Бомгю пришлось приложить все усилия, чтобы выйти ночью из дома через окно незамеченным. Конечно же, он чуть не опрокинул горшок с цветами, но все обошлось. Хотя, думается, даже если бы этот несчастный горшок упал и своим грохотом перебудил всю семью, он бы все равно ушел, несмотря на то что по возвращении ему бы хорошенько досталось. Он чувствовал себя заключенным, сбежавшим из тюрьмы, хотя, конечно, его дом ею не являлся. Просто родители категорически против ночных прогулок, а Бомгю очень-очень влюблен.
Было немного боязно, но стоило только заметить знакомый силуэт на
их скамейке, как узелок страха и сомнений развязался, словно его и не было.
— Ёнджун-а! — он окликает его, и человек резко оборачивается на звонкий голос, встает и быстрым шагом идет навстречу.
Гю замедляется, чувствуя себя так, будто пробежал целый марафон, но не останавливается. Смотрит на приближающегося Ёнджуна, одетого слишком легко для их ночной вылазки: черные шорты чуть выше колен (он честно старается не пялиться так очевидно на оголенные части бедер), лиловая футболка, ветровка, повязанная на талии, и множество цветастых браслетиков и колечек из бисера, сплетенных Тэхёном (у Бомгю тоже есть такие, но не было времени прихорашиваться).
Наконец он получает желанную награду — Ёнджуновы теплые ладони на своих малиновых щеках и пухлые губы на собственных. Ему кажется, что он вот-вот задохнется.
Они стоят так несколько секунд, прижимаясь губами и телами друг к другу; если разлучить их — рассыпятся, как смытые морем песочные замки.
— Зачем ты бежал? — оторвавшись, произносит прямо в губы Ёнджун, тихонько посмеиваясь.
Его смех — журчание реки: такой же успокаивающий. Старший поглаживает большими пальцами скулы, покрывает каждый сантиметр его краснеющего — от бега, совсем не от смущения! — лица лепестками поцелуев.
Он пылает, как если бы стоял посреди огня, но тело все равно невольно вздрагивает, когда ночной ветерок касается разгоряченной кожи.
— Замерз?
И, не дожидаясь ответа, Джун снимает куртку, повязанную на его бедрах, и накидывает на подрагивающие плечи младшего. Хочется сказать, что на самом деле очень жарко, ему бы в ледяную воду с разбега, но получается произнести только невнятные слова благодарности.
Бомгю все еще тяжело дышит, но вопреки этому счастливо улыбается.
— Хотел быстрее тебя увидеть. — Как котенок трется о чужой нос и наслаждается румянцем на его щеках. Вместо ответа, Ёнджун еще раз целует его в губы.
— Вся ночь впереди. — Он берет его за руку, переплетая пальцы, и ведет к месту, на котором ждал.
Старая деревянная скамейка — их давняя подруга. Выглядит так, как если бы пережила все стихийные бедствия, но все равно остается особенной для них. Она пестрит множеством рисунков и надписей: от строк популярных (и не очень) песен, цветов и милых животных до матов и членов. Но им обоим нравится.
Ключом коряво выцарапанные инициалы «b+y», обведенные в кривоватое сердечко, — особенно.
Дождавшись, пока Ёнджун сядет с краю, он лег на его колени. Тут твердо и неудобно, но если это означает быть с ним, то Гю готов хоть улечься на стылый асфальт. К счастью, этого не требуется.
В ночной тишине слышен лишь прохладный ветер, колышущий листья деревьев, пение сверчков и далекие крики гуляющих пьяных компашек. Но он чувствует лишь умиротворение, растекающееся по всему телу. Свет фонаря делает Джуна похожим на спустившегося с небес ангела.
Они ничего не говорят, но этого и не нужно. Достаточно просто находиться рядом. Ощущать Ёнджунову руку, перебирающую отросшие пряди слегка запутавшихся волос, — через край.
Бомгю думает, что быть шестнадцатилетним здорово. А еще здорово быть влюбленным взаимно — ни с чем не сравнимое чувство бабочек в животе, щекочущих внутренности своими крылышками. Ему нравится, как сердце каждый раз замирает, когда он ловит на себе
его взгляд, ведь больше так Ёнджун ни на кого не смотрит. Задается вопросом: сияют ли его собственные глаза так же?
И сам себе отвечает, что да. Потому что на него смотреть по-другому невозможно.
— Ты опять сбежал? — Вопрос звучит приглушенно, потому что Ёнджун смотрит наверх, но он все равно слышит.
— Зачем спрашиваешь, если уже знаешь ответ?
Парень опускает на него взгляд и говорит:
— Ну знаешь, иногда случаются чудеса. Вдруг твои родители решили, что ты уже достаточно взрослый. Хотя, учитывая твое временами ребяческое поведение… — Он несколько раз сжимает плюшевые щеки Бомгю и заливисто смеется, когда тот недовольно отбивается.
— Заткнись, — он пытается звучать угрожающе, но против воли растягивающиеся в улыбке губы сдают его с потрохами.
Он никогда серьезно не злится на Ёнджуна. То ли дело в том, что он не делал ничего такого, чем мог заслужить гнев Бомгю, то ли в его милой мордашке. Думается, что даже если бы старший сломал вдребезги его любимый скейт или кинул его гитару в стену, он бы все равно все простил за его смазливое личико.
Покопавшись в памяти, он вспоминает единственный раз, когда был страшно зол. Ёнджун тогда завалился на порог его дома побитой собакой, весь в ссадинах и редких синяках, пурпурными пятнами расцветающих на коже. А за ним виноватым щенком семенил их лучший друг Субин. Бомгю не на шутку перепугался, увидев парня в таком состоянии, но постарался взять себя в руки — насколько того позволяла подростковая нервная система — и обработал чужие раны. Как оказалось позже, Ёнджун подрался с какими-то ушлепками из школы, которые задирали Субина. Конечно же, он ударил первым.
Ёнджун часто бывал вспыльчивым: сначала делает, потом думает. Эта ситуация не оказалась исключением.
— А с хера ли они называют его очкариком? — Он указал рукой на поникшего Субина. Его возмущению не было предела: казалось, еще немного, и повалит пар из ушей. Гю понимал, что чувства справедливости у Ёнджуна целый вагон и маленькая тележка, особенно когда дело касается его друзей.
— Это не повод бросаться на трех болванов одному! — взорвался Бомгю.
Он обрабатывал его царапины и одновременно боролся с желанием хорошенько треснуть парню, чтобы мозги на место встали, но тому и так уже досталось. Он правда разволновался.
Ёнджун немного стушевался, но продолжил оправдываться чисто из упрямства:
— А еще они назвали их с Хюнином педиками. — Он поморщился от боли, когда Гю провел ваткой с перекисью по ранке на щеке. Или от отвращения к гнусному слову.
Ученики часто неправильно трактовали близкие отношения между Каем и Субином. Они не привыкли видеть двух парней, что слиплись, точно жвачки. Сидеть в обнимку на переменах, держаться за руки — все, что было проявлением их привязанности друг к другу, для других было неприемлемо, из-за чего их дружба обросла сорняками слухов и сплетен, хотя никакого романтического подтекста между ними не было. Своего рода родственные души, что тянутся друг к другу, как магнитики. Именно Субин был самым близким другом Кая, и именно он узнавал первым все переживания и секреты младшего. Бомгю действительно был очень рад, что они есть друг у друга.
— Это все из-за того, что они легкие мишени. Вот нам с тобой, Гю, никто и слова не скажет. Знают, что за любой доеб получат.
И он прав. Ведь даже когда Ёнджун выкрасил свои волосы в розовый и проколол бровь, парни в школе могли только кидать косые взгляды, но рты открывать не смели.
Младший тяжело вздохнул, будто на его плечах лежали все вселенские проблемы. А затем появилось непреодолимое желание укусить парня за нос.
Что он и сделал, вызвав чужое звонкое «Ай!»
— Ты меня ужасно бесишь, Чхве Ёнджун.
После этих слов он крепко, почти агрессивно поцеловал парня. Тот капризно надул губы, но больше не смел спорить и сидел смирно.
Только он вспоминает это, как с губ срывается смешок.
— Ты чего?
— Неважно. — Бомгю мотает головой. — Почему ты перекрасил волосы в черный? Тебе очень шел розовый.
— Работодатель не оценил.
Точно. Пару дней в неделю старший подрабатывает в разных местах, иногда даже задерживаясь допоздна. Ему не нравится просить деньги у матери на свои хотелки, а карманные деньги пришлось бы копить веками, к тому же лишая себя школьных обедов. Поэтому, как только ему исполнилось шестнадцать, Джун стал искать подработки. Раздавать листовки, побыть официантом или грузчиком раз-два в неделю, выгуливать собак — что он только ни пробовал.
Бомгю очень гордится им, но не может не обращать внимания на то, каким уставшим и вымотанным он иногда выглядит.
— А не плевать?
Из кармана штанов Ёнджун достает пачку сигарет, берет одну и кладет меж зубов, пока ищет зажигалку в другом кармане.
— Деньги-то нужны.
Очаровательно хмурится, когда сосредотачивается на том, чтобы зажечь сигарету. Каждую мелочь в поведении старшего Бомгю находит милой, стараясь запомнить их все, особенно те, что тот делает, находясь только рядом с ним.
Поднявшись с чужих коленей, Гю садится и просит сигарету для себя.
— Эта последняя. И вообще, завязывай с курением, маленький еще.
— Ты старше меня меньше чем на год, придурок. — Он выхватывает сигарету из чужих рук и, не встретив сопротивления, делает затяжку.
Джун смотрит на него с осуждением и забирает сигарету обратно. Гю томно выдыхает дым прямо ему в лицо и смеется над тем, как оно кривится.
— Ты, блять, невыносим.
Ёнджунова рука на его затылке, предупреждающий взгляд — и очередной поцелуй. Бомгю улыбается, не отрываясь от требовательных губ старшего. Тот перемещает ладонь, заправив мешающиеся пряди волос за ухо, на его горящую щеку и гладит ее большим пальцем. Младший чувствует, что вот-вот свалится без сил, — настолько хорошо Ёнджун целуется. Второй рукой парень держит тлеющую на ветру сигарету, а так хочется ощутить ее на своей талии. Бомгю не слишком тактильный, но рядом с Ёнджуном он испытывает неконтролируемое желание чувствовать его прикосновения, будь то объятия или поцелуи.
Он запускает пальцы под его футболку и царапает ногтями Ёнджунову спину. Старший невольно выгибается, и Бомгю, воспользовавшись моментом, прижимается губами к его шее. Кажется, Ёнджуна передергивает, и он резко отстраняется, глубоко дыша.
— У тебя руки холодные.
Растрепанные волосы, блестящий взгляд, влажные приоткрытые губы, малиновый румянец, растекающийся на его медовой коже, — невероятное зрелище. Был бы он художником, без сомнений запечатлел бы эту картину на холсте.
Хитрая улыбка расползается на губах, когда он думает о том, что только ему позволено видеть Джуна
таким.
Сигарета почти дотлела. Старший раздосадованно смотрит на нее и, затушив, отправляет в мусорный бак.
— Ты дьявол в человеческом обличье, знаешь об этом?
— Знаю.
Бомгю трется макушкой о его плечо, а затем укладывает на него голову.
— Я бы хотел быть с тобой долго-долго, — старший говорит тихо, будто сообщает самый сокровенный секрет, и переплетает их пальцы.
— Насколько долго?
— Столько лет, сколько звезд на небе.
«Я тоже хочу быть с тобой бесконечно долго», — не озвучивает.
Подняв глаза на темное небо, Гю, забавляясь, выдает:
— Сегодня звезд не видно.
— Блять. — Младший не видит, но готов поставить все свои деньги на то, что Джун сейчас закатил глаза. — Вот надо тебе всю романтику испортить, а?
— Прости-прости, мне просто нравится бесить тебя.
— Я не бешусь. Но ты очень меня раздражаешь.
— Ты меня тоже.
«Я без ума от тебя» на их языке.
Вся ночь впереди.
☆
Выцветшие воспоминания пулей врезаются в голову, становясь как никогда яркими. Бомгю не знает, почему вспомнил именно ту ночь, ведь они провели множество таких дней и ночей вместе. Может, дело в том, что это было незадолго до
их абсолютно нелогичного, скомканного расставания его переезда? Он, честно, не знает и размышлять над этим не горит желанием.
Эту скамейку до сих пор не убрали, хотя она стала выглядеть еще хуже с последнего раза, как Чхве ее видел. Обросшая новыми рисунками и влажная от дождя, она все еще одиноко находится посреди улицы. Наверное, если подойти поближе, наступая на горло собственным кричащим чувствам, можно увидеть их инициалы, «b+y», обведенные в сердечко. Провести пальцем по деревянной поверхности и, вероятно, подхватить занозы (не только на коже на самом деле).
Но Бомгю не приближается.
Равнодушно (сам себя в этом убеждает) проходит мимо, стараясь не придавать значения тому, как тоска обхватывает когтистой лапой его сердце, немного скребясь.
«Не оборачивайся», — навязчивая фраза в голове. Правильная.
«Не оборачивайся», — он думает, сопротивляться трудно, но нужно идти дальше.
«Пожалуйста, не оборачивайся», — и все равно оборачивается.
Никого.
Прекрасно знал, что так будет, но когти вонзаются глубже. Возможно, ему хотелось снова увидеть на этой несчастной скамейке его. Возможно, ему хотелось снова стать шестнадцатилетним влюбленным мальчишкой, который сбегал к нему при каждом удобном и не очень случае, лишь бы побыть рядом.
Возможно, Бомгю скучает больше, чем ему казалось.
Тогда, больше трех лет назад, его матери предложили работу в другом городе. Когда она обсудила все с мужем, они приняли решение переехать, ведь место лучше и перспективнее, да и зарплата больше, а сына поставили перед фактом. Сейчас, будучи старше, он понимает, что все его сопротивления были совершенно бессмысленны. Будучи взрослым человеком, ты думаешь о том, как обеспечить лучшую жизнь себе и своим близким, прилагая для этого все возможные усилия. Но с позиции шестнадцатилетнего Бомгю, которого не касались страшные обязанности взрослых, переезд казался спешным решением и концом света. Все, что ему нужно было, — это приносить домой приемлемые оценки, чтобы не расстраивать родителей, и проводить время с друзьями. Конечно, он был не самым примерным ребенком. Периодически приносил плохие оценки, которые он показывал родителям с поникшей головой, участвовал в редких, но все же случающихся драках (но он правда дрался только с плохими!), в которых отец с матерью обвиняли его друзей, говоря: «Они плохо на тебя влияют, сынок». И, конечно же, эксперименты над внешностью.
Но несмотря на свою строгость, мистер и миссис Чхве никогда не запрещали Бомгю общаться с его друзьями, за что он им очень благодарен. Они не полностью одобряли нахождение сына в разношерстной компании «плохих парней», но не могли игнорировать того, как он светился после встреч с ними, хотя, казалось бы, их мальчик такой тихий и нелюдимый. Чхве, в общем-то, таким и был, но в компании Субина, Кая, Тэхёна и Ёнджуна он становился будто бы другим человеком, и в паре с Хюнином они производили шум за десятерых. Эти четверо присутствовали при каждой смене имиджа Бомгю: если он хотел покрасить или подстричь волосы, то с этим помогали ему Тэхён и Ёнджун, как главные экспериментаторы со своими прическами. Если он хотел пирсинг, то с этим отлично справлялся Субин, проделывая ювелирную работу и не подпуская остальных. Они действительно были очень близки.
Поэтому новость о скором переезде он воспринял в штыки. Крики, угрозы, жалобные просьбы, слезы — ничего из этого не помогло предотвратить неизбежное. Бомгю даже готов был остаться жить тут, с бабушкой и дедушкой, но родители не собирались оставлять своего ребенка. Глотая горечь и слезы, Бомгю смирился. До переезда оставалось меньше месяца — все это время огромный камень давил на его душу, но он ничего не говорил друзьям, даже Ёнджуну. Проводил с ними как можно больше времени, втягивая во всевозможные авантюры, лишь бы запомнить их улыбки и заливистый смех, положить воспоминания в воображаемую шкатулку и глубоко-глубоко спрятать, но никогда-никогда не забыть.
Перед смертью не надышишься.
Но сейчас Бомгю кажется, что друзья видели его насквозь. Его актерских навыков не хватило бы, чтобы скрыть от проницательности ребят истошно визжащие переживания, проявляющиеся в мелочах. Он сам помнит, как порой становился подальше от ребят и смотрел на их счастливые лица стеклянными глазами. Было важно запомнить каждую мелочь. Наверняка Тэхён самый первый заподозрил неладное.
Утопая в своих мыслях, он не замечает лужу, в которую твердо ступает. Как итог — мокрый кроссовок и носок, а еще капли грязи, художественно украсившие его джинсы.
Неприятно, но всяко лучше, чем вспоминать о прошлом. Мысли уходят в немного другое русло.
Родители регулярно навещали бабушку с дедушкой, но Бомгю все время отказывался ездить с ними. На бесконечные «Почему?» был один ответ — учеба. Он сомневался, что отец с матерью действительно верили в то, что он усердно учится, но ездить с ними не заставляли. Он не мог сказать, что ему казалось, что, вернись он сюда, планета схлопнется. Солнце погаснет, дома, словно карточные, разрушатся, и дышать станет невозможно. Здесь, между мрачными заброшками, приторной сладостью дешевых леденцов на языке и бесчисленными уличными кошками, он оставил свое сердце. Здесь, среди детских криков, ссадин от падения с деревьев и клубнично-васильковых закатов.
Бомгю хочет снова найти свое сердце так же сильно, как хочет никогда этого не делать. Ему совсем не нравятся противоречивые чувства.
Но вернуться оказалось легче. Заснеженные воспоминания пролетали перед глазами при каждом взгляде на знакомые места, но ему не хотелось вырвать остатки своего сердца. Легкая тоска еще никого не убивала.
Бомгю почти подходит к нужному дому, но внезапное желание закурить его останавливает. Запускает руку в карман куртки, чтобы достать пачку, а затем с досадой обнаруживает, что сигареты закончились. Недовольно цыкнув, шарится по обоим карманам. Нащупывает кучу фантиков, ключи, карту, чеки и неизвестно что, но заветной сигареты так и не находится. Это не очень хорошо: пачку он купил только вчера. Обещал
Ёнджуну себе, что не будет много курить, чтобы не подорвать здоровье раньше, чем окончит университет, но, похоже, его обещание катится в помойку множества других невыполненных. На самом деле Бомгю курит, только когда ему нужно расслабиться и отвлечься от мыслей, старается делать это как можно реже, и обычно у него получается. Но в последние недели стресс перед началом учебного года делает свое дело, и он не находит других способов его заглушить.
Мысль о нахождении под дождем несколько лишних минут не претит, но желание закурить растет с каждой секундой. Бомгю проверяет на карте, открыт ли все еще магазинчик, в который они часто заглядывали с друзьями, и с теплотой в груди замечает, что да. Быстрым шагом он дойдет за пять минут.
☆
Открывая дверь, Бомгю слышит мелодичный звон колокольчиков. Все по-старому. Красные пряди волос спадают на глаза, и он зачесывает их назад, надеясь, что краска не потекла от дождя. Не спешит подходить к кассе (за которой почему-то никого нет), осматриваясь вокруг. За три года ничего не изменилось, словно время тут замерло. Тихими шагами проходя дальше, он замечает, что на полках появилось всего несколько новых продуктов, но даже расположение осталось неизменным. Все время, что он находится в этом городе, острое чувство ностальгии не покидает его тела, лишь глубже пробирается внутрь, возможно перемешиваясь с кровью, текущей по венам.
У кассы все еще никого нет, но, подойдя ближе, Бомгю слышит шум на складе. Подождав полминуты, он убеждается в том, что работник не услышал, что кто-то вошел, и говорит:
— Простите? Можете подойти?
Копошение резко прекращается. Наступает тишина, которую прерывает только стук дождя снаружи. Бомгю ждет, пока в дверном проеме появится работник, но ни через минуту, ни через полторы никто не выходит.
— Тут кто-нибудь есть? — Бомгю предпринимает еще одну попытку. Судя по медленным шагам, человек его услышал.
Непонятно, чем вызвана такая медлительность. Он же не преступник с оружием, который собирается ограбить магазин, так в чем проблема? Нервозность маленькими жучками подползает со спины.
Что-то внутри него пронзительно ревет, раздирая глотку, когда он видит
его.
Ёнджун медленно шагает к кассе, выглядя при этом совсем как попавший в ловушку зверек. Бомгю страшно подумать о том, как выглядит он сам. Собственный взгляд не отрывается от чужих стеклянных глаз. Дыхание спирает. Сердце — птица; неистово бьется, грозясь сломать клетку из ребер. Вся палитра эмоций смешивается в нем — ему кажется, что он сейчас лопнет. Хочется исчезнуть, раствориться, рассыпаться. Что угодно, лишь бы прервать зрительный контакт с
ним.
Ёнджун дергано кивает, видно, как тяжело вздымается его грудь. Видимо, ему тоже тяжело говорить, поэтому он все еще молчит.
Он понятия не имеет, сколько они смотрят друг на друга. Кажется, что кожа горит в тех местах, где скользит его взгляд, как если бы по ней провели раскаленным ножом. Чувствует ли то же самое Джун? Он как будто совсем не изменился, но в то же время уже совсем другой человек. Стал выше и статнее, но образ двоится с семнадцатилетним. Внутри мурчат кошки, когда он подмечает то, что парень без макияжа (Гю вспоминает бесконечный водопад слов о том, как красив без него Ёнджун).
— Пачку сигарет, пожалуйста. — Голос не дрожит. Из тысячи вариантов Бомгю выбирает сказать это. Не получается трезво оценить, насколько это правильно или неправильно, крохотные человечки в его голове как будто замерли вместе с ним, отказываясь функционировать.
Парень не спрашивает каких. Как только Бомгю отводит взгляд, чтобы достать сигареты, то видит маленькую слезу, рассекающую его щеку. Его движения медлительные, руки подрагивают. Все еще подмечает каждую мелочь. Шестнадцатилетний подросток внутри него порывается стереть влагу большим пальцем, а потом обнять и никогда-никогда не отпускать. Но ему больше не шестнадцать, а Ёнджун больше не самый близкий человек на свете.
Пачка ментоловых сигарет в чужой ладони — очередной осколок воспоминания. Бомгю хочет рвать на себе волосы и кричать, но ничего из этого не делает. Спокойно (ему хочется в это верить) достает наличку из кармана, отсчитывая нужную сумму, и кладет на прилавок (надеется, что без ошметков сердца).
Джун берет деньги, не пересчитывая их и не произнося ни слова.
Бомгю забирает сигареты и хочет уйти. Ноги ватные, двигаться совсем не желают, но крупицы самоконтроля помогают. Он ступает медленно, как если бы вся подошва потрепанных кроссовок была покрыта чем-то очень липким и мешающим ходить. Выходит на улицу, краем уха улавливая звон как будто насмехающихся колокольчиков. Только сейчас он понимает, что не уточнил, какие сигареты хочет, но Ёнджун дал ему те самые, которые они курили
тогда.
Солнце не погасло, дома не разрушились, но доступ к кислороду совсем перекрыт.
Здесь, в старом маленьком магазинчике, в котором почти не бывает посетителей, он нашел свое сердце.
Дорога до дома смазанная, и Бомгю совсем не помнит, как вернулся. Приходит в себя он только после того, как переступает родной порог и слышит шум телевизора и разговор мамы и бабушки. Сняв куртку и обувь, Гю лепечет что-то про усталость и идет в свою комнату, не обращая внимания на вопросы родственниц.
Закрывает дверь на замок, словно отделяясь от внешнего мира, и, сняв только джинсы, падает лицом в подушку.
Чувства заморозились.
Беспокойный сон колючими облаками обволакивает его тело.
Бомгю снится громкий смех, редкие веснушки на чужой коже, отзвучавшие на гитаре песни и бесконечно огромная любовь.
