуло стекло монокля. Рейган молча рассматривал фигуру, чувствуя как замерло сердце. Наступившую тишину нарушал лишь неясный стук десятков мотыльков, бьющихся о стекла фонарей, рвущихся к свету. — Генрих Майер, — наконец хрипло произнес мужчина, не в силах больше выносить густую тишину. Он встал и застыл в нерешительности. Конечно, Рейган не ожидал теплого приема, но ледяной холод, идущий от Генриха, его немало расстроил. Тем не менее, сладостную дрожь унять было трудно. Рейган был безумно рад его видеть. Его собеседник молчал, опираясь на трость. Его тонкая фигура походила на прекрасную статую, которая казалась совершенно чужой на этой улице, рядом с бездушным камнем небоскребов, полных грязными мыслями населяющих их существ. В отличие от Рейгана, что был неотъемлемой частью этого мира. Льдисто голубые глаза парня источали могильный холод. Рейган нерешительно сделал шаг навстречу, чувствуя как от боли разрывается сердце. Его раздирали нахлынувшие воспоминания. Генрих действительно изменился за прошедшие годы. — Крыса. Ты успел дойти и до этого. Устал убивать людей? Ледяной тон заставил Рейгана застыть на месте. Волна неприязни обволокла его, и он судорожно вздохнул. Крысами Генрих называл отступников, вампиров, что убивали своих собратьев. Использование крыс было сейчас широко распространено среди охотников на нечисть. Неудивительно, что Генрих так остро реагировал на действия Рейгана. Тяжело видеть предателя в том, кто когда-то был тебе дорог. Презрение, смешанное с болью, скользнувшее в холодном взгляде, помогло Рейгану выйти из оцепенения. Иллюзия бездушной статуи в качестве собеседника развеялась, стало легче собирать мысли. К Рейгану вернулся его привычный тон. — Не так уж часто я этим занимаюсь, — беззаботно сказал он, заставляя себя усмехнуться. Переступив через тело, он сделал еще шаг к Генриху и снова остановился. Он был осторожен. Несмотря на кажущуюся беззаботность, он был готов ко всему, напряженно следя за каждым движением собеседника. Пусть Генрих выглядел младше, он прожил уже несколько столетий, что давало ему те могущественные способности детей ночи, которыми Рейган еще не обладал. Вампир мог убить его, невзирая на связывающее их прошлое. — Это была вынужденная жертва, — осторожно сказал мужчина, — я искал встречи с тобой. — Убивая моих подопечных? – тонкие брови Генриха слегка дрогнули. Только это показало удивление и раздражение, охватившее его. Но и этого было достаточно, чтобы Рейган напрягся. Мужчина сжал зубы и ухмыльнулся, застыв в ожидании. Если он не будет убит в течение ближайших мгновений – он прощен. Потянулись напряженные секунды. Одна, две… Генрих поднял трость, и Рейган машинально отскочил в сторону. Не обратив на его реакцию никакого внимания, Генрих повесил трость на сгиб руки и снял монокль, спрятав его в нагрудный карман. Свет оранжевого фонаря терялся в его глазах. — С каждой смертью новообращенного я чувствую острую боль в своем мертвом сердце, несмотря на то, что оно не способно чувствовать, — произнес он тихо, внимательно глядя на мужчину, — и ты прекрасно это знаешь. Скольких ты уже убил, ища встречи со мной? — Пятерых, — нехотя признался Рейган, — среди тех, что несли в себе твою метку. — Я намерен прекратить эту бессмысленную жестокость, — тон Генриха был довольно миролюбив, но холод взгляда не позволял обмануться, — ты звал меня, и вот я здесь. Что тебе нужно? — Ты, — выдохнул мужчина, — мне нужен только ты… Лед скептического взгляда его собеседника стал почти осязаемым. Он осколками впивался в быстро бьющееся сердце Рейгана. — Прошло столько времени, и я изменился, — совладав с собой, твердо сказал он. Генрих усмехнулся, склонив голову, разбив, наконец, маску бесчувственного лица. — Ты не изменился, Рейган, — отрезал он, глядя на тело девушки, безжизненно распластавшееся на асфальте. — Я хочу вернуть то, что было, — упрямо ответил Рейган. В нем поднималось отчаяние, волнами захлестывая сердце. — Время твой враг, — вернувшийся в голос парня могильный холод отнимал последнюю надежду, — я больше не одинок. — Тот мальчишка, — Рейган как мог пытался сдержаться, но злоба и отчаяние рвались из него клочками. Генрих поднял голову. Мужчина видел, как едва заметно дрогнули его губы, и это разозлило его еще больше. — Чем он от меня отличается? Что в нем лучше? Проклятье! – Рейган что есть силы отшвырнул от себя кинжал, который все еще сжимал в руке. Он с рассерженным звоном ударился о стену дома. Рейган тяжело дышал. Сквозь поднявшуюся пелену гнева он услышал мягкий голос Генриха: — Я приглашаю тебя. — Что? – вампир изумленно взглянул на парня. — В гости, — с холодной улыбкой пояснил тот, — в мастерскую Лероя. Рейган молчал, отходя от вспышки гнева. Его поразила внезапная смена настроения собеседника, и та странная нежность, появившаяся во взгляде. — Я покажу тебе, чем он отличается, но, — Генрих приподнял трость, и рубиновые глаза волка угрожающе сверкнули, — если что-то случится, я буду безжалостен. -2- Оставляя за собой длинный след, кисть легко скользила по холсту. Сплетаясь между собой, эти следы создавали прекрасную картину, несущую в себе целый мир, оживающий под рукой художника. Это было волшебство живописи, которое Рейган никогда не понимал. За холстом сидел семнадцатилетний мальчишка. Золотистые мягкие прядки волос то и дело выбивались из-под неряшливо собранного хвоста и падали на глаза. Это были чудные глаза, яркие и полные чувств, они просто искрились, словно драгоценные камни, но блеск их был живым и теплым. Он был поглощен работой, и поэтому не обращал внимания на двух вампиров, устроившихся на подоконнике в дальнем конце мастерской. Помещение это находилось на крыше одной из высоток и имело большие широкие окна, необходимые для художника. Однако в последнее время они были зашторены из-за нового жильца, поселившегося у Лероя. Рейган как мог отгородился от художника расстоянием, словно бы боялся не сдержаться и причинить ему боль. Он уже ненавидел мальчишку. И не только Генрих был тому причиной. — Теперь ты видишь, в чем ваше различие? Мужчина посмотрел на вампира и, увидев его мягкую улыбку, зло сжал зубы. — Вижу, черт тебя дери, — ответил он, слегка повысив голос, но тут же осекся под косым взглядом парня и отвернулся. Рейган с ненавистью оглядел худенькую фигурку художника. Это был не вампир, и даже не новообращенный. Перед холстом, сжимая в тонких пальцах кисть, сидел человек. Как? Как это слабое безвольное существо может заменить его? Рейган упрямо мотнул головой, не желая принимать эту мысль. Он пригладил слипшиеся от засохшей крови волосы и с тоской произнес: — И о чем ты только думаешь? — Я обращу его, когда он будет готов, — беспечно ответил Генрих, и в нем промелькнуло что-то до боли знакомое Рейгану. Художник обернулся к вампирам и искренне улыбнулся. Его глаза сияли, напоминая безоблачное небо в солнечный день. Рейгана передернуло от отвращения. Он повернулся к Генриху, чтобы что-то сказать, но не смог, увидев теплый взгляд вампира, обращенный к мальчишке. Рейган почувствовал, как где-то глубоко внутри в его сердце вонзилась холодная игла, истекающая ядом, имя которому воспоминания. Сколько лет прошло с тех пор, когда Генрих смотрел так же на него? Мгновения, услужливо поднятые памятью, больно ранили. — Генрих, — позвал Лерой, отодвигаясь от холста и размазывая по мягкой коже щеки капли краски. Он говорил с легким, приятным слуху акцентом, выдававшим в нем француза. — Да? В лаконичном ответе Генриха прозвучало больше чувства, чем во всем, что он говорил сегодня Рейгану. — Я закончил, — мальчишка радостно улыбнулся, кивком указав на холст. Рейган, молча сжимая кулаки, наблюдал, как вампир подошел к нему и, положив руки на худенькие плечи, оценивающе оглядел работу. Лерой доверчиво уткнулся лицом в живот парня, что-то рассказывая о картине. Холодные ладони вампира мягко гладили его по волосам. Вымещая всю свою злость и досаду, Рейган ударил кулаком о стену и спрыгнул с подоконника. На белом пластике остались кровавые разводы от его одежды. — Мне пора, — бросил он мрачно, не глядя в сторону парочки. Лерой проводил его взглядом до выхода и, вздрогнув от громкого удара двери, поднял голову, проницательно вглядываясь в погрустневшие голубые глаза. — Кто это был? – спросил он тихо, — Кто-то важный для Вас? — С чего ты взял? – мягко улыбнулся вампир, стирая с носика мальчишки желтое пятно краски. Художник прикрыл глаза, забавно сморщившись. Он наслаждался каждым прикосновением холодных пальцев, которых когда-то так боялся и которым теперь так доверял. — В Ваших глазах… грусть, — пояснил он. Во взгляде Генриха появилась нежность. Из-за этого Лерой ему и нравился. Из-за умения распознавать чувства даже сквозь стену льда, которая их окружает. Умения любить, отдаваясь этому чувству всем сердцем, без остатка. Из-за его чистой души. В небесных глазах Лероя совершенно отсутствовало зло, они не знали жестокости. И, хотя он не раз принимал удары судьбы, его сердце оставалось столь же чистым, как и первый снег. — Не забивай себе голову пустяками, — Генрих осторожно убрал с его лба волосы, падающие на глаза, и мягко улыбнулся. — Как скажете, — вздохнул мальчишка, прижавшись теплой щекой о ледяную руку вампира. -3- Рейган шел навстречу дождю. Крупные холодные капли хлестали его по лицу. Перила моста под его ногами были скользкими от влаги, но вампир сохранял свою кошачью грацию. Где-то внизу плескались черные ледяные воды поздней осени. Яростный ветер швырял волны о бетон основания моста, словно вымещая на них свою злость. В голове вампира проносились воспоминания тех далеких мгновений, когда Генрих был всегда рядом, когда их связывали отношения несколько выше, чем просто дружеские. Мысли были мимолетны, едва уловимы разгоряченным разумом, но тем не менее болезненно ощутимы. Мужчина остановился и поднял голову, подставляя лицо дождю и ветру, словно надеялся, что они смоют эту боль, освободив его душу, наконец, от этой странной… любви. Да, он действительно любил Генриха, но никогда ему об этом не говорил. Ведь он был воином по натуре, не умеющим выражать свои чувства. Он любил как мог, по-своему, не умело. Рейган был в то время новообращенным, а возраст Генриха уже составлял несколько столетий, и он помогал молодому вампиру привыкнуть к новой жизни. Генрих, утонченный, романтичный, истинный аристократ, был полной противоположностью Рейгана. Приземленный, яростный и вспыльчивый, Рейган был чересчур горяч, сохраняя в себе человеческую сущность. Даже кожа его была теплой, и сердце билось в груди, разгоняя по телу его собственную живую кровь. Генрих же был настоящим вампиром, с холодным бескровным телом и мертвым сердцем, не способным на чувства, но ищущим любви и тепла. Они были вместе, два совершено разных существа, однако… Генрих не смог принять жестокость, царившую в сердце молодого вампира и его ненависть к людям, желание убивать и тягу к свежей крови. Завершившими их отношения словами стала гневная речь Генриха: — Я живу уже безумно давно, — говорил он, откидывая со лба светлую пушистую челку, — я видел за прошедший срок уже слишком много жестокости. Я больше не хочу… Я устал от ненависти. Мне нужно чистое сердце, невинная душа, способная отгородить меня от нее, а ты снова и снова заставляешь меня переживать подобное… Рейган едва заметно улыбнулся против своей воли, вспомнив, каков был Генрих в то время. Вспомнив его стройную юношескую фигурку в легких белых одеждах, всепоглощающую любовь к миру и людям и эту пушистую светлую челку, которая всегда закрывала его чудные небесно-голубые глаза и придавала его красивому лицу по-детски невинное выражение, из-за которого его невозможно было принимать всерьез. Лерой был очень похож на него. Личико француза возникло перед глазами, и Рейган сжал кулаки, однако сразу же успокоился. Злиться было бесполезно. Злостью не вернуть Генриха. Здесь не срабатывал обычный план действий. Если убить художника, Генрих будет взбешен. А видеть его разгневанным – себе дороже. Несмотря на его любовь к жизни, в ярости он пугал даже Рейгана. Оставалось ждать и надеяться. Проведя в одиночестве долгое время, Рейган понял, что вечность без Генриха будет слишком тяжела. Сгорбившаяся фигура продолжила свой путь по скользким перилам моста, упрямо противостоя ярости дождя и ветра. -4- Яркая настольная лампа, покрытая красным бархатным абажуром, погружала мастерскую в теплый уютный полумрак. Алые тени лежали на бледном лице Генриха, отражались в его ледяных глазах, придавая им рубиновый блеск глаз металлического волка. Сколько времени прошло с тех пор, как они виделись в последний раз? Сколько всего изменилось… Кроме Рейгана. Он все еще был вспыльчив и горяч, обладая живым темпераментом бойца, из тех, что первыми бросаются в бой. И жестокость была его верной спутницей. Ненависть и озлобленность – вот чего Генрих никогда не понимал. Однако… Он признавался самому себе, что очень скучал по Рейгану, тосковал по нему больше, чем ожидал от себя. Он ошибался, думая, что давно распрощался с этой привязанностью. Сухой кашель вывел его из воспоминаний. Вампир опустил взгляд, с легкой грустью глядя на лежащего рядом мальчишку, чья голова покоилась на его коленях. Золотистые волосы, выбившиеся из хвоста, разметались по лицу, лоб был покрыт испариной. Его мучили головные боли. Он сжимался в маленький дрожащий комочек, похожий на беззащитного котенка, доверчиво прижимаясь к холодному телу вампира. — Снова? – тихо поинтересовался Генрих, прекрасно зная ответ. Лерой был тяжело болен, и время неумолимо отсчитывало его оставшиеся минуты. — Нет, — француз слабо улыбнулся, чувствуя как холодные тонкие пальцы перебирают его волосы. Генрих приобнял маленькое солнышко, устраивая его поудобнее. Он наслаждался его искренней любовью, его чистым сердцем и бегом живой крови под его мягкой кожей. О, как он не хотел его отпускать. — Лерой, — начал было он, но мальчишка, приподнявшись, приложил дрожащий палец к его губам. — Нет, — повторил он, его яркие глаза были полны ласки и понимания, — я знаю, что Вы хотите мне предложить, но мне это не нужно. Нет, нет, нет, — для пущей убедительности он помотал головой и уткнулся лицом в плечо вампира, прижимаясь к нему, даря свое живое тепло мертвому сердцу. Генрих немного отстранил мальчишку, только лишь затем, чтобы поцеловать его в дрожащие горячие губы. Холодный поцелуй вампира, но маленький француз принимал его, словно это был величайший дар в его жизни. — Я люблю Вас, — произнес он еле слышно, и вампир почувствовал, как дрогнуло его мертвое сердце. -5- Пустая бутылка разбилась о стену, разлетелась осколками, оставив на дереве след невыраженной печали и отчаянной злости. Красные винные капли поползли вниз, словно кровавые слезы. Генрих закрыл лицо рукой, сгорбившись на подоконнике. За окном розовело небо, предупреждая скорый восход. Еще неяркий свет падал на белую кожу вампира, не причиняя пока вреда, придавая алый цвет рассыпанным по нагим плечам белым волосам. Застыв в неподвижности, фигура Генриха походила на памятник нескончаемой тоски и боли, а не на могущественного вампира, полного смертоносной силы. — Проваливай, — хрипло произнес он, не поднимая головы. Из тени противоположной стены вышел разоблаченный Рейган и в нерешительности остановился, опасаясь приближаться, молча наблюдая за вампиром. — Я же сказал – проваливай! – повысив голос, Генрих отвернулся к всходящему солнцу. Он выглядел болезненно, словно потерявший все в своей жизни. Старый вампир в молодом теле, вынужденный проводить вечность в одиночестве. Первый луч полоснул его по лицу, и он пошатнулся. В ту же секунду Рейган оказался рядом, стащил вампира на деревянный пол и дернул за шнур шторы. Тяжелая черная занавесь опустилась, закрыв их от губительного солнца. Мужчина опустился на корточки, озабоченно осмотрел лицо парня. К счастью, никакого вреда свет не принес, благодаря древней силе, заключенной в хрупком теле. Генрих упрямо отвернулся, закрыв глаза, словно не хотел видеть Рейгана. Мужчина устало вздохнул, обнял холодное тело вампира, устраивая его в своих руках. Он с некоторой грустью оглядел пустые бутылки, по которым плясали отсветы красной лампы. Алкоголь не действовал на вампиров, однако Генрих пытался забыться, отвлечься от горьких мыслей таким человеческим бесполезным способом. — Он умер, — тихо произнес Генрих, глядя в никуда пустым взглядом, — я дал ему вечную жизнь, чтобы избавить от болезни, но он отказался пить кровь… Он умер, и это я убил его. Им владело отчаяние. Они все умирали, все, кто его когда-либо любил. Он вынужден был всегда жить в одиночестве, в ледяной вечности. Эта мысль постепенно сводила его с ума. — Люди слабы, — осторожно произнес Рейган, мягко заправив падающие на лицо волосы Генриха за ухо. Сейчас перед ним был тот вампир, которого он знал когда-то, и ему хотелось помочь, вылечить от боли мертвое сердце, очистить от грусти глаза цвета чистого льда. — Нет, — едва слышно прошептал Генрих, — Лерой умер, потому что был силен духом. Он не боялся смерти, ему не нужна была вечность, если она противоречит его принципам. Он бы не смог быть вампиром. Теперь я это понимаю… Слишком поздно… Рейган бесполезно искал слова, способные вывести его из этого состояния. Однако он никогда не умел утешать. Лицо Генриха было неподвижно, а взгляд пуст. Он не умел любить, но отчаянно нуждался в этом чувстве. Жизнь его была слишком длинной, чтобы продолжать ее в одиночестве. Слово вечность всегда его пугало. — Время лечит, — наконец произнес Рейган, понимая, что это все равно не поможет. — А его у меня предостаточно, — Генрих горько усмехнулся, и, внезапно потянувшись к мужчине, неловко его поцеловал, — я скучал по тебе, — тихо произнес он и, уютно свернувшись в теплых руках, прикрыл глаза. — Я люблю тебя, — запнувшись, нетвердо сказал Рейган, чувствуя как быстро забилось сердце. Эти слова он произнес впервые, и они дались ему с большим трудом. Генрих в ответ мягко улыбнулся, успокоено прижавшись головой к его груди и слушая биение живого сердца. — Ты все-таки действительно изменился, — прошептал он. Боль постепенно уходила. Лерой был мертв, как и многие другие, его нельзя было вернуть. А у него впереди — целая вечность. И вовсе необязательно, что он будет проводить ее в одиночестве…