I used to rule the world

- Ты с этим венком на девочку похож. - Да иди ты, - надулся Гриша, но венка не снял; Илья хихикнул и присел рядышком, обхватив ноги руками: - Я ж любя. Девочки красивые. - Красота - понятие относительное, - изрёк Гриша с нарочита важным видом; даже встал для этого, но в итоге всё равно болтыхнулся обратно пятой точкой на траву. Илья снова хихикнул, но уже в кулак. Гриша, конечно, был важный ("как хрен бумажный," - говорила одна деревенька из округи) на вид и обычно спокойный, хотя (как заметил Илья) его легко было вывести из себя. Кое-кто болтал, что он на себя "вид натаскивает", ибо старший; но (по мнению Ильи) будь даже Гришка младше, он вряд ли бы поменялся. Впрочем, именно это ему и нравилось в брате. - Ты всё ещё думаешь, кем хочешь стать в будущем? - А ты? - Без понятия, - махнул Илья рукой. - Я ж у тебя спрашиваю, Гришк. Ну? - Баранки гну, - махнул на него в ответ брат. - Я думаю пойти в кавалерию... - Царю служить? Тот насупился: - В первую очередь стране... я бы хотел познакомиться с Еленой Святополковной, думаю, она... но да, царю, естественно, тоже... - замотал он головой. Илья внимательно посмотрел на него, сорвал какой-то цветочек и засунул стебель в рот: - Значит, мне тебя ждать как воплощение какого-то полка? - Таких не бывает, - хлопнул его по волосам Гриша, прикрыв один глаз; Илья положил свою ладонь на его, ту, что всё ещё находилась на волосах. - И вообще, не выдумывай. Рано кому-то из нас чем-то становиться. Вряд ли это будет в этом веке. Или следующем. Если вообще будет... - Ох, жаль, а я та-а-а-ак хотел... хороший бы драгунский полк вышел. - Илюх. - Что? - у него из рта аж цветок выпал. - Это комплимент был. - Вот именно поэтому от тебя все девчонки и бегают, ты даже собственному брату польстить не можешь, - опять надулся Григорий. - И вообще... - его щёки зарумянились. - Я бы предпочёл стать какой-нибудь деревенькой в лесной глуши... - Деревеньки - другой вид, Гришк, у них есть основатели, хоть часто и неизвестные, а мы тут, по-обыкновенному, родились... и всякое такое. - Ключевая частица "бы", - парировал тот. - Я и не утверждал, что стану. Я сказал, что предпочёл бы стать. - М, ты такой заумный. - Сказал тот, кто начал напоминать что деревеньки - другой вид, биолог ты наш. - Ваш-ваш, - улыбнулся Илья и потянул его двумя пальцами за щеку. - И если я биолог, то ты кто? Философ? Гриша, с нахмуренным видом явно считавший, что его растягивающаяся в сторону щека - последняя в списке проблем, ответил: - Может и философ. Хотя из всех философских учений меня привлекает в основном лишь стоицизм. - О, что-то из греков! А мне, кстати, нравится один такой грек, Эпикур... - Илюх, побойся бога! - аж охнул Гриша, и Илья даже щёку его отпустил, с любопытством глядя на его поменявшееся лицо. - Этот безбожник?... Нет, конечно, он отрицал именно богов языческих, а не истинного бога, но это не отменяет того факта, что он... я и так скрывал от Мама, что ты начал присматриваться к отрицанию бессмертной души, но если ты кому-то такое ляпнешь... тебя же не поймут. - Боишься, что наврежу твоей репутации в будущем? "Брат драгунского полка безбожник"... - Да хватит со своим полком! И причём тут я? Это не на меня будут косо смотреть, да и... я ж о тебе беспокоюсь. Я же сам понимаю, что гонения по поводу веры - бессмысленны, хотя и сам не понимаю, как можно отрицать... но я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось из-за такой нелепицы, понимаешь? Илюх, пожалуйста, будь осторожен. Никто не знает, куда повернёт история... Илья посмотрел на него; Гриша опустил взгляд вниз, мня пальцами вырванную за несколько секунд до этого травинку. Внутренне он чуть не рассмеялся; прям одна из собак Мама, которую загнали в угол, ей-богу. Только не скулит и глаза каждые секунд пять не поднимает. - Понял я, понял, - похлопал брата по плечу Илья. - Хотя я и никому и не планировал "ляпать". Я только с тобой откровеничаю, даже с Мама я таким не делюсь. - Ты не доверяешь Мама? - Мама - особа мутная, ты же это и сам знаешь. Мы даже не можем быть уверены, что у нас отец один, забыл? Конечно, ты не подумай, я ее не презираю или что-то в этом духе, я просто... не рассматриваю её как персону, которой можно довериться. И то, что я из нее вылез - дело десятое и роли не играет. А ты - прям это... как его... ангелок. Я тебе бы и жизнь свою доверил. Гриша порозовел; травинку упал с его рук. - Скажешь тоже... - отвернулся он. Илья с интересом приблизился к нему: - Что? Польстил? - Да кто знает... Илья опять хихикнул и, обхватив брата за левое плечо, прижал к себе; когда его голова оказалась на чужом плече, Григорий стрельнул в него глазами, но ничего не сказал. - Я обожаю тебя, Гришк. И как бы, как ты выразился, не "повернулась история", это не измениться... * * * - Как бы не повернулась история... Часы тикали. Точнее, тиканье часов было единственным звуком в этой даже не звенящей тишине; он вообще сомневался, что тишина может в принципе звенеть. Интересно, писал ли об этом давно забытый им Эпикур? Забавно, он даже о нём ничего не помнит, кроме того, что он был греком и атеистом. Хотя, казалось бы... Красная армия, с ногой на ногу, вальяжно сидел на кресле, раскинув руки на подлокотники; на губах застыла довольная улыбка. Он скользнул взглядом по фигуре на кресле напротив; и его улыбка не вздрогнула, ни меняясь ни в более широкую, ни исчезая. Хотя, конечно, он уже давно не улыбался искренне. Да и не злился, не грустил... да и какие там ещё были забытые им эмоции. На его губах всегда была лишь улыбка торжества, та улыбка, которую он дарил всем, начиная от доверчивого народа и заканчивая убитыми от его рук белыми солдатами. Для кого-то она была улыбкой героя, для кого-то другого - злодея, которого нужно уничтожить. Мама давно сгинула, а недавно подписанный документ сделал "малыша Владислава" полноценной страной; государством, что когда-нибудь будет править миром, показывая, за какой идеалогией действительно будущее. Вспоминается, как Москва смахивал невидимую слезу, а Владислав пожимал руки всем четырём (начальным) республикам, а затем и столицам с гостями; и, видя его натянутую улыбку, ему хотелось посмеиваться. - Я победил, представляешь, - изобразил он что-то ладонью, обращаясь к фигуре. - А ты не верил. Даже когда царя расстреляли - всё равно не верил. Глупый. Философ, но глупый. За это я тебя когда-то искренне и обожал. Да и сейчас я обожаю, люблю прям, хоть ты и в это не верил... больше никогда не верил. Я помню твои глаза. (Полные презрения, но такие же фальшивые, как его вечная улыбка). - А Колчак твой, Деникин и прочие? Либо померли, либо сбежали. Удача изначальна не была на твоей стороне. Как и бог несуществующий. Он встал. Подошёл к фигуре, наклонился и, набирая пальцами чужие волосы, прижался к ним лицом: - Я очень тебя люблю, Гришк. Ты даже не представляешь, как. Мой дорогой, милый братец... я же говорил. История повернулась, и я всё ещё не ненавижу тебя, а ты даже ко мне вернулся, - он убрал лицо от волос и положил ладонь на хладную щёку. - Было бы обидно, если бы тебя тогда утащили, правда? Они бы удивились, почему так быстро не разлагается или наоборот... - он убрал пальцем потёкший по подбородку кровь. - ...всё-таки, наши тела странные. Могут в миг превратиться в пыль, а могут, как ты, даже до сих пор кровью истекать, хотя уже пару месяцев прошло. Бывшее Белое движение ничего не ответило; Илья продолжал улыбаться. - Слушай, а у меня идея, - встрепенулся он. - У меня тут как раз есть этот... и парочка пластинок... Он отошёл к стоящему неподалёку граммофону. Покопавшись в ящике рядом, он извлёк какую-то пластинку и вставил туда. Когда послышались первые звуки музыки, он прошёл обратно ко второму креслу и и протянул руку: - Прошу вас. Тот, разумеется, ничего не ответил; Красная армия поднял его и закружил, держась за талию и одну из рук; он переплёл свои пальцы с его холодными. Ноги волочились, голова откидывалась назад, будто окидывая пустым взглядом помещение; Илья же продолжал кружить мертвеца под музыку. - Знаешь, Гришк, мне кажется, что я сейчас вновь улыбаюсь, потому что мне хочется улыбаться. Ты в очередной раз показал, что ты мне важен, спасибо. Тот не ответил; но Красной армии было на это плевать. Впервые за долгое время он был счастлив.