Сволочь

Уфа ненавидит Илью. Возможно просто презирает или испытывает неприязнь. Ему было неприятно когда тот ошивался рядом с Ксюшей, было неприятно слушать его треп, не беря в оборот комплименты о красоте других мужчин. Ему было не в радость вспоминать его внешность, проколотый септум, серьги в ушах, хотя и казалось что Уфе поебать на украшение вставленные в чужие уши, но именно серьги Ильи слишком привлекали внимание тем, что их хотелось вырвать. Всё это неимоверно раздражало. Настолько, что даже когда Данис стоит с ножом у чужой шеи ему ни капли не жалко, не единой мысли отпустить этого чудилу. Хотя тот особо не переходил ему дорогу, виделись они редко, но не смотря на маленькое количество встреч, Курган впился в память. Почему он не взлюбил Илью? Ответ прост – ревность. Он ревновал Ксюшу к Кургану. Ненавидел страх, что его заменят. Ему было злостно, когда тот ошивался где-то рядом. Само имя «Илья Томин» вызывает чувство раздражения. Пальцы начинает покалывать, в то время как руки сжимаются в кулаки, подсознательно стараясь сдержать хозяина от разукрашевания чужой рожи. Ему было мерзко от того, что с каждой встречей Ильи становилось всё больше, а желания убить всё меньше. Каждый мать его раз, его лицо оставалось в голове ещё на уйму времени, и казалось как только тот его забывал, то Курган появлялся снова. Будто чувствовал, мәхлүк. — О, у Даниса и вправду очень красивый голос. – Подмечает Илья, совершенно не стесняясь Уфу рядом с собой. Лишь немного дёргается когда тот удобнее располагается на диване, сверля его глазами, пока тот «спокойно» общается с девочками. Иногда всё же бросая взгляд в сторону Агиделя, но сразу же отворачиваясь, стоит ему краем глаза заметить, что тот смотрит в ответ. Хотелось схватиться за чужие волосы, сжать их с силой, может быть вырвать клочья, поднять лицо за пряди и, смотря в самые глаза, вырвать побрякушку из его носа. Что привлекала к себе внимание наравне с другими украшениями на лице. Хотелось покалечить это красивое (?) личико, вырвать абсолютно всё. Именно это. И ничего другого. Томин вызывает лишь приступы агрессии. Он и есть причина его агрессии. То почему тот снова и снова взрывается, то из-за чего не может спокойно жить, когда Илья рядом. Данис соврал, если бы сказал, что ни разу не представлял как ломает тому нос, или руку, или же перерезает глотку, когда и вправду был взбешен в край. Казалось, он прошёл через столько в своей жизни, но лишь единственный парень с этим гребанными, глубокими тёмными глазами пробуждает вспышки ярости похлеще всего его прошлого вместе взятого. Он не разговаривает о нём с Ксюшей, точнее пытался, но слышал лишь о том, что Уфа перегибает палку и Илья на самом деле очень даже хороший. Данис слушает пересказы их диалогов, лежа головой на коленях девушки, перебирая уже от кончиков известные ему изгибы пальцев её ладони. И возможно он согласен, что Курган неплохой, но от этого становится лишь хуже. Поэтому, больше разговоров о нём первым он не заводит. Либо старается перевести тему, когда их разговор снова заходит о нём. И тогда Данис ещё был уверен, что это лишь ревность. — Да ладно, тут вокруг столько красивых женщин, – Илья подлизывается к Юре, не обращая внимания на других сидящих с ними за одним столом. Всего лишь Юра пригласил его посидеть с уральскими один раз и вот, Агидель становится свидетелем такого представления, — И мужчин.. Договаривает Илья, и пальцы сами собой сжимают пивную кружку в руке с силой. Он не смотрит на реакцию своего брата на слова Томина. В голове не остаётся вопрос зачем его позвали, кто надоумил Юру, почему его, да и зачем он в принципе согласился на всё это: снова эмоции берут вверх. Курган отводит взгляд от Юры, поднимает свои глазные яблоки на Даниса и.. Снова. Снова внутри всё замирает от этой идиотской улыбки, от пьяных глаз: от довольной рожи. Снова становится страшно. Хочется придушить. Почему? Потому что ему не нравится, что вокруг Юры ошиваются подобные Кургану люди. Ему противно, что Юра позволяет ему так бессовестно обнимать и трогать себя, что тот спокойной пускает голубые комментарии, при этом не боясь получить в нос. И наверняка получил бы. Наверное. Потому что Данису сразу легчает, как только Юра отходит в туалет, и лишь на душе остаётся неприятный осадок от сценки. Всё это, потому что Илья ведёт себя не как натурал, не так как нужно. Он неправильный. Может быть. Тогда, почему по мнению Уфы неправильный лишь он? Наверное, он становится параноиком и ему просто кажется. Разве Илья похож на угрозу? Разве тот может нанести какой-то значительный вред ему? Данис думает что нет, но после кардинально меняет своё решение. Уже нанес. После первого сна, появляется желание вырубить уже себя. И желательно надолго. Казалось он проживает стадии принятия от «недопонимание» до «торга» с самим собой за несколько минут по кругу несколько раз. Думать о мужчине в таком плане омерзительно и неправильно по всем мерам, правилам, принципам, но при этом почему-то мысли всё возвращаются к одним и тем же сценам. Ужас, отвращение – именно это чувствует Данис. Даже после второго и третьего раза, когда он просыпается наутро с разочарованием того, что это закончилось, что на смену чужому теплу пришло прохладное одеяло. Сильнее становится страшно, когда тот чувствует тоже самое, просыпаясь обнимая Ксюшу. Ему тепло, ему не одиноко, но не то. Он пытается думать о женском теле, пытается целовать губы Оренбурга, старается как можно ближе быть физически, находится вместе как можно дольше, но это не помогает. Это ничего не меняет в его ощущениях и в итоге Данису стыдно. Стыдно за то, что он видит, стыдно за то, что ему нравится именно прикосаться к нему. Нравится. И поэтому когда он ложится в одну кровать с Ксюшей, когда не может повернуться лицом, лёжа спиной к ней, даже когда чувствует тёплую ладонь на своем плече и вопрос «Всё ли в порядке?» – ему больно. Он ловит ладонь за пальцы, наконец поворачиваясь лицом к Оренбургу. — Нам нужно поговорить. – Он не может физически посмотреть в лицо девушки, но чувствует и видит как та напряжённо садится на постель. — Что-то случилось? – Почему так невинно? – Данис садится следом, не выпуская руку Ксюши из своей. — Мне, кажется. — Соберись. Эхом отдаётся в голове. — Ты прекрасная девушка и я благодарен за десятилетия что ты провела со мной, но мне кажется, что я люблю тебя с каждым днём всё меньше и меньше, Ҡәҙерле. — Он знает что его не ударят, знает что его простят за своё признание. — Но.. почему? Что-то случилось? Я где-то ошиблась? — Нет! Нет, – уже тише проговаривает Уфа. Он гладит нежную женскую ладонь и наконец смотрит в лицо, напрямую в мокрые глаза. — Дело во мне. И он рассказывает. Абсолютно всё, что с ним происходит. Он ждёт что его назовут ненормальным, что от него отвернутся. Поэтому когда вместо осуждения он видит в разноцветных глазах, успокоившегося, Оренбурга лишь лёгкую грусть ему снова становится стыдно. За себя, за свои мысли, за то, что он чувствует. Ему противно. Но при этом становится легко, ему легко, когда его руки снова берут в свои, когда его обнимают, нежными объятиями после его тирады. Но это облегчение не длится долго. В один момент выносить холодные ночи одному, переживать вспышки агрессии и карусели из мыслей и снов выходит ужасно невыносимо. Словно пытка, которую тот не выдерживает. Илья бьётся затылком об стену позади себя, пока его футболку держат, намотав на кулак, а к горлу подносится лезвие. Данис чувствует как тот дрожит, он чувствует как тот хочет вырваться. Снова запах страха, снова вспышка. Он смотрит в лицо Кургана. Слишком близко, слишком красиво. — Как же ты меня раздражаешь. Я просто смотреть спокойно не могу. – сквозь зубы цедит тот, прижимая лезвие сильнее. Ещё чуть-чуть и всё. Ещё маленько и Данис сделает то, зачем пришёл. Но он опускает голову вниз, сильнее вжимая Томина в стену, вновь взвешивая все «за» и «против». — Ты так меня достал, ни одного дня спокойствия. Ни единого. — Разве я виноват в этом? Я ничего не делал. – Данис снова смотрит на него с неподдельным удивлением, которое быстро меняется на холод. — Даже если и делал, я не хотел тебя разозлить, честно. – Тот держит руку Уфы в своей, в случае чего чтобы не дать Данису прирезать себя без сопротивления. Точно, Илья не делал это специально. Он делал это потому что, это он. Такой характер, такая манера общения, такой ход мыслей – именно всё, что Данис ненавидит в нём, но признаёт, что в том куда вляпался Уфа, виноват он же сам. Он не понимает, как так вышло, что вместо шеи Кургана он сжимает сначала чужую одежду, а после простынь под ногами. Данис без понятия, как он позволяет Илье видеть его спину, позволяет его рту с гребанным проколом целовать предплечья, как его нож отлетает и теперь валяется где-то в прихожей, там же где и его верхняя одежда. Он не может думать о том, почему это сейчас происходит, сейчас Уфа лишь способен принимать те ласки которые дарят чужие руки, что с боязнью и лёгкой дрожью скользят по его животу вверх, в то время как сам хозяин тела старательно отворачивает голову. Слишком стыдно. Стыдно перед собой, потому что не сдержался. Руки на теле останавливаются. Илья ставит их позади себя и опирается на них, смотря в затылок Данису. Возможно, он не видит куда тот вглядывается, но чувствует. — Закончим на этом? – Илья говорит тихо, хриплым голосом, но это почему-то бьёт по ушным перепонкам Уфы. Он сглатывает. Илья, ты ж ҡансай. Блядота. Данис не двигается, продолжая сидеть между чужими ногами. Курган же спокойно ждёт реакции. О чем может думать Данис? Разве может он вообще о чём-то думать сейчас? Нет. Не хочет. Блять, просто не хочет. Пошло всё. Данис слегка сползает подальше от Кургана. «Ты сам виноват во всём.» Единственная мысль перед резким разворотом. Ладонь ложится на чужое горло, надавливая со всей силы, сразу же сжимая пальцы. Илья падает вниз под скрип кровати, после хватается руками за запястье Уфы. Курган начинает чаще дышать, пока из горла не выскальзывает первый хрип. — Һине күрә алмайым. – Данис наклоняется к нему, в то время как хватка становится сильнее. Парень под ним начинает барахтаться, и лишь сейчас Уфа позволяет наконец почувствовать чужие губы именно на своих. Он впивается в них, слишком дерзко для первого раза с мужчиной, но и не слишком уверенно. Именно сейчас хочется придушить Илью больше всего. Потому что хочется, потому что приятно, слишком хорошо. И, поэтому, когда Данис не отстраняясь от чужих губ ослабляет руку на горле, он готовиться к удару в лицо. Но Илья лишь закашливается в поцелуе, из-за чего Агиделю все-таки приходится прервать момент наслаждения. Рука всё так же остаётся на шее, сжимая лишь слегка. Томин кашляет в ладонь, чуть приподнявшись, после чего наконец смотрит на Даниса. Тот уверен, что его лицо абсолютно пустое. Не эмоций, не чувств нельзя прочитать по не могу. Он в этом уверен, потому что сам запутался в том, что испытывает в последнее время. Лишь смотрит в пустоту, анализируя новый опыт и новые ощущения, вглядываясь на свою ладонь на чужой шее. Из транса выводит смешок и другая ладонь, накрывшая его. Она нажимает на пальцы, заставляя Уфу снова сжать руку посильнее. Данис поднимает взгляд на лицо Ильи и..тот улыбается. Агидель снова хочет ему вмазать, хочет, но вместо этого опять целует. Сильнее сжимает горло, регулируя силу на этот раз. Он позволяет чужим рукам скользнуть по плечам, а после сжать футболку на спине, залезть под неё пальцами, играть с кожей и её ощущениями. Он сжимает ноги на чужой талии, когда их меняют местами. И теперь на чужой шее уже две ладони, но вместо удушья они притягивают Кургана к себе. Они зарываются пальцами в каштановые пряди, наконец оттягивают их с ощутимой, но не сильной грубостью. Он разрешает другому опуститься к шее. Подаёт голос когда его просят сказать что-либо на башкирском, потому что тому так нравится это. И Уфа говорит, как ненавидит, какая же Илья паскуда, каждое обзывательство, каждое гневное слово, после которого идёт судорожный выдох и хрип. Он сдерживает стоны, кусает губы, сжимает чужую ладонь, царапает кожу под пальцами, кусает, но Илья не отстраняется. Казалось наоборот, лишь льнется ближе, запускает руки дальше, не даёт вздохнуть полной грудью, как следует. Смотрит в самую душу своими глазами, и Уфе снова хочется сказать, как тот ненавидит его. Но не может. Лишь снова поднять чужую голову за подбородок и тот по взгляду понимает, что Данис требует. Курган целует, играет с ним в меру возможности, кусает мочку уха, проводит кончиками пальцев. Дышит в шею. Позволяет себе перейти границы всех приличий, когда Уфа наконец сгибается под чужими ладонями, стискивает чужие бёдра ногами сильнее, вцепляется рукой в плечо, а после мычит, слишком громко выдыхая для самого себе. — Так ты меня всё ещё ненавидишь? – чутка детским, наигранным голосом спрашивает Илья, заваливаясь рядом с Данисом, кладя голову тому на бок. — Терпеть не могу, мазохист. – Илья открывает рот, чтобы возразить на что получает добавку в виде «Заткнись». — Я лишь хотел сказать, что ты нравишься мне. — Если бы было не так, я бы тебя прирезал в твоём же коридоре. Курган лишь расплывается в улыбке, зарываясь носом в одежду Даниса. И последний уже точно для себя решает, что нравится он ему так же, как тот его ненавидит.