Приговор мертвеца

Я проснулся рано — не было ещё и пяти часов утра. Учитывая мою усталость накануне, это было очень странно — я проспал меньше двух часов. Минут пять я пытался заснуть вновь, но это мне не удалось. Тогда я, поднявшись и надев башмаки, вышел на палубу — так тихо, как только мог, чтобы не разбудить Мод. Подойдя к борту, я улыбнулся: мы всё-таки были в море!.. И этого мы достигли сами. «Выходит, неправ был Волк — я всё же встал на ноги». Воспоминание о Ларсене стёрло с моего лица улыбку. Этот человек, столь сильно отравивший нам жизнь, был почти мёртв, а я продолжал возражать ему, как живому; даже немного боялся его. Нет, решительно, это глупо. Я снова взглянул в ночное небо. Совсем скоро, и я уверен в этом, Мод скажет мне — да, она моя половинка. И наш союз вовсе не испортит то, что метку носит слабая сторона. «Ларсен считал соулмейтов бредом и выдумкой, хоть никогда и не говорил этого прямо». Отчего мне опять вспоминается проклятый Волк? Совсем скоро его существование перестанет мешать нам… Да я рассуждаю об отсутствии ценности человеческой жизни более жестоко, чем он. Впрочем, этот человек заслуживает, чтобы к нему относились так же, как он к другим людям. Зачем-то я пошёл к спуску в кубрик. Хотел ли я взглянуть на него, до конца осознав, что в конечном итоге я оказался сильнее? Да, скорее всего да. «Могут ли две частицы дрожжей обидеть одна другую при взаимном пожирании?» — задавал он когда-то риторический вопрос. Как я всегда считал — могут. Только вот раньше я был несогласен ещё и со словами «частицы дрожжей», а теперь готов подписаться под ними. Неужели же он как-то смог меня переубедить? Да вздор.

***

Я стоял у койки, глядя на Волка. Что-то новое чудилось мне в слегка изменившихся чертах его лица. Подверженный неожиданно пугающей догадке, я поднял ледяную руку, безуспешно пытаясь нащупать пульс. Чёрные буквы на запястье испугали меня наравне с отсутствием сердцебиения. «Значит, мёртв», — эта мысль промелькнула в моём разуме за секунду до того, как я прочёл имя. «Ван-Вейден Хэмфри». Мне показалось, что моё собственное сердце остановилось, а потом забилось, как пойманная птица в руках. Почему, зачем он?! Господи, за что?! Он знал. Знал, и ничего не сказал — впрочем, я не поверил бы ему, но… но… Нет, только не это! Ну пожалуйста, Господи, пусть мне это мерещится… Всю свою сознательную жизнь я мечтал найти своего человека. И просто не увидел его. Я отчаянно пытался сделать вдох, а в моём мозгу с бешеной скоростью проносились те моменты, когда я мог попытаться увидеть в нём человека — не «великолепное животное»! — и понимал, что этих моментов было до ужаса много; и что он учил меня науке выживания, хоть и в своей отвратительной манере, а я этого не ценил; и что он пытался сблизиться, а я отталкивал его, не слушая; что я виноват перед ним в сто раз сильнее, чем он передо мной. Я не вспоминал о Мод, о своих мечтах про жизнь с ней. Мои мысли полностью занял он. В сознании словно проносились вспышки: вот Ларсен находит меня взглядом в море и сразу же бросается на помощь, ещё даже не зная, кто я такой, вот мы спорим с ним о писателях и взглядах на жизнь, вот он читает то стихотворение Киплинга… Проносились передо мной и моменты его чудовищной жестокости, но их-то я уже видел, осмыслил, наполнил ими память, как доказательствами жестокости Волка. «Я даже не знаю его имени». Почему-то эта последняя мысль меня добила, и я повалился на колени, прижимаясь лбом к мёртвой руке, дрожа и бесшумно плача. «Ты идиот, Хэмфри Ван-Вейден. Ты сам проворонил своё счастье».