I used to rule the world

На самом деле, будущий СССР ни разу не видел Белое движение. Точнее, он не видел его воплощение; самих Белых он видел часто, хоть и в основном мельком, когда Москва показывал ему несколько сражений, "бессмысленных, потому что эти глупцы из Белой гвардии всё ещё верят в своего глупца-царя" (что у него всё-таки вызывало кучу вопросов: разве сам Владимир Юрьевич не давал присягу императору, разве он не был столицей раньше, когда также царила монархия? Москва был персоной ещё более сложной, чем бывшая Российская империя, что часто напоминает ему, хотя говоря скорее себе, что она вновь станет империей, хоть и не по названию; ведь если она не хотела терять свой титул, то почему позволила всему этому случиться? И почему не примкнула к Белым, что сражались за то, кем она была?). И видел он воплощение Красного движения: Илья Краснов смотрел на него по-странному гордо, будто он был его сыном или кем-то таким же близким, даже один раз волосы потрепал, со своей улыбкой сумасшедшего говоря: - Я вижу в тебе будущее, Владислав. Не зря твоя фамилия... ...совпадает с реальной фамилией Владимира Ильича. Да, ему уже это поминали, говоря, что судьбой ему сужденно стать чем-то великим (что не очень ввяжется с атеистической пропагандой, ибо что за "судьбой сужденно"? Разве это не перечит "человек сам творит себе судьбу"?). Он видел Зелёное движение (по крайней мере, ему кажется, что это было оно), что как-то смотрел на него, не мигая, а затем исчез среди дервьев; виделся даже с Андреем Висецко, больше известным как Гуляйпольщина, что можно по праву назвать человеческим воплощением анархии, что чуть не придушил его, ещё относительно ребёнка, выкрикивая, что "оба зло, да здравствует свобода" (и придушил бы, если бы не поспевший во время Долгоруков). Но Белое движение, "глупец Гриша", как звал его в разговорах с Москвой Илья, Красное движение, он ни разу в жизни не видел. С тех пор, как из его жизни исчезли мать, брат да даже приют, где он жил какое-то время, ему часто пытались втолкнуть, что Белые - воплощённое зло, царисты, шовинисты, пособники рабовладельцев и прочие синонимы, что Ульянов так и не запомнил, а все территории России, в том числе и неизвестно откуда взявшийся Государство Российское, что сейчас под властью Белых, нужно освободить (смотря на карту с обозначением Красных и Белых территорий, Владислав заметил, что таковой является почти вся азиатская Россия, в том числе и делящие Европу и Азию Уральские горы; на что Москва нарочито громко скрипел зубами). Являлись ли Белыми действительно такими монстрами, коими их описывали, Ульянов не мог сказать; знал лишь, что они по ту сторону баррикад, и как бы он не подумал, Белые сражаются и против него в том числе. Так что Григорий Белов был для него такой же неизвестной и неоднозначной фигурой, как любой из Белых солдат. Он сражался за царя, за "великую, неделимую и единую Россию", продолжал это делать, даже когда дошли вести о смерти Романовых через проверенные источники; Илья, закуривая, с достаточно издевательской ухмылкой отмечал, что "глупец Гриша всё-таки не промах". Он был верен своему делу, верен бросившей его и его идеи стране, верен временам, что по-тихоньку начинают исчезать в глубинах прошлого. Будь Григорий не недочеловеком-недобогом, его Белые вполне могли посчитать своим героем. И Владислав понял, что хотел бы быть таким же. Ему же плевать на эту "всемирную революцию", на Москву, РСФСР, Красных; ему не нравится только тот факт, что люди должны убивать друг друга, хотя это явно ненормально. Он хотел бы быть также верен этим идеалам, которые распространяет его однофамилец, чтобы действительно стать тем "будущим", которым его зовут, чтобы не подвести чужие идеалы. Так Белое движение неосознано стало его героем. И когда настал октября тысяча девятисот двадцать второго года, он, что не был набожным по понятным причинам, впервые перекрестился. - Покойтесь с миром, товарищ Белов. Через два месяца он стал Советским Союзом, и настала новая эпоха.